Текст книги "Разбойник Чуркин. Том 3. Возвращение"

Глава 127.

Скромно, без всякого шума, отперли разбойники свой номер, вошли в него, разделись и, притаившись, начали прислушиваться, что делается в соседнем номере, и перешёптываться.

– Кажись, кто-то есть там, шаги слышны, – говорил каторжник.

– Должно быть Гаврила Иваныч приятеля с деньгами поджидает, – приваливаясь на кровать, ответил Чуркин.

Осип закурил трубочку и водворилось молчание.

Через полчаса в комнату соседа их кто-то вошёл и и поздоровался с ним. Осип взглянул на атамана и, увидав, что он уснул, подошёл к нему, потрепал его по плечу и тихо сказал:

– Василий Васильевич, вставай, пришли.

Тот открыл глаза, взглянул на своего товарища, переспросил у него, в чем дело, поднялся с постели и присел на стул. Каторжник приблизился к дверям, отделяющим одну квартиру от другой, и приложил к ним ухо.

– Продешевил я тебе, Сергей Семёныч, товарец-то, – сказал хозяин квартиры, – одно только – деньги нужны, потому и уступил.

– Не такой ты парень, друг любезный, Гаврила Иваныч! Четвертачок в пуде ни за что вытянул у меня, в куражах я был и передал тебе. На, вот, получай финансы; какие деньги-то я тебе принёс: все радужные – из банка только что получил.

При слове «деньги», каторжник отошёл от двери, махнул рукой своему атаману; тот стал на его место и одним глазом увидал всё, что происходило в номере по соседству.

Продавец и покупатель сидели за столом; первый пересчитывал деньги и откладывал их к сторонке, а последний поглядывал на них, как бы жалея с ними расстаться.

– Капитал хороший, деревню на него можно купить, – заметил Сергей Семеныч, поднявшись со стула.

– У нас долго не залежится, денька два-три погостить и на дело пойдёт, – увязав кредитки в одну пачку и завернув их в бумагу, сказал Гаврила Иваныч, положил пачку в комодик и запер его внутренним замком.

– Давай записочку на проданный товар, завтра он мне понадобится, – сказал Сергей Семеныч.

– Вот она, готова, я загодя ещё её написал, – вручая тому клочок бумаги, протянул Гаврила Иваныч.

– А на счёт магарыча что скажешь?

– Что жь, можно, хоть сейчас.

– Вели подать чего-нибудь.

Купец позвал коридорного и приказал ему подать какого-нибудь вина. Чуркин отошёл от двери и сказал Осипу, чтобы он похлопотал на счёт самоварчика, который немедленно и был подан.

– Ну, что, принёс, что ли, он ему деньги-то? – нахмурив брови, спросил каторжник.

– Все до копеечки; взял это он их, пересчитал и в комод положил.

– Ну, вот и ладно, может, мы до них как-нибудь и доберёмся. Ты, атаман, об этом поразмысли.

– Чего тут раздумывать, дверь не железная, сломать её не долго.

– А не отпереть ли её ключиком, ещё спокойней было бы.

– Где же ты его возьмёшь?

– Подобрать можно где-нибудь, небось, слесаря в городе водятся.

– Что ж, ты хочешь, чтобы тебя забрали «пауки»? Засадят сейчас.

– Да за что же?

– А ни за что, по подозрению возьмут.

Осип задумался и прекратил разговор.

На дворе давно уже смерклось, а в соседнем с Чуркиным номере попойка не прекращалась, там уже, вместо двух приятелей, собралось их несколько, завязалась между ними картёжная игра.

– Василий Васильевич, не пройтись ли нам куда-нибудь? а то что мы будем здесь сидеть, толку никакого не выйдет; они, пожалуй, всю ночь здесь проканительничают, – накрывая свою чайную чашку, сказал Осип.

– Пожалуй, пройдёмся, – согласился тот.

Вошёл коридорный, убрал самовар и спросил:

– Вы, купцы, дома будете?

– А тебе это на что знать потребовалось? – спросил разбойник.

– Так я говорю, если что потребуется, я по соседству с вами буду.

– Ну, ладно, понадобится что, тогда скажем.

Слуга вышел. Чуркин начал одеваться.

– Новый халат мне надевать, или в полушубке идти? – спросил у него каторжник.

– Надевай обнову, да захвати с собою на всякий случай и парики.

– Разве они нам понадобятся? – уставив на него глаза, спросил тот.

– Кто знает, может, и потребуются, на грех мастера нет.

– Что это, никак там драку подняли? – проговорил Чуркин, прислушиваясь к шуму в соседнем номере.

Крик действительно поднялся страшный; приятели заспорили о том, «чья рука», но вскоре угомонились.

Разбойники заперли свой номер и вышли.

– Куда же ты, атаман, думаешь отправиться? – отойдя немного от гостиницы, спросил Осип.

– Так куда-нибудь пройдёмся, – ответил тот.

Спустились глубокие сумерки. Последняя метель намела на улицы сугробы снега; по тротуарам невозможно было пройти; темень, по отсутствию уличных фонарей, стояла непроглядная; разбойники шли посредине мостовой, один за другим; вот они остановились, чтобы отдохнуть от путешествия по сугробам. После небольшой паузы, Осип спросил у своего спутника.

– Ну, как ты думаешь, Василий Васильевич, на счёт Гаврилы Иваныча?

– Так и сделаем, как говорил, – ответил ему разбойник.

– Когда же к делу приступим? Жаль ведь упустить, денег-то не мало.

– Полагаю, что завтра днём обработаем; выждем время, когда его дома не будет, ну, и тово… Разве нам с тобой долго с дверьми управиться?

– Надо же хоть топорик какой приискать, голыми руками ничего не поделаешь.

– Теперь будет не пригоден, надо стамеску да коловорот подыскать, да так устроить, чтобы стуку никакого не было, а то, пожалуй, топором суматоху в гостинице произведёшь.

– Значит, купить струмент-то придётся?

– Знамо, купить; в лавках, небось, продают его, – решил Чуркин и зашагал вперёд.

– Куда же ты, атаман, идёшь?

– Зайдём в знакомый трактирчик, вот что у постоялых дворов, да понюхаем, не будет ли чего новенького, там ведь все купцы собираются.

Через несколько минуть они подошли к линии постоялых дворов и оглянулись. Чуркину показалось, что по направлению Банковской улицы шажком плетётся лошадка. «Уж не Калистратыч ли это едет?» – подумал он и обратил на подводу особенное внимание. Осип так же напряг своё зрение и тихо сказал:

– Василий Васильевич, что, или дожидаешься кого?

– Тише ты, не ори, – толкнув его, проговорил тот, подходя к дверям трактира.

Вот деревенские сани, с приделанным к ним задком, запряжённые вороной лошадью, которая вся в мыле, поравнялись с трактиром; в них сидели какие-то два человека, но за темнотою разглядеть их не было возможности. Миновав разбойников, саночки остановились у ворот первого постоялого двора, и один из седоков, заметив в них привратника, спросил:

– Где здесь двор Козьмы Яковлева?

– Подальше маленько, – был ответ.

– У вас можно остановиться?

– Заезжайте, места хватит.

Лошадка повернула на двор.

– А ведь это Калистратыч приехал, – сказал Чуркин.

– Ну, не может быть, скоро больно! – заметил Осип.

– Верно, он: я его по голосу узнал, да не один, а с проводником, должно быть кого-нибудь из своих подручных взял.

– Как же теперь быть?

– Надо как можно больше осторожность соблюдать: в трактир заходить неловко, соображение требуется.

– Так куда же нам отправиться?

– Здесь побудем: он дома не усидит, нас пойдёт разыскивать, – сказал разбойник и отошёл за угол линии постоялых дворов, по направлению к речке.

На льду реки, у проруби, ржали лошади, приведённые мужичками на водопой. Остановившись, разбойник взял у Осипа парики, один из них натянул на себя, а другой велел надеть Осипу.

– Ну, теперь вернёмся назад и поглядим, куда пойдёт Калистратыч, – сказал разбойник.

Осип, поправляя на голове свой парик, поплёлся за ним.

До полуночи бродили разбойники около постоялых дворов в ожидании появления Калистратыча, и затем, не видя его, порешили отправиться на квартиру, с тем, чтобы на следующий день покараулить его и сообразить, что против него предпринять.

* * *

Выехав из селения Ляги, Панкрат Калистратыч приналёг на своего коня и шибко гнал его, только изредка давая ему вздохнуть.

– Застанем ли мы их в Ирбите? – говорил ему спутник его Лука Сергеич.

– Ещё бы не застать! Не мимо же города махнут, всё-таки денька на четыре остановятся, небось, за товаром поехали, – подстёгивая вороного, отвечал тот.

– Должно быть, народ бывалый, троих уходили, покойнички твои тоже даром не дались, а поборолись с ними, пожалуй, и знаки какие на своих супостатах оставили.

– А, может, и уложили их, кто знает? – неизвестно.

– Почему же ты так думаешь?

– Из того смекаю, что в вашей деревне они не останавливались.

– Куда же лошади-то твои подевались?

– Нашлась люди, которые угнали их. а купца с его кучером в снег где-нибудь зарыли.

– Нет, я другое думаю: они нарочно нашу деревню миновали, чтобы следы свои от погони скрыть.

– Кто их там знает? Всё может быть, в Низвенском всё прояснится.

Добравшись до этого селения, они остановились у одного знакомого Луке Сергеичу мужичка, попили чайку и разговорились с хозяином дома о его житье-бытье, а затем спросили у него:

– А что, Тарас Григорьич, не видал ли ты наших знакомых купцов из Верхотурья?

– Каких это?

– На парочке серых они ехали, – добавил Панкрат Калистратыч.

– Нет, не догадался что-то, может, ночью они были.

– Как бы это узнать у ваших дворников?

– Что ж, можно, я, пожалуй, поразузнаю.

– Будь друг, не в службу, а в дружбу, поди, понаведайся, а мы пока с Лукой Сергеичем чайком займёмся.

– Изволь, сейчас, долго ли мне их обежать? – напяливая на себя полушубок, сказал тот и вышел из избы.

– Посмотрим, какие вести принесёт нам Тарас Григорьич, чем порадует; если проехали, то мы их разыщем в Ирбите, тогда уж и натешимся: шкуру за своих ребят с этого купца сдеру, – говорил Панкрат Калистратыч.

– А мне позволь с его кучером разделаться, – высказался Сергеич.

– Сможешь ли только?

– Я-то? Ах, Панкрат Калистратыч! Небось, знаешь, каких молодцов я на тот свет отправлял, а с этой дрянью справлюсь.

– Смотри, осечки не сделай.

– Ни в жизнь, рука пока тверда, охулки на себя не положит.

– Верю, Сергеич, верю и знаю твою ухватку.

Через несколько минут возвратился в избу Тарас Григорьич; Калистратыч спросил у него:

– Ну, что, узнал?

– Были дня два тому назад и уехали, – ответил тот.

– У кого останавливались?

– У Степана Назарова.

– Ты лично с ним виделся?

– Как же! На серых проезжали, купец, говорит он, хороший такой, разговорчивый.

– Нельзя ли этого Степана Назарова сюда попросить?

– Сделай одолжение.

Тарас ушёл.

– Ну, вот, Панкрат Калистратыч, догадки-то мои как сон, в руку дались: видишь ты, здесь они ночевали.

– Да, ты угадал, как говорил, так и есть, – следы хотели скрыть, да не удалось: отыщем голубчиков и натешимся над ними, они ведь нас и не ожидают.

– Где ожидать! небось теперь посмеиваются над упокойниками: «что, мол, взяли! на тот свет угодили».

– Ну, пусть их благодушествуют пока до нашего приезда.

Вошёл Тарас Григорьич и привёл с собою Степана Назарыча; раскланялся он с проезжающими и был приглашён ими за компанию чашечку чайку выпить; не отказался он и уселся на лавку.

– Ты, Степан Назарыч, извини, что побеспокоили тебя, – обратился к нему Калистратыч.

– Ничего, теперь свободно, постояльцев нет, мне всё равно, где-нибудь надо же время проводить, – отвечал дворник.

– Значит, купец-то Верхотурский, наш приятель, у тебя останавливался?

– Да, у меня ночевал, – ответил он, пристально вглядываясь в Калистратыча.

– Что, или не узнаёшь меня? – спросил у него душегубец.

– Лицо твоё, кажись, мне знакомо, не из Волховой сам будешь?

– Угадал.

– Панкрат Калистратыч, кажись?

– Он; чего же ты дрожишь?

– Так, что-то в озноб меня другой день бросает, – отвечал перепугавшийся дворник.

– На серых проезжали?

– Верно так, кони добрые, в Ирбит, говорили они, едут.

– Ну, вот, вот, они самые.

– Я ещё им посоветовал остановиться у моего знакомого дворника, Кузьмы Яковлева.

– Спасибо, мы их теперь разыщем; нужны они нам по одному делу.

– Больше вам ничего не нужно от меня? Я уж пойду, а то лихорадка сильно забирает.

– Ступай, пожалуй, спасибо, – сказал вслед ему Калистратыч.

Дворник был бледен как полотно. Встреча с известным ему разбойником так сильно на него подействовала, что он не мог уснуть во всю ночь и дал себе слово никому о Калистратыче не рассказывать, из опасения с его стороны мщения. Он досадовал на себя, зачем выдал в руки разбойника того купца, который ночевал у него. «Не сдобровать теперь ему, уходят беднягу», – думал он. Занимала его мысль и о том, каким это образом был знаком с Калистратычем Тарас Григорьев, и заключил, что односельчанин его состоит в одной шайке с разбойником, который имеет проездом у него своё пристанище.

Калистратыч не догадался, что Степан Назарыч дрожал не от лихорадки, а от испуга при разговоре с ним. Разбойник был занят только одной мыслью о ненавистном ему купце, под кличкой которого скрывался Чуркин; он рад был, что напал на его след; от удовольствия он, как волк, сверкал глазами и на прощанье с Тарасом Григорьевым наградил его трехрублевой кредиткой.

* * *

Выбравшись из селения около полудня, Калистратыч поехал не спеша, чему спутник его не мало удивился и решился сказать.

– Панкрат Калистратыч, надо бы нам поторапливаться, а то в город поздненько приедем, он не близок ещё.

– Знаю, так надо, – ответил тот.

– Оно конечно, не видят и не думают, – заметил Лука Сергеич. – Ты в этих делах человек опытный, – прибавила он.

– Надо, брат, во всём смекалку иметь, – потряхивая вожжами, пробормотал тот.

Из этого ясно видно, почему Калистратыч, приехав в Ирбит, справлялся о постоялом дворе Кузьмы Яковлева.

Остановившись на ночлег, Калистратыч сам отпряг свою лошадку и дал ей корму, попил со своим спутником чайку и послал его на двор Кузьмы Яковлева узнать втихомолку о купце, остановившемся у него на паре серых лошадей. Чуркин с Осипом не заметили, как он вышел из ворот и пошёл, по приказанию своего вожака, за справками.

Подойдя к воротам упомянутого двора, он нашёл около них сидевшего на скамеечке работника, присел к нему и разговорился с ним.

– Небось, теперь постояльцев у вас страсть сколько? – спросил Лука Оергеич.

– Нет, не больно много, были, да поразъехались.

– Да, ярмарка на исходе, управились делами и восвояси. На своих-то лошадках много приезжали?

– Случалось, бывали.

– И теперь, небось, ещё имеются?

– Кажись, никого нет.

– А купец на паре серых разве уехал?

– Он у нас одну ночь только и ночевал, на другой день лошадей продал и сам перебрался на другую квартиру.

– Куда же он пошёл, не знаешь?

– Нет, ушёл с своим кучером пешком.

– Кому же он лошадей-то продал?

– Не знаю, приходил какой-то и увёл их со всей упряжью; хозяин наш говорит, что дёшево очень пошли лошадки, сам их хотел купить, да опоздал.

Лука Сергеич покалякал с работником ещё маленько, поднялся со скамеечки и пошёл к Калистратычу с рапортом.

Нахмурив брови, выслушал тот речь Луки Сергеича, при этом от злости он скрипел зубами, кулаки его судорожно сжимались, лицо искривилось, и страшен был Калистратыч в эти минуты.

Глава 128.

Чуркин с Осипом вернулись в гостиницу, остановились у дверей номера, занимаемого Гаврилой Иванычем, прислушались и определили, что пирушка у него все ещё продолжается и что компания его порядком уже подгуляла. Тихонько отперли они двери своего номера, вошли в комнату, зажгли огонь, скинули с себя верхнее платье и начали приготовляться на сон грядущий. Осип, усевшись на свою кровать, закурил трубочку, а разбойник, взъерошив волосы на голове, начал раздумывать о том, как бы ему управиться с Калистратычем, который, по его мнению, приехал в Ирбит, чтобы с ним рассчитаться за своих работников. Прошло несколько минут; Чуркин поднялся с постели и стал ходить по комнате. Осип глядел на него исподлобья и не решался нарушить размышления своего атамана.

Прошло полчаса времени, а Чуркин продолжал ходить; на лбу его выступили морщины; лицо то бледнело. то покрывалось чуть заметным румянцем; кулаки были сжаты; несколько раз он произносил бессвязные слова и затем опустился на кровать. Осип встал с своего логовища, подошёл к своему атаману и тихо спросил у него:

– О чем, Василий Васильевич, ты беспокоишься?

– Соображаю, как завтра от Калистратыча нам отделаться, – отвечал он.

– Справимся, небось, ему труднее будет нас подкараулить, разыскивать придётся, а мы знаем, где он остановился.

– Надо будет утром пораньше из дому-то выбраться, а то как бы он нас здесь не накрыл: поедет, небось, везде о нас справляться.

– Что ж, как знаешь, так и делай.

– Да, так уж и придётся, ничего не поделаешь, где-нибудь день пропутаемся, а вечером пойдём охотиться на друга любезного.

– Ну, ладно. Гаврилу Иваныча так, значит, в покое и оставим?

– Как там придётся, из-за него на рожон мы не полезем.

– Вестимо, как раз, пожалуй, вляпаешься, – добавил каторжник.

Так проговорили они до двух часов ночи. Из-за перегородки до слуха их доносились песни; кутилы оставили картёжную игру и начали собираться восвояси. Гаврила Иваныч продолжал было накачивать гостей лиссабонским, но они стали отказываться.

– Довольно, друг любезный, спасибо тебе, напоил ты нас и обыграл порядком, – говорил один из гостей.

– Обыграешь вас! своих пяти сотен не недосчитываюсь, – отвечал купец, считая свои деньги и укладывая их в комод.

Чуркин в это время подошёл к дверям и в щель наблюдал, что происходит в комнатке его соседа.

Положив на место свой капитал, Гаврила Иваныч надел на себя свою волчью шубу и сказал приятелям:

– Вот что, други мои закадычные, а хотите, я вас чайком с коньячком попотчую?

– Отчего же, чайку теперь не мешало бы по стаканчику выпить, только без коньяку: и без него всё нутро перегорело, – отвечали гости.

– Так вот что: пойдёмте к Прасковье Максимовне, разбудим её, и она нас чайком напоит.

– Вишь ты, догадало тебя в такую пору к ней ломиться, – замечали ему.

– Ничего, она у меня ко всему привычна.

– Перепугается, пожалуй.

– Не беспокойся, Лаврентий Климыч, она у меня баба не пугливая.

– Счастливчик, отрыл себе «Маруху» и помыкает ей, как хочет, – сказал молодой красивый купец.

– А тебя завидки берут? Хочешь, из полы в полу я тебе её передам? Владей, Фаддей, нашей Наташей.

– Что ж, я от неё не откажусь: товар за первый сорт, такого, пожалуй, и не подыщешь, – отвечал ему молодец.

– Носом ты ещё не вышел, что бы я уступил тебе Прасковью Максимовну, – заметил ему хозяин квартиры, напяливая на себя шубу.

– Да ты не сердись, сам завёл об ней разговор, – возразил ему молодец.

– Ну, что спорить о пустяках, плюнь ты на это дело, – сказал кто-то из компании, обращаясь к Гавриле Иванычу.

Все стихло; гости начали одеваться; коридорный находился тут же и получил от хозяина квартиры распоряжение убрать всё и очистить комнату от остатков закусок и выпивки, и затем все вышли.

– Убрались? – спросил каторжник, подойдя к Чуркину.

– Тише, коридорный ещё остался, – ответил разбойник, отходя от двери.

– Спать, что ли, он там ляжет?

– Нет, комнату будет убирать, – сказал Чуркин и присел на свою кровать.

Прошло ещё полчаса; коридорный привёл комнату в порядок, вышел и запер двери на ключ.

– Василий Васильевич, теперь, кажись, можно и к работе приступить, а то, пожалуй, и прозеваем.

– Надо с полчасика подождать, пусть он успокоится, – ответил разбойник, вынул из входной двери своего номера ключ и начал его примеривать к двери, ведущей в комнату своего соседа.

– Ну, что, как? – спросил его Осип.

– Подходит, как раз, должно быть, замки во всех дверях одинаковые.

– А нам это и на руку, вот с комодом-то что будем делать?

– Как-нибудь и с ним справимся.

– Голыми руками ничего не поделаешь, гвоздь какой-нибудь нужен, – оглядывая комнату, ворчал каторжник.

– Ты немного погодя, пройди на кухню, да погляди, нет ли там топора, смотри только поаккуратнее, не разбуди прислугу, а если кто и проснётся, да спросит, чего ты там путаешься, то скажи, что хлопочешь на счёт самовара.

– Ну, ладно, атаман, постараюсь.

Через несколько минут каторжник взял со стола зажжённую свечу и отправился на кухню. Отыскать её было нелегко; он прошёл коридором, спустился по чёрному крыльцу вниз, отыскал там две двери, одна из них оказалась запертой, сунулся в другую, она была припёрта изнутри на замок. Осип постоял здесь, подумал и возвратился обратно наверх, прошёл в конец коридора, отыскал в нем комнатку с неприпёртым входом и увидал в ней растянувшегося на кровати коридорного; тут же на лавке стояли самовары, которые подаются постояльцам. Тихо на цыпочках, обошёл он комнатку и, заглянув под лавку, увидал валявшийся там косарь, которым колют лучину, взял его и с ликующим видом возвратился к Чуркину.

– Ну, что, нашел? – спросил его тот.

– Косарём раздобылся, вот он.

– Ну, ладно, значит, теперь у нас дело в шляпе, – подымаясь с постели, сказал разбойник, взял ключ, подошёл к дверям и отпер их.

Оба они вошли в комнатку Гаврилы Иваныча и, приблизились к комоду. Осип подал Чуркину косарь, тот запустил его во второй ящик комода, поднатужился, замок подался, ящик был открыт и выдвинут. В нем оказалось бельё; разбойник начал рыться в нем и отыскал там свёрток бумаги, развернул его, но, к удивлению своему, денег в нем не нашёл, вместо них. были разные счета.

– Попусту, знать, простреляли мы с тобой, – шёпотом сказал Осип.

– Надо бы ещё порыться; я видел, как он клал деньги в этот ящик, – ответил разбойник.

Перебрали всё бельё, а другого свёртка не нашли и порешили взломать верхний ящик. В коридоре в это время послышались чьи-то шаги. Душегубы поспешно задвинули ящик на место, затушили свечку и поторопились ретироваться в свой номер, осторожно притворили и заперли на ключ двери, соединяющие их жилище с квартирой Гаврилы Иваныча, быстро разделись и улеглись на боковую, на тот случай, если их сосед, войдя в свою комнату, заметит взлом комода и подымет тревогу, то они могли притвориться спящими, чтобы не навлечь на себя в чем-либо подозрения.

Но они ошиблись: вместо Гаврилы Иваныча по коридору шагал какой-то жилец гостиницы, где-то долго засидевшийся.

Более десяти минут лежали они, прислушиваясь к происходившему по соседству и, видя, что там никто не появляется, снова поднялись на ноги, приоделись, зажгли огонь и решились продолжать начатое.

– Василий Васильевич, не захватить ли мне с собою кистень? – сказал каторжник своему атаману.

– Для какой такой надобности? – спросил тот.

– На всякий случай, могут нас и на работе застать, тогда нечем будет и отбиться.

– Пожалуй, это будет не лишним, спасибо за догадку. В таком случае, оденемся-ка мы по-дорожному, накинем, кстати, и парики, чтобы на уход при неудаче можно было отправиться.

– И то дело, атаман, – согласился каторжник.

Через несколько минут злодеи были в комнатке Гаврилы Иваныча и распоряжались в ней по-своему. Они взломали верхний ящик комода и, к радости своей, нашли в нем завёрнутые в бумагу деньги.

– Ну, вот и отыскали, пойдём отсюда поскорей, – шепнул Чуркину Осип.

– Торопиться не к чему, – прошипел разбойник, выбирая из свёртка деньги.

– Там, у себя, разглядишь, – говорил ему каторжник.

– Не мешай. Я знаю, что делаю, – укладывая в карман пачки кредиток, отвечал атаман.

Осип глядел на него исподлобья и только покачивал толовою.

Выбрав из бумаги деньги, разбойник положил её на то же место, откуда взял, припёр ящик, оставил комнатку, вошёл в свой номер, запер его на ключ и, усевшись около стола, начал пересчитывать свою добычу. Осип стоял около него и любовался на пачки радужных билетов.

– Ну, и сколько же ты, атаман, насчитал ты денег? – спросил он.

– Шесть тысяч восемьсот рублей – и только.

– Что ж, оно нам и не повредит.

– Было их восемь тысяч, должно быть частичку из них купец-то в карты проиграл.

– Все может быть. Что ж мы теперь будем делать?

– Уснём немножко, а на рассвете уйдём.

– Куда же, атаман? Уж не уехать ли нам отсюда? – устремив глаза на Чуркина, сказал Осип.

– Что, или струсил?

– Ты знаешь, я не из таких, чего мне трусить? Я так тебе говорю.

– Уехать недолго, Калистратыча так оставлять нельзя, надо же с ним покончить, а то он нас всё-таки в покое не оставит, везде разыщет, не такой он человек, обиды не простит.

– Знамо так. Но куда же нам деваться?

– Эх, Осип, на всё ты молодец, а на счет смекалки всё-таки прихрамываешь! До света пропутаемся мы с тобой по улицам, а потом зайдём в знакомый нам кабачок, хозяин его нас уже знает, начнём опять насчёт квартирки с ним говорить; тары, да бары с ним разведём, а там, глядишь, и смеркнется. Так ли я говорю?

– Верно! Молодец ты, атаман.

– Спасибо и на этом, ложись-ка, брат, да усни маленько.

– Лягу, а на счёт сна ты не беспокойся: я до него не больно охоч; две ночи могу и без него обойтись…. А всё-таки тревожно.

– Что же тебя беспокоит?

– Ну, если вернётся сосед, тогда что?

– Ничего: он в комнату, а мы из дверей, пусть его тогда тревогу поднимает, а нас и след простыл.

– Так-то так, а все опасно, – укладываясь на свою кровать, пробурчал каторжник.

– Ты бы снял с себя полушубок-то?

– Нет, атаман, я и в нем полежу.

– Как хочешь, мне всё равно, – сказал Чуркин, снимая с себя тулуп.

Затем стихло. Разбойник уснул крепким сном, а Осип лежал, не смыкая глаз: сон бежал от него, разные думы не давали ему покоя.

На небосклоне показалась зорька, каторжник поднялся со своего лежбища и подошёл к окну, поглядел на улицу и стал будить своего атамана.

– Василий Васильевич, вставай, рассветает, – проговорил он.

Чуркин открыл глаза, повернул голову к окнам, чтобы поглядеть, виден в них свет, или нет.

– Верно говорю, что светает.

– Вижу, сейчас встану, – сказал он; поднялся с постели, накинул на себя тулуп и вышел вместе с каторжником из номера, оставив на столе горевшую свечу.

– Не погасить ли огонь? – спросил у него подручный.

– Пусть горит, – запирая на ключ дверь своего номера, ответил разбойник и зашагал по коридору.

Спустившись вниз, они нашли парадный подъезд запертым, разбудили тут же спавшего швейцара и попросили его отпереть двери.

– Раненько же вы уходите, – протирая глаза, сказал тот.

– Так нужно, – ответили они ему и вышли на улицу.

– Василий Васильевич, парики-то не снять ли нам? – сказал Осип.

– Да, можно, теперь они пока не требуются, – снимая с головы накладку, ответил разбойник и передал парик своему спутнику.

– Счастливо обделали мы соседа-то!

– Да, пусть его там с Прасковьей Максимовной целуется.

– Вот, небось, горячку-то будет пороть, когда денег хватится.

– Ещё бы, капитал не малый, до кого хочешь коснись такая пропажа, в затылке почешет.

Душегубы обошли несколько улиц, побывали и у постоялых дворов: везде была мёртвая тишина, лаяли только кое-где собаки. День быстро рассветал. Вот на улицах показались и люди; это были торговцы и торговки, промышлявшие на базаре разным съестным; появлялись и булочники, тащившие по местам хлебы. Начали отпирать кабачки, потащились к ним опохмеляться подгулявшие с вечера простолюдины. Заблаговестили к обедне.

– А что, Василий Васильевич, не пора ли нам отправиться туда, куда вчера говорил ты?

– Время, мы так туда и пробираемся.

Знакомый головорезам кабачок был уже отперт; они вошли в него, и, к удивлению их, в нём не было ни души.

– Где же хозяин? – громко сказал разбойник.

Из-под буфета высунулась лохматая голова; это был содержатель кабачка. Он оглядел вошедших, зевнул, потянулся и сказал:.

– А! купцам наше почтение! Раненько что-то вы сегодня ко мне пожаловали!

– Так пришлось, днём некогда, делами заняты, а утречком свободны бываем, вот и пришли к тебе, квартирку ты нам обещался приискать, – проговорил Чуркин.

– Квартир сколько угодно, есть неподалёку очень хорошая и не дорогая; да теперь ещё рано, повремените, сходим, а то мне не на кого заведение оставить. Чай-то вы пили?

– Как же, сейчас только от него.

– Не хотите ли со мной за компанию попить, я сейчас самоварчик поставлю.

– Благодарствуем на добром слове, от чая не отказываемся.

Владелец кабачка ополоснул водою лицо, сотворил перед иконою молитву и принялся разводить самовар, который не более как через двадцать минут уже кипел на столе.

– Прошу покорно, садитесь, – приглашал гостей виночерпий, расставляя на столе чашки, и обварил в чайнике китайское зелье.

– Сядем, – сказал разбойник.

– Не угодно ли по рюмочке пропустить перед чаем-то? Хорошо будет.

– Можно, выпьем.

На столе появился полштоф с хмельным снадобьем, налиты были небольшие стаканчики и выпиты.

– Повторить не желаете ли? – предложил им владелец заведения.

– Немножко погодя, чайку по чашечке налейте.

На улице послышался шум; виночерпий поглядел в окно и опять уселся на своё место.

– Что там такое? – спросил у него разбойник.

– Полицейские куда-то побежали, знать, кого-нибудь ловят, кража где-нибудь случилась, – ответил тот, наливая в стаканы вино.