Текст книги "Вологодчина в русском фольклоре"

Легенда о золотом ручье

Между деревней Вахонькино и селом Пречистое протекает небольшой ручей под названием Золотой. Историю его в кадуйском краю знают многие. А дело, сказывают, было так.

На берегу реки Шулмы, где стоит деревня Никоновская (раньше она называлась Княжное село), находилась усадьба князей Андогских.

У одного из братьев-князей была красавица-дочь, капризная, своенравная и злая.

Князь безумно любил свою дочь и выполнял все её желания и капризы.

У дочери князя был жених, который в день обручения подарил ей золотое кольцо с алмазом.

Однажды летом князь с дочерью поехали к знакомым в гости. Пара сытых красивых лошадей, запряжённых в открытую коляску, быстро мчалась по дороге.

Кучер, крепостной князя, не мог сдержать лошадей при переезде через ручей, коляска наклонилась, и княжна упала в ручей.

В. Сергеев. Всадник у реки.

Лошади остановились. Князь в испуге соскочил с коляски и помог дочери встать. Встав, она гневно посмотрела на кучера, и стала рукой отряхивать одежду. В это время у неё с пальца соскочило кольцо, подаренное женихом, ударилось о камень и куда-то исчезло. Князь, его дочь и кучер долго искали это кольцо, но найти не могли. Княжна расплакалась и, рассердившись на кучера, сказала отцу: «Он не сдержал лошадей. Он виноват в том, что я потеряла кольцо. Пусть же он найдёт его. А не найдёт, строго накажи».

Отец, выслушав дочь, сказал кучеру: «Ты будешь ходить сюда и искать кольцо до тех пор, пока не найдёшь. Найдёшь – помилую, не найдёшь – накажу и сошлю».

И вот бедный кучер стал ходить на ручей и с утра до вечера искать кольцо. Он заглядывал под каждый камень, под каждый лист, растущий на дне ручья, вылазил на коленках оба берега у переправы через ручей, выщипал траву. Прошло уже лето, наступила холодная дождливая осень, а кольцо не было найдено. Кучер похудел, морщины покрыли его лицо, он стал молчалив, тяжёлые думы лишили его сна и покоя.

У него была семья: старуха-мать, жена и трое детей. Он понимал, что ожидает его и семью, если кольцо не будет найдено.

Однажды он так утомился, ползая по берегу ручья, что сел на камень и заснул. Сквозь сон он услышал, как кто-то около ходит тихо, осторожно. Он открыл глаза и увидел чертёнка. На пальце его был перстень княжны. Ночь была лунная. Алмаз горел голубым огнём, рассыпая голубые искры. «Отдай!» – крикнул кучер. – «Догонишь – возьми», – отвечал чертёнок. Кучер вскочил и погнался за ним. Маленький, юркий чертёнок, дразня кучера, ловко увёртывался, прятался в кустах, за деревьями. То там, то тут мелькал голубой огонёк алмаза, искрясь и играя при свете луны.

Долго гонялся кучер за чертёнком, устал. Он прислонился к дереву около большого пня. Вдруг пень ожил. Сухие корни его стали корявыми руками. Появилась седая голова. Вытаращенные глаза пристально смотрели на кучера. Это был дед чертёнка. «Отдай мне кольцо!» – строго сказал он внуку. Но чертёнок стал кривляться, прыгать и не хотел отдать кольцо деду, но вдруг споткнулся и упал. Дед взял у него кольцо, вынул из оправы алмаз, кольцо подал кучеру, а алмаз бросил в кусты и сказал чертёнку: «Ты не послушал меня, так за это будешь наказан: теперь ты должен найти брошенный мною алмаз. Найдёшь – прощу». И вот с тех пор в тёмные летние ночи то тут, то там вспыхивает у ручья голубой огонёк. Это вспыхивает алмаз, дразня чертёнка и прячась от него. Огоньки эти видели жители соседних деревень и боялись ночами ходить около ручья, говоря, что тут живёт нечистая сила. А что стало с кучером?

Его нашли утром на берегу ручья мёртвым. Кулак правой руки у него был крепко сжат. Когда его разжали, то там оказалось золотое кольцо княжны, но без алмаза. С тех пор и прозвали ручей Золотым.

П. Обухов

Тень города Кистень

Места здесь, в устье реки Колодни, низинные, тихие. Лишь на возвышенностях в давние-давние времена были городища. Военные поселения состояли в основном из выходцев с Волги и Оки. По правде сказать, военных баталий в то время тут не было – жили люди дружно, работали неистово, осваивая железные ремёсла, отдыхали умеючи. Центром жизни людей – части Железного поля (ныне Устюжна) был город Кистень. Весь год в нём бурлила всякая деятельность, а вот весной наступало затишье. Реки заполняли низины, овраги, поля талой водой, земля набухала и ходила, как кисель, под ногами. Людей охватывал страх, и не напрасно. Когда в один из годов наступило половодье особенно широкое и глубокое, дрогнул город Кистень и медленно ушёл в земную твердь. Народ стал бояться и избегать того места, на котором стоял град.

Очевидцы рассказывали, что они видели, как над водой в ясную весеннюю пору выступали крыши домов и храмов, а по воде ходили тени Кистеня, оставшиеся от древнего поселения. Души же горожан мечутся на дне, прося земного вечного успокоения. За что выпала городу Кистень такая участь, никто не знает. И вряд ли узнает.

В. Макаров

На одной лошади

– Ты куда? – спрашивает один вытегор другого.

– Да туда-то.

– Зачем?

– Подать прошение.

– На кого?

– На тебя.

– А ты куда?

– Туда же.

– Зачем?

– Прошение подать.

– На кого?

– Да на тебя.

– Так поедем вместе – на одной лошади дешевле!

Вот так и появилась поговорка: «Вытегоры на одной лошади судиться ездят».

Вытегорские сказания

Беседная гора

Проезжал Пётр Великий нашими местами, через былой Вяньги-ручей, нынешнюю Вытегру, Архангельским трактом. На север шёл, корабли строить и шведа бить. В деревне Шестовой народу набралось – как темен лес шумит. День праздничный. Староста с выборными лучшими людьми вышел Осударю навстречу. Великий Пётр росту высокого. Ученья большого. С очей весёлый, ласковый. Хлеб-соль у наших мужиков принял, держал с крестьянами приветный разговор. Про путь-дорогу, про волоки спрашивал подробно, пристально. И преждебывшие наши старичонки отвечали ему степенно, всё при всём, без утайки.

– В четырёх верстах ниже по реке есть, надёжа, осударь, пристань Вянгинская. С Бадог гужом возим коню хлеб с низовых города, с Волги-матушки. Потом, конешно, плавим хлебушко на баржах-тихвинках Шексной, Белым озером, далее рекой Вытегрой. И такмо барки ведут бурлаки, охочие люди.

– А с Бадог, Осударь, до Вяньги-пристани теперь ехать тебе никак нельзя. Вода, знаешь, не сошлась. И вёрст пять будет непроходное отмелое место: суда никак не пойдут. Далее по Вяньге-реке, конешно, быстрина. Пороги! Ты там, гляди-ка, Осударь Великий Пётр! Не дерзи реке. А лучше кликни тамошних знатных лоцманов, вековых приречных лоцманов. Они с водяниками ладят да с Николой-угодником. Проведут твой корабль задёшево, беспечально, скоро.

– Добро обсказали! – Пётр чёрну трубочку вынул, о каблук её выбил. И на брёвнышко с дедами нашими седатыми присел пуще разбеседоваться желает.

– А вы сами, ребята-мужики, чем живёте кормитесь?

Наши, конешно, рады с дорожным человеком разбеседоваться. Отвечают все при нём:

– А вот, Осударь, наш промысел каков. Строим мореходные корабли – галиоты на твоих осударевых вервях. Озёрные соёмки тоже – и пущаем, знаешь, в Онего-озеро. С Вяньги этой, конешно, ходим шкиперами, боле по Сивери, по Ладоге-озеру. По вольной, сладкой воде. И дело наше нам куда как по-люби. Вот идёт наше озёрное, речное знание от преждебывших людей, родителей.

Осударь трубочку набил опять. Наши прадеды – прадедам деды! – огоньку вы кресали, поднесли с бережением, почётом. Ну закурили вместях – и мы ведь не староверы! Любим и водочку, и табачок. Над головушками синь дым завис. Пётр душевно умилился, в долони схлопнул:

– Што! Вижу теперь. Живут здесь люди не глупцы. Народ работный, горячий, речной и морской.

– Оно конешно! – дедушки рассмехнулись, переглянулись. – Ходим – за канат не держимся. С ножа уху не хлебаем. Своим трудом сыты. Из хлеба и сроду никому не кланяемся, руку не тянем.

– Вот это дак по мне! – Царь сказывает. – Так и живите. И больно хорошо!

Место, где Пётр с нашими прадедами беседовал, у нас доседе знают: Беседной горой на Вытегре слывёт. Теперь тут – Мариинка, Волго-Балтийский водный путь!

Осударева вина

Иные скажут: когда Великий Пётр этими местами шёл, крестьяне загодя про то знали, на своих пьяниц глядючи. Тогда ведь по деревням мало пили. Не то, что ноне. Пьян-то был вроде дурака деревенского. Его жалели, но за человека не считали. А теперь их, вонто диво, женят. И девы за них идут! Ну, и плодятся они, весело умножаются.

В прежнюю пору, когда Осударь бывал, ярыги кабацкие по придорожным кабакам жилижировали, своей, знаешь, компанией. Вроде бомжей нынешних. И они Осударя ужасались, чуя скорую под собой расправу. Загодя по подпольям прятались! По банькам, по ригачам разбегались рыскучим поскоком. Под половичинки забирались, под сосновы лесничины.

От царёвых слуг, конечно, и нам худо приходилось, прадедушкам нашим! Тем, что и навовсе без вины, без вина. Вот дай, расскажу!

Через эти места – путь из Вологды в Архангельский город, к Белому морю. Старинный почтовый тракт, торговая дорога. Ехал здесь Пётр. Впереди, конешно, по уставу – квартирьер скакал. В Анхимове глянул, где бы, мол, ему на постой встать, царёву свиту распоселить! Видит, стоят хоромы просторные, жвужирные. На два, значит, жилья-этажа, по-городскому сказать. Крылечко перенос. Наличники со ставеньками. Очелья с прибасенками. Всё честь по чести. Коттедж! Квартирьер и заскочил на бревенчатый взвоз, по которому сено на сарай завозят. С высокого седла в околенку стучится:

– Так что, хозяева, – царь едет! Освобождайте дом.

– У нас отец в извозе – ямщину гоняет! – стал впоперёк царёву слуге крестьянский сын Плотников. – Нам некому слова сказать, велеть. А тебя – не знаем.

– И скот со двора– вон! Осударевы кони стоять будут, – квартирьер свою службу исполняет. Ему, конешно, надо ведь под жильё, военный постой место найти. И фураж. Сам в драгунах бывал, знаю.

– Нас двадцать пять душ. Куды пойдём? – парень не хочет и дверей отворить. Здесь ведь у нас какой народ? Каждый сам себе барин. Помещиков-господ сроду не видывали. А сержант Щепотев, царский квартирьер, и не залюбил. Горяч бывал. Говорят: крестьянскому сыну напрочь головушку тесаком снёс…

Встречает сержант Петра в Анхимове там. Докладывает всё при всём: «Тут тебе, Осударь, постоем встать будет гораздо хорошо!» – Почто парня сгубил? – Петру уж ведомо. – Людей со своего угла согнал, разорил.

Ну, где, Михаила, твоя правда!

Он и в избу не зашёл. Велел на берегу палатки-шатёрики становить. И не долго здесь ночевал, станом стоял. Его забота дале гнала. Ведь тогда была война со шведом. А на том берегу, где Петрово войско лагерем стояло, по-над рекой Вытегрой, срубил старик Плотников церковь о двадцати пяти главах. Такого в наших местах допрежь не бывало. Кижский двадцатидвухглавый собор уж потом срубили, там, за Онего. Старики сказывали, что сам Великий Пётр план начертал.

«Давайте так вот и так. В память о крестьянском сыне Плотникове, моей царской вине».

Это исторический памятник был. Храм, говорили, всесоюзного значения. Теперь, правда, сожгли, мазурики.

В. Филимонова

Предание

 
На острие речного склона
Сосна висела высоко,
Как будто колокол зеленый
С обронзовевщим языком.
И Петр велел гребцам причалить.
Без передыху влез туда,
Где вровень с царскими плечами
Синела хвойная гряда
И земляничным ветром дуло…
Он сел, разувшись, на траве,
И государственная дума
Затяжелела меж бровей.
Деревни ближние окликав,
Собрали мужиков зараз
У той сосны, где Петр Великий
Сидел и пил холодный квас.
Столпились мужики тревожно.
А царь встает и говорит:
«Скажите, можно ли до Ковжи
Отсель самим веку прорыть?»
И отвечали: «Отчего же?
Как скажешь, царь, тому и быть.
Все можем для Руси, все можем —
Что турок бить, что речку рыть…»
Доволен Петр таким ответом.
На берег бочка сгружена —
И мужиков зовут отведать
За сговор царского вина.
Ох, и забористо царево,
Хмельно бордовое вино.
Под стать вину царево слово —
Оно и крепко. И красно.
Петр говорил, что краем здешним
Судам в столице должно плыть…
Быть нелегко Петром, конечно,
Но мужиком не легче быть.
Уехал Петр. А здесь, в топине,
В лесах, где испокон веков
И тропок нет, трещали спины,
Как на Неве у мужиков.
Пески сыпучи. Камни гладки.
И тяжен черный бурелом.
И это все – лопаткой-маткой
Да еще батькой-топором!
Но шли, как на Руси обычно,
За мастерами мастера.
Их безымянное величье
Великим делало Петра.
О славе не радели предки,
Но лишь о них напоминал
Вплетенный в северные реки,
Как будто кружево, канал.
И даже вот преданье это,
И то от них дошло до нас
О том, как Петр далеким летом
Пил под сосной холодный квас.
 

А. Романов

А. Завьялова. Жатва

Грязовец

 
Куда твой взор, Екатерина, не проник!
Ты из всех цариц едина
Свой взор устремила всюду,
В страну непроходимых мест…
Ты в дальнем севере узрела…
Где несчётная верста,
Где большие перелески,
Ехать с маятой всегда,
Где разбойников набеги,
Там явились города.
Из ничтожного села,
Между лесом и болот,
Среди низеньких избушек
Тут Грязовец наш возник.
Где пристанище разбоя,
Теперь стало место для суда.
К Екатерине мысленно взирая,
Благодарны будем завсегда.
 

Неизвестный поэт XIX века

Государева дорога

 
Как царь любил богатые чертоги,
ак полюбил я древние дороги
И голубые вечности глаза.
То полусгнивший встретится овин,
То хуторок с позеленевшей крышей,
Где дремлют пыль и обитают мыши
Да нелюбимый филин-властелин.
 

Н. Рубцов

Любой город, тем более уездный, должен иметь связь с губернией, другими городами. К ним вели дороги, именуемые на Руси трактами или большаками. Из Никольска на Великий Устюг шёл Устюгский тракт. Тракт из Никольска на Вологду появился позднее. Очень важным для Никольска был тракт на Шарью. И это несмотря на то, что Шарья находилась в Костромской губернии. С давних пор она имела для Никольска первостепенное значение. Она, как окно в центр России, местный путь «из варяг в греки». Путь этот был самым кратчайшим в цивилизацию – на Москву, Нижний Новгород, на Вятку, Урал и дальше на восток. Дорогу, которая вела из Шарьи в сторону Никольска и Великого Устюга через село Пыщук, называли Государевой. И не случайно. Строилась она по велению императрицы Екатерины Второй. Она прекрасно понимала необходимость и значимость данного деяния – соединить юг с севером. И не было более подходящего пути, чем оный. Нижний Новгород – Урень – Ветлуга – Шарья – Пыщуг – древнерусский город Великий Устюг – Котлас. Если даже официально никто не давал такого названия, то народ окрестил.

Все хотели видеть эту дорогу не только хорошей, но и красивой. Поэтому, наряду с основными работами по прокладке полотна, стали вдоль, на обочинах сажать молодые берёзки. Ещё лет 50 назад можно было видеть кое-где остатки старых насаждений и «вёрсты полосаты» вдоль тракта на Шарью. Дорогу старались делать надёжно. Там несколько лет назад при строительстве новой трассы рабочие извлекли любопытную находку – толстые, почерневшие от времени, дубы, распиленные вдоль. Ими была выстлана гать. Куда, как не на строительство Государевой дороги, а ни какой иной был употреблён столь дорогостоящий материал? А заготовили и привезли его за добрую сотню километров. И посадки аллей возле тракта, и особо прочная дубовая древесина, и верстовые столбы – всё это следы давно ушедших времён. Это уже история, история тех самых мест, той самой Государевой дороги – памятника прошлого нашей святой Руси.

В. Каплин

Пушкин Гоголю сказал…

Н.В. Гоголь по праву считал себя учеником А.С. Пушкина, внимательно выслушивал всякие советы, следовал им. Однажды Александр Сергеевич сказал Николаю Васильевичу, что в уездном городке Устюжне заезжий чиновник из Петербурга обобрал местных взяточников, плутов, расхитителей казённого добра. И посоветовал описать это подробнейшим образом. Николай Васильевич всё запомнил, кое-что дополнил из аналогичных историй России и написал гениальную и бессмертную комедию «Ревизор», отразив в ней дурные нравы, царившие в империи. Вот так провинциальная Устюжна, точнее, события, происходящие в ней, помогли Гоголю выйти в классики русской литературы.

В. Аринин

Сберегли, как могли

Прилуцкий монастырь, что под Вологдой, имеет многовековую историю, вписал немало славных страниц в православие на севере Руси, да и в жизни страны. Среди больших и малых дел было и такое. В 1812 году, перед сдачей Москвы Наполеону, монастырь принял на хранение все ценности Кремля, а после изгнания французов вернул государственные реликвии на прежнее место.

В связи с этим примечателен другой факт: в том же году все драгоценности и вещи императорского Эрмитажа и кабинета Его Величества были вывезены на двадцати двух ластовых судах в Вытегру. Позднее они так же благополучно возвратились в столицу Российской Империи.

Н. Лузин

Монастырские предания

Свято-Николаевский Моденский монастырь располагался на берегу Мологи близ Устюжны. Кто был реальным основателем обители – неизвестно, а сохранились предания, передаваемые из поколения в поколение.

Самое раннее из устных преданий гласит, что Моденский монастырь был построен на средства московского купца Строганова. Купец этот прежде был крестьянином, живший в подмосковной деревне. Кроме земледелия, он занимался продажей булок, перекупая их на Москве, куда почти ежедневно ходил. Однажды во время такого путешествия он сбился с пути и, блуждая по лесу, вышел к подножию небольшой горки. Там он нашёл несколько монет. Чтобы заметить это место, крестьянин всю дорогу строгал ветку в стружки, отчего и получил прозвище «Строганов», позднее ставшее его фамилией. Вернувшись на другой день с лопатою, он стал копать и нашёл большое количество денег. Как честный человек Строганов объявил эти деньги царю, за что получил от него указанную пятую часть их.

Часть эта была достаточно велика, и Строганов сделался одним из самых богатых людей на Руси. Получив место на Москве, он приступил к строительству дома и при копании рвов под фундамент нашёл ещё сокровище. Увидев в этом промысел Божий и Его милость, купец пожертвовал часть своего имения под строительство храмов и богоугодных заведений.

Позднее, во время торгового путешествия, купца Строганова застал шторм. Чувствуя неминуемую гибель, он обратился с молитвой к иконам Казанской Богоматери и Святителя Николая – покровителя всех путешествующих и плавающих. Буря тотчас затихла, и опасность миновала. На следующую ночь в сонном видении к нему явились Богородица и Святитель Николай, повелевшие купцу построить в их честь два храма и назначившие место, где тем храмам стоять надлежит. Богоматери угодно было избрать и указать место близ города Устюжны, на восточной стороне его. Там при построении церкви явился на сосне и образ Богоматери Казанской.

Святителю Николаю было угодно указать то место, где впоследствии возник монастырь. Вскоре и здесь явился образ Святителя. Относительно его явления существует особое предание. Как-то в первые годы по основании обители собравшиеся на берегу реки Мологи люди наблюдали весенний ледоход. На одной из льдин они увидели плывущего инока с посохом в руках, которым он отталкивал лёд. Поравнявшись с монастырём и пристав к берегу, инок скрылся в прибрежных кустах. Народ, столпившийся на берегу и видевший всё это, пошёл к зарослям в надежде узнать о монахе. Каково же было всеобщее удивление, когда вместо ожидаемого инока взору предстала лежащая на кустах икона Святителя Николая. Она явилась своеобразным подтверждением слов Святителя купцу об избранном им месте иноческой обители.

Еще одно предание, как бы вытекающее из предыдущего, сообщает, что в начале XVII века, когда наступило Смутное время, поляки угрожали обители разграблением и уничтожением. Святитель Николай по молитве иноков Моденского монастыря спас его чудесным образом. Когда завоеватели пытались переправиться через реку Мологу, то посредине её образовалась какая-то полоса, которую никто из них не смог переплыть. Всякий, её достигавший, невидимою силою увлекался на дно реки. Видя полную невозможность разорить обитель, которая была столь близка, захватчики направлялись по левому берегу Мологи, по пути уничтожив Успенскую Шалочскую Гурьеву пустынь.

Из многих чудес, бывших от иконы Святителя Николая, предание указывает только на это чудо. Несомненно, существовали и другие, но все монастырские документы были истреблены сильными пожарами 1641 и 1661 годов, когда монастырь выгорал дотла.

В. Сергеев. Монастырь

Нам неизвестно, кто был первым настоятелем монастыря, кто управлял им в конце XVI – начале XVII века. Первое документальное свидетельство об обители относится лишь к 1564 году. А основана она, возможно, в 30-х годах того же столетия. Именно с того времени начинается возвышение купеческого рода Строгановых. Они имели свои торговые интересы и в Устюжне Железнопольской – известном в России центре железоделательного производства. Фамилия Строгановых была связана с городом вплоть до первой четверти XVIII века. На их средства была сооружена церковь в честь Явления Казанской иконы Богоматери на Казанском кладбище. Не исключено, что последнее предание, более позднее по происхождению, зафиксировало факт построения Казанской церкви в Устюжне и церкви Святителя Николая в монастыре кем-то из основателей этого знаменитого рода. Не случайно некоторые Строгановы имели в Устюжне свои дворы.

В. Коробейников