Текст книги "Великая смута"

СВАДЬБА В ИЛОВКЕ

Свадьба редко приходит неожиданно. Зарождается она тихо, исподволь. Тем не менее в селе есть человек, который «во вкусе» первей отца родного с матерью. Не успело с губ сорваться заветное слово, а уж кумушке досужей известно все. Да не в общих чертах, в подробностях. И что самое поразительное – ошибаются крайне редко. В назначенный день, в урочный час, словно ракета на орбиту врывается на сельскую улицу очередная свадьба. Как у Дуси Дворяцких и Вани Ходыкина.

После того, как сваты побывали в доме невесты, где стороны заручились честным согласием, я спросил Дусю:

– Вы с Ванятой давно знакомы?

– Сколько помню себя.

Иван подтвердил:

– Отцы наши в одной бригаде плотничали. Мы к ним с Дусей на стройки бегали. Обеды носили. Малость подсобляли. До восьмого класса вместе учились.

За годы дружбы бывали разлуки, размолвки, ревность. Но верх всегда брала любовь. И теперь, глядя на эту парочку, люди в один голос говорили:

– Княгиня достойна князя.

Будто заря майская озарила свадьба заснеженное село. С шумом, звоном, пением голосистым несся по улице свадебный кортеж. Сани от верха до полозьев украшены кумачом. Дуги тоже красные. Ленты в гривах коней огненные. Щеки иловских красавиц горят натуральным румянцем. Ради такого дня из рощ на улицы явились расфуфыренные снегири, облачились в малиновые жилеты, в тон колокольчиков и бубенцов щебетали по-весеннему. Далеко окрест разносился смех девичий, «приказания» свашек, разодетых в пух и прах, в одежды стародавние.

В Придонье гуляют свадьбы по уставу исконно русскому – с размахом, с затеями и «черемониями». Всякий раз это неповторимый спектакль с интермедиями. Например, бытует обряд поднесения жениху рубахи, невестин дар. Прежде действительно дарили одну лишь рубаху. Теперь же, пользуясь «случаем», преподносят ворох добра. И непременно костюм модного покроя.

Особая статья – невестин сундук. Это настоящее произведение искусства. Бывали и с музыкой. Матери хранили в нем главные свои сокровища и потом делились с дочерьми. Теперь молодежь сундуки не признает, предпочитает шифоньеры. Тоже вещь! И более практичная.

Свадебный поезд катит вкруговую. На перекрестках остановки: порезвиться, повеселиться, размяться. Гармонистов обычно несколько, играют без перерыва. Мороз хоть и не велик, а стоять не велит. Ноги сами в пляс идут. На свадьбах пляшут не «молчачка» (не молча), а с голосом, то есть в сочетании с частушками. Большинство – хлесткие да заковыристые. Словно занозы. Застрянет в памяти – годами сидит. Вот как эта:

 
Я гуляла по садочку,
Наступила на жука.
Не везет мне на парнишек,
Полюблю – ка мужика.
 

Естественно, что соперница моментально дает ответ.

Объехав село вдоль и поперек, свадебный поезд на рысях подкатывает к храму. По полному чину проходит обряд венчания. Сельсовет напротив, широко распахнуты двери. Тут уж свой ритуал, официальный. Каждому свое: власти – властное, Богу – Богово.

Свадьба – народная игра, но не забава. В этом красочном обряде переплетается старина языческая с элементами современного крестьянского быта. Открыто или подспудно тут происходит своего рода кавээнный поединок, соревнование сторон в остроумии, ловкости, расторопности. Тон, как правило, задает главная сваха – «золотая голова».

Валя Ушакова молода, сама года два в замужестве, превосходно играла свою роль. Неутомима. Вездесуща. Только-только гостей на крыльце встречала, на старинный манер хвалила-величала жениха и невесту. А через минуту голос ее слышен на пороге горницы.

– Ирина Стефановна, – кличет матушку Ивана, – повыди-ка сюда. Что я буду говорить, ты слухай. Что не запомнишь, на листок записывай. Ехали мы мимо леса, на опушке приметили чудную лисичку. Славные наши охотнички хотели было взять ее голыми руками. А она вдруг у всех на виду превратилась в красну девицу и задами побегла в ваш двор. Молва такова: это чистый брильянт яхонтовый. Потому и оправа требуется ему соответствующая.

Это уже обращение к гостям: настало время подношения даров свадебных. Для одних выставлен особый столик, для разной «мелочи» – блюдо. Громоздкое вывешивают на стены горницы. Всякую вещь хвалят, аттестуют, дают совет, как ее лучше использовать. И все это с шутками-прибаутками.

Интермедия окончена. Гости и хозяева занимают места за праздничным столом. В красном углу – князь и княгиня. Подружки невесты проникновенно исполняют величальную. Славят родителей.

Иловка зовется селом звонким. Но и здесь отменные певцы наперечет. Издалека приезжают, чтобы своими ушами услышать, как играет песни Злобина Пелагея Ивановна. Молодой ее в Воронежский народный хор приглашали. Не дала согласия. Сказала: «Я же без своего колхоза пропаду-завяну, быстро голос потеряю». И всю жизнь безвыездно прожила в Иловке. Ей уж под восемьдесят, а голос все такой же, как в молодости, – звонкий, чистый, прелестный. И в тот раз, вишь, не усидела, пришла к внучатой племяннице на праздник.

Каждому свадебному этапу приличествует свой песенный жанр. Отзвучали величальные. Пришел черед застольных (надблюдных), игровых, затейливых. Самая трогательная – душещипательная – посвящается, конечно, невесте. Их множество. Какая же нынче-то прозвучит? Ведь это своего рода напутствие.

Пелагея Ивановна слегка пригубила рюмочку. Концами головного платка провела по устам. Чуть слышно взяла первую ноту:

 
Калинка с малинкою рано расцвела.
Да, видать, не в пору
Матушка меня родила.
Не собравшись с разумом,
Замуж отдала.
Повезли меня, младую,
Во чужую сторону,
Далеко-далеко, за Волгу-реку.
Пожила-то я годочек,
Пожила в слезах другой.
А на третий на годочек соскучилася.
На третий на годочек задумалася.
Да кубыть была я пташка-канареечка,
Полетела бы из золотой клетки
В родной простенький домок.
 

Слова простые, бесхитростные, но как глубоко западают в душу. Чувствуется в них томная грусть, есть и горчинка. Но такова уж доля женская, самой природой предопределенная. И где как не на свадьбе о том напомнить людям.

На следующий день санный поезд тем же порядком направился к свадебному истоку.

Родители невесты встретили молодых хлебом-солью. С ног до головы щедро обсыпали ярой пшеницею вперемешку в лепестками хмеля. А кстати сказать, по стародавней традиции жениху и невесте спиртное пить возбраняется.

В этот день свадьба обрела иные черты, новые краски. Я не сразу уловил разницу, пока кто-то не подсказал:

– Дуся-то нынче уже без фаты.

Невеста сменила убранство девичье на женское. Вместо белоснежной фаты на голове сверкала радужным светом сказочная корона. Так называемая «сорока», из натуральной парчи. Стан украшала доходящая до щиколоток красная домотканная панева. Поверх такой же длинный фартук с подпоясками. Плечи туго обхватывала полотняная блуза, отороченная по рукавам замысловатой черной вышивкой. Трудно было сказать, какой наряд лучше? Вчерашний – белый, почти невесомый, воздушный. Или сегодняшний – ослепительно яркий, тяжеловесный, пролежавший кабы не сотню лет в пробабушкином сундуке, теперь же, на свету смотрится как будто бы только что пошитый. Одеяние дополняют «драгоценности», опять же самодельные. Кажется, все краски земли вобрали в себя бусы. Среди них угадываются чистейшие сердолики, редкие самоцветы.

Тут смешение всего и вся. А все вместе – изыск и гармония. Иной раз встретишь на улице иловскую «барыню-сударыню» в праздничном убранстве – глаз не отвести. Встречные невольно расступаются, дают дорогу. А едва разминулся, то, право, хочется оглянуться, еще полюбоваться. А представьте если на сельском гулянье или в одной горнице собирается развеселая компания. Впечатления словами не передать. Это надо самому видеть, слышать, чувствовать.

Еще хороша здешняя свадьба плясками. В этом виде искусства иловцы не имеют, кажется, равных во всей округе. В ходу до сих пор «барыня», «сербиянка», «матаня», зажигательный «елецкий» – по сути донская кадриль. Те же самые танцы в соседних селах – Подсереднем, Афанасьевке, Казацком, Стрелецком – исполняют разухабисто, истово, громобойно. Кажется, аж на противоположной стороне планеты отдается. Иловцы ж больше заботятся о хореографии, усложняя рисунок «фигурами», переборами, перестуками. Есть, например, мастаки плясать «в три ноги». И в нашей компании нашелся такой умелец, колхозный бригадир Николай Соломин. Ну и частит! Не уследить за движениями его в общем-то грузной фигуры.

Тесно стало. Из залы вынесли столы. Стулья, скамьи придвинули к стенам. «Шире круг! Раздайся море-океан, наш пескарь плывет!» Взвизгнула гармонь, и как заведенный закружился карагод. Поначалу на малых оборотах. Но темп убыстрялся, учащался. Кажется, сама горница ходит ходуном. Дребезжат стекла, позванивает посуда. Вдруг свашка Валя Ушакова взлетает как из пушки на скамью и, ликуя от своей выдумки, что есть силы барабанит каблуками, выбивает дробь. Руками аж до потолка досатет. На нее глядя, другие молодухи по-птичьи вверх вспорхнули. Кто-то в экстазе вскрикнул:

– Разбирайте, мужики, потолок, желаю на крышу!

Бабушки-старушки головами покачивают, но не осуждают.

Сами же когда-то такими же были – огневыми, задорными.

Как бы не гремела свадьба, приходит ее тихий час: пора бесед. Говорят о делах житейских, об устройстве молодых, об их месте в колхозе и прочем. Кто-то делает робкую попытку оценки сегодняшней свадьбы: удалась ли? Да чем запомнится? За одно прогнозируют, чья очередь следующей.

Тут можно услышать откровенные суждения по злободневным вопросам. Затрагиваются иной раз и политические темы. В тесном кругу, отгородясь от окружающих шумом, можно поговорить по душам: выяснить отношения, распутать узелок старой обиды, получить совет или заручиться поддержкой в своих намерениях, предприятиях.

Легко и шутить за свадебным столом. Только, чур, не переборщить.

– Ты человек бывалый, – вкрадчиво говорит плотник Егор куму Ивану. Он знает за своим сродственником привычку всех, кого ни попадя, озадачивать каверзными вопросами. – Ответь, пожалуйста, почему передняя ось на телеге завсегда стирается быстрее задней?

Похоже, Иван в затруднении. Пробует отшутиться:

– Кучер спереди сидит. Задом своим давит на ось.

Шутку оценили. Отгадчика похвалили.

В женской половине более приземленный разговор.

– Мой-то кроссвордами увлекся. Энциклопедии читает. Кругозор уже такой, что дальше и некуда.

– Кто ж тебе по хозяйству пособляет? – спрашивает золовка Полюшка мужнюю сестру, известную своей домовитостью.

– Иногда отвлекается. Да у нас же и помощников полон двор.

К разговору подключилась соседка справа:

– А наш к телевизору присох, как банный лист.

– Пусть лучше к телевизору, чем к молодухе.

Одна из собеседниц пригорюнилась, остальные рассмеялись.

– А споем-ка, что ли? – предлагает Ольга Злобина, невестка Пелагеи Ивановны. Тоже звонкоголосая певица, а в работе знатная ударница. Не дожидаясь общего согласия, первая и начинает.

 
Как наши ребята охотнички были,
Как наши ребята чечеток ловили.
 

Песня жанровая, бытовая. И вот как дальше развивался песенный сюжет:

 
Родила наша чечетка аж семь дочерей —
Дарью и Марью, Арину да Марину,
Степаниду, Салманиду, а седьмую Катерину.
И пошла наша чечетка в селе торг торговать.
 

Счастливые, ясноглазые сидели в красном углу молодые. Нынче их день. Все для них. Не только родня, а и люди посторонние стараются хоть в малом им угодить, украсить праздник, чтобы стал незабываемым этот исторический день возникновения новой семьи.

В разгар гулянья еще один гость пожаловал – сам председатель колхоза Николай Прокофьевич. Речь его была короткая, но содержательная:

– Молодым совет да любовь. Остальное найдется и приложится.

И сделал широкий жест. На хрустальное блюдо выложил сберегательную книжку с весомым вкладом.

– От души. На обзаведение.

За что прилюдно был удостоен поцелуя входящей в свою роль молодой хозяйки.

В тот вечер долго гомонилось большое село. Молодежь вообще чуть ли не до утра по улицам колобродила. Старики тоже долго не могли глаз сомкнуть. Вспоминали, перебирали по дням свои цветущие годы.

С тех пор с десяток лет минуло. Значит, именно столько и не был я в родных и дорогих сердцу местах.

Тут же вдруг звонок в дверь. Открываю. Мать честная! На пороге гость нежданный, но желанный: земляк, друг юности.

Славный выдался вечер. Всех мы вспомнили, иных же и помянули. Между прочим, я спросил друга-кореша: так ли звонко и весело гуляют нынче в Иловке свадьбы? Насупился мой гость. После паузы с горькой усмешкою изрек:

– Такие мероприятия нынче в диковинку. Случаются, ну раз-два в году. Да и то норовят сыграть свадебку под сурдинку, по-тихому. Дабы ни себя, ни близких не вводить в большие расходы. Денежки-то видим мы теперь только по телевизору.

Свадьбы «под сурдинку» – вот до чего дожили! В старое время этак гуляли людишки ущербные или доведенные до крайней нужды. Теперь же такое стало в обычае. Так куда же всех нас занесло?

Мои земляки-донцы в подобных случаях говорят:

– Вертайте оглобли назад.

Али еще определенней:

– Распрягайте, хлопцы, коней!

Ведь если и дальше так пойдет, забудем свое прошлое, в том числе и обряды предков. Есть такая опасность.

Любителей старины и русского фольклора хочу успокоить. Свадьбу Дуси и Ваняты – со всеми «черемониями» и прибамбасами – записал я «от» и «до» на магнитофонную пленку. Находится она в радиокомитете, на улице Пятницкой. Ей гарантировано вечное хранение. Так что имейте в виду: есть на худой конец законсервированный образчик.

Значит, не все еще потеряно.

СТРАШНО ЛИ В КОЛХОЗЕ БЫЛО?

Наша Машенька успешно перешла в третий класс. И стала приносить из школы вопросы один трудней другого.

Как-то отвела меня в другую комнату. Сделав большие глаза, полушепотом спросила:

– Дедушка, правда, что ты был колхозником?

Я не стал отпираться, признал данный факт своей биографии. В доказательство показал личную трудовую книжку.

Быстро-быстро своими пальчиками она все до последней странички перелистала. Некоторые записи перечла по складам. Дрогнувшим голосом спросила:

– Признайся. Страшно в колхозе было?

Чтобы Машеньку успокоить и утешить, рассказал о своей прошлогодней поездке в село, где еще остались кое-какие родовые наши корни. Да и колхоз худо-бедно, однако еще функционирует.

В Придонье ожидалось цветение садов. Эту пору люблю больше красного лета. Но прошлый раз в природе в один час все переменилось. Задул знобкий северян. Уже набухшие цветочные почки скукожились. Над ними автоматически сомкнулись жесткие створки.

День-другой на улицу глаз не кажу, наслаждаюсь дворовой работой. Во вдовьем хозяйстве тетушки дел скопилось невпроворот. Так что мои ладони скоро стали шершавыми, как наждак, а держаки инструментов глянцевыми.

С утречка Екатерина Ильинична послала меня к Колядинам за солеными помидорами. Едва переступив порог избы, был я ошеломлен новостью:

– Слыхал? Попов-то наш отличился.

Село, похоже, вдосталь наговорилось, уже известны разные подробности. А тут вдруг объявляется незнайка.

Всех опередил второклассник Сергуня:

– Наш дядя Коля спас колхозное добро!

Захар с укором глянул на сынка: куда, пострел, поперед старших лезешь. Бабушка выпроводила выскочку из кухни да еще и шлепка дала.

Золовка Дуся дипломатично уладила конфликт:

– Правда-правда, Николай совершил похвальный поступок.

После чего все вместе, чтобы ничегошеньки не упустить, принялись выкладывать подробности ночного происшествия.

В маршрутном листе Попова было записано: заехать на растворный узел стройбазы. Загрузиться бетоном и ехать к животноводческому городку, где дорожники ремонтировали подъездные пути. Дело было к вечеру. Очередь уже рассосалась. Мастер, шутник и балагур, крикнул с верхотуры: «С тебя, брат, причитается. Одна гуща досталась». Колян ответил в том же духе: «В долгу, мол, не останемся». И с хорошим настроением выехал из ворот.

Пока куролесил по улочкам райцентра, мысля явилась: сократить путь, выиграть время. Переехав мост, взял круто влево.

С ходу одолеть подъем на Алексеевскую гору не смог. После захода солнца полотно покрылось коварной ледяной коркой. То была летняя дорога, по весне ее размывали дожди и талые воды. Одна ямина оказалась ловушкой. Самосвал нырнул в нее как субмарина, по самый бампер. Следом и мотор заглох.

Колян впал в транс. Пропали куда-то даже крепкие слова, приберегаемые для крайних случаев. Кого винить? Самого себя! Да и дорога-то кружная, нечего было рассчитывать на подмогу.

Пока зачищал контакты свечей и проверял систему зажигания, стало совсем темно, ветер переменил направление. Со стороны Тихой Сосны подул колючий норд-ост. Заполнившие ямину гравий с мегрелем образовали монолит. «Морозец-то кстати», – подумал Попов. Но следом и тревога явилась: от холода бетон быстрее коченеет и схватывается. Потом его из кузова просто так и не выпростать. Значит, отбойным молотком придется по крохам отколупывать. Во смеху-то в Иловке будет. Село коллекционирует разные истории, особенно смешные. Накомедивший становится объектом шуток, розыгрышей. Долго потом в компаниях припоминают позорный случай: не со зла, а хохмы ради. Пусть потом ты стал уважаемым в селе человеком али шишка в районном масштабе, все одно не застрахован от подковыристого юмора земляков.

Такие гусли-мысли вертелись в башке Попова, пока руки безотчетно дело делали. Наконец мотор ожил. Машина с первой же попытке вырвалась из плена, будто истекло назначенное время колдовства и морока.

Теперь уж наш водила ехал словно по минному полю, осторожно объезжая рытвины, промоины, боясь расплескать груз. «Еще немного, еще чуть-чуть», – вертелись на языке слова запетой песенки. Под колесами уже чувствовался асфальт.

Фары выхватили из потемков приземистые сараи кирпичного завода, напомнив Попову ферму, где его Нюся работала и куда теперь с грехом пополам вез груз. К бетону, к цементу вообще село относится почтительно-уважительно. Материалы эти несут в крестьянскую среду желанную культуру производства, с ними неразрывно связаны такие хозяйственные понятия, как добротность, основательность, чего частенько так не хватает в жизни. Вот же и на Нюсиной МТФ вечно грязюка непролазная, даже в сушь не пересыхает. Шоферня меж собою спорит, когда надо ехать к третьему корпусу.

Вдруг нутро Попова похолодело от мысли: ремонтеры, пожалуй, уже разошлись по домам! Ну выпростает он груз, а дальше что? К утру бетон окоченеет. Глянул на часы: уже половина одиннадцатого: беда и позор!

Но мысль работала: как быть? Что предпринять? В крайнем случае вывалит бетон в кучу, прикроет брезентом и еще соломкой. Или же заедет в теплый бокс, а утром рано разгрузится. Нет, все не то, не то! А что если поднять на ноги село? Людям беспокойство: не пожар ведь. И все же случай из ряда вон выходящий. Надо только действовать оперативно, по схеме. Сразу катить к Пахому. Мужик совестливый, опять же родич, хоть и дальний. От него прямиком к Лехе, к напарнику своему. Дальше кто? Приобщить Славу Кузнецова, а то ж еще и обидится. Кореша еще со школы, в одну осень в армию уходили. Правда, к нему далековато. Зато попутно можно прихватить Ваську Рыжего, мужик безотказный.

В потоке света мелькнула фигура с поднятой рукой. Хотел мимо проехать, верх взяли добрые чувства.

– Отвага, ты, что ли?

– Она самая, – отозвалась полуночница, открывая кабину.

Редко кто зовет ее по имени. Уличное прозвище – Отвага.

Мария Ивановна отличилась во время целинной эпопеи. От имени иловской молодежи написала решительное письмо в райком комсомола в таком духе: «Считаем преступным отсиживаться в глуши. Искренне желаем служить Родине на самом передовом рубеже». За три дня из девчат колхоза имени Чапаева сформировался ударный отряд. Под предводительством Кузнецовой поехали в Кокчетавский край подымать целину. И подняли! Последней – через четыре года – Маша возвратилась домой. С орденом на груди и с сынишкой на руках.

– Ты чего хмурый? – спросила Отвага.

– С чего взяла?

– Автоинспектор прижал, да?

– Сказал же – ничего! – да вдруг махом выложил ситуацию.

Машина свернула на главный проспект. Изредка попадались возвращающиеся из клуба парочки. Отвага попросила притормозить. Попов подумал: хочет сойти. Попутчица же, не вылезая из кабины, что-то вполголоса сказала пареньку с велосипедом.

Немного погодя поравнялись с усадьбой Пахома. Николай пулей полетел во двор. Вернулся довольный. Затем еще остановка, еще и еще. Обогнули центральную площадь. Впереди открылся вид на освещенный ртутными фонарями животноводческий городок. Без труда нашли участок. Там уже ни души не было.

Попов заглянул в кузов, потрогал раствор. Верхний слой уже подернулся хрупкой коркой. Пока что верхний.

Отвага командовала разгрузкой. Нутром своим Колян чувствовал, как самосвал с трудом освобождался от беспокойного груза. Когда же наружу вылез из кабины, увидел: вся площадка запружена народом. Гомон. Суета. Ну как бывало на субботниках.

От группы отделился дядя Пахом:

– Мы, понимаешь, по улице неводом прошли. Кого ветрели – всех поголовно сюда.

– Да тут и делов-то, – набегу обронила Отвага.

Под покровом ночи, при свете ярких прожекторов, казалось, кипит большая стройка. Распоряжалась Кузнецова:

– Ровней кладите, товарищи. Самим же ходить.

Кто-то озорно крикнул:

– Айда, вторым рейсом, Колян.

К Попову подошла бабка Фрося:

– А чегой-то туточки будя, сынок?

– Дорога на ферму. Тебя-то каким ветром сюда занесло?

– Все бегут, и я с постели подхватилась.

– Залазь у кабину. В момент в кровать доставлю. Пока еще перина не остыла.

– Спасибочки, любезный. Я рядом живу.

Дуся сказала напоследок:

– Папаня наш тоже было кинулся на ферму бечь. Долго собирался. Теперь, вишь, сидит как сыч. Переживает.

Такова в натуре колхозная жизнь. На общественные, на компанейские дела, на первый же зов откликнуться. Привычка неискоренимая.

В одной солидной монографии молодого историка нашел я тому теоретическое подтверждение. В общем виде тезис таков: русичи по своему менталитету издревле глубоко общинный народ.

Как педагог не могу не высказать в этой связи собственное мнение. Зря учителя-наставники пугают пытливых школяров политическими страшилками: поливают дерьмом и грязью советское прошлое. Колхозное житье-бытье, по примеру распоясавшихся публицистов, сравнивают с ГУЛАГом.

Не надо коверкать нежные детские души. Очень это некрасиво. Да и непедагогично.