Текст книги "Великая смута"

ДОЖДАЛИСЬ: ДЕФИЦИТА НАВАЛОМ!

Дождливым вечером, в 20.45 в передаче «600 секунд» народный телекорреспондент Александр Невзоров выдал умопомрачительный сюжет. В Ленинградской области, в лесной чащобе его съемочная группа наткнулась на огромный курган (захоронение) сервелата, ветчины и прочих вкусностей.

Дотошный и неутомимый Невзоров вознамерился разыскать авторов рукотворного сооружения. Чиновники, естественно, придуривались, никак не могли сообразить, о чем речь, чего от них хотят.

Вскоре схожие курганы журналисты обнаружили в Подмосковье, на Тамбовщине, под Белгородом. Сигналы подобного рода заполонили редакционную почту центральных газет, местных СМИ. Явно по подсказке начальства сей непонятного происхождения криминал преподносился очумелому народу под видом проделок нечистой силы. Появились рассказы очевидцев о нечто «схожем» – о концентрических кругах на полях с некошеной пшеницей, рожью. Сплошняком пошли трехколоночные заметки об НЛО, о замечательных барабашках и прочей чертовщине. Страна жила в ожидании какой-то катастрофы. В воздухе пахло грозой.

Предчувствия не обманули: рвануло! Но то был не взрыв – нечто напоминающее хлопок. В газетах напечатали коммюнике: где-то в Белоруссии состоялся саммит глав трех государств, принявших решение о реорганизации Советского Союза в некий Союз Независимых Государств (СНГ).

Так совпало: в этот тусклый предзимний день купил я какой давно хотел смеситель воды. Пригласил на подмогу сантехника из РЭУ Валеру Коробова. Изрядно пришлось обоим попотеть. Сделав дело, тут же на кухне и перекусили, что бог послал. За одно опорожнили початую бутылку «Московской».

После второй маэстро, смежив веки, обронил:

– Вчера по телеку показывали какой-то сбор блатных.

– У них теперь это саммит называется. Но убей меня, не помню, о чем они там говорили.

Аритмично качнувшись корпусом туда-сюда, водопроводчик изрек:

– Давай на спор: ни ф-фига у них не выйдет.

– Поделись-ка своим умозаключением.

Валера достал зажигалку. Ловко прикурил от одной искры.

– Понимаешь, слово они взяли никудышнее – СНГ. Ведь «г» на конце.

– Ну и что с того?

– А то. В Библии не зря сказано: первым было слово.

Суматошным и сумбурным выдалось предзимье девяносто первого года. И в природе творилось сущее безобразие. Взбунтовались стихии. Дожди перемежались сильными морозами. В московском небе гром гремел, среди ясного неба молнии сверкали.

Я взял отпуск, чтобы хоть малость оттянуться и расслабиться. Приглашали черниговские друзья: поохотиться на кабанов, коих видимо-невидимо развелось в плавнях Десны, неподалеку от симпатичного городка Мены.

Настоящие охотники не меньше трофеев ценят товарищеское общение. После горячего обсуждения итогов охоты разговор у нас зашел о «саммите зубров» на беловежском кордоне. Всех нас озадачило: почему в той блатной компании не нашлось места Горбачеву? Это был недобрый знак. Похоже, в шайке заговорщиков возникли большие разногласия. Значит, жди смуты, которую народ по наитию связывал с личностью Меченного, называл оборотнем, засланном врагами в славянский стан.

Тревожные предчувствия были навеяны не только загадочными событиями последних дней. Между прочим, сказывалось влияние местной атмосферы, точнее – почвы. Ведь именно здесь восемь столетий назад, в годину великой смуты и печали безымянный русский гений создал по горячим следам событий полный трагизма великолепный эпос – «Слово о полку Игореве», адресованный не столько современникам, как потомкам. Смысл оного прост и мудр: братская дружба – самое сильное оружие славян в борьбе против исконных врагов Отечества.

Глобального уровня тезисы часто имеют, как ни странно, житейскую подоплеку. В одной из энциклик римский папа Пий IX безапелляционно заметил: «Дьявол прячется в деталях».

Не помню уже, в какой именно момент в нашем узком охотничьем кружке возник «колбасный вопрос».

Коноводил бригадой Мысливцев директор Черниговского автотреста Середа Александр Иванович – настоящий Теркин хохлацкого пошиба. Он беспрерывно хохмил, каламбурил, сыпал анекдоты. Вдруг прервал речь на полуслове, повел вкруговую глазами. Сузив зрачки, молвил с дрожью в голосе:

– Скажите-ка, друзи, шов оно вокруг диется? Кто цэ миж намы шельмуэ? Чого вин хоче? Куды цэ вин нас тягне?

Кружок буквально оцепенел от крутого виража. Как шуткуют в Одессе, это был переход «со спонта на вареники». Однако не понятно было, в кого именно целил хитромудрый старшина. Не подымая чубатой головы, проговорил резко, будто дуплетом выстрелил из ствола шестнадцатого калибра:

– К примеру, ты, чоловиче, доложи товарищам, какого черта гонял рефрижератор у Польшу?

Тот, кому адресовался вопрос, взмолился:

– На кой ляд старое ворошить?

– Что значит старое, год еще не минул. Давай выкладывай, тут все свои.

Начальство велит – не отвертеться. В цыганских глазах дальнобойщика мелькнул озорной огонек:

– Вы не забыли, Александр Иванович, в маршрутном листе стояла вроде б ваша подпись.

Не дождался ответа. Хряпнув полный стакан горилки, шофер повел рассказ в деталях и подробностях, будто сидел в кабинете следователя.

Блохин был совершенно уверен: за спиной у них с напарником бартер определенно государственно значения. От Чернигова до Бреста фура катила по «зеленой трассе». Ни разу не тормознули. Встречали как вип-персону. У пограничного шлагбаума толстозадый служка, мельком глянув на документы, жезлом изобразил дугу: ехать в объезд километровой очереди.

И на той стороне их ждали. Из микроавтобуса, дежурившего под кроной старой липы, вышли трое. Старший приказал следовать за ними. «Чтоб борзо явиться на место», – прибавил хитроватый на вид усач в модном картузе.

Ехали будто арестованные.

Через час с небольшим в стороне осталось местечко Хайнувка. Свернули с асфальта на бетонку. Долго кружили. Последние километра два-три тащились просекой, переваливаясь с боку на бок. Наконец уперлись в неказистые ворота и дощатую сторожку. Навстречу вышел парень в конфедератке. Молча поднял поперечину с противовесом. Первым прошмыгнул микроавтобус.

Двигались на первой скорости сумрачным туннелем, цепляясь бортами за ветви деревьев. Блохин мысленно проклинал ту минуту, когда сдуру решился на эту загранку. Уж лучше на север, хоть в Великий Устюг.

В какой-то момент вообразил себя на месте Ивана Сусанина, который, рискуя жизнью, под конвоем вел в гибельное место вражеский отряд ради спасения молодого русского царя Михаила Романова. Немного погодя водила наш смекнул, что малость обмишурился. Все было наоборот: потомка легендарного Сусанина теперь уже поляки заманивали в какую-то западню.

Впереди открылся смутный просвет. Через пару минут ихняя «автоколонна» остановилась перед поляной размером с футбольный стадион, окруженное со всех сторон высоченными елями. И ни-ч-чего более – ни сарая, ни сторожки. Только неприветливое серое небо над головой.

Блохин с напарником Лехой переглянулись: что же дальше?

К ним подошли. Их было числом восемь или девять. Амбалы, один к одному. Глядели недружелюбно, исподлобья.

– Разгружайсь!

У Лехи нервишки сдали, огрызнулся:

– Куда разгружаться – в грязюку?

– Кидай до кучи.

Пошли срывать пломбы. Распахнули тяжелые двери. Из нутра смачно пахнуло гастрономическим духом. Не зря украинскую колбасу на международном рынке оптовики называют конвертируемой валютой.

Блохин наотрез отказался участвовать в санкционированном разбое. Вернулся в кабину, в зеркало заднего вида наблюдал, что творят получатели груза. Творили же бисовы сыны чертовщину. Крюками вытаскивали контейнеры, вытряхивали содержимое. Через какое-то время на углу поляны образовался внушительный высоты холм из твердокопченых батонов. Это был словно дурной сон, наваждение. Абсурд усиливался тем, что у водил был зверский аппетит, со вчерашнего дня во рту ни крохи не было. В термосе остался суточный чай, в шкафчике завалялась с какого-то давнего рейса початая пачка печенья. Попросить же у «конвоиров» шмат колбасы язык не поворачивался: лучше уж умереть от голодной смерти. Тем более, что до сих пор не ясно было, что здесь в натуре происходит? Кому оно надо? И чем все кончится?

После чая Блохина на сон потянуло. Очнувшись, не сразу понял где он, что с ним. Уже смеркалось. Часы показывали половину четвертого. Завалившись на его плечо, дрыхнул Леха, как младенец с открытым ртом.

Почти одновременно спрыгнули на заиндивевшую траву. Блохин от удивления остолбенел. Метрах в пятнадцати от рефрижератора высилась безобразная пирамида как будто из распиленных на чурбаны дров. Типичная картина деревенской улицы накануне отопительного сезона. Потом уже добрые хозяева перетаскают чурки под навес, сложат в аккуратные поленницы. Позже в трескучие морозы, сидя у пышущей жаром печи, приятно вспоминать о красном лете.

Такой вот возник в душе Блохина магический сюжет, напоминавший деревенскую жизнь, беззаботное детство. Когда морок рассеялся, действительность предстала в своем натуральном мерзопакостном обличье.

К концу следующего дня пустопорожняя «Алка», скрежеча просевшими тормозами, объявилась на западной окраине Чернигова. Капитальная машина вид имела изнуренный, опустошенный, чем-то схожий с женщиной, только что вышедший из калитки роддома после выкидыша.

Сказано, возможно, цинично, беспощадно. Но правда и то, что в душах изнуренных дорогой много чего повидавших водил было черным-черно. Мир казался в овчинку.

После пересечения польской границы они и десятком слов не обмолвились. В глаза друг другу не глядели. Вывела экипаж из оцепенения «живая» очередь возле гастронома. Она окольцевала торговый центр почти вкруговую, будто омерзительный спрут.

– Гля, – толкнул Леха старшого в бок.

Блохин резко притормозил. Приоткрыв дверцу кабины, свесился на полкорпуса и обратился к томящемуся в ожидании дядьке в мятой шляпе:

– Шо тут дают?

Тот глянул на земляка словно на пришельца из космоса:

– За ковбасою стоим, за ковбасою. Сю ничь привезлы ветчиннорубленую. По два десять за кило. Мой номер 549, – и смачно сплюнул. После чего загнул такой матюг, от которого у дальнобойщика губа отвисла, а на душе полегчало.

То была моя последняя поездка на (в) Украину. Время от времени с той стороны долетали разные новости, вернее, слухи – и чудное, и гладкое, и печальное. Впрочем, и в нашей, так сказать, федерации своей бузы хватало. Несчастная Россия по уши погрязла в «реформах», представлявших собой цепь беспрерывных мистификаций, иллюзорных преобразований, наглого обмана бедствующего народа. Ежели списочным порядком все властные подлости и бесчинства перечислять, чернил и бумаги не хватит. Повторю снова то, о чем говорилось выше: народ наш не просто терпит новое иго – покойно накапливает факты. Точнее любого компьютера свой счет ведет. Разумеется, другая сторона тоже не дремлет: по силе возможности тянет «резину», то есть, говоря языком условно независимых политологов, цепляется за власть. Это значит – в любой момент готова учинить крупномасштабную подлость, совершить неслыханное преступление. Что и происходит в действительности ежеминутно, на каждом шагу. И всегда безнаказанно, ибо властные структуры взаимосвязаны (повязаны) круговой порукой. А ежели и выявится где бунтарь-одиночка, ему или башку свернут, или опозорят на весь мир, как это случилось с генеральным прокурором Скуратовым. Дело обычно довершают наемные киллеры – пардон! – борзописцы. Так разрисуют «героя времени», ни родная жена, ни мать не узнают. Сделают из мухи слона. Тех же, кто оплатил их скорбный труд, в глазах электората до небес возвеличат.

КРУТЕЖ

Идеология явившейся во власть интеллектуальной элиты, на удивление, оказалась пошлятиной низкого пошиба. Ну что за девиз: «Обогащайтесь и наслаждайтесь жизнью кто как может!» От этих слов, право же, несет диким урвачеством. Не зря же блатные песенки заполонили с неких пор эфир, эстрадное пространство; их штампуют миллионными тиражами на грампластинках, дисках, кассетах. И это не просто бизнес на духовных потребностях, а четко направленный идеологический заказ на дестабилизацию общества. Духовно опустошенным народом легко крутить в нужную сторону. Ради того, собственно, и раздули у нас алкогольный бум. Народ погряз в пьянстве, стал невменяем. Водяра была дешевле порошкового молока. Под шальные градусы Ельцины, Чубайсы, Гайдары, Бурбулисы и прочие творили свои великие реформы. Вели Россию в ад.

Политика доморощенных антикоммунистов поначалу казалась забавной и глуповатой, но спонтанной. Была надежда: перебесятся демократы и успокоятся! Как, однако, были мы наивны. Был тайный план уничтожения СССР, над ним долго корпели гении мировых провокаций. Имена у всех на слуху: Аллен Даллес, Клаус Меннерт, Збигнев Бжезинский. Они заложили основы политики глобального покорения мира янки.

Мудрость та не бог весть какая. Перед тем, как в облюбованной территории США приблизятся вооруженные «до зубов» авианосцы с морской пехотой на борту, сюда устремляются улыбчивые миссионеры, миротворцы, толпы культуртрегеров, а также бизнесмены, торгаши Но вскоре выясняется: в этой стране (регионе) не все обстоит благополучно по части прав туземного населения. Короче, есть серьезные расхождения с общепринятыми демократическими нормами. Тут уж к «делу» вынуждены подключаться застоявшиеся на рейде авианосцы. Все делается ради блага недостаточно еще цивилизованного народа.

Схема отработана. Хотя возможны коррективы с учетом местной специфики или неких привходящих обстоятельств. По правде же говоря, все это флибустьерство в классическом виде. И все равно интересно. Потому США охотно делится опытом. Вельможные – тайные – тузы со временем становятся публичными. Охотно рассказывают о своих похождениях, выбалтывают устаревшие тактические и стратегические секреты. Вот и бывший советник по национальной безопасности (при Рейгане) Збигнев Бжезинский выпустил в свет методичку по нейтрализации стран с диктаторским режимом правления. При этом подробнейшим образом препарировал искусство «невмешательства США» в наши внутренние дела, по ходу щедро иллюстрируя материал диаграммами, картами, схемами.

«Исход соперничества, – рассуждает профессор шпионских наук, – был решен в данном случае не военными средствами (без авианосцев, без бомбардировщиков, – Н. П.). На конечный результат (автор имеет в виду развал СССР) существенное влияние оказали также явления культурного порядка. Америка не имеет себе равных в притягательности, особенно среди молодежи, что обеспечивает Соединенным Штатам политическое влияние, близко к которому не имеет ни одно государство в мире».

Далее тезис развивается. «Культурное превосходство является неоценимым аспектом американской глобальной мощи. Что бы не думали о своих эстетических возможностей другие, американская массовая культура излучает магнитное притяжение, особенно для молодежи всего мира. Ее привлекательность берет начало в жизнелюбивом качестве жизни. Американские телевизионные программы и фильмы занимают почти три четверти мирового рынка. Американские телевизионные программы и фильмы также занимают господствующее положение. Увлечениям, привычкам американцев в еде, в одежде все больше подражают в разных странах». Этот глобальный американский накат на страны и континенты обаятельный цэрэушник называет всего лишь «культурным империализмом».[11]11
  3. Бжезинский. Великая шахматная доска. – М. Международные отношения. 2005 г.


[Закрыть]

А ведь наши либералы, кривя рты, ерничают: дескать, развал нерушимого Советского Союза, по версии патриотов, начался с «джинсовой революции», с проникновением в наше замечательное общество жвачки, кока-колы, тяжелого рока, свинга и прочей контрабанды. Кстати сказать, это веский аргумент для козлов и лоботрясов. Бжезинский открытым текстом сказал: «Культурное превосходство США является логическим приложением к их военной мощи».

Вторя мнимому оппоненту, наш непревзойденный мастер политических шоу Владимир Познер, не без удовольствия обронил:

– Пора бы признать, что в России часть населения по праву считает себя уже частью западной цивилизации.

Как ранее изрек великий перестройщик, процесс идет словно по писанному. Да и как ему не быть, если злоумышленники в открытую рану вносят время от времени жгучую отраву.

ЧТО БЫЛО, ТО БЫЛО

На заре моей юности в стране вспыхнула яростная борьба с космополитизмом. Объективно говоря, то был неловкий способ защиты страны и народа от хамоватого агрессора. Потом была известная пауза, после которой у нас возник дурацкий вещевой бум. Точнее, наша золотая молодежь не на шутку увлеклась, как изволил заметить Бжезинский, эстетическими ценностями американского пошиба.

Я тоже поддался моде: щеголял в узеньких (трубочкой) брючатах, шаркал по асфальту в толстокожих, на «манке» корочках, украшенных ослепительными пряжками. В гардеробе имел дюжину ярких галстуков с картинками из жизни африканских джунглей.

Некоторые мои товарищи на манер Тарзана отпустили длинные волосы; с каменным выражением на лице танцевали рок-н-ролл; зачитывались романами Хемингуэя, Миллера, Стейнбека. Лично я смаковал Платонова. При всем при том в наших головах была несусветная мешанина всего и вся. Не хватало ума, жизненного опыта, чтобы отделить окатное зерно от половы, от горчака. Душа просила чего-то новенькое, остренькое, парадоксальное.

Впрочем, то была всего лишь блажь – не более того. На серьезные дела, поступки ни ума, ни характера не хватало. Хотя однажды меня занесло.

Учебу в Кишиневском университете я совмещал с художественной самодеятельностью. В последствии на базе драмкружка сформировалась мобильная агитбригада. По торжественным дням выступали мы в разных учреждениях и трудовых коллективах молдавской столицы с концертами. Ненароком, в канун майских праздников (на дворе был 1955 год) попали в зал для заседаний Центрального Комитета Компартии Молдавии. В первом ряду сидели члены бюро ЦК. Дальше места занимали завотделами, заведующие секторами, инструкторы, технические сотрудники и прочая мелкая сошка.

По тому времени жанр мой был весьма востребованный, ходовой: художественное слово. Я читал Чехова, Зощенко, Шолохова, Твардовского. Причем имел то ли льготу, то ли послабление: свои номера объявлял сам.

В тот раз на уши партийной элиты обрушил я платоновский рассказ «Фро», вернее, отрывок. До сих пор помню начало: «Фросю Евстафьеву пригласил на тур вальса „Рио-Рита“ помощник машиниста».

Не скрою, очень старался донести до понимания аудитории сердечные переживания молодой пролетарки. И был обескуражен, услышав в конце всего лишь жиденькие хлопки.

Эстрадный номер имел продолжение. На следующий день меня вызвали в партком университета. Тов. Бадасян, не глядя мне в очи, загробным голосом спросил: «Кто вам позволил открыто пропагандировать творчество мелкобуржуазного автора?» На меня накатило озорство, спокойно ответил: «Вопрос не простой, дискуссионный. Его надо обсуждать не в парткоме, в соответствующей аудитории».

Без промедления в полном составе собралась кафедра советской литературы. По рассказам, вопрос дебатировали несколько часов. Меня отстоял доцент Леонид Яковлевич Резников. В протоколе записали: «Проза советского писателя Платонова не устарела и отвечает нынешним задачам нашего государства». Пожалуй, этот тезис мог бы войти в плоть резолюции съезда советских писателей.

Тем не менее концовка этой истории в целом счастливая.

После летних каникул агитбригада КГУ снова получила приглашение участвовать в концерте ЦК Компартии, посвященном 38 годовщине Октябрьской революции. Мое появление на сцене зал встретил аплодисментами. Выждав паузу, я объявил:

– Андрей Платонов. Рассказ «Фро». Вторая часть.

После концерта был обыкновенный чай. К нашему столику подошел заведующий отделом агитации и пропаганды В. И. Овчинников. Поблагодарил бригаду за доставленное эстетическое удовольствие. Каждому пожал руку.

Кишинев – город хотя и столичный, но не велик. За день раз, а то и два с одним и тем же человеком можно встретиться.

Однажды чуть ли не лоб в лоб столкнулся я с Овчинниковым в Пушкинском парке. Партгеноссе первый со мной поздоровался. Поинтересовался успехами. В ту пору мы как раз сдавали госэкзамены.

Возле грота с парящим орлом была свободная скамья. Василий Иванович достал портсигар. Мы закурили по одной, потом и по другой. За разговором промелькнуло часа полтора, если не больше. В основном говорил Овчинников, я лишь внимал да изредка поддакивал. Ведь предмет разговора не соответствовал моему кругозору и понятиям. Я был совершенно аполитичным «вьюношем», хотя и вел дневник, к тому же кое-что фиксировал в записных книжках.

Несколько лет назад тетрадки ликвидировал, блокноты же все оставил. И вот что записал я в тот же вечер после встречи с Овчинниковым. Цитирую то, что зафиксировано по свежим следам, со слов своего собеседника: «Польские события, обострение международной обстановки, все это в сочетании с внутренними продовольственными трудностями побуждает наших теоретиков переосмыслять пройденный после семнадцатого года путь. Особенно последний отрезок, связанный с именем Иосифа Виссарионовича. Судя по всему задача „оратора“ состояла в том, чтоб испоганить святыню. Сталина мы судим судом современников, его же вправе судить только история. Ведь сгоряча можно наделать глупостей немало, потомки не расхлебают. Поляки учат нас уму разуму, учат как нашкодивших котят. Да носом, носом русских в собственное же дерьмо. У них к России давние счеты.

А мы как будто и рады. Кто-то поставил перед «оратором» задачу: испоганить святые идеалы, осквернить наши жертвы, программу коммунистов. За эту грязную работу взялись не фундаторы, с темных углов из замшелых щелей повылазили жучки-младотеоретики. Им требуется незахватанный материал для диссертаций. А вот кто их вынудил? Судя по всему, к тому причастны иностранные структуры. Нас явно тянут к барьеру, к противостоянию. Потом поседевшие уже «младотеоретики» скажут: «Советский Союз войну развязал, как в тот раз, в 41-м».

Жаль, что старая гвардия отсиживается в окопах. Похоже, как честные коммунисты стыдятся своих идеалов. Засасывает быт, мещанский дух одуряет сознание победителей. Потом пожалеем».

Дня три назад был в Каменке. Говорили по душам с тамошним секретарем Голощаповым. Я спросил товарища напрямик: «Кто сейчас СССР угрожает? Откуда грозит опасность?»

Он ответил, будто корчась от боли: «Не от империалистов. Головы подымет внутренняя контра».

Говорю: «Значит, опять пойдет брат против брата?»

Отвечает: «Нет, это уже не братья – отщепенцы. Разные либералы, побывавшие за рубежом, где наберутся похабщины и ереси. Среди них окажутся затаившиеся субчики, чьи родители когда-то владели заводишками, внучата банкиров, торговых домов. У них ведь на уме одно: как бы вернуть назад потерянное».

Спрашиваю: «А что думаешь о Сталине?»

Ответ: «Это имя навсегда останется в истории не только отечественной, но и мировой. И не только потому, что был генералиссимус, победивший посланца дьявола. Сталин еще более велик как хозяин, как управляющий. Он создал систему (школу) управления хозяйством по райскому образцу: люди должны стремиться не к богатству, а к счастью. Этот образчик мы теперь исподволь разрушаем. Да еще радуемся».

Докладчик на XX съезде хитер аки бес. Целился X. в Сталина, выстрелил все-таки в Ленина.

В конце нашего «перекура» на лавочке у грота Овчинников, между прочим, просил меня не придавать значения казусу на концерте. Этого в блокноте нет, я и без того хорошо помню сказанное под конец:

– Если можешь, прости за майский инцидент. По-мужлански вышло. Конечно, сказалась наша необразованность. С другой же стороны, носятся вокруг в атмосфере непонятного происхождения ветры. Крутят нам мозги, сталкивают лбами, сеют раздор между добрыми людьми. Отсюда – и суета, и общее настроение. Поневоле на ум пришли стихи Пушкина о бесах. И все равно прости нас, грешных.

Больше никогда мы не встречались. Монолог же партийного чиновника глубоко проник в душу. Иногда вдруг возникал, но не словесно, в виде внутренней мелодии, будто невидимка слегка касался смычком струн контрабаса.

Полета лет с того дня минуло. За это время в нашей буче много чего было. Покоя и счастья не было. Идет беспрерывный – немотивированный и необъяснимый – крутеж, более смахивающий на морок непонятного происхождения. Впрочем, чувствовалась его земная природа. Не хватало документального подтверждения. В конце концов документ объявился.

Протокол сей вытащил на свет досрочно безответственный архивариус, решив сделать на казенной бумажке ма-а-ленький бизнес. И не прогадал. Текст же, оказавшийся в руках нашей разведки, произвел фурор. После этого как должен был поступить госдеп США? Правильно: объявить фитюльку фальшивкой. После чего будто в рот воды набрали.

У джентльменов это называется: делать хорошую мину при плохой игре. В таком разе фальшивкой можно считать инструкцию Бжезинского, которая разошлась по свету безумным тиражом. Оная же представляет собой сильно разбавленный монолог директора ЦРУ США Даллеса, занимавшего эту должность в 1953–1961 годах. Вот несколько пассажей из его доклада на закрытом заседании сената:

«Бросим все, что имеем, всю материальную мощь, все золото на оболванивание и одурачивание (русских) людей!

Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников в самой России.

Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие качества.

Мы будем прославлять, всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства – словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху».

Все перечисленное мы теперь имеем в избытке.

Но это еще не все. «Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом».

Перечисленное стало нашей повседневностью. Мы барахтаемся в этой мерзости, в дерьме.

Еще один пассаж. «Лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Главную ставку будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников и космополитов».

Те предначертанья – причем самый гадостный вариант – стали нашей теперешней явью. А ведь их приход вон еще когда предчувствовал главный идеолог Молдавии В. И. Овчинников. Не зря в парке, неподалеку от памятника Пушкину явились ему на ум стихи поэта о бесах. Впрочем, те злыдни, приняв человеческий образ, все время жили и толклись между нами: пакостничали, вредили, смущали и сталкивали лбами наивных, незащищенных. Да, все, оказывается, делалось не спонтанно – по писанному. В итоге получили мы то, что они хотели.