Текст книги "Война и мода. От Петра I до Путина"

В России всегда любили власть и относились к ней с душевным трепетом, и потому неудивительно, что любовь императрицы к мундирным платьям и ее забавный опыт травестии мгновенно переняли многие придворные дамы. Екатерина Дашкова была первой.

27 июня 1762 года вовлеченная в заговор княгиня решила переодеться в мужской костюм, чтобы ее не узнали на улице. Вызвала портного, распорядилась справить наряд и весь день, пока его ждала, ходила в мужской шинели. Однако поздно вечером Екатерина Романовна, к большому своему неудовольствию, узнала, что портной не справился с заказом. «Это злосчастное обстоятельство вынуждало меня сидеть в полном одиночестве в моей комнате»[402]402
  Mémoires of the Princess Daschkaw. Vol. 1. – London, 1840. – P. 79.


[Закрыть], – вспоминала Дашкова.

Впрочем, цивильный мужской камуфляж оказался не нужен: 28 июня Екатерину поддержала гвардия. Опасность миновала.

Дашкова стремглав полетела к провозглашенной императрице, и обе отважные дамы переоделись в военную форму, больше соответствовавшую событиям. Екатерина надела мундир Талызина, Дашкова ловко переоблачилась в Преображенский офицерский кафтан, позаимствованный у Михаила Пушкина[403]403
  Пушкин, Михаил Алексеевич (?—1791 или 1793) – офицер Преображенского полка, активный участник государственного переворота 1762 года.


[Закрыть].

Княгине, безусловно, понравился этот наряд, а также тот эффект, который он произвел. В своих «Записках» она не без удовольствия отметила: «Никто из достопочтенных сенаторов не узнал меня в моем военном обмундировании, и императрица, быстро это заметившая, сообщила им, кто я… Я была похожа на мальчика в мундире, который осмелился войти в святилище сенаторов и говорить на ухо императрице»[404]404
  Mémoires of the Princess Daschkaw. P. 83.


[Закрыть].

Однако этот маскарад понравился не всем. Если верить записке Михаила Бутурлина[405]405
  Бутурлин, Михаил Петрович (1786–1860) – русский военный и чиновник, нижегородский губернатор в 1831–1843 годах, генерал-лейтенант.


[Закрыть], 28 июня княгиня, одетая в мундир, въехала в расположение лейб-гвардии Измайловского полка и, увидев среди офицеров Василия Нарышкина[406]406
  Нарышкин, Василий Сергеевич (1737–1800) – офицер лейб-гвардии Измайловского полка. Принимал активное участие в государственном перевороте 1762 года.


[Закрыть], своего дальнего родственника, попросила у него его шляпу. Тот, обомлев и от вида княгини, и от дерзкой просьбы, выпалил: «Вишь, бабе вздумалось нарядиться шутихою, да давай ей еще и шляпу, а сам стой с открытой головой!»[407]407
  Бутурлин М. Д. Княгиня Е. Р. Дашкова // Русская старина, 1877. Т. 17. – С. 575.


[Закрыть]. О реакции Дашковой Бутурлин умалчивает, но вряд ли ей понравились такие резкие слова. Тем не менее княгиня не спешила расставаться с мундиром. Как минимум несколько дней после переворота она оставалась в кафтане Преображенского офицера. Описывая очередную встречу с императрицей, во время которой получила из ее рук ленту ордена Святой Екатерины, княгиня замечает: «Я поцеловала ее руку в знак благодарности. Я была в военном мундире с красной лентой через плечо и без орденской звезды, в одной шпоре и была похожа на пятнадцатилетнего мальчика»[408]408
  Mémoires of the Princess Daschkaw. Vol. 1. – London, 1840. – P. 98.


[Закрыть].

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова

Фрагмент работы художника Л. Ф. Тишбейна (?), 1780-е годы (?). Кадриоргский художественный музей (Эстония)

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова в старости

Гравюра, 1840. Коллекция О. А. Хорошиловой

Екатерина Романовна часто упоминает свой мундир и внешность, что говорит только об одном: ей нравился военный костюм и нравилось выглядеть по-мальчишески юной. В 1762 году Дашкова впервые преобразилась в офицера. Однако она баловалась травестией и до переворота. Об этом есть упоминание в письме великой княгини Екатерины Алексеевны к ней, датированное началом 1762 года: «Между 5 и 6 часами отправляюсь в Екатерингоф. Там я переоденусь, потому что не хочу ехать по городу в мужском костюме; поэтому отказываюсь брать Вас (то есть Екатерину Дашкову. – О.Х.) к себе в карету и советую Вам прямо отправляться туда, а то, чего доброго, этого действительно прекрасного всадника примут за моего обожателя»[409]409
  Цит. по переводу с фр.: Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Справочный том к запискам Е. Р. Дашковой, Екатерины II. И. В. Лопухина. – М., 1992. – С. 116.


[Закрыть].

Любопытно, что в зрелом возрасте княгиня не надевала мужских цивильных и военных вещей, хотя они ей, верно, продолжали нравиться. Она носила удобные варианты костюмов и платьев, предпочитая рациональный и недорогой английский стиль. Это позволило некоторым современникам обвинить Екатерину Романовну в «мужеподобии».

Шарль Массон[410]410
  Массон де Бламон, Шарль Франсуа Филибер (1762–1807) – французский поэт, мемуарист, премьер-майор Екатеринославского гренадерского полка, автор «Секретных записок о России».


[Закрыть]: «Княгиня Дашкова, эта Томирис, изъясняющаяся по-французски, как сказал о ней Вольтер, была мужчиной в своих вкусах, облике и деяниях, но особенно в том, что касалось ее званий, ее директорства в Академии наук и президентства в Российской академии. Известно, что она долго упрашивала Екатерину II назначить ее гвардейским полковником и на этом поприще она, бесспорно, проявила бы себя гораздо ярче тех, кто имеет этот чин»[411]411
  Masson С. КР Secret Mémoires of the court of St. Petersburg. – London, 1801. – P. 308–309.


[Закрыть]. Граф Луи-Филипп Сегюр: «Только по случайной, прихотливой ошибке природы родилась женщиной»[412]412
  Огарков В.В. Екатерина Дашкова, ее жизнь и общественная деятельность: http://az.lib.ru/о/ogarkow_w_w/ text_0050. shtml


[Закрыть].

И даже поэт Гаврила Державин, которому княгиня покровительствовала, не мог сдержать творческую желчь и накарябал четверостишье:

 
Сопутницей была,
Когда с небес на трон
Возсесть Астрея шла,
А ныне – Аполлон[413]413
  Державин Г.Р. Стих «К портрету княгини Екатерины Романовны Дашковой, во время ея президентства в Академии наук». – В кн.: Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 3. – СПб., 1866. – С. 350.


[Закрыть].
 

Между прочим, литератор Афанасий Бычков[414]414
  Бычков, Афанасий Федорович (1818–1899) – русский археограф, академик Петербургской Академии наук.


[Закрыть] нашел и другой вариант державинского стиха, куда более резкий: «Се лик:/ И баба, и мужик»[415]415
  Державин Г. Р. Стих «К портрету Гермафродита». – В кн.: Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 3. – СПб., 1866. – С. 350.


[Закрыть].

Мужской склад ума и характер Екатерины Романовны отмечали и те немногие, кого княгиня называла своими друзьями. Марта Вильмот[416]416
  Вильмот, Марта и Кетрин – сестры-ирландки, гостили у Е. Р. Дашковой в 1803–1804 годах в Троицком, побывали в Москве и Петербурге, отчитывались в Англию о виденном, слыханном и пробованном.


[Закрыть], к примеру, отзывалась так: «В ней все – язык и платье – все оригинально… Она родилась быть министром или полководцем, ее место во главе государства».

Александр Герцен, споря с Вильмот, убеждал читателей в том, что «Е. Р. Дашкова родилась женщиной и женщиной осталась на всю жизнь»[417]417
  Герцен А. И. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова //Дашкова Е. Р. Записки. 1743–1810. – Л., 1985. – С. 210.


[Закрыть]. Но русского либерала слушать не стали. За Дашковой прочно закрепилась репутация грубоватой интеллектуалки с мужскими повадками.

Вероятно, по этой и некоторым другим причинам портреты русских «неизвестных» дам в мундирах, смахивающих на симпатичных юношей, спешат связать с княгиней Дашковой. Так было в случае с портретом, хранящимся в Государственном историческом музее (Москва). На нем изображена круглолицая розовощекая пышущая здоровьем девушка в мужском парике и галстуке-«солитэр», в мундире с шитьем, звездой и лентой ордена Святой Екатерины. Надпись на обороте вроде бы не оставляла никаких сомнений в том, кто изображен: «La Princesse Dachkoff, nee Worontsqff, amie del' Imperatrice Catherine» («княгиня Дашкова, урожденная Воронцова, подруга императрицы Екатерины»). Исследователи, впрочем, установили, что сделана она гораздо позже – в XIX веке. Однако провенанс портрета (из собрания светлейшего князя Семена Михайловича Воронцова) и сама изображенная дама в мундире как бы свидетельствовали в пользу версии о княгине Дашковой. Но она ошибочна.

Цвет мундира-колета и форма галунов говорят в пользу кирасирского полка. Но Екатерина Дашкова могла носить лишь мундир лейб-кирасир, только с 24 июля 1762 года, когда ее супруг стал вице-полковником этой части, получив чин от самого полковника, то есть императрицы Екатерины II. Но форма лейб-кирасир еще в правление Петра III была не такой, как на портрете: офицеры носили кафтаны с зеленым приборным сукном и золотыми галунами. На колете дамы прекрасно видны серебряные галуны и темно-синее приборное сукно.

Кроме того, княгиня Екатерина Романовна любила военную форму и себя в ней. Много раз, описывая переворот 1762 года, она упоминала, как хороша была в мундире и как вводила всех в заблуждение своей мальчишеской внешностью. Если бы она носила и позировала художнику в таком щегольском кирасирском колете, то непременно написала бы об этом в «Записках», упомянула бы где-нибудь в письмах и об этом, совершенно точно, судачили бы современники, которые искали любой повод посплетничать о ее «мужеподобны». Но нет таких свидетельств и нет придворных анекдотов. Круглолицая девушка на портрете – не княгиня Екатерина Романовна. Кто же она – пока загадка.

Подобных загадок будет еще немало. Дашкова была отнюдь не единственной дамой, которая в Екатерининскую эпоху тешила себя мундирами. Причина этого отнюдь не мифическое «мужеподобие». В моде на военный маскарад была отчасти повинна сама государыня. В 1782 году она подписала указ «о дозволении дворянству обоего пола носить платья таких цветов, которые каждой губернии присвоены»[418]418
  РГИА. Ф. 1329. Оп. 3. Д. 224. Л. 224.


[Закрыть], то есть отныне дворянин должен был носить мундир тех цветов, которые были присвоены каждой губернии. Более того, указ распространялся не только на чиновников, но и на помещиков, а также их жен. Дамам следовало являться «в столицы во все публичные места и ко Двору Ея Величества» в платьях, одинаковых по цвету с мундирами супругов.

Одновременно с этим офицерские жены стали заказывать платья, повторявшие цветом и отделкой военную форму мужей. Вероятно, некоторые шили и «долгие мундиры», то есть платья, по форме аналогичные тем, которые носила императрица (ведь она служила примером для подражания). Описание одного из платьев по форме приводит графиня Варвара Головина, муж которой, Николай Головин, служил офицером в армии Потемкина: «В назначенный час для обеда г. Зорич приехал за мной… Мой наряд был совершенной противоположностью его костюму: на мне была надета маленькая черная касторовая шляпа с одним пером и синее пальто с красным воротником; это были цвета мундира моего мужа»[419]419
  Головина В. Н., графиня. Записки. – СПб., 1900. – С. 14.


[Закрыть]. Николай Головин в те годы носил мундир офицера Мариупольского легкоконного полка.

Императрицы Елизавета Петровна и Екатерина Алексеевна, любившие переодеваться в мужское и вовсе не думавшие скрывать этот «petit péché»[420]420
  Грешок (фр.).


[Закрыть] от придворных, провоцировали дам на эксперименты с внешностью. Некоторые, подражая царственным проказницам, являлись на маскарад напомаженными тонкими юношами в полумужских костюмах и, вероятно, имели успеху представительниц собственного пола, их они, как императрицы, ловко водили за нос. Они водят за нос до сих пор, особенно доверчивых музейных хранителей, которые, озадаченные прекрасными травести, составляют экспликации прямо-таки анекдотического характера. В Государственной Третьяковской галерее хранится любопытный портрет, в каталогах он именуется: «Портрет неизвестного в треуголке». Годы создания – начало 1770-х. Этот портрет был представлен и на последней выставке картин Федора Рокотова, проходившей в Третьяковской галерее в 2016 году. Подпись гласила, что юноша был написан поверх женского портрета (предположительно Олимпиады Балбековой), но лицо художник оставил без изменений. Даже этот очень странный факт не отражен на экспликации. Изображение все еще именуется «неизвестным юношей».

Вероятно, хранители этого любопытного холста никак не могут поверить в то, что в осьмнадцатом столетии дамы и кавалеры с невероятной легкостью меняли пол, используя при этом лишь костюм, парик и грим, и что травестия была в порядке вещей, по крайней мере среди столичных щеголей и высшего света. Трудно понять, почему исследователи упорно не хотят замечать приятную выпуклость кафтана «молодого человека» в том месте, где обыкновенно находится женская грудь. Еще сложнее объяснить то, почему они не берут в расчет существование женских маскарадных костюмов в мужском стиле, женских амазонок (аналогичных тем, что носила Екатерина Алексеевна), скроенных на мужской лад, а также почему они игнорируют красноречивую деталь – треуголку, маленькую и ловкую, которую в те годы носили именно дамы.

Если бы все это приняли во внимание, стало бы понятно, почему Рокотов оставил «неизвестному юноше» женское лицо. Просто не было никакого юноши. Это портрет той же дамы, но в мужском костюме, возможно маскарадном. Если принять версию о Балбековой за правильную, то на портрете Рокотова – именно супруга Струйского[421]421
  Струйский, Николай Еремеевич (1749–1790) – деятель русского Просвещения, поэт, издатель, библиофил. Его супруга – Олимпиада Сергеевна Балбекова.


[Закрыть], Олимпиада Сергеевна.

А сколько еще было таких проказниц, являвшихся на костюмированные вечера юношами. Месье Пикар, заметливый гувернер князя Александра Куракина, в феврале 1782 года посетил придворный маскарад, о чем сообщал своему подопечному в письме: «Было много публики; многие знатные особы были костюмированы, между прочим, граф Чернышев со своей дочерью; княгиня Голицына (Galitzin), рожденная Олсуфьева, с женой вице-канцлера были одеты в мужские платья»[422]422
  «Санкт-Петербург в 1782 году». Письма Пикара к князю А. Б. Куракину //Русская старина, 1878, № 5. – С. 46.


[Закрыть].

Портрет «неизвестного в треуголке»

Фрагмент работы художника Ф. Рокотова, начало 1770-х годов. ГТГ

Если верить мемуаристам, то и вне маскарадов, в обыденной жизни было немало дам, рядившихся мужчинами. Пассек[423]423
  Пассек, Варвара Петровна (1761–1787) – одна из первых выпускниц Смольного института, с 1779 года фрейлина при дворе


[Закрыть] вспоминала особу, которая по утрам любила щегольнуть в мужском халате и выкурить чубук[424]424
  Михневич Вл. Русская женщина XVIII столетия. – Киев, 1895. – С. 133.


[Закрыть]. Второв писал о своей самоотверженной сестре, которая в 1792 году отправилась вместе с ним в театр, переодевшись в мужское платье[425]425
  Там же. С. 134


[Закрыть]. Восхищенный русскими амазонками XVIII века, Михневич уверял своих читателей в том, что «таких смелых живчиков нового поколения можно было встретить тогда всюду»[426]426
  Там же.


[Закрыть], а Пыляев, знаток петербургской жизни и анекдотов, утверждал, что «офицеры, стоявшие в карауле, одевались в халаты, случалось иногда и так, что жена надевала мундир мужа и несла за него службу; в шведскую войну полковница Меллин заменила мужа, надев мундир и став перед полками»[427]427
  Пыляев М. И. Старый Петербург. – Л., 1990. – С. 386.


[Закрыть].

В камзолы, кафтаны и кюлоты наряжались и смолянки – девушки, обучавшиеся в Смольном институте благородных девиц. Перед выпуском они устраивали театральные представления, в которых весьма убедительно играли мужские роли в соответствующих костюмах. Императрица Екатерина II была в восторге от сих забав: «Наши девицы играют трагедии и комедии, – сообщала она Вольтеру. – Играющие мужские роли в комедиях наряжаются в длинный фрак, который у нас считается модным… У нас был на этой масленице прелестный щеголь, оригинальный Blaise и удивительная madame de Croupillac, две восхитительные субретки и avocet Patelin, наконец, очень умный Jasmin»[428]428
  Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел. T. 1. – СПб., 1871–1874. – С. 227.


[Закрыть] (императрица перечисляет действующие лица комедий. – О. X.).

Дмитрий Левицкий изобразил как раз одну из таких травести-сценок – Екатерина Хрущева, в образе ловеласа-пастуха Колы, нежно дотрагивается до подбородка простушки Нинетты в исполнении Екатерины Хованской[429]429
  Так называемые «Смолянки» – цикл из семи портретов юных питомиц Смольного института, выполненные Дмитрием Левицким в 1772–1776 годах.


[Закрыть]. Возможно, что сама государыня подсказывала девушкам, какие сценки выбирать для представлений. Ее любовь к «феатру» была широко известна, как и ее драматические сочинения.

«Дщерь Петра» и Екатерина Великая иногда позволяли себе похулиганить и устраивали увеселения, на которые светская публика должна была являться в костюмах противоположного пола. Такие маскарады проходили регулярно, а осенью-зимой 1744 года устраивались каждый вторник при дворе в Москве. Императрица Елизавета сама составляла список приглашенных и строго-настрого запрещала им являться в «своих» костюмах: дамы только ряженные господами, а господа – дамами. Исключений не делали ни для кого.

Елизавета ненавидела конкурентов. Только она должна была быть самой красивой, самой звонкой, самой изысканно одетой, потому ей нравились травести-маскарады, ведь она, окруженная придворными толстухами, превосходно смотрелась в мужском платье, особенно военном. Понимая это, она составляла сценарии безжалостных балов, готовила ужасное фиаско своим дамам, а себе – милую забаву.

Публика, все князья да графья, многие в преклонных летах, должны были являться на эти императорские увеселения верными шутами: мужчины, как требовал сценарий, в платьях а-ля франсез с декольте и фижмами, в париках и пудре; дамы уминали свои телеса в узкие мужские кафтаны, их пухлые ноги в кюлотах и чулках становились похожи на белые античные тумбы. Все были злы как собаки, все нескладны, комичны до слез. Многие спотыкались с непривычки и падали.

Великая княжна Екатерина Алексеевна, пятнадцатилетняя, хорошо сложенная, участвовала в одном из таких вечеров и была, между прочим, единственной не выглядевшей смешно. Софии Августе шел мужской костюм, и это, конечно, приметила хохотушка Елисавет, к большому своему неудовольствию. Великая княгиня забавлялась от души и даже раз «забавно упала» из-за камер-юнкера Сиверса, тщетно пытавшегося справиться с непокорными фижмами: «Он был большого роста и надел фижмы, которые дала ему императрица; он танцевал со мной полонез, а сзади нас танцевала графиня Гендрикова: она была опрокинута фижмами Сиверса, когда тот на повороте подавал мне руку; падая, она так меня толкнула, что я упала прямо под фижмы Сиверса, поднявшиеся в мою сторону; он запутался в своем длинном платье, которое так раскачалось, и вот мы все трое очутились на полу, и я именно у него под юбкой, меня душил смех»[430]430
  Записки императрицы Екатерины II. – СПб., 1907. – С. 56–57.


[Закрыть].

Другой любимой забавой хохотушки Елисавет были театральные представления в кадетских корпусах, во время которых юные воспитанники переодевались барышнями для более убедительного исполнения женских ролей. Как говорят, императрица сама придумывала им костюмы. Так, в 1750 году она «собственными руками одела кадета Свистунова, игравшего роль Оснельды в трагедии Сумарокова»[431]431
  Валишевский К. Елизавета I. Дочь Петра Великого. – СПб., 1911.-С. 81.


[Закрыть]. Такой же трюк проделала позже с кадетом Бекетовым.

Императрица Екатерина II продолжила начатую Елизаветой традицию костюмированных забав. 10 декабря 1765 года, как сообщает «Камер-фурьерский журнал», государыня сначала «изволила кушать вечернее кушанье», а затем в Картинной зале Екатерининского дворца «вторично изволила забавляться в карты; причем придворными музыкантами играно на скрипицах, а дамы и кавалеры танцевали контротанец, и некоторые придворные кавалеры для увеселения одеты были в дамское платье»[432]432
  Камер-фурьерский журнал. – СПб., 1765. – С. 242.


[Закрыть].

Уже 25 декабря, в день Рождества, государыня вновь устроила вечер с переодеваниями. В аудиенц-камере собрала дам и фрейлин, а также кавалеров, «причем некоторые были наряжены в дамское платье»[433]433
  Там же. С. 251


[Закрыть]. Показательно, что переодеваться заставляли только мужчин, вероятно, они казались Екатерине забавнее и необычнее дам в кафтанах.

Благодаря запискам Семена Порошина[434]434
  Порошин, Семен Андреевич (1741–1769) – русский публицист, мемуарист, писатель, один из воспитателей цесаревича Павла Петровича. Веденный им с 20 сентября 1764-го по 31 декабря 1765 года дневник дает не только драгоценный материал для характеристики будущего императора, но и является вообще важным источником для истории эпохи.


[Закрыть], мы знаем фамилии этих травести поневоле, а также как выглядели их наряды в тот вечер: «Во время, как все сии увеселения происходили (святочные игры 25 декабря 1765 года. – О.Х.), вышли из внутренних Ее Величества покоев семь дам, которые всех крайне удивили. Нарядились в женское платье: граф Григорий Григорьевич Орлов, камергер граф Александр Сергеевич Строганов, камергер граф Николай Александрович Головин, камергер Петр Богданович Пассек, шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, камер-юнкер Михайло Егорович Баскаков, камер-юнкер князь Андрей Михайлович Белосельский. На всех были кофты, юбки, чепчики. У Белосельского только на голове была косынка, и одет он был прочих похуже, так, как боярские боярыни одеваются; представлял маму, а прочие представляли боярышень под ее смотрением. Как пришли, так посадили их за круглый стол, поставили закусок и подносили пуншу. Много тут шалили, а потом, вставши, плясали»[435]435
  Порошин С. Семена Порошина записки: служащие к истории его императорского высочества благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича. – СПб., 1844. – С. 548.


[Закрыть].

Но все это кажется милым баловством в сравнении с тем грандиозным балом, который императрица устроила 10 ноября 1790 года. Это был апофеоз русской травестии восемнадцатого века. Екатерина лично сочинила сценарий: «Мне пришла очень забавная мысль. Нужно устроить бал, но чтобы общество было меньше и более избранное… После нескольких танцев гофмаршал возьмет за руку великую княгиню, скрипач пойдет перед ними, и он пройдет по всем комнатам до той, которая находится перед театром. В этой зале все занавеси на окнах будут спущены, в особенности те, которые выходят в переднюю, чтобы не видели там происходящего»[436]436
  Записки императрицы Екатерины II. – СПб., 1907. – С. 668.


[Закрыть].

О том, что государыня приготовила для своих гостей в этом задрапированном тайном зале, знал лишь ее верный секретарь и свидетель многих проказ, Александр Храповицкий. Он был ответственным за организацию действа и еще в октябре узнал обо всех галантных сюрпризах, а некоторые из них подготовил лично. К примеру, по заданию царицы разработал проекты платьев, в которые должны были переоблачаться ни о чем не ведавшие участники маскарада: «25 октября. Сказано по секрету (Екатериной II. – О.Х.), что намерены в Эрмитаже сделать сюрприз: переодеть мужчин в женское, а женщин в мужское <…>. 29 октября. Поднес рисунки разным платьям для сюрприза: выбраны для удобности в скором переодевании мужской и женский костюм des premieres ministres de l'Egypte (премьер министров Египта. – О.Х.)»[437]437
  Храповицкий А. В. Памятные записки. – М., 1862. – С. 233.


[Закрыть].

Уже 31 октября оба варианта платья были готовы и представлены императрице, а на следующий день Екатерина лично их примерила, похвалила и приказала рассчитать стоимость каждого и подготовить 80 нарядов – по сорок на дам и на кавалеров. Но уже в начале ноября приказала сшить еще 14 пар. Пока Храповицкий занимался костюмами, князь Федор Барятинский[438]438
  Барятинский, Федор Сергеевич (1742–1814) – князь, гофмаршал, действительный статский советник, камергер.


[Закрыть] сочинял проект лавок, которые, по задумке государыни, следовало установить в зале для продажи нарядов.

Этот бал отличался от предыдущих. Обыкновенно приглашенные получали распоряжение о том, в каких костюмах им следует быть, и сами готовили платья, а если великосветская персона находила, что тема и маска не вполне соответствуют его желаниям и положению, она могла, к примеру, сказаться совершенно больной и не явиться на маскарад. На сей раз императрица подготовила сюрприз: о том, что нужно переодеться в платье противоположного пола, гости узнали только во время бала, и выбора, понятно, у них не оставалось. Екатерина поступила как истинно авторитарный правитель – пригласила гостей и заставила их, возможно того не желавших, переодеваться в наряды, да еще и покупать их в кредит прямо на балу. Их цена, понятно, была гораздо выше себестоимости.

Бал начался вечером 10 ноября. После чинного ужина приглашенные, следуя за императрицей, подошли к дверям залы и прочли распоряжение государыни, замаскированное под вывеску: «Здесь даровой маскарад и маскарадные одежды в кредит; по правую руку для дам, по левую для мужчин». Войдя, гости увидели лавки с надписями «Мужское платье» и «Женское платье», и ничего другого не оставалось, как приобрести «в кредит» и тут же надеть эти костюмы. Роли торговцев исполняли специально приглашенные актеры и актрисы Французской комедии.

Екатерина все-таки проявила толику сочувствия: вместе с Храповицким она придумала платье в восточном вкусе, которое одинаково шло женщинам и мужчинам и даже скрывало недостатки фигуры. О том, как оно выглядело, сообщает «Камер-фурьерский журнал»: «Оное состояло исподлинной белого гарнитура, а верх наподобие длинной мантии пунцового гарнитура же с поясом по исподнему платью, а на голову из белого флера чалма, с некоторым разделением против дамских»[439]439
  Камер-фурьерский журнал. – СПб., 1790. – С. 588–589.


[Закрыть]. Вместе с костюмами гости приобрели маски. В этом театрально-восточном туалете пребывали до половины первого ночи и разъехались домой, не переодеваясь. Зрелище, верно, было великолепным.

Благодаря Елизавете Петровне и Екатерине Алексеевне, травестия стала в России XVIII века излюбленной маскарадной забавой и даже больше – стала актом, государственно узаконенным. Сама императрица носила «платья по форме», повторяющие военные мундиры. Носила и другим велела. В елизаветинском Петербурге жил дипломат и военный разведчик шевалье д’Эон, выдавший себя за девицу, и хохотушка Елисавет ему убедительно подыгрывала, потому что сама любила переодевания и являлась на маскарады офицером.

Этот травестийный опыт, фантастические по своей смелости перевоплощения сделали возможным то, что, казалось, могло существовать лишь в мифах. В России появились мужественные амазонки, целая рота, вооруженные и одетые как подобает военным.

Шевалье д’Эон

Карикатура, XVIII век