Текст книги "Синдром Дездемоны"

Там, за стеной, разыгрывалась настоящая трагикомедия. С множеством действующих лиц – основных и второстепенных, как и полагается в настоящем кино. Хотя – нет, это было даже не кино. Это была опера. И главную партию хорошо поставленным колоратурным сопрано в этой опере исполняла Наталья.

Теперь Алька уже знала, что девушку с обложки журнала звали Натальей. Эта самая Наталья оказалась бывшей женой Тихона. Тихоном звали хозяина дома, Алькиного похитителя. Немолодой, но бодрый голос, доносящийся из-за стены, принадлежал необычного вида старушке – потертые джинсы, свитерок в обтяжечку, стильная стрижка на голове! – которая, по всей видимости, была Юлькиной няней. Сама Юлька решила не упускать возможности поучаствовать в «народных гуляньях» и заливалась ревом где-то на границе спальни и гостиной.

Тихон ходил по квартире и на всех орал.

Сначала он орал на Наталью.

– Ты долго еще будешь занимать ванную?! Я тебя спрашиваю, ты долго еще ванную будешь занимать, а? Ты не понимаешь, что мне ребенка помыть надо? Ребенок с дороги, немытый! Что? А я теперь что сделаю, если не отмывается? Мне что теперь, МЧС вызвать надо, чтоб они тебя отмыли? Что?! Я не собираюсь мыть ребенка в кухне! Иди сама мойся в кухне, если тебе так хочется! Да это не краска, говорю тебе! Это клей, обыкновенный обойный клей! Нет, ты долго еще будешь занимать ванную?!.

Потом Тихон стал орать на стильную старушку, которую звали тетей Аней.

– Тетя Аня! – орал Тихон. – Я не понимаю, неужели так трудно успокоить ребенка? Она уже минут десять у вас плачет! А ну-ка, дайте ее мне, сейчас же! Нет, уж лучше давайте я ее подержу! Я понимаю, что она голодная! Ну так идите и сварите ей еду!

Потом Тихон снова немного проорал на Наталью. Та все никак не выходила из ванной, и его это страшно нервировало.

Наконец, когда Тихон успокоился сам и успокоил орущую Юльку, в квартире воцарилась тишина, нарушаемая только слоновьим топаньем хозяина. Он, по всей видимости, в суматохе забыл разуться, и теперь ходил с Юлькой на руках по квартире, громыхая подошвами по паркету.

Тишина продлилась минуты две, не больше. Выскочив из ванной, Наталья принялась исполнять свою сольную партию. Суть партии сводилась к следующему: ее бывший муж – настоящая сволочь, его любовница – ничуть не лучше.

– Никакая она не любовница! – грохотал в ответ бывший муж.

– Не рассказывай мне сказки! – вопила бывшая жена.

– Не ори! Ребенка разбудишь! Она только что задремала! – орал Тихон.

– Да перестаньте же вы наконец! – кричала из кухни тетя Аня. – Молоко уже готово!

– Да какое молоко, мне ее сначала помыть надо!

– Где телефон?! Я не понимаю, где в этой квартире телефон?!

– В сейфе!

– Где?!

– Тихон Андреич, да девочка же голодная, лучше сперва покормить!

– Почему телефон в сейфе?!

– По кочану! Не ори!

– Мне позвонить надо!

– Звони с мобильного!

– Тихон Андреич, да что же это, в самом деле! Дайте мне ребенка, я ее сама искупаю!

– Я не могу с мобильного! У меня батарея села! Дай мне ключи от сейфа!

– Вы только осторожнее, теть Ань! Воду попробуйте сперва, чтоб не горячая…

– Дай мне ключи от сейфа!

– Не дам! У меня в сейфе миллион долларов!

– Идиот!

– Сама идиотка!

– И как это меня угораздило…

– Заткнись!

– Дай мне телефон!

– Я же сказал, он в сейфе…

– Да мобильный, мобильный твой телефон дай мне!

Вся эта свистопляска продолжалась больше часа.

Дурдом, заключила Алька. Психбольница на гастролях! От этого бесконечного ора у нее просто голова раскалывалась. Она уже и не знала, плакать ей или смеяться. Участники разворачивающихся за стеной событий, кажется, напрочь забыли о ее существовании. При желании Алька могла бы запросто улизнуть из квартиры… Если бы не чертова дверь, которую Тихон, отсмеявшись, все-таки запер на ключ! А ключ положи к себе в карман пиджака – Алька видела собственными глазами…

И ничего другого ей теперь не оставалось, кроме как стоять у окна в «своей» комнате, разглядывая то пыль на подоконнике, то потемневшее беззвездное небо.

Ближе к концу последнего действия музыкальной драмы на сцене появился новый участник. Вернее, участница – подруга Натальи, которую та вызвала по телефону. Подругу звали Альбиной, и она привезла Наталье чистую одежду. Голос у нее тоже оказался очень высоким и пронзительным. Зажигательным дуэтом они исполнили арию на тему «все мужики – сволочи». И бывший муж Натальи, Тихон, из всех сволочей оказался самой последней.

Или – первой?..

Тихон к концу действа, видно, посадил голос, потому что в ответ на гневные обвинения подружек-манекенщиц только мычал что-то невразумительное и нечленораздельное.

Устал, решила Алька.

Устанешь тут, столько времени орать!

Громкий хлопок двери прозвучал финальным аккордом.

На бис никто из участников, к счастью, не вышел.

Тишина словно обрушилась с потолка, как снег с крыши. В первую секунду от этой тишины у Альки даже заложило уши.

Некоторое время она еще постояла у окна, почти наслаждаясь этой внезапно наступившей тишиной. Потом, почувствовав усталость, присела на раскладушку, которая знакомо и дружелюбно скрипнула.

Она все сидела и ждала, когда что-нибудь произойдет.

Например, откроется дверь комнаты, и Тихон охрипшим от крика голосом сообщит, что отпускает ее на все четыре стороны. Или объяснит, что она будет оставаться его пленницей до конца жизни и рассчитывать на освобождение нет никакого смысла. Предложит ей поужинать, или пожелает сдохнуть с голоду. Поблагодарит за уборку в квартире или пригрозит отрубить ей руки, если она еще раз прикоснется к его вещам…

Хоть что-нибудь ведь должно было произойти!

Но время шло, и ничего не происходило.

Вообще ничего!..

Набравшись смелости, Алька поднялась с раскладушки, неслышными шагами подкралась к двери, тихонько отворила ее и выглянула наружу.

В гостиной горел свет и был едва слышен приглушенный звук работающего телевизора.

Похититель, кажется, совсем забыл про свою пленницу…

Идиот, мысленно выругалась Алька. Правильно сказала его бывшая жена – всем идиотом идиот!

Злость придала ей храбрости. Без лишних церемоний она вошла в гостиную и громко откашлялась, заявив о себе.

Тихон сидел в кресле спиной к двери. Обернувшись на звук, он замер, удивленно уставившись на Альку, словно увидел перед собой летающую тарелку. И в самом деле, видно, забыл о ее присутствии…

– Это я, – сообщила она на всякий случай.

– Вижу, – он кивнул, жестом приглашая ее сесть. Алька приглашение проигнорировала – так и осталась стоять в дверях. Ну и что, что ему так неудобно с ней разговаривать? Ей-то какое дело до его удобств? Пусть выворачивает себе шею! Сам кашу заварил, сам пускай и расхлебывает!

– Спасибо, мне и здесь неплохо.

– Да не бойся. Я не кусаюсь.

– Не кусаешься. Только дерешься, и руки выворачиваешь! – змеиным шепотом напомнила Алька.

– Иногда, – согласился Тихон. – Если меня очень сильно разозлить. Учти на будущее.

– На какое еще будущее? Вы вообще… Ты вообще меня долго еще здесь держать собираешься?

– Я вообще… не собираюсь тебя здесь держать.

– Тогда открой дверь и выпусти меня отсюда!

– Выпустить, говоришь… – Тихон задумчиво оглядел ее с головы до ног. – Но ведь ты мне так до сих пор ничего и не сказала.

– Да что я должна сказать? Что?!

– Ладно, не прикидывайся. Он тебе кто – муж? Любовник? Или просто так… подельник?

– Какой еще подельник?!

– А тот самый. Тот, который позвонил мне и сообщил про выкуп.

– Про какой… выкуп? – сердце у Альки упало вниз. Она вдруг поняла, что Тихон сейчас говорит правду. В его уставших глазах она прочитала боль – ту самую, которую уже слышала в его голосе в тот первый день, скрючившись на заднем сиденье его машины. Эту боль невозможно было придумать или сыграть. Она была слишком настоящей.

– Ну, что молчишь? Неужели нечего сказать?

– Я не знаю… – проговорила она не своим голосом. – Я не понимаю, о чем вы…

– Мы на «ты» перешли, кажется? – спросил он сухо.

– Я не понимаю, о чем ты… говоришь.

Он помолчал несколько секунд, пристально глядя ей в глаза. Тяжелым и неясным, замутившимся взглядом.

– А ты складно врешь. Очень складно. Глаза такие честные, что поверить так и хочется… В детстве в драмкружке занималась, да?

– А я не вру. И в драмкружке не занималась. Я правда ни о каком выкупе не знаю.

– А о чем знаешь?

– Ни о чем. Я уже сказала…

– Тогда откуда у тебя взялся мой ребенок? – спросил он хрипло и чуть громче, чем, видимо, сам от себя ожидал. – Надеюсь, ты этого-то отрицать не будешь?

– Не буду. Ваш… Твой ребенок… Меня попросила побыть с Юлькой… твоя жена.

Тихон шумно выдохнул и спросил сочувственно:

– Ты правда дура? Или притворяешься?

– Да не притворяюсь я! Я говорю то, что было! Она сперва позвонила мне, рассказала…

Алька запнулась. Она чувствовала, что что-то не так, и уже догадывалась, в чем кроется подвох. И до сих пор боялась вслух произнести то, о чем думала почти весь день.

Боялась – но, преодолев свой страх, все-таки спросила:

– У тебя ведь есть жена?

– Бывшая, – кивнул Тихон. – Сегодня ты имела честь с ней познакомиться.

– Нет, не эта… Другая!

– Другая?! Это какая такая другая? Я что, так похож на турецкого султана? – Тихон криво усмехнулся. – Нет у меня никакой другой жены. И не было. И… не будет. Мне и одной вот так хватило.

Последние свои слова он сопроводил красноречивым жестом, полоснув ребром ладони вдоль горла.

– Но… – начала было Алька и замолчала, почувствовав, что слова застряли у нее в горле.

Видимо, что-то такое отразилось у нее на лице, потому что в ту же секунду Тихон резко встал, подошел, требовательно взял ее за руку и потянул за собой. Алька не сопротивлялась – покорно сделала несколько шагов и дала усадить себя на диван. Тихон уселся рядом, крепко взял ее за плечи, развернул к себе и пристально посмотрел в глаза.

В его темных, почти черных, глазах, Алька увидела свое крошечное отражение. Его руки сжимали ее плечи крепко и в то же время бережно. Так крепко и бережно, что ей опять захотелось плакать.

– Не реви, – тут же приказал он, обо всем догадавшись. – Реветь потом будешь. Сперва расскажи. Расскажи мне все, как было.

И Алька, вздохнув, начала рассказывать.

Слова почему-то подбирались с трудом – от волнения она позабывала половину слов, путалась в них и все время пыталась не реветь, как велел ей Тихон. Получалось с трудом.

– Светлана, говоришь? – задумчиво произнес он и отпустил ее плечи.

Сразу стало холодно в тех местах, где только что были его руки.

Несколько минут она молча сидела на диване, а Тихон ходил по комнате вперед и назад, совершенно позабыв о ее присутствии.

– Я не знаю никакой Светланы, – наконец сказал он, остановившись у двери. Потом сделал еще несколько шагов, задумчиво сел на диван, запустил растопыренные пальцы в волосы и повторил: – Не знаю. То есть, я хотел сказать, что знаю очень много Светлан, но ни одна из них… Я ничего не понимаю!

В его последних словах прозвучало отчаяние.

Алька вздохнула. Она поняла – теперь он верит ей.

– Ничего не понимаю, – повторил Тихон.

– Она молодая, – тихо и медленно сказала Алька. – Примерно моего возраста… Кажется, на пару лет старше. Среднего роста, стройная… То есть, очень худощавая. С короткой стрижкой…

– Сколько в Москве таких! – Тихон безнадежно махнул рукой.

– Волосы ярко-рыжего цвета, – продолжала Алька, стараясь не смотреть в его глаза, которые сейчас напоминали глаза побитой и брошенной хозяином собаки. – Не свои, крашеные… С красноватым… нет, скорее, с апельсиновым оттенком… И помада под цвет волос. Оранжевая…

– Стоп, – тихо проговорил он. – Подожди-ка… Я тебе сейчас кое-что… Кое-что покажу.

Подорвавшись с дивана, он выскочил из комнаты и скрылся за дверью спальни.

«Фотография?» – гадала Алька.

Но прогадала, как оказалось.

Вместо фотографии Тихон принес ей маленький перламутровый тюбик с серебряной полоской посередине.

– Оранжевая помада. Посмотри. Я сегодня утром случайно нашел… под кроватью.

Он жутко волновался, протягивая ей тюбик.

И Алька тоже заволновалась, понимая, что этот тюбик может значить очень многое… Или совсем ничего.

– Похожа? – спросил Тихон, едва только оранжевый язычок показался на поверхности. Насыщенный ярко-апельсиновый цвет полыхнул огоньком в вечерних сумерках.

Алька помотала головой:

– Нет, не похожа. Не похожа, а… Это она и есть. Это та самая помада, Тихон… Андреевич.

Она и сама не поняла, почему это вдруг обратилась к нему по имени-отчеству.

* * *

Ужинали они на кухне запеченным в микроволновке цыпленком и крупно порезанными помидорами. Тихон сам накрыл на стол, нарезал хлеб, разложил приборы и вытащил из холодильника ополовиненную бутылку с острым кетчупом «Барел».

Болгарский кетчуп «Барел» – съел и еще захотел!

На душе было паршиво.

Ну откуда, откуда он мог знать, что девчонку просто использовали? В то, далекое теперь уже, позавчерашнее утро, увидев ее с коляской в парке и обнаружив в этой коляске Юльку – что еще он мог подумать? Какие еще эмоции мог испытать, увидев своего похищенного ребенка в руках постороннего человека? И – как он мог сдержать эти эмоции, не дать им выплеснуться наружу?

Как?..

– Ты ешь давай, – сказал он хмуро. – Нечего тут из себя оскорбленную невинность строить. Вторые сутки без еды – так и ноги протянуть можно.

– Я завтракала, – отозвалась Алла Корнеева, послушно отправляя в рот наколотый на вилку ярко-розовый помидорный ломтик.

– Завтракала она, – все тем же недовольным тоном повторил Тихон.

Он все думал о том, что надо бы перед ней извиниться и сделать для нее что-нибудь хорошее. В качестве компенсации морального ущерба, так сказать. Думал, и все никак не мог придумать. Денег ей дать, что ли? Деньги – они всегда хороши, а у него их теперь много. Целый миллион долларов в сейфе лежит – лопатой греби, до утра не справишься!

– Я тебе сейчас такси вызову. Ты где живешь-то?

– Здесь, рядом, живу, – ответила она, упорно разглядывая тарелку. – Недалеко, на Бутлерова. Могу и пешком дойти, вообще-то.

– Пешком не надо, – авторитетно заявил Тихон. – Время позднее, мало ли идиотов ночами по улицам шастают…

Сказал – и осекся, поперхнувшись скрытым смыслом собственной фразы.

Алла Корнеева выразительно посмотрела на него своими зелеными глазами из-под пушистых рыжеватых ресниц и ничего не сказала. Тихон вздохнул, отправил в рот очередной кусок безвкусного цыплячьего мяса и принялся энергично жевать.

Глаза у нее и правда были красивые. Он еще в то самое первое утро заметил. И после этого замечал несколько раз. И вот сегодня…

– Ты мне телефон все-таки дай, а? – попросила она, отодвигая тарелку. – Мне, правда, позвонить надо.

– Да возьми, – разрешил Тихон. – Вот же он, на столе лежит. Звони, сколько хочешь.

Протянув руку через стол, она взяла трубку и начала торопливо, с заметным волнением нажимать на клавиши тонкими пальцами.

Пальцы у нее, кстати, тоже были очень красивые. Тонкие и длинные, как у пианистки, а кисть руки – узкая и белая, с нежной матовой кожей, как у ребенка.

Тихон отвел в сторону потяжелевший взгляд, почувствовав, что аппетит у него совсем пропал. И снова почувствовал себя последней сволочью. Ударил девчонку, похитил ее, два дня взаперти продержал – а теперь сидит, разглядывает ее, раздумывает о том, какие у нее руки нежные и какие глаза зеленые!

– Не отвечает? – спросил он сочувственно. Вопрос был глупым, потому что ответ был очевиден – Алла Корнеева уже в третий или в четвертый раз безрезультатно набирала номер. – Может, не слышит?

– Не знаю, – сказала она как-то глухо, в пустоту. – Может, и не слышит.

– Чай будешь? – спросил Тихон, поднимаясь из-за стола. – У меня чай хороший, настоящий. Приятель из Индии привез.

– Нет, спасибо, – ответила она, быстро подняв и опустив глаза. – Я домой пойду. Мне… пора.

Тихон заметил, как полыхнула в ее взгляде внезапно проснувшаяся злость.

– Как хочешь, – он не стал настаивать. И рассуждать о причинах этой злости тоже не стал. Было бы странно, если бы она сейчас смотрела на него с любовью и обожанием. А в злости ничего странного нет. Она в сложившейся ситуации очень даже уместна и вполне естественна.

И ничего ты теперь уже с этим не поделаешь, сказал он себе.

Да и вообще, какая разница? Вряд ли ведь они теперь вообще когда-нибудь увидятся. Пусть злится на него и ненавидит хоть до скончания жизни. Ему-то какое дело? У него что, других проблем нет?..

Он взял со стола телефонную трубку, еще не успевшую остыть от тепла ее руки, и набрал номер такси. Машину обещали прислать к подъезду в течении двадцать минут.

Эти двадцать минут нужно было чем-то заполнить.

Тихон снова предложил чай, но она снова от чая отказалась.

А Тихон почему-то вдруг обиделся.

Ну, понятное дело, он повел себя с ней не лучшим образом. Ударил, в лужу толкнул, руку вывернул, в пустой комнате с раскладушкой запер… Что там он еще сделал такого ужасного? Ах, да, телефон ее мобильный в снег зашвырнул… Да не важно! И что ему теперь, на колени перед ней упасть, ноги мыть и воду пить, а голову поспать пеплом, ежесекундно повторяя, какое он ничтожество и как велика сила его раскаяния? Или, может, вообще из окна пятого этажа вниз выпрыгнуть – чтобы потешить ее оскорбленное самолюбие? Нет, не дождется! Тоже мне, «одна маленькая, но очень гордая птичка»! Партизан Зоя Космодемьянская перед лицом врага!

Он с шумом наполнил водой электрический чайник, поставил его греться, хлопнул дверцей шкафа, доставая сахарницу с белыми кубиками рафинада, с грохотом водрузил ее на стол и демонстративно развернул перед собой трехнедельной давности газету с программой телепередач и принялся изучать ее с огромным интересом.

Хватило его ненадолго.

– Послушай, Алла, я понимаю… – впервые назвав ее по имени, он отчего-то смутился еще сильнее. – Я понимаю, что все вышло очень некрасиво. Некрасиво, неприятно и… по-дурацки. Я повел себя очень грубо и должен… попросить у тебя прощения.

Тихон взял паузу, которая отчего-то затянулась.

– И? – подняв на него свои большие зеленые глаза, подсказала Алла Корнеева.

– И – прошу! – сообщил Тихон, окончательно растерявшись.

– А, – только и сказала она. Усмехнулась чему-то и рассеянно добавила: – Как в детском садике, честное слово. Да не нужны мне твои извинения. Думаешь, мне от этого легче станет?

– Не думаю, – Тихон вдруг вспомнил о «компенсации морального ущерба». – Я… Я сейчас!

Быстро поднявшись, он оставил ее на некоторое время на кухне одну. Полностью опустошив бумажник – точно Тихон не знал, сколько в нем денег, но догадывался, что не слишком мало – вернулся и положил купюры на край стола.

– Вот, возьми. И не вздумай отказываться. От меня не убудет, а тебе пригодится. Может быть…

Сцена была пошлой и отвратительной.

Тихон почему-то был уверен, что деньги она не возьмет, хоть они и нужны ей – видно сразу, что нужны, но ведь настоящие партизаны даже под пытками не сдаются! И уже придумывал, внутренне протестуя против ее лицемерия, какие-то убедительные, железобетонные аргументы, которые не позволят ей отказаться от «компенсации», и ненавидел за это и себя и ее, как вдруг услышал:

– Сколько здесь?

– Что? – Тихон опешил от такого поворота событий и сразу же начисто забыл подготовленную речь.

– Я спрашиваю, сколько здесь денег?

– Много, – ответил он убедительно.

Ответ ее почему-то не устроил:

– Я вижу, что много, – она заметно волновалась. – Но мне надо знать, сколько.

– Хорошо, – продолжая удивляться, ответил Тихон. – Сейчас посчитаем.

И принялся считать.

Денег оказалось целых одиннадцать тысяч рублей, да еще и с копейками. Невеликая сумма, конечно, но на половину зарплаты Аллы Корнеевой, кажется, вполне потянет. А может, даже и больше, чем на половину.

– Мало, – заключила она.

– Что? – Тихон уже и не знал, как реагировать на поведение этой «партизанки».

Которая, к тому же, оказалась еще и шантажисткой, кажется.

Глаза Аллы Корнеевой лихорадочно блестели.

«Алчно», – вспомнил Тихон подходящее слово.

– Мне нужно больше, – объяснила она торопливо, совсем не задумываясь над тем, какое впечатление производит. – Намного больше!

– Да-а? И сколько же тебе нужно? – вдруг развеселился Тихон. Ничего другого ему уже не оставалось. – Миллион долларов?

– Нет, – скромно сообщила Алла Корнеева. – Миллион долларов мне не нужен. И даже миллион рублей не нужен. Всего шестьсот тысяч.

– Всего-то? – серьезно спросил Тихон. Еще секунда – и он бы не выдержал, снова начал смеяться, как несколько часов назад смеялся в прихожей, увидев лицо бывшей супруги, по которому ровными белыми струйками стекал обойный клей.

Неплохо она Наталью отделала, что и говорить.

Вот так девчонка!

Сплошной сюрприз, а не девчонка! Аттракцион какой-то! Американские горки!

– У тебя есть шестьсот тысяч? – спросила она озабоченно, невразумительно добавив: – Завтра уже суббота…

Какая связь между субботой и его деньгами, Тихон так и не понял.

Но он уже и не пытался ничего понять. Просто продолжал с интересом наблюдать за развитием событий.

– Есть, – ответил он серьезно. – Тебе наличными, или как? На счет перевести?

– Нет… На счет не надо. У меня нет счета.

– Тогда только в долларах. Наличных рублей в таком количестве не имеем. Уж прости… А вот долларов – целая куча. То есть, мешок. Бери – не хочу.

– И вы… И ты сможешь мне одолжить?

– Одолжу, – хмыкнул Тихон. – Чего уж там. Гулять, так гулять. А надолго ли, позволь узнать?

– Нет, – торопливо забормотала Алла Корнеева. – Нет-нет, совсем ненадолго. На несколько дней всего лишь. На следующей неделе… В понедельник, может быть, уже смогу отдать. Или во вторник, но это в крайнем случае! В самом крайнем!

Тихон смотрел на нее круглыми глазами и ничего не понимал.

И куда только подевался ее оскорблено-печальный вид!

И зачем ей, интересно, столько денег?

И каким образом она собирается отдать ему такую сумму буквально через три дня? Где она ее возьмет? Заработает, что ли? Или банк ограбит?

– Я квартиру продам, – сообщила она, легко прочитав его мысли. – У меня, вообще-то, еще на четверг была сделка намечена. Но в четверг… – сделав красноречивую паузу, во время которой Тихон успел припомнить, что именно случилось с Аллой Корнеевой в четверг, она добавила: – Я, правда, отдам деньги. Я… я даже с процентами могу отдать, если…

– С процентами? – окончательно развеселился Тихон. – Конечно, с процентами! А ты, что ли, думала, я без процентов тебе в долг давать собираюсь, да?

– Н-нет, – запнулась Ала Корнеева. – Не думала.

– И правильно. Это кто же в наше время дает деньги взаймы без процентов?

– Н-никто, – снова согласилась она.

– Вот именно – никто. Или дураки. А я дурак, по-твоему?

Тихон ожидал услышать очередное «нет» с запинкой в начале фразы, но Ала Корнеева почему-то промолчала.

– Тебе зачем столько денег-то? – спросил он серьезно, отчего-то погрустнев.

– Мне надо, – ответила она коротко и вздернула подбородок, давая понять, что более развернутого ответа он от нее не дождется.

– Надо, – повторил Тихон. – Ну что ж, если надо – бери…

– Я отдам! Я, правда, отдам! – крикнула она вслед Тихону, который уже послушно, как джин из бутылки, освобожденный от векового плена хозяином-повелителем, топал в дальнюю комнату открывать сейф.

Он и сам не мог поверить, что вот так вот запросто, ни за что, ни про что, окажется способным выложить сумму в шестьсот тысяч рублей первому встречному.

Даже в качестве компенсации «за моральный ущерб», даже за красивые зеленые глаза и невозможно тонкие и нежные руки – все равно не мог!

Надо было родиться на свет идиотом и прожить на этом свете идиотом тридцать два года, так ничему и не научившись, чтобы вот так запросто расстаться с кровно заработанными деньгами.

– Спасибо, – скромно сказала она, когда Тихон, вернувшись из дальней комнаты, безропотно вручил ей пачку хрустящих зелененьких долларов.

– Да не за что, – ответил он скромно. – У меня этих долларов, как гуталина. Обращайся, если что. Всегда рад помочь.

– Шутишь, – она оценила юмор и улыбнулась ему.

В первый раз за все время их странного знакомства улыбнулась.

И Тихон растаял от этой улыбки.

Потому что она тоже оказалась необыкновенной. Как тонкий лучик солнца, пробившийся сквозь тяжелый свинец нависших над миром туч. Робкий и нежный, теплый и щекотливый.

Подумаешь, в самом деле, какие-то несчастные шестьсот тысяч рублей!..

Не придумав ничего лучшего, он улыбнулся в ответ.

Так они постояли некоторое время друг против друга, поулыбались друг другу, думая каждый о своем. А потом зазвонил телефон, и голос оператора сообщил, что заказанное такси ждет возле подъезда.

– Подожди, – сказал Тихон уже на пороге. – Я ведь у тебя из кармана паспорт вытащил. Совсем забыл про него. Сейчас отдам.

Он отдал ей паспорт и извинился за телефон, который выбросил в кучу серого снега в тот самый злополучный четверг. Она поблагодарила, скромно опустив глаза, застегнула на невидимые крючочки свою небесно-голубую пушистую курточку, сказала «до свидания» и вышла, аккуратно захлопнув дверь.

– До свидания, – пробормотал Тихон в ответ.

Правда, она его уже не услышала.

* * *

– Ты что, дурак? – серьезно спросил его Толик Аникин на следующий день, когда Тихон рассказал ему всю эту историю.

Толик был его давним приятелем и партнером по бизнесу. Семь лет назад он заказал в фирме «Соната» самую первую партию мало кому известной и жутко дорогой итальянской мебели в свой недавно открывшийся магазин. А пятнадцать лет назад именно Толик Аникин оказался первым человеком, с которым познакомился Тихон на вступительных экзаменах в Московский химико-технологический институт. Через две недели они вместе записались в секцию восточных единоборств при институте. С тех пор и началась эта дружба.

– Не знаю, – обдумав вопрос, Тихон поскреб пятерней в затылке и ответил абсолютно честно. – Дурак, наверное.

– Шестьсот тысяч рублей вот так запросто отдать… черт знает кому! – кипятился Толик, позабыв про остывающий на столе крепкий черный кофе. – Это ж только дурак на такое способен!

– Дурак не способен эти шестьсот тысяч рублей заработать, – снова подумав как следует, возразил Тихон. – А я заработал. Значит, не совсем дурак.

Они сидели у Тихона на кухне и разговаривали шепотом, потому что в дальней комнате спала Юлька. Юльку, в принципе, в первый час послеобеденного сна невозможно было разбудить и танком. Тихон об этом прекрасно знал, но почему-то все равно опасался повышать голос. К тому же, громко разговаривать им строго-настрого запретила тетя Аня, бдительно охраняющая Юлькин сон и между делом наглаживающая Юлькины пеленки.

– Какая разница, – Толик глотнул кофе и отправил в рот половину внушительных размеров бутерброда с колбасой. – Подумаешь, заработал. Если отдал – все равно значит дурак.

– И что мне теперь делать? – полюбопытствовал Тихон. – Повеситься?

– Можно попробовать полечиться, – предложил Толик. – В наше время много хороших препаратов.

– Да она вернет, – после паузы, словно оправдываясь, сказал Тихон. – Обещала же.

– Ага, – Толик энергично закивал головой. – С процентами. Верь, сын мой, и тебе воздастся! Придурок, ты ведь даже телефона ее не знаешь!

– Адрес знаю, – возразил Тихон. – Я ей такси вызывал. И в паспорте видел, совпадает…

– Что с чем совпадает? – Толик уставился на него своими бычьими карими глазами навыкате.

– Адрес… с адресом совпадает! – выпалил Тихон и шумно глотнул кофе. – Перестань уже, честное слово, издеваться!

Кофе почему-то казался кислым. Странное дело. Уксуса, что ли, ему в чашку кто-то незаметно плеснул? Или лимон выдавил?

– Ты чего морщишься? – полюбопытствовал приятель дружеским тоном.

– Да надоел ты мне. Вот и морщусь. Заладил – дурак, дурак…

– Дурак и есть, – подтвердил Толик. – Ну да ладно. Урок тебе на будущее. Мало, видать, от баб настрадался. Одна ребенка подкинула – взял безропотно, другая на деньги развела…

– Этой мой ребенок, между прочим, – окончательно разобидевшись, напомнил Тихон. – Я его отец.

– Свежо предание, – критически заметил Толик.

– Да ну тебя к черту, Фома неверующий!

– Ты бы вывеску, что ли, на дверь повесил. Благотворительная организация. Приют для бездомных детей и помощь нуждающимся. В особо крупных размерах. А что? Все русские купцы издавна меценатством своим славились… Абрикосовы, Третьяковы… Демидовы… Кто там еще?..

– Мамонтовы, – угрюмо подсказал Тихон.

Оба они были любителями и знатоками русской истории.

У них вообще было очень много общего. И даже внешне они в чем-то были похожи.

– Ладно, – миролюбиво заключил Толик, прожевав остатки бутерброда. – Не обижайся. Может, и правда отдаст твоя цыпочка деньги. А если не отдаст – и черт с ней. Не в деньгах ведь счастье, сам понимаешь.

– Не в деньгах, – согласился Тихон.

О деньгах он, в принципе, не слишком сильно беспокоился. Хотя и не очень-то верил в то, что «цыпочка» их вернет.

«Цыпочка»… Слово-то какое… дурацкое! И совсем, совсем оно к Алле Корнеевой не подходит. Вот Наталью, например, или ее взбалмошную подружку Альбину, с которой Тихон имел честь вчера познакомиться, вполне можно так обозвать. А Аллу – зеленоглазую, с кудряшками золотисто-каштановых волос, с ее тонкими белыми пальцами и теплой улыбкой – совершенно, категорически нельзя отнести к разряду цыпочек!

Тихон вздохнул.

Он со вчерашнего дня только о ней и думал. Не о деньгах своих распроклятых, а именно о ней. И это его больше всего смущало. И в этом он ни за что в жизни не решился бы признаться Толику…

Толик бы его на смех поднял, это точно.

Тихон и сам себя давно уже мысленно поднял на смех, а что толку? Хоть смейся, хоть плачь – мысли из головы не выкинешь. Два варианта – или разбить эту голову и бетонную стену, иди смириться и продолжать думать об Алле Корнеевой, будь она неладна!

Он и сам не мог понять, что заставляет его снова и снова возвращаться к этим мыслям. То ли чувство вины, которое, как ни странно, до сих пор не давало ему покоя, и отвращение к самому себе при воспоминании об их первой встрече поджигало душу раскаленной спицей. То ли чувство искреннего восхищения перед ее непосредственностью и искренностью. А может быть, виной всему были зеленые глаза и пряди волос, каштановые с золотом, и нежная кожа рук, как у ребенка…

Внутри у него все протестовало.

Глаза зеленые – эка невидаль!

Волосы рыжие – да кого же сегодня удивишь рыжими волосами!

Кажа рук нежная – да у кого, простите, она в таком возрасте может быть грубая? У прачки какой-нибудь из прошлого века или у дачницы, всю свою сознательную жизнь посвятившей выращиванию ремонтантных сортов клубники?

Так ведь Алла Корнеева – не прачка из прошлого века и не дачница. И что это за слово такое, кстати, «ремонтантных», откуда он его взял и что оно значит?!.

«Дурак», – в который раз за последние сутки Тихон поставил себе диагноз, встал из-за стола и потянулся за сигаретной пачкой.