Текст книги "Война и мода. От Петра I до Путина"

Любопытно, что отнюдь не все барышни приняли мученический «постриг». На некоторых снимках видны доброволицы с роскошной копной волос, спрятанной под фуражку.

В первое время единственным военным отличием амазонок были жестяные солдатские кокарды на головных уборах. Белые суконные погоны с продольной черно-красной тесьмой ввели позже, 13 июня 1917 года, приказом по Военному ведомству. Скорее всего, тогда же доброволицы получили и «ударные» черно-красные шевроны, о которых Бочкарева сообщила в мемуарах: «На правом рукаве гимнастерки нашивалась красно-черная стрела[480]480
  Слово «arrowhead» (наконечник стрелы), напечатанное в оригинальном английском издании, перевели в русском издании как «стрела». Скорее всего, это ошибка самого Дона Левина, записавшего воспоминания Бочкаревой. Мария Леонтьевна имела в виду именно шеврон.


[Закрыть]. Я заказала две тысячи таких знаков»[481]481
  Botchkareva М. Yashka. Му Life as peasant, exile and soldier. – Lnd: Constable and Company limites, 1919. – P. 164.


[Закрыть]. Погоны и шевроны отлично видны на снимках, сделанных во второй половине июня, перед отъездом батальона на фронт.

До формирования казарменного цейхгауза, о котором упоминает Крылова, каждой доброволице разрешили сохранять в тумбочке ее прежнюю, «досолдатскую», одежду – платья и костюмы-тайеры. Сделано это было на тот случай, если кто-то из барышень захочет покинуть часть до отправки на фронт. В общем, расчет оказался верным – почти половина команды Бочкаревой отправились восвояси, испугавшись войны, но все остальное из мира женского будуара унтер-офицерша запретила. Нельзя было краситься. Обнаруженные в темных углах тумбочек помада, пудра, тушь вылетали из окон, а поддавшаяся их соблазну девушка вылетала из батальона. Нельзя было смотреться в зеркальца, отбирали даже припрятанные под подушками осколки, тихо переданные сжалившимися солдатами-инструкторами. Усатых дарителей отчисляли с позором. Нельзя было хихикать, когда все спят и когда говорит командирша, плакать, спорить, визжать от испуга (в казармах водились мыши), кое-как носить форму. Бочкарева без стеснения лезла доброволицам в шаровары, и если она прощупывала под грубыми кальсонами нежнейшие батистовые панталоны, вышвыривала «гузотрясок» вон.

Бюстодержатель – единственный элемент «мирной» дамской одежды, который строгая начальница не смогла запретить: без него было невозможно и негигиенично. Это она, к счастью, понимала. Однако некоторые особо эмансипированные барышни, обрившись наголо и надев форму, уверовали в то, что теперь они не женщины, а натурально солдаты, и потому нести свою большую колышущуюся грудь неприлично, позорно. Объявив ей войну, они стягивали грудь бюстодержателями на три размера меньше, они безжалостно уминали и уплощали ее каучуковыми бандажами (ими тогда бойко торговали модные магазины). Барышни добились своего – сделались похожими на мальчиков-кадетов и юнкеров, но во время строевых занятий ровными рядами падали в обморок от таких экспериментов с анатомией. Бочкарева реагировала привычно – «ругалась последними словами».

Вообще, товарищ унтер-офицер своей громкой военной инициативой хорошенько растрясла петроградское общество и всколыхнула интерес к дамской эмансипации не только среди политиков и журналистов. Ее «солдатки» в свободное от учебы время стали устраивать научно-политические диспуты на темы феминизма и борьбы с мужчинами за свои права. Они говорили про «долой рабство» и «да здравствуют свободные женщины». Поминали последними бочкаревскими словами пресловутые три прусские «К» (Kinder, Küche, Khrchè[482]482
  Ребенок, кухня, церковь (нем.).


[Закрыть]) и призывали объявить войну всему закостенелому обществу.

В этих разговорах часто возникала тема одежды. Барышни, все до одной, считали себя «освобожденными» от условностей мужского общества и свои солдатские мешковатые шаровары называли главным символом этого освобождения. «Юбки – да кто их только придумал. В них неудобно. Они стесняют», – звучали голоса. Барышни знали, о чем говорили. До начала Великой войны первые столичные модницы, а быть может, и они сами, баловались «хромающими» юбками от Поля Пуаре, изощренной пыткой истинного сексиста. Французский кутюрье придумал юбки-воронки, сужавшиеся книзу, чтобы женщины семенили и «прихрамывали» в них, подобно китаянкам. Француза тоже просклоняли по-матушке. Неоднократно вставал вопрос и о различии застежек: «Почему это все застежки идут слева направо, а женские – справа налево (это давало нам вначале большие неудобства)», – вспоминала Нина Крылова.

Бочкаревой хотелось «отчетливых» солдат, как на картинке, и даже лучше, и, в общем, она своего добилась. Незадолго до официального представления части на параде и отъезда на фронт Яшка выбила из Половцова разрешение выдать амазонкам новую форму, сшитую из качественного материала. Она сидела лучше, но лишь потому, что специально приглашенные портные «подогнали обмундирование по мерке»[483]483
  Солоневич Б. Женщина с винтовкой. Исторический роман. – Буэнос-Айрес, 1955.-С. 70.


[Закрыть]. Фуражки тоже доставили более подходящие и, хотя нет таких мемуарных свидетельств, но сами снимки амазонок в новой «парадной» форме намекают на то, что некоторые из них заказали фуражки у хороших военных портных.

Примерив форму и поверив в то, что они теперь «не женщины – а солдаты», барышни ловко и удивительно быстро научились премудростям мужского фронтового шика (вероятно, помогала Бочкарева). Кто мог себе позволить, покупали или получали в подарок от близких карманные часы, аккуратно вставленные в роскошные кожаные наручные чехлы. Эта мода пришла в тыл с передовой – такие «котлы» носили солдаты и офицеры по обе стороны. Некоторые девушки, в том числе Мария Скрыдлова и Ксения Орлова, знаменосец батальона, иногда надевали пенсне без оправы, чрезвычайно модные в тот период. Когда барышни пришили к правым рукавам гимнастерок «ударные» шевроны, они стали позировать фотографам не иначе как повернувшись боком, чтобы эти символы мужественности были лучше видны. Бочкарева научила их и хитрому искусству затягивать и крепить обмотки, которые еще осенью 1916 года примерили русские солдаты-фронтовики и в следующем году в весенне-летний период только их и носили. Они были вполне удобными и считались модными.

Адъютант женского батальона смерти Мария Скрыдлова (слева) с доброволицей, Петроград, 1917

ЦГАКФФД СПб.

Перед первым «отпуском» унтер-офицер Бочкарева устроила своим амазонкам настоящее старорежимное «явленье» – шоу в стиле военно-учебных заведений императорской России. Задолго до Великой войны появилась такая традиция – чтобы получить заветный отпускной билет, юнкера являлись дежурному офицеру, одетые с иголочки и в полном соответствии уставу. Лишь после того, как он несколько раз проходился прицельными глазами по юнкерской одежде и не замечал (к сожалению) никаких нарушений, он выдавал «отпускной». То же проделала и Бочкарева, но ей, в отличие от дежурного офицера, нужен был не только картинный уставный облик. Она выпускала «солдаток» впервые из казарм, на злой и придирчивый суд публики, рискуя своей репутацией и, возможно, жизнью девушек, ведь на улицах царили семнадцатый год и расхристанная рваная солдатня. «Будьте спокойны, не задирайтесь, – поучала командирша. – Если кто будет приставать, то в морду дать, если будет нужно – давайте без всякого стеснения. Хоть бы даже потом избитой или даже убитой быть. Для вас УЖЕ фронт! Среди солдатской питерской босячни вы уже должны быть примером. Честь нашего батальона держите высоко и не забывайте ни на секунду – вы не женщины, а солдаты… Словом, ребята, не подкачайте!»

Говоря это, Бочкарева одергивала гимнастерки, выправляла складки, затягивала пояса, больно вцепившись в хрупкие плечи, грубо вертела легонькие тела, будто это не барышни, а деревянные солдатики – ровняла, хлопала, счищала пыль наждачной ладонью, припекала готовую «картинку» эдаким фронтовым словечком. На этом «явление» заканчивалось.

Барышни, красиво вышагнув за казарменные ворота, маршировали по домам, не забывали козырять встречным офицерам и генералам, как им велела унтер-офицерша. Понимали, что рискуют – выправка была в Петрограде не в чести, и потому доброволицы старались особенно: ведь их форма, подтянутость, их бритые головы, шаровары и красиво приложенные к фуражкам ручки были вызовом, во-первых, мужскому обществу, а во-вторых, пораженчеству.

Примечательно, что тогда, в середине июня, отнюдь не все знали о форменных отличиях женского батальона, и молодых тоненьких доброволиц «с розовыми щеками и юношески-округлым телом», одетых в гимнастерки с белыми погонами, многие принимали за кадетов. Надо сказать, что амазонкам это нравилось, и они всерьез обижались, когда мужчины обращались к ним уважительно: «Барышни». «“Виновата, Ваше Превосходительство, – самым ледяным и казенным тоном ответила я. – Я вовсе не барышня, а фельдфебель второй роты женского батальона”. Генерал сразу понял свою ошибку: “Я тоже прошу прощения, фельдфебель. Спасибо за молодецкий вид и смелый ответ. Желаю отличиться в бою”»[484]484
  Солоневич Б. Женщина с винтовкой. Исторический роман. – Буэнос-Айрес, 1955.-С. 71.


[Закрыть].

Эти странные военные андрогины, барышни Бочкаревой, кажется, ни в ком не вызывали недоумения. За три года войны консервативная русская публика разучилась удивляться, даже такому пугающему и слишком резкому перевоплощению девушек-цветков в безгрудых амазонок. Их без устали фотографировали Карл Булла[485]485
  Булла, Карл Карлович (1855–1929) – владелец фотоателье в Санкт-Петербурге того времени, вошедший в историю как «отец российского фоторепортажа».


[Закрыть], Яков Штейнберг[486]486
  Штейнберг, Яков Владимирович (1880–1942) – фотограф, в годы революции и Гражданской войны сделал много репортажных фотографий, снимал Ленина и других партийных и государственных деятелей.


[Закрыть] и зарубежные репортеры. Их снимки и рисунки помещали на обложках политических и невинно светских журналов. Даже появился скульптурный портрет по фотографии Нины Крыловой, одетой в солдатскую форму. Именитый петроградский мастер Иннокентий Жуков[487]487
  Жуков, Иннокентий Николаевич (1875–1948) – знаменитый скульптор-самоучка, педагог-новатор, литератор.


[Закрыть] создал бюст «Одна из тех, которые шли умирать за нас», показанный на Осенней выставке 1917 года. Возможно, это единственное скульптурное изображение доброволиц.

Бочкарева сама своим внешним видом, фронтовой унтерской «отчетливостью» показывала девушкам достойный пример. Шаровары (и, вероятно, короткие щеголеватые гимнастерки) ей шили на заказ, о чем сообщает Нина Крылова в воспоминаниях, и это отлично видно на снимках. Она носила защитного цвета рубахи с двумя нагрудными карманами и воротничком-стойкой. Была у нее и особо модная укороченная гимнастерка, едва доходившая до бедер. В таких форсили «тонные» нижние чины. Командирша любила удобные кожаные ботинки и обмотки, которые видны практически на всех ее фотографиях. На многих портретах заметны награды – медаль «За усердие» на Станиславской ленте с бантом, георгиевские медали III и IV степеней и Георгиевский крест IV степени. Левее колодки Бочкарева носила знак 28-го пехотного Полоцкого полка, а у правого карманного клапана иногда крепила красный бант. Она поддержала революцию, хотя была резко против пораженчества и солдатских комитетов. Носила красный бант, но била словоблудов в морду.

Доброволицы женского батальона смерти Марии Бочкаревой со знаменем, Петроград, 1917

ЦГАКФФД СПб.

Традиционно у каждой войсковой части были иконы и знамя. Иконы Богоматери и святого Георгия в золотых окладах батальону подарили солдаты 1-й и 3-й армий во время парада 21 июня на Исаакиевской площади. Тогда же вручили и знамя – полотнище из белой парчи с крестом и надписью на лицевой стороне: «Первая женская военная команда смерти Бочкаревой»[488]488
  Вопреки рисункам, циркулирующим в различных изданиях и сетевых ресурсах, а также описаниям, приводимым в некоторых статьях, на знамени не было нашито имя Бочкаревой, а лишь ее фамилия – у правого верхнего угла полотнища.


[Закрыть] – и изображением святого Георгия на оборотной стороне.

Доброволицы 1-го Петроградского женского батальона. В центре – командир батальона, штабс-капитан А. В. Лосков, Петроград, 1917

ЦГАКФФД СПб.

23 июня батальон Бочкаревой в полной выкладке прибыл на Варшавский вокзал, чтобы уже через два дня оказаться на передовой, под Молодечно, в расположении 132-й пехотной дивизии, мотавшей войну в хмельной лени. 3 июля они заняли окопы в расположении 525-го пехотного Кюрюк-Дарьинского полка и 9 июля атаковали германские окопы у Новоспасского леса. Сражались, в общем, героически, остервенело, назло всем – противникам, ошалевшим от неожиданной активности русских, и своим же солдатам, лентяям и насмешникам. «Бабы в галифе», поддержанные протрезвевшими соседями из 525-го полка, взяли три линии германских окопов, но дальше продвинуться не смогли – мужики-солдаты якобы нашли ящики с вином и перепились до смерти. Атака захлебнулась в алкоголе. Неприятель протрезвел быстрее и рано утром 10 июля ответил пулеметным и шрапнельным огнем. Доброволицы отступили. С 9 на 10 июля в бою погибло двое солдаток, еще двое пропало без вести и 36 ранено[489]489
  РГВИА. Ф. 2277, on. 1, д. 368, л. 9.


[Закрыть].

На этом участие женских частей в Великой войне закончилось. Все прочие сформированные в тот период части так и не смогли попасть на линию фронта. Среди них – 1-й Петроградский женский батальон и 2-й Московский женский батальон смерти. Возникли они почти одновременно – в начале июня 1917 года.

Женский батальон. Отправка на фронт

Карикатура, 1917. Коллекция О. А. Хорошиловой.

Схожими были и форма и проблемы, с ней связанные: не хватало денег на обмундирование. Главное управление Генерального штаба много обещало, да малым обеспечило, и добывать средства пришлось дамам из военных общественных организаций. Обувь доставили не сразу, и батальон несколько недель носил дамские городские туфли и боты, к великому удовольствию острословов-мужчин. Огромные грубые солдатские фуражки сползали на носы и уши во время строевых занятий, что остроглазые карикатуристы тоже не оставили без внимания.

Ранней осенью хозяйственных проблем стало больше: штабы военных округов и ГУГШ практически не финансировали батальоны, предоставили их самим себе. Образ женщины-воина, столь популярный всего несколько месяцев назад, теперь почти не волновал. В него почти никто не верил, да и сами доброволицы расхолодились, потеряли запал. В сентябре начался массовый отток из 2-го Московского батальона, барышни отправлялись по домам. Сидение в казармах опостылело, обещанная отправка на фронт откладывалась. Солдаты соседних московских частей задирали, а иногда открыто оскорбляли. Словом, хотелось не этого. Те же, кто остался, требовали немедленно отправить их на войну, и разрешение это, наконец, получили, выехав на передовую совершенно счастливыми. Но вмешался мужской фактор – солдаты и командиры не захотели принимать «баб в галифе», ссылаясь на то, что они лишь мешают работе. Ставка неожиданно быстро согласилась с их доводами и в октябре распорядилась женщин отправить восвояси. Впрочем, официальное постановление о расформировании женских батальонов было издано лишь 30 ноября 1917 года. Батальон Марии Бочкаревой просуществовал до середины декабря, 1-й Петроградский женский батальон, вернее то, что от него осталось, покинул лагерь в Левашове в декабре 1917 – январе 1918 года.

1 июля 1917 года заместитель морского министра каперанг Дудоров получил прелюбопытное прошение. Ему писали «истинные патриотки», организаторы кружка «Русские женщины, сплотитесь». Они требовали сформировать женскую морскую команду, которая беззаветно бы послужила флоту и Отечеству. Подобные сумасбродные рапорты периодически поступали на имя военного и морского министра. Дамы то просили организовать ударные части «для борьбы с анархией в деревнях», то устроить им «женский полк черных гусар», и теперь замахнулись на святое святых – русский императорский флот!

В любое другое время каперанг Дудоров не придал бы значения этой странной бумаге, но было 1 июля 1917 года. Юго-Западный фронт пытался организовать нечто напоминающее наступление, хотя в тылах царили бардак, лень и пораженчество. Неделю назад под Крево отправился нестройный батальон смерти Марии Бочкаревой, чтобы показать мужикам, как надо воевать. Истеричный Керенский рвал горло на митингах, кричал о «женском факторе», о той пользе, которую он якобы должен принести. Главковерх Брусилов и командующий Петроградским военным округом генерал-лейтенант Половцов приветствовали формирование женских частей, ухмыляясь в желтые прокуренные усы. Дудорову не оставалось ничего другого, как одобрить прошение, хотя он едва представлял, что женщины могут делать во флоте.

Но это отлично представляли члены кружка «Русские женщины, сплотитесь». Они были уверены, что барышни не только будут полезны «по части хозяйственной», но смогут служить на кораблях наравне с матросами. Будут, если потребуется «и морячками, и прачками». 1 июля 1917 года они обратились в Главный Морской штаб с прошением о формировании морской женской команды для береговой службы, хозяйственной работы, а также возможной службы на кораблях.

Прошение рассмотрели в штабе и дали ему ход, посчитав, что женский труд действительно может быть полезен. Однако, судя по сохранившимся в архивах документам, флотские экипажи и морские базы принимать женщин не спешили.

Строевые занятия Морской женской команды

Фотография Якова Штейнберга, 1917. ЦГАКФФД СПб.

Отозвался только Анатолий Рыбалтовский, генерал-майор флота. На подчиненной ему Кольской морской базе, сформированной в 1916 году, не хватало обслуживающего персонала, который решено было усилить за счет Морской женской команды. Получив, таким образом, от генерал-майора согласие, Главный Морской штаб 12 июля 1917 года официально объявил о начале формирования женской команды и издал следующее распоряжение:

«1. Организовать 1-ю Морскую женскую команду при Морской Учебно-стрелковой команде Ораниенбаума численностью 150 человек, увеличив ее по мере действительной надобности распоряжением Главного Морского штаба.

2. Содержание и обучение Морской женской команды отнести на средства Морской Учебно-Стрелковой команды.

3. По прохождении командой строевого обучения командовать эту команду для обслуживания береговых учреждений Кольской Морской базы, в которой требуется женский труд для обслуживания хлебопекарней, прачечных, большой столовой, несению писарских и конторских обязанностей и обязанностей уборщиц.

4. В означенную команду должны приниматься женщины крепкого здоровья ввиду особенностей зимней службы в арктическом климате»[490]490
  РГАВМФ. Ф. 417. Оп.1. Д. 6571. Л. 1.


[Закрыть].

Что конкретно требовалось от доброволиц, пояснил генерал-майор флота Рыбалтовский: «Для обслуживания береговых учреждений и разных жизненных потребностей необходимо организовать артель <…> специалисток по обслуживанию:

Хлебопекарни (20–30 человек)

Прачечной (5-10 человек)

Уборщиц (40–50 человек)

Большой столовой (15–20 человек: повара, официантов, чернорабочих, кассира)

Конторщиц и машинисток (5–7 человек)»[491]491
  Там же. Л. 4.


[Закрыть].

Кольская база находилась пугающе далеко и от Петрограда, и от войны, куда так стремились дамы, где-то на отшибе вселенной, «в стране летающих собак» – так называли это гиблое место из-за постоянных ветров. Могло даже показаться, что им специально предложили такое далекое, унылое место службы (не предоставив никаких альтернатив), чтобы раз и навсегда отбить у них охоту служить на флоте. Многие доброволицы, испугавшись такой перспективы, поспешили забрать свои заявления. Новых желающих вступить в команду не было. Министерство пообещало легкую, не-смотря на условия, работу и высокое жалованье – целых 90 рублей в месяц, то есть месячный заработок младшего унтер-офицера флота, но барышень не привлекли даже барыши.

Евдокия Меркурьевна Скворцова, ротный делегат команды

Фотография Якова Штейнберга, 1917. ЦГАКФФДСПб.

Со второй половины июля в Главный Морской штаб начали поступать заявления о зачислении в команду, хотя их количество не радовало: «25 июля поступило четырнадцать заявок, 26 июля – девять заявок, 27 июля – восемь, 28 – три, 29 – одна, 1 августа – одна, 6 августа – одна, 7 августа – одна». Затем поток прошений иссяк. 16 августа каперанг Дудоров сообщал: «До сего времени поступило всего 35 человек»[492]492
  РГАВМФ. Ф. 417. On. 1. Д. 6571. Л. 15.


[Закрыть].

Состав команды

Набор в команду осуществлял Главный Морской штаб совместно с начальником Морской Учебно-Стрелковой команды лейтенантом Александром Владимирцовым. Процесс координировал кружок «Русские женщины, сплотитесь», он же обеспечивал предприятию рекламу в прессе, которая с большим интересом отреагировала на этот курьезный проект.

Судя по списку, в команду попали именно те, кого так просили в штабе и на Кольской базе, – рукастые, не боящиеся тяжелой работы женщины, все грамотные, некоторые с гимназическим образованием. Там были сестры милосердия, портные, поварихи, конторщицы, учительницы, машинистки, телефонистки, работницы канцелярии и даже одна «служащая из трактирного заведения».

Вероятно, брали всех, никому не отказывали, несмотря на предупреждение зачислять только крепких и выносливых.

Доброволиц разместили в Ораниенбауме на Иликовском проспекте, в специально отведенном для них помещении, отдельно от матросов Морской Учебно-Стрелковой команды, которые появлением «бабского элемента» были явно недовольны[493]493
  О Морской Учебно-Стрелковой команде см.: Кибовский А. Стрелковая подготовка на флоте 2-й пол. XIX – нач. XX века // Старый Цейхгауз, № I, 2008. – С. 25–29.


[Закрыть]. Выбрали официального представителя в командный комитет. Им стала Евдокия Меркурьевна Скворцова, учительница, педагог и, если верить справочнику «Весь Петербург», потомственная дворянка. Политически грамотная, неплохой оратор, она была связана с кружком «Русские женщины, сплотитесь» и другими организациями Петрограда. Вероятно, через нее команду курировал лично Керенский, который проявлял к проекту неподдельный интерес.

Обмундирование команды

Сложность заключалась в том, что женщин-матросов доселе в русском флоте не было и ни в одном цейхгаузе не нашлось формы для женских «форм». Пришлось заказывать обувь, некоторые элементы обмундирования, головные уборы по размеру. Времени на пошив командование выделило мало, и потому лейтенант Владимирцов торопил губернского секретаря Бекетова, содержателя мундирных магазинов и мастерских Кронштадтского порта, в кратчайшие сроки предоставить все необходимое. Следовало, к примеру, изготовить «150 пар сапог малых размеров, так как заготовленные сапоги для матросов по своим нумерам будут непригодны для женской ноги. Если предположено выдать кроме сапог ботинки интендантского образца, то таковые тоже нужно изготовить малым размером»[494]494
  РГАВМФ. Ф. 417. Он. 1. Д. 6571. Л. 6.


[Закрыть]. Мастерские должны были вычернить сапоги (на что увеличили отпуск денег на 75 копеек за пару, сославшись на то, что «отпускаемых ныне 25 копеек совершенно не достаточно»). Тогда же в Ораниенбаум выслали несколько опытных портных из швальни Кронштадтского порта со швейными машинами и материалами, для того чтобы они на месте сняли мерки, построили брюки и головные уборы по «дамским размерам». 150 фуражек-бескозырок были отшиты «размером 11, 11,5 и 12»[495]495
  РГАВМФ. Ф. 417. On. 1. Д. 6571. Л. 6.


[Закрыть].

Уборка помещения команды

Фотография Якова Штейнберга, 1917 г. ЦГАКФФД СПб.

Этот женский морской проект имел почти неограниченные денежные возможности. Мало того что обувь, брюки и головные уборы построили по меркам, дамам изготовили особые ленты на бескозырки. Это решение было принято 31 июля: «Начальник Морской Учебно-Стрелковой команды просит Вас (начальника мастерских Кронштадского порта. – О.Х.) заказать ленточки для женской команды в количестве 50 штук и надписью: “Морская женская команда”»[496]496
  РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 406. Л. 3.


[Закрыть]. Замечу, до этого времени предполагалось, что женщины будут носить бескозырки с лентами Морской Учебно-Стрелковой команды, которые имелись в цейхгаузе в количестве 200 штук. Однако комитет команды, выступивший резко против женщин, убедил лейтенанта Владимирцова не выдавать родные, командные ленты «чуждому элементу». Новые ленты обошлись Морскому штабу в 500 рублей[497]497
  РГАВМФ. Ф. 417. On. 1. Д. 6571. Л. 6.


[Закрыть].

Матросы-доброволицы за обедом

Фотография Якова Штейнберга, 1917 г. ЦГАКФФД СПб

Сокольская гимнастика в исполнении матросов-доброволиц

Фотография Якова Штейнберга, 1917 г. ЦГАКФФД СПб.

Шинели, бушлаты, рабочие рубахи, постельные принадлежности были казенными. Их выдали со складов мастерских Кронштадтского порта, а также из запасов Школы мичманов военного времени берегового состава (бывшая Школа прапорщиков по Адмиралтейству). Правда, найти подходящие по размеру вещи оказалось задачей непростой, и отрытые на складах бушлаты и шинели поступили в команду с опозданием.

Согласно Арматурному списку матросов-доброволиц, каждая женщина в команде имела следующие вещи: «Одногодовые: фуражка-бескозырка – 1 штука, чехлы на фуражки – 2 штуки, галстухи – 1 штука, нательная рубаха – 3 штуки, рубаха полотняная – 3 штуки, фланелевая рубаха – 2 штуки. Рабочее платье (парусиновые рубахи) – 2 штуки. Брюки суконные – 2 штуки, брюки полотняные – 2 штуки. Полотенце – 2 штуки. Платки носовые – 3 штуки. Носки вязаные – 3 штуки. Подштанники – 3 штуки. Сапоги – 2 пары.

Двух, трехгодовые: пальто – 1 штука, шинель -1 штука, фуражка – 1 штука, наушники – 1 штука, серые шерстяные перчатки – 1 штука.

Пуговицы: большие медные с орлами – 24 штуки, на манер костяных – 12 штук.

На пять лет: ремень брючный – 1 штука, ремень поясной – 1 штука, ремень для скатывания шинели – 1 штука, вещевой мешок – 1 штука, башлык – 1 штука.

Постельное белье: одеяло – 1 штука, матрас – 1 штука, наволочка нижняя – 1 штука, наволочка верхняя – 3 штуки, простыня – 3 штуки, волос конский – 4 фунта.

Деньги амуничные – 1 рубль 50 копеек»[498]498
  РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 406. Л. 8.


[Закрыть].

В целом обмундирование женщин было тождественно тому, что носили нижние чины Морской Учебно-Стрелковой команды, но доброволицам не полагались погоны, кокарды и нарукавные знаки. Впрочем, это обстоятельство, кажется, не слишком их расстроило. Судя по сохранившимся фотоснимкам, дамам разрешалось курить. Скорее всего, они курили папиросы фабрики «Лаферм», которая исправно поставляла их Морской Учебно-Стрелковой команде[499]499
  См.: РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 413. Л. 185.


[Закрыть].

Распорядок дня и занятия

В июле между Главным Морским штабом и лейтенантом Владимирцовым шла интенсивная переписка о том, чему, собственно, обучать женщин и следует ли, к примеру, «выдавать винтовки для ружейных приемов или ограничиться обучением в строю – поворотами, хождением, отданием чести»[500]500
  РГАВМФ. Ф. 417. On. 1. Д. 6571. Л. 6.


[Закрыть]. В итоге решили от ружейных приемов отказаться, так как женщин ждала не боевая, а исключительно хозяйственная работа, которая, впрочем, не исключала умения шагать в строю и отдавать честь. В итоге лейтенант Владимирцов составил следующее расписание дня и занятий[501]501
  РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 406. Л. 5.


[Закрыть]:

В 7 часов 30 минут – побудка команды. С 7.30 до 8.50 – уборка помещений и утренний чай. С 8.50 до 9.00 – поверка и молитва. С 9.00 – занятия (см. ниже). В 11.30 – обед. С 12.00 до 14.00 – послеобеденный отдых. С 14.00 до 16.15 – занятия (см. ниже). В 19.00 – ужин. В 21.00 – вечерняя молитва.

Расписание занятий:

Понедельник:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–11.15 – строевое

14.0–15.00 – строевое

15.15–16.15 – строевое и отдание чести

16.30–17.30 – грамотность

Вторник:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–16.15 – строевое

16.30–17.30 – грамотность

Среда:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–16.15 – строевое

16.30–17.30 – грамотность Четверг:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–15.00 – строевое

15.15–16.15 – строевое и отдание чести

16.30–17.30 – грамотность

Пятница:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–15.00 – строевое

15.15–16.15 – строевое и отдание чести

16.30–17.30 – грамотность

Суббота:

9.0–10.00 – вольные движения Сокольской гимнастики

10.15–15.00 – строевое

15.15–16.15 – строевое и отдание чести

16.30–17.30 – грамотность

В архивах команды не сохранилось документов об организации морских прогулок для ознакомления дам с кораблями. Однако Александр Цупов-Шапильский приводит описание одной из таких прогулок, свидетелем которой он был лично: «В один из жарких летних дней на палубе нашего корабля (по непонятной причине автор именует кораблем учебное судно “Океан”. – О.Х.) началось небывалое оживление. Свободные от вахты матросы сгрудились возле левого борта, к которому приближался вместительный бот, битком набитый новоявленными “морячками”. Я тоже был в это время у поручней и хорошо видел лица женщин, с любопытством оглядывавших громаду корабля. А матросов на палубе все прибывало. Седоусые боцманы растерянно сжимали в руках свои дудки. Шум на палубе все возрастал. Кто-то из вахтенных вызвал командира корабля. Тот быстро поднялся наверх, подошел к борту. Увидев подходивший бот, он побагровел и приказал немедленно поднять все трапы, а потом во всеуслышание сказал: “Цирка на военном корабле не потерплю-с!” Бот покрутился возле борта и в конце концов убрался восвояси. Вслед ему неслись насмешливые напутствия матросов»[502]502
  Цупов-Шапильский А. П. Матросы сходят на берег. – М.: Воениздат, 1970.


[Закрыть].

Расформирование команды

Ни форма, ни высокое жалованье, ни патриотические призывы кружка «Русские женщины, сплотитесь» не смогли увеличить количество доброволиц – их было только 35. Не сумев набрать 150 человек, как это планировали в начале июля, Главный Морской штаб предложил дальнейший прием в команду прекратить и считать доброволиц «кандидатками на соответствующие их специальностям обязанности и, если таковые могут быть применены по Морскому ведомству, предоставить им поступить по вольному найму на освободившиеся вакансии»[503]503
  РГАВМФ. Ф. 417. On. 1. Д. 6571. Л. 15–18.


[Закрыть].

Были разосланы запросы во все подведомственные учреждения с целью пристроить горе-доброволиц по их специальностям. Пока штаб ожидал ответов и предложений, пришлось разбираться с очередной проблемой. Доброволицы наотрез отказались снимать матросскую форму, их поддержали члены дамского кружка. Из рапорта главы кружка «Марина Морская» от 28 августа 1917 года в Главный Морской штаб: «Считаю необходимым оставление за доброволицами права ношения форменной одежды, так как лишение таковой вызовет среди них справедливое чувство обиды, так как все поступившие в команду были обнадежены как в этом отношении, так и в смысле дальнейшей службы»[504]504
  Там же. Л. 42.


[Закрыть]. Лейтенант Владимирцов также высказался за оставление дамам их формы, аргументируя это следующим: «Лишение формы вызовет среди них большую и едва ли не справедливую обиду, так как, поступая в команду, все они рассчитывали пробыть на службе во флоте до окончания войны на правах матросов»[505]505
  РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 406. Л. 13.


[Закрыть].

Однако Морское министерство осталось при своем, разрешив, однако, дамам оставаться в матросском обмундировании до их официального перевода в другие учреждения: «14 сентября 1917 года. Несмотря на расформирование команды Центрофлот просит Морскую Учебно-Стрелковую команду не чинить препятствий против их (женской команды. – О. X.) временного ношения матросской формы»[506]506
  Там же. Л. 211.


[Закрыть].

В новой форме

Бескозырки, бушлаты, фланки пришлось все-таки снять, но доброволицы отнюдь не спешили перевоплощаться в милых кисейных тыловых барышень. За исключением двух женщин, поступивших машинистками в 1-й Балтийский флотский экипаж под начало кавторанга Константина Георгиевича Житкова, все продолжили службу, переодевшись в новую форму. Михайлова, Косик и Пономарева поступили сестрами милосердия в лазареты на Кольской и Иокангской морских базах. Сестринские платья, передники и косынки они надели уже в Ораниенбауме, Морское министерство поспешило их ими обеспечить. В санитарную часть были также переведены Шабинина и Кобякова, им вместо матросского выдали армейское походное обмундирование[507]507
  РГАВМФ. Ф. 620. On. 1. Д. 406. Л. 213.


[Закрыть].

Шесть самоотверженных барышень (Павленова, Захарина, Капитонова, Бачище, Захарова и Иофа) выразили желание служить в Мурманске, но не матросами, а «хлебопекаршами». Несмотря на прозаическую, исключительно штатскую работу, их не стали обижать, памятуя о распоряжении Центрофлота, и тоже одели их во все армейское, но сразу обеспечить теплым обмундированием не смогли. Лейтенант Владимирцов через Главный Морской штаб списался с Кронштадтским и Петроградским военными портами, но у одного не нашлось достаточного количества военных полушубков малого размера, у другого не было ни одного комплекта обмундирования защитного цвета. Вопрос разрешили с помощью Главморхоза. Женщин обеспечили защитной формой и теплыми вещами. Матросские сапоги и нижнее белье, полученное в команде, сохранили. 19 сентября доброволицы отправились на новое место службы в сопровождении двух матросов Морской Учебно-Стрелковой команды. Эти шесть человек составили новую Морскую женскую команду Кольской морской базы, которая просуществовала до второй половины октября 1917 года.