Текст книги "Война и мода. От Петра I до Путина"

Приложение № 2

«О шалевых изделиях фабрики воронежской помещицы Настасьи Андреевны Шишкиной, работающихся по изобретению сестры ее Веры Андреевны Елисеевой», Из журнала «Отечественные записки» (1830. Ч. 41):

«Знакомить русских со всем отечественным, достойным уважения и подражания есть цель ваших Отчественных записок, а потому почитаю обязанностью доставить вам некоторые подробности, касательно известного заведения Настасьи Андреевны Шишкиной, на коем выделываются шали, не уступающие Кашемирским.

Всякое новое предприятие необходимо должно выдержать большие неудачи, препятствия, так точно было и с г. Елисеевою при многоразличных попытках ее дойти до совершенства турецких шалей. Наконец, она жертвует прекрасною Кашемирскою шалью, распускает, разбирает всеми способами и по расположению нитей наконец добирается до истины, потом доискивается до секрета для составления веретенец, и в хладном севере, в безвестном селе Андреевском, открыта тайна тканья кашемирских шалей. В Россию не привозится тибетской шерсти – еще затруднение: но оно скоро уничтожено сметливым умом Веры Андреевны, и в скором времени арбы скрыпят по дороге в село Андреевское, нагруженные пухом сайгак, шерстью коих промышляют кочующие народы в степях Оренбургской линии. В 1813 году шалевая работа закипела с русской проворностью и немецкой тщательностью, а в 1813 году госпожа Елисеева имела неописанное удовольствие облечься в шаль собственной работы, в шаль собственного изобретения, в шаль, до которой не касались ни руки, ни ум иностранный, наконец, в шаль, не уступающую той, которая служила ей примером.

Русские пламенно любят все русское, несмотря на смешное в некоторых случаях пристрастие к иностранному, и в тот день, как шаль сия снята была с родимого стана, весело звездилось шампанское в селе Андреевском, и в сердцах всех соседей напечатлелся сей день яко торжественный и знаменитый в летописях российской промышленности! – Принимаясь за сию многотрудную работу, госпожа Елисеева имела целью открытие секрета кашемирцев, распространить в России фабрикацию восточных шалей и сим самым со временем уничтожить ввоз оных и сохранить тем великие суммы в сокровищнице Отечественной. Цель сия ею выполнена прекрасно: без малейшего пособия казны и без всякого помышления о выгодах личных, а с желанием лишь доставить сим пользу любезному Отечеству, служить коему всеми способами должен всякий честный и благородный гражданин.

Для ткания шалей нужно обыкновенно от года до пяти лет, смотря по красоте оных; и по пяти и более работниц. При сем нельзя не заметить еще благородной черты учредительницы сей фабрики. Женщины везде женщины, во всех случаях деликатны и нежны к ближнему: почтенная владетельница сей фабрики соединила с делом славным для промышленности отечественной дело христианской любви; крепостные ее девушки, коих летом от 36 до 50, а зимою до 100 занимаются сею работой, все, сверх полного, щедрого содержания получают от нее значительную задельную плату, из которой по прошествии десяти лет составляется не-малый капитал, который по истечении сего срока разделяется, и каждая работница вместе с капиталом получает вечную свободу. Многие из сих женщин, простых чад природы, облагодетельствованные таким образом своей госпожой, не хотят более оставить фабрики и сродняясь, так сказать, с шалевой работой, остаются в заведении по смертию свою. Должно заметить, что за полотна сих шалей здесь торгующие шалями бухарцы предлагали значительные суммы денег, но владетельница фабрики никогда не соглашалась продавать своих произведений людям, которые могли бы перепродать их не за русские, а за турецкие шали.

Долгое время фабрика сия была известна единственно в околотке села Андреевского и в департаменте мануфактур, а потом иногда упоминаемо было о ее изделиях в гостиной О. П. Козадавлева, жаркого покровителя промышленности, напечатавшего тогда же и краткое о сей фабрике известие в Северной Почте, издававшейся при министерстве внутренних дел. В 1824 году В. А. Елисеева, вместе с сестрою своей Н. А. Шишкиной, приехала в Петербург по некоторым делам своим и привезла с собою несколько своих шалей, как для собственного употребления, так и для сбыта. В сие время в Петербурге и Москве начали поговаривать о Елисеевских русских шалях, не уступающих турецким, но тем не менее никто или по крайней мере весьма немногие решались купить шаль – плод работы русских мастеровых, плод русского изобретения, и в гостиных толковали вкривь и вкось о сем знаменитом в промышленности нашей явлении. Нашлись головы умные, сердца, расположенные к славе всего отечественного, которые посоветовали Вере Андреевне поднести лучшую шаль свою, ценимую в двенадцать тысяч рублей, в бозе почивающей императрице Марии Федоровне, сей августейшей покровительнице всего хорошего, всего полезного, и предприимчивая госпожа Елисеева в 1825 году июля 21 дня, накануне всерадостного дня тезоименитства ее величества, имела счастие поднести монархине свое произведение. Государыня приняла госпожу Елисееву с свойственной ей обворожительностью, хвалила патриотическую цель ее, хвалила ее труды, восхищалась красотой полотна и, возврати ей оную, пожаловала в знак ободрения и памяти: драгоценный крест. Впоследствии, хотя о фабрике госпожи Елисеевой и было напечатано в 1827 году в 9 № Журнала Мануфактур и Торговли, хотя известность сих шалей распространилась, но тем не менее сбыт оных был для значительности изобретения слишком маловажен. Выставка прошлого 1929 года оказала значительнейшую пользу сим шалям. Нынешняя владетельница сей фабрики Н. А. Шишкина, находящаяся ныне в Санкт-Петербурге, доставила в Комитет выставки: 6 шалей, 11 платков, 4 каймы, 6 дамских мешочков, 2 кисета, жилет и пр., и большая часть сих изделий была раскуплена по означенной госпожою Шишкиной цене; из числа возвратившихся к ней вещей была и вышеупомянутая превосходная 12.000 рублей шаль, которую никто не купил, находя, конечно, цену слишком значительной для русского произведения; но шаль сия не ушла от своего предопределения, – облекать плеча российской монархини: государь император минувшего августа повелел взять ее за означенную цену для двора.

Ободренная вниманием августейшего покровителя отечественной промышленности, Настасья Андреевна Шишкина, чрез его сиятельство господина министра финансов, удостоилась поднести ее величеству прекрасный голубой плащ, с каймой белого поля, с различными европейскими цветами и удостоилась за сие приношение получить великолепные бриллиантовые серьги в 1500 рублей».

Описание шалей Настасьи Андреевны Шишкиной. «Журнал мануфактур и торговли», 1829, № 5:

«Весьма недавно занялись у нас приготовлением шалей на манер кашемирских; и публика была свидетельницей величайших успехов, какие по сей части уже сделаны.

В сей мануфактуре честь первенства принадлежит, без сомнения фабрике госпожи Шишкиной, бывшей прежде сестры ее госпожи Елисеевой. Представленные от нее шали и шалевые платки, из шерсти или пуху киргизских овец, по выработке оных на манер турецких и кашемирских шалей, и по отличной и единственной их отделке, как в полотне, так и в колерах, не уступают турецким и принадлежат к первоклассным изделиям.

Публика с удивлением останавливалась перед дорогой белой шалью, с европейским узором, ценой в 12.000 рублей, в каймах розоны, синении и другие цветы; бордюр из одних роз. Нельзя представить себе в сем роде ничего прелестнее сей шали, и она, без сомнения, должна иметь преимущество перед турецкими, потому что европейские узоры гораздо труднее вырабатывать, нежели турецкие. Сии последние хотя и мелки, но не содержат в себе столько различных цветов, сколько в европейских узорах, в коих каждый цветок составлен из нескольких оттенков. В сей шали более шестидесяти разных теней в цветах и зеленых листьях. Полотно оной чрезвычайно часто, но со всем тем весьма тонко, так что, положивши под оной розовую или голубую материю, цвет розовый или голубой сквозит, как бы сквозь прозрачную кисею. В основе пряжа так тонка, что каждая талька или петинка, длиною в 6.400 аршин, содержит в себе весу не с большим три золотника. Цена сей шали назначена дорогая, в сравнении с ценами, по коим продаются ныне турецкие; но знатоки сличали ее с турецкой шалью, вдвое дороже ценою, и отдали ей преимущество.

Шаль белая с европейским узором из одних роз, в 2.500 рублей – доброта отличная; полотно удивительной белизны и отменной тонины.

Шаль дикая с европейским узором, в 2.500 рублей – особенного внимания заслуживает потому, что имеет узор европейский, составленный со вкусом, и с искусным подбором теней; цвет полотна не крашеный, но составлен таким образом, что из большого количества пуху подбирается цвет к цвету, и потом из собранного уже вырабатывается. Работа самая меткая и трудная! Но от того шаль получает более доброты и прочности: ибо цвет ее есть натуральный и ни от чего не изменяется.

Шаль черная с турецким узором, в 2.000 рублей – также чрезвычайно тонка и соткана часто; цвет настоящий черный и совершенно ровный, так что полос нигде нет. Добротой не уступает лучшей турецкой черной шали.

Шаль черная с турецким узором, с разными широкими каймами; бордюр из одной зелени; в 2.000 рублей – доброты очень хорошей; имеет две разные каймы, так что можно носить ее за две шали разные.

Шаль белая с турецким узором и широким бордюром, в 1.500 рублей – хотя узор не в нынешнем вкусе, но сие не есть недостаток в достоинстве изделия: ибо рисунок узора зависит от произвола. Тем не менее полотно сей шали тонко. Особенного же внимания заслуживает она потому, что была посылаема за несколько тысяч верст морем для испытания, не будет ли иметь влияния на цвета влажность сей стихии, шаль нисколько не переменилась (по показанию самой госпожи Шишкиной).

Платки шалевые, большой, средней и малой руки, разных цветов: белые, лиловые, алые, голубые им черные, с турецким и европейским узором, также каймы европейского и турецкого узора, и прочая – все изделия отличной доброты (а особливо голубой платок), узоры разнообразны и расположены со вкусом; полотно прочных и прекрасных цветов».

Приложение № 3

Описание Русских придворных платьев образца 1834 года:

«27 февраля 1834 года. Высочайше утверждено описание дамских нарядов для приезда в торжественные дни к Высочайшему двору.

Штатс-дамам и камер-фрейлинам: Верхнее платье бархатное зеленое, с золотым шитьем по хвосту и борту, одинаковым с шитьем парадных мундиров Придворных чинов, юбка белая из материи, какой кто пожелает, с таким же золотым шитьем вокруг и на переди юбки.

Наставниц великих княжон: верхнее платье бархатное синего цвета; юбка белая; шитье золотое того же узора.

Фрейлинам ее величества: верхнее платье бархатное пунцового цвета; юбка белая; шитье тоже, как сказано выше.

Фрейлинам великой княгини: платье и юбка как у фрейлин ее величества; но с серебряным придворным шитьем.

Фрейлинам великих княжон: платье бархатное светло-синего цвета; юбка белая; шитье золотое, того же узора.

Гофмейстерин при фрейлинах: верхнее платье бархатное малинового цвета; юбка белая; шитье золотое.

Приезжающим ко двору городским дамам предоставляется иметь платья различных цветов, с различным шитьем, кроме однакож узора шитья, назначенного для придворных дам. Чтож касается до покроя платьев, то оный должны иметь все по одному образцу, как на рисунке показано. Всем вообще дамам, как придворным, так и приезжающим ко двору, иметь повойник или кокошник произвольного цвета, с белым вуалем, а девицам повязку, равным образом произвольного цвета и также с вуалем».

Приложение № 4

Описание костюмов на маскараде «Англия и Россия», прошедшего 9 февраля 1849 года в особняке московского генерал-губернатора графа Арсения Андреевича Закревского. Из журнала «Москвитянин», 1849. T. 1:

«В наше время в образованной Европе есть два великих государства, которые могут понимать друг друга в своей непоколебимой и самостоятельной народности. Они оба остаются верны мудрым началам своего политического устройства, оба верят в успех человеческого образования и никак не думают, чтобы можно было его достигнуть путем насилия, безначалия и крови. Оба, в большинстве массы народа, уважают свою историю, свои отечественные предания, свою веру, законы, нравы и обычаи. Оба равно огромны и как будто разделили между собою планету на суше и на водах: одно царица твердой земли, другое царица моря. Эти государства Россия и Англия.

Прекрасно было в празднике осуществить эту мысль, представить ее в живых образах, в характерных лицах, в бесконечном разнообразии самых живописных и богатейших нарядов. Для того, чтобы изобразить Англию, выбран был двор Елизаветы, как представил его Вальтер Скотт в своем Кенильвортском замке. Россия же была олицетворена во всем величии и красоте своих древнерусских и теперешних народных одежд, со всем разнообразием их по местностям, областям и племенам. Русское шествие представляло намеки на историю и географию России, на движение столиц, на постепенное возникновение и присоединение княжеств, городов, царств, на все многовековое возрастание исполинского народа и государства.

С девяти часов вечера стали наполняться гостями ярко освещенные залы генерал-губернаторского дома. До тысячи гостей вместилось в них. Все нетерпеливо ожидали зрелища. Оно готовилось в течение всего января месяца и составляло главный предмет толков и пересудов света. <…>.

Когда англичане протанцевали экосез, музыка заиграла скоро русский марш из “Жизни за царя”, и все узнали, что двинулось Русское шествие. Нетерпение ожидания возросло в зрителях. Вот показались и наши; вот, перед русскими в немецких платьях, явилась воочию, в своей народной одежде, наша древняя и новая Россия.

Двое рынд открывали царственное ее шествие. Они были в высоких меховых шапках, в белых атласных платьях с золотыми цепями; сами, красотой юношеского лица, напоминали выражение, заимствованное Карамзиным у иностранных писателей, которые, видя рынд у трона царей наших, находили в них подобие небесных ангелов.

За рындами шел варяго-русский витязь в полном вооружении. Его колоссальный вид намекал на тех варяго-руссов, которые открыли шествие русской истории. Исполинский рост и строй тела были закованы в железные латы, из-под которых виднелась кольчуга на русском кафтане. Копье в одной руке и щит в другой. Остроконечный шишак венчал голову. При этом видении так и снились времена Святослава и Владимира. Казалось, сам богатырь Добрыня Никитич из древней сказки выступал перед нами, живой – и мы кстати переносились в Киев, и в гридницу светлую князя Владимира красного солнышка, и слышалась нам издалека древняя русская песня о нем и о богатырях его.

И вот шли за витязем двое гридней, двое отроков княжеских, прекрасных и цветущих: один, в парчовом кафтане, напоминал лицом племя Грузии; другой, в бархатном, с золотыми петлицами, миловидным личиком и светлыми черными глазками, напоминал красоту своей русской матери.

А вот за гриднями и сам Киев, открывал шествие русских пар, изображавших нашу историю, города и народы. Ему в столицах, история сама дала первое место. Его древние песни народные всегда величали стольным городом. Его сама летопись назвала матерью городов русских.

Великолепная малороссийская одежда сановитой киевской боярыни и бархатный охабень нараспашку боярина с драгоценным отложным воротником, на золотном зипуне с жемчужными пуговицами, и воротник рубашки с драгоценным ожерельем: все было кстати, чтобы напомнить о той столице, которой пиры славит песня и летопись, которой богатством хвалился Святослав Киевский перед немцами и которое изумило восточного Батыя.

За Киевом шел Владимир – вторая столица Великого княжения, переходная к Москве. Он был достойно представлен мужественною выразительностью типа чисто русского на лице мужчины и очаровательной красотой боярыни княгини. Бархатная малиновая ферязь с золотыми петлицами на золотом зипуне, из-под которого виднелась красная рубаха, облекала величавый стан боярина. Золотой парчовый сарафан с малиновой бархатной душегрейкой, бриллиантовая повязка с прозрачной, отлетавшей своенравно фатой, так хорошо приходились к нежной красоте нашего доброго севера.

За Владимиром шествовала в порядке истории Москва – первопрестольная столица царства и царей русских. Боярыня княгиня, ее представлявшая, глубокой думой ясного лица своего изображала лучшие свойства Москвы: мысль, чувство и душу. Великолепная одежда боярина, его парчовая шуба с соболями, его зипун с бриллиантовыми застежками и кушаком, его шапка вся в драгоценных камнях, жезл в руке, задумчивая и важная физиономия, седовласая окладистая борода, степенная поступь и историческое имя, напоминавшее нам Москву двенадцатого года, – все, все соединялось здесь, чтобы достойно представить нашу древнюю столицу.

За ней следовал Петербург. Живой, веселый, резвый, блестящий город Невы выпал на долю той, которая сама, во всем блеске своей юности, только что прилетела оттуда в нежные объятья нетерпеливых родителей. Все на ней было пышно, свежо, блистательно, но не все на гостье Москвы принимало уже русский характер. Это был какой-то переход от русской одежды к западной, это было какое-то недаром придуманное сближение. Одежда боярина не уступала великолепием одежде московской. По золоту парчи на шубе рассеяны были шелковые розы, как будто в знак тех роз, которыми усеяна роскошная жизнь нашей северной Пальмиры. Лицом боярин был молод, как столица, которую он представлял. Отсутствие бороды имело также значение. Имя напоминало славный род в женском колене того, кем основана наша юная столица. Но отчего же Петербург явился у нас в древнерусской одежде? Отчего не в немецком кафтане начала XVIII века? Оттого, что мы в Москве любим знать и видеть его как русский город; оттого, что он нам приходится по сердцу, по мере того, как сам русеет и сближается с жизнью России; оттого, что хотя мы и называем его иностранным именем, а признаем Петровым городом.

За столицами шли города. Порядок их назначался Историей. Впереди те два города, где общинное древнеславянское устройство оставалось долго, без того соединяющего начала, которым только могли возникнуть княжения, как члены великого царства, а потом и самое царство, два города, очевидные доказательства того, что предки наши еще в 862 году разумнее сознали положительные законы государственного устройства, чем сознали это просвещенные народы Запада в 1848 году. Тут было место Новгороду, не мог шему сделаться столицей, и за ним Пскову, его меньшому брату. Затем шли древние наши города, бывшие княжениями, по мере их возникновения в нашей истории, за ними царства, за ними города младшие, за ними области по мере их присоединения и восстания государства. Не все города, не все области, не все племена прислали своих представителей; но кто же исчислит их и исчерпает в бесконечном Русском царстве?

В городах одежда боярская мешалась с одеждой других сословий, между которыми, благодаря Богу, царям и душе нашего города нет и не бывало никогда такого враждебного разделения, какое губило и губит Запад.

На новгорожанке была блистательная корона дев и жен белозерских, снятая с образца чрезвычайно верно, и бархатная шубейка какой-нибудь знатной посадницы. Новгорожанин походил на новгородского гостя. Псков был представлен щеголем посадским человеком: черный бархатный кафтан его, подпоясанный цветным кушаком, и шляпа, перевитая лентами, так показывали. Легкий белый суконный зипун нараспашку, шитый золотом, красная рубашка, золотой поясок, свободно повисший, белая легкая шапка мурмолка с золотыми петличками на русых кудрях, оттенявших румяное живое лицо: все это было очень красиво и живописно на смолянине. Рязанское княжение изображалось князем-бояриным в богатой бархатной однорядке.

Сановитый тверитянин в ярко-пунцовом становом кафтане; такой же костромич в глазетовом; архангелогородец в зипуне, чрезвычайно верном рисунку в сочинении Висковатого; казанец в чалме и восточной одежде; воронежский дворянин в кафтане, будто вылитом из золота; царский сокольничий, по рисунку Солнцева; тамбовский дворянин с чертами русского севера; пензенский жилец, и другие были разнообразно красивы.

Мужской пол, согласно народному обычаю, в противность западному, шел по правую сторону и подавал свою руку прекрасному полу.

Но где же найти перо, чтобы описать женский наряд, который так разнообразно блистал и красовался в цветущей половине женской, занимавшей левую сторону? Смотря на эти сарафаны, душегрейки, телогрейки, шубейки, паневы, фаты, смотря на эти кокошники, снизки, повязки, кички, венцы, блиставшие жемчугом и каменьями, невольно говорилось в душе: “Мила красота русская во всех нарядах, как душенька, но еще милее в своем народном”. Все было прекрасно, но иное отличалось мастерским исполнением. Так, например, сарафан и кокошник Калужской губернии были просто художественным произведением, приносившим честь вкусу той, которая занялась так старательно своим нарядом и соблюла всю верность местности. Узоры на рисунке кокошника как будто проводила рука живописца.

То же следует сказать и о двух нарядах, Рязанском и Тамбовском, которые были обдуманы с удивительной точностью, с художественным вкусом и с особенной любовью ко всем прихотям нашей народной одежды. Исполнить это можно было, потому что в художественном училище есть образцы, с которых наряд точно скопирован. Он богат, пышен, роскошен, но тот же по форме и малейшим подробностям. Такой наряд ведь целая поэма или по крайней мере картина, которую надобно тщательно отделать. Нельзя не припомнить также особой формы остроконечного кокошника галицких жен, который блистал на костромянке. Но какая же память возьмется назвать все прекрасное и замечательное. Что было тут? Неописано пленителен был Воронеж, очарователен Архангельск, цветущ Саратов, милы Симбирск и Тула, и все прекрасны, потому что во всех и цвела, и сияла, и дышала наша чудная Россия. Сарафан служил общей одеждой для всех тех, которые не могли достать образца более местного. Гербы на плечах в виде украшения означали губернию. Жаль, очень жаль, что нет у нас при училище живописи полного собрания местных одежд народных. Члены общества имели благое намерение это устроить, но оно пока еще не исполнилось.

За малороссийскими губерниями следовали остзейские. Ливонский рыцарь, весь закованный в железо, с пунцовым шарфом через плечо, со щитом, изображавшим гербы трех губерний, в шлеме, с которого развевались белые страусовые перья, сам статный, высокий и красивый мужчина, не русского плотного, но воздушного германского стана, изображал историческое происхождение высшего сословия, покорно и разумно признававшего власть России. За ним следовала чета эстонцев. Особенно мила и видом и игривым нарядом была живая эстонка. Волшебно-прекрасна, воздушна, своенравна Польша в своей легкой славянской, по убору головы мужеподобной одежде. Ловкий и красивый поляк был ее кавалером. Белоруссия, Крым шли по порядку. Последний изображен греческим костюмом, указывая на древнейшее, более образованное население этой греческой колонии. Грузия счастливо представлена прекрасной четой в великолепных грузинских одеждах. Князь имеретинский списан с настоящего рисунка. Мингрелию олицетворял красавец горного Востока. Чета черкесская шла за ними. Середи этих воинских вооруженных племен Азии бросалась в глаза мирная, добрая чета северных финнов, в их живописной и красивой одежде. Великолепна была Шемаха в богатом наряде Персии. Как шла борода к персиянину и какие драгоценные оплечья огибали бархат восточного кафтана.

Счастлив народ, у которого мирны веселья и возможны праздники светлые. Кого нам благодарить за это? Во-первых, Провидение, во-вторых, Того, который правит Россией, который стоит недреманным стражем у бурных движений Европы и, одною рукой поводя воинственные силы Отечества, грозит взволнованному морю Европы, чтобы не коснулось наших пределов, а другою охраняет нашу необъятную, нашу бесконечную Россию».

Список лиц, участвовавших в Русском шествии

Порядок, в каком следовали лица, представлявшие столицы, города, области и народы русской истории.

Двое рынд – А. А. Киреев и А. С. Киреевский

Витязь варяго-русский (Добрыня) – H. М. Дашков

Двое княжеских отроков – князь П. О. Грузинский и H. С. Киселев

Киев – С. Н. Козакова и М. А. Писарев

Владимир – княгиня Н. В. Оболенская и М. А. Волков

Москва – княгиня С. В. Мещерская и граф А. Ф. Ростопчин

Санкт-Петербург – графиня Л. А. Нессельрод и С. К. Нарышкин

Новгород – А. И. Пашков и В. К. Решетов

Псков – Е. Д. Хрущов и М. А. Квицинский

Смоленск – М. А. Лачинова и Н. А. Мамонов

Ярославль – Е. Ф. Денисьева и И. М. Мацнев

Рязань – баронесса М. Ф. Розен и князь М. Б. Черкасский

Курск – Е. Н. Хитрово и К. Н. Хитрово

Тверь – В. Н. Беринг и H. Н. Гордеев

Кострома – М. Д. Черевина и А. Ф. Ладыженский

Нижний Новгород – княжна Е. С. Горчакова и П. А. Коробьин

Архангельск – П. Н. Рахманова и Ф. П. Корнилов

Казанское царство – княжна Л. Н. Гагарина и Н. И. Тарасенко-Отрешков

Астраханское царство – княгиня А. Н. Гагарина и П. С. Киселев

Тула – Н. К. Сафонов и князь С. П. Вадбольский

Калуга – М. А. Новосильцова и князь Е. О. Грузинский

Орел – Е. С. Стрекалова и Н. Ф. Крузе

Воронеж – С. В. Толстая и С. С. Смирнов

Симбирск – С. П. Бестужева и О. Д. Шеппинг

Саратов – княжна Е. Н. Голицына и В. Г. Высотский (Сокольничий)

Пенза – А. П. Демидова и И. А. Веловзор

Тамбов – княгиня А. Д. Оболенская и В. Б. Казаков

Новочеркасск – княжна В. И. Грузинская и князь В. Н. Гагарин

Полтава – княжна П. Д. Хилкова и С. И. Деспот-Зенович

Харьков – Л. А. Хрущова и Д. Н. Батюшков

Остзейские губернии (Ливонский рыцарь) – Л. И. Тарасенко-Отрешков

Эсты – Е. Г. Гежелинская и H. С. Кологривов

Витебск (Белоруссия) – княжна В. Д. Хилкова и И. А. Мамонов

Крым – Ю. Д. Давыдов и В. Д. Шлыков

Польша – княгиня Н. Б. Шаховская и князь С. А. Оболенский

Грузия – А. А. Калачева и В. В. Калачев

Имеретия – Е. П. Безобразова и С. Н. Мыкыртычьянц

Мингрелия – М. М. Миансариан

Карабах и Ширван – княгиня О. Н. Четвертинская и С. П. Сушков

Финляндия – княжна О. С. Горчакова и А. В. Панин

Шемаха – княжна Е. Н. Трубецкая и Н. Ф. Самарин

Дербент – А. С. Цурикова и Ф. В. Алябьев

Ермак, покоритель царства Сибирского – А. Е. Мерлин

За ним шествовали дикие племена Сибири