Текст книги "Война и мода. От Петра I до Путина"

В ту эпоху некоторые романтики сладко мечтали о том, что вот как бы это было неизъяснимо красиво, чтобы дамы, целые полки дам, в мундирах, верхом на конях, сражались бы с демоническими супостатами. Им грезились дикие аппетитные амазонки из древней античности, и почти никто тогда не упоминал об амазонках Екатерины Великой, которых уже успели основательно позабыть. Романтическими грезами все тогда и ограничилось.

В XIX столетии, таком рафинированном, высокоморальном и добропорядочном, таком скучно буржуазном, в России не было ни одного случая массового переодевания дам в военную форму. Однако существовали, как, впрочем, и всегда, исключения – дамы смелые и эмансипированные, которые, презрев мораль и строгие светские правила, рядились офицерами и солдатами, убегали из родительских домов и отправлялись на театр военных действий. Некоторые вполне заслуженно получали награды. Они почти не влияли на общественные нормы и вкусы, не определяли развитие светской моды, но стали важным звеном между фарсовыми екатерининскими амазонками и женскими батальонами XX века.

Во время Отечественной войны 1812 года простые крестьянки становились вожаками партизанских групп, защищали села и даже сами нападали на французов – словом, работали как настоящие атаманы. Одна из самых ярких – Василиса Кожина[455]455
  Кожина, Василиса (1780–1840) – русская крестьянка, участница Отечественной войны 1812 года.


[Закрыть], скуластая, крепко сбитая баба, жена сельского старосты. Наверное, она бы никогда не взялась за оружие, если бы не обстоятельства. Когда французы были под Смоленском, Кожина вместе с мужиками конвоировала пленных, а однажды сама повела захваченных врагов в город. При этом, как сообщают современники, один из французских офицеров отказался ей подчиняться, говоря о том, что он, военный, не привык слушать команды женщины. Василиса, недолго думая, богатырски размахнулась и ударила офицера наточенной косой по голове. Окровавленный труп возымел действие на других, и пленные притихли. Крестьяне Василису объявили «командиршей». Впрочем, существовал ли на самом деле ее лихой партизанский отряд, устраивавший, как сообщалось, рейды, сказать сложно. Скорее всего, это пропагандистская выдумка. Подвиги других крестьянок, Анфисы и кружевницы Прасковьи, также преувеличены.

Во время Отечественной войны были случаи и травестии. Александра Тихомирова, дочь отставного майора, после гибели своего брата-офицера взяла его документы, нарядилась в военную форму и записалась в Белозерский мушкетерский полк. Легенда гласит, что служила она целых пятнадцать лет, стала обер-офицером, участвовала в войне четвертой коалиции и геройски погибла в сражении при Эйлау. Лишь во время похорон полк узнал, что их доблестный офицер женского пола.

Но, безусловно, самой яркой «амазонкой» в мундире была Надежда Дурова. Ее биография изучена сравнительно хорошо, сохранились не только «Записки», но и, что особенно ценно, архивные документы.

Превращение Надежды Черновой (урожденной Дуровой) в казачьего офицера Александра Соколова произошло в 1806 году с подачи майора Степана Федоровича Балабина, командира Донского казачьего полка. Он оказал ей покровительство, и вместе с его частью «амазонка» перешла в станицу Раздорскую, несколько месяцев жила в доме Балабина, привыкая к новому амплуа и платью. Свое преображение Дурова описывала так: «Через полчаса, когда печаль моя несколько утихла, я встала, чтоб скинуть свое женское платье; подошла к зеркалу, обрезала свои локоны, положила их в стол, сняла черный атласный капот и начала одеваться в казачий униформ. Стянув стан свой черным шелковым кушаком и надев высокую шапку с пунцовым верхом, с четверть часа я рассматривала преобразившийся вид свой; остриженные волосы дали мне совсем другую физиономию; я была уверена, что никому и в голову не придет подозревать пол мой… Теперь я казак! – восклицала Дурова. – В мундире с саблей; тяжела пика утомляет мою руку»[456]456
  Дурова Н. А. Записки кавалерист-девицы. – М., 1962. – С. 48–49.


[Закрыть].

Однако не все было так просто. Скрыть выдававшиеся женские прелести оказалось сложнее, чем думала амазонка: «Я очень видела, что казачий мундир худо скрывает разительное отличие мое от природных казаков; у них какая-то своя физиономия у всех, и потому вид мой, приемы и самый способ изъясняться были предметом их любопытства и толкования; к тому же, видя себя беспрестанно замечаемою, я стала часто приходить в замешательство, краснеть, избегать разговоров и уходить в поле на целый день, даже и в дурную погоду»[457]457
  Там же. С. 57.


[Закрыть]. Это был первый случай «узнавания» окружающими ее истинного пола. В 1807 году приметливая витебская трактирщица разглядела в Дуровой женщину: «Добрая, шутливая женщина, зовет меня улан-панна и говорит, что если я позволю себя зашнуровать (то есть надеть корсет. – О.Х.); то она держит пари весь свой трактир с доходом против злотого, что во всем Витебске нет ни одной девицы такой тонкой и прекрасной талии, как моя»[458]458
  Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. – СПб., 1836. – С. 153.


[Закрыть].

Надежда Андреевна Дурова

Литография

Позже, в 1813 году, вся русская армия уже полнилась слухами: «Замечаю я, – пишет Дурова, – что носится какой-то глухой, невнятный слух о моем существовании в армии. Все говорят об этом, но никто, никто ничего не знает; все считают возможным, но никто не верит; мне не один раз уже рассказывали собственную мою историю со всеми возможными искажениями: один описывал меня красавицею, другой уродом, третий старухою, четвертый давал мне гигантский рост и зверскую наружность и так далее… Судя по этим описаниям, я могла б быть уверенною, что никогда ничьи подозрения не остановятся на мне, если б одно обстоятельство не угрожало обратить наконец на меня замечания моих товарищей: мне должно носить усы, а их нет и, разумеется, не будет»[459]459
  Дурова Н. А. «Кавалерист-девица». 1813 год: http://www.museum.ru/1812/ library/durova/ duroval4.html


[Закрыть].

Но Дурова продолжала оставаться в строю, несмотря ни на что. Под именем Александра Соколова она присоединилась к Конному Польскому уланскому полку и получила новую форму. «Мне дали мундир, саблю, пику так тяжелую, что мне кажется она бревном, – вспоминала Надежда Андреевна, – дали шерстяные эполеты, каску с султаном, белую перевязь с подсумком, наполненным патронами; все это очень чисто, очень красиво и очень тяжело! Надеюсь однако ж привыкнуть; но вот к чему нельзя уже никогда привыкнуть – так это к тиранским казенным сапогам! они, как железные! До сего времени я носила обувь мягкую и ловко сшитую; нога моя была свободна и легка, а теперь! ах боже! я точно прикована к земле тяжестью моих сапог и огромных бренчащих шпор! Охотно бы заказала сшить себе одну пару жиду-сапожнику, но у меня так мало денег; надобно терпеть, чего нельзя переменить»[460]460
  Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. – СПб., 1836. – С. 82.


[Закрыть]. Все в этом описании верно, кроме одного – коннопольские уланы носили шапки с квадратным верхом, а не каски.

Дурова-Соколов приняла участие в славных баталиях, в том числе при Фридланде, но ее «секрет», благодаря неосторожному письму отцу, был вскоре раскрыт, по войскам поползли слухи о девице-улане, которые дошли до ушей самого императора Александра I. Монарх, отнесшийся к предприятию Дуровой с похвальным сочувствием, долго не думая, перевел ее в Мариупольский гусарский полк, о чем официально было объявлено 6 января 1808 года. Так Дурова стала гусаром – корнетом Александром Александровым (фамилию придумал ей император).

Новая часть – новая форма: «На четвертый день выезда моего из Петербурга приехала я в Вильну, где и располагаюсь обмундироваться. Толпа жидов явилась ко мне с предложениями всякого рода услуг. В полчаса у меня было все: квартира, услуга, портные; множество сукон, золотых шнурков, бахромы, сафьянов, треугольных шляп, киверов, султанов, кистей, шпор! Одним словом, из комнаты моей сделали лавку с товарами, и мне оставалось только выбирать… Я, как и все, заплатила дань, сбираемую этими плутами с молодости и неопытности: мундир мой был сшит прекрасно! все мое гусарское одеяние блистало вкусом и богатством»[461]461
  Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. – СПб., 1836. – С. 175–176.


[Закрыть].

Алла Бегунова, известный исследователь русской кавалерии, биограф Дуровой, сделала в своей книге важное уточнение: «Дурова пишет, что ее мундир “был сшит прекрасно”. Значит, мастера в Вильно были профессионалами в своем деле. Остается только догадываться о том, к каким ухищрениям тут пришлось прибегать Надежде Андреевне и сколько денег она заплатила портным не только за шитье, но и за молчание, за сохранение тайны их необычного заказчика»[462]462
  Бегунова А. И. Надежда Дурова. – М., 2011. – С. 194.


[Закрыть].

Но и в этом полку Дурова не прослужила долго. Как предполагает Алла Бегунова, причиной ее неожиданного ухода стало все то же «узнавание» и связанные с ним слухи, которые поползли по военной части и по городу. Когда амазонка спрашивала полковых дам, почему они уверены в том, что она женщина, те отвечали с провинциальной прямотой: «Тонкий стан, маленькие ноги и румянец, какой каждая из нас охотно желала бы иметь; поэтому мы и называем вас “гусаром-девицею”, и – с позволения вашего – несколько и подозреваем, не по справедливости ли даем вам это название!»[463]463
  Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. – СПб., 1836. – С. 213.


[Закрыть]

Она рассталась с мариупольскими гусарами не без сожаления и через два года, в 1811-м, перевелась в Литовский уланский полк. Дурова не забыла вновь описать форму, посетовав на скудность уланского мундира против гусарского: «С прискорбием рассталась я с моими достойными товарищами! С сожалением скинула блестящий мундир свой и печально надела синий колет с малиновыми отворотами! “Жаль, Александров, – говорит мне старший Пятницкий, – жаль, что ты так невыгодно преобразился; гусарский мундир сотворен для тебя, в нем я любовался тобою; но эта куртка: что тебе вздумалось перейти?!..”… Сказав печальное “прости” храбрым сослуживцам, золотому мундиру и вороному коню, села я на перекладную телегу и понеслась во весь скок по дороге к Пинску»[464]464
  Дурова Н. А. Кавалерист-девица. Происшествие в России. Ч. 1. – СПб., 1836. – С. 278–279.


[Закрыть].

Вместе с литовскими уланами амазонка приняла участие в Отечественной войне, была под Смоленском и Бородиным, получила ранение и после лечения в Сарапуле вернулась в армию, но теперь уже на должность ординарца Михаила Илларионовича Кутузова. Он великодушно ей покровительствовал, догадываясь об ее истинном поле.

Летом 1813 году Дурова вновь в седле. После отпуска, проведенного в Сарапуле, ее назначили командиром эскадрона кавалерийского резерва, но и на этой должности она долго не оставалась – ей хотелось обратно в полк. Осенью амазонка присоединилась к литовским уланам и приняла участие в Заграничном походе. В 1816 году Дурова-Александров вышла в отставку.

В мирное время дама не изменяла раз и навсегда выбранному стилю. Сражения и мундиры остались в прошлом. Теперь она носила мужские цивильные вещи – жилеты, сюртуки, панталоны и шаровары. Такой ее запомнили многие. Татьяна Пассек: «Временами посещала нас девица кавалерист Дурова. Она была уже в пожилых летах, роста среднего, худощавая, с женским добродушным кругловатым лицом, одевалась в сюртук с солдатским “Георгием” в петлице»[465]465
  Цит по: Бегунова А. И. Надежда Дурова. – М., 2011. – С. 95.


[Закрыть]. Авдотья Панаева[466]466
  Брянская, Авдотья (Евдокия) Яковлевна, в первом браке – Панаева, во втором – Головачева (1820–1893) – русская писательница, мемуаристка, с 1846 года около двадцати лет была гражданской женой Н. А. Некрасова.


[Закрыть]: «Костюм ее был оригинальный: на ее плоской фигуре надет был черный суконный казакин со стоячим воротником… Волосы были коротко острижены и причесаны, как у мужчин. Манеры у нее были мужские; она села на диван, положив одну ногу на другую, уперла руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала»[467]467
  Бегунова А. И. Надежда Дурова. – М., 2011. – С. 95–96.


[Закрыть]. Николай Кутше: «Одета она была всегда в мужской костюм: длинный черный сюртук, узкие брюки, на голове у нее была высокая черная шляпа, а в руках трость, на которую она опиралась. Она старалась ходить прямо, насколько позволяли ей лета и силы, держалась она, как мужчина, и не любила, когда к ней обращались в речи, как к женщине»[468]468
  Там же. С. 348.


[Закрыть]. Такой она запечатлена на фотографии визитного формата, ставшей ее последним прижизненным портретом.

В тридцатые-сороковые годы Дурова, конечно, была не единственной дамой, предпочитавшей сюртуки и брюки неловким дамским платьям. Самое банальное сравнение, которое неизменно напрашивается, – эмансипированная гордячка Жорж Санд, гениальная травести, превратившая свои эпатажные брючные костюмы в политические лозунги. Можно также вспомнить и других современниц русской амазонки – американку Амелию Блумер, придумавшую носить платье с полувосточными шароварами; французского живописца Розу Бонёр, носившую иногда мужские панталоны; военного хирурга Мери Уолкер, едва отличимую от мужчины.

Но и в России были свои «бой-бабы». Филипп Вигель, к примеру, упоминает некую помещицу Екатерину Алеексеевну Б., которая не только отличалась мужской дебелостью и богатырским телосложением, но и вела себя совсем не по-женски – играла в бильярд и щегольски материлась. Татьяна Пассек приводит аналогичный случай: «Я знала одну очень милую, умную девушку, которая думала уравнять права свои с правами мужчины, усвоивши их костюм и манеры. Утрами она надевала мужской халат, пила из стакана чай, курила трубку на длиннейшем чубуке. Обувалась в мужские сапоги, волосы стригла, покрой платья ее намекал на одежду мужчины. Приемы ее, разговор, голос – все было подражание молодым людям. Вечерами она ходила по улицам в военной шинели и на вопрос будочников: “Кто идет?”, отвечала: “Солдат”. Собравшись вечером в гости к родным или близким знакомым, она надевала мужское платье, на голову фуражку, садилась верхом на дрожки и отправлялась»[469]469
  Пассек Т. П. Из дальних лет. T. 1: http://az.lib.ru/p/passek_t_p/text_1873_iz_ dalnih_stranstviy_tom-l.shtml


[Закрыть]. Уместно также вспомнить разухабистую Ласкарину Бабулину, героиню греческой войны на независимость, которой Александр I якобы присвоил чин адмирала за ее военные заслуги.

Во второй половине XIX столетия среди участников крупных военных кампаний также были русские амазонки-доброволицы. В Крымской войне отличились сестры милосердия Кауфманской общины и своей самоотверженной работой доказали, что женщина даже в очень тяжелых военных условиях способна выполнять сложную и опасную работу – вытаскивать из боя раненых, оказывать им помощь, ассистировать на операциях. Не менее ярко проявили себя сестры милосердия в русско-турецкую, русско-японскую и Первую мировую войны.

Известны несколько дам, принявших участие в русско-японской войне под мужскими именами и в военной форме. В отряде генерала Рененкампфа под именем Михаила Николаевича Смолко служила военная переводчица Елена Михайловна Постоногова. В совершенстве владея китайским, японским, корейским и несколькими европейскими языками, она переводила пленных и захваченные документы, но также участвовала и в разведках, сражениях, была награждена медалью «За храбрость» на георгиевской ленте. Постоногова носила военную одежду, но без знаков различия.

В форме тогда форсили не только амазонки, но и ничем не примечательные барышни, служившие телеграфистами. В январе 1866 года они получили официальное, дарованное Высочайше, право носить форменный костюм[470]470
  Подробнее об этом: Сологуб К. Н. Форменное пальто женщин-телеграфистов Российской империи: http: // www.vedomstva-uniforma.ru / mundirô / telegraph / index.html


[Закрыть]. Он состоял из двубортного пальто из черного драдедама с желтыми пуговицами, желтой выпушкой и черными бархатными петлицами на воротнике, юбки из такого же материала и черной шляпы. Судя по приложенному к постановлению рисунку, дамам позволили оставаться модными даже в форменном платье – узкая талия намекает на корсет, расширяющееся книзу пальто и воронкообразная юбка говорят о том, что телеграфистки носят кринолины, без которых в тот период не обходилась ни одна дама, даже служащая.

Была в форме и другая женственная деталь – на левой стороне пальто дамы носили черный бархатный бант с желтой выпушкой и телеграфным знаком. Эта форма почти не изменилась и после слияния Почтового и Телеграфного департаментов в Главное управление почт и телеграфов МВД. Силуэт редактировало время: в 1880-е годы под влиянием светской женской моды пальто стало заметно уже, и телеграфистки, судя по сохранившимся редким снимкам, носили под форменными юбками турнюры.

Унтер-офицер Мария Бочкарева, организатор женского батальона смерти, Петроград, 1917

ЦГАКФФД СПб

Даже самые жесткие корсеты отнюдь не всегда помогали скрыть недостатки дамской фигуры, облаченной в форму. Лейтенант Николай Саблин[471]471
  Саблин, Николай Васильевич (1880–1962) – капитан 2-го ранга Гвардейского экипажа, общественный деятель, публицист, автор книги «Десять лет на императорской яхте “Штандарт”».


[Закрыть], служивший в 1900-е годы на императорской яхте «Штандарт», вспоминал забавный случай: «В одном из залов государю (Николаю II. – О.Х.) был представлен для осмотра длинный стол… Все обратили внимание на одну почтово-телеграфную чиновницу, затянутую в мундир с желтыми выпушками, потому что у этой особы, весьма полной, формы были совершенно необычные и выходящие из ряда вон. Флаг-капитан закатился со смеху и налетел на Дрентельна и на меня: “Вот то бюст, да, господа мои, это наши, ярославские!” Государь тоже заметил эту чиновницу и, видя общие усмешки, сам еле сдерживался, чтобы не рассмеяться»[472]472
  Саблин Н. В. Воспоминания: Десять лет на императорской яхте «Штандарт». – Морские записки. Т. 10, № 1–2, 1952. – С. 67.


[Закрыть].

Тот же Николай Саблин упоминает и других дам, присутствовавших во время посещения Николая II. Удивительно то, что почти все они были в форме: «По другую сторону стола стояли какие-то господа и дамы, все в форме разных ведомств, вероятно, это были чиновники местных администраций, причем особенно смешно было видеть женщин в формах, с высокими стоячими воротниками, с золотыми пуговицами, и в юбках»[473]473
  Там же.


[Закрыть].

Не удалось найти пока ни одного официального распоряжения, разрешавшего дамам носить форменные костюмы, в частности упомянутые Саблиным мундиры с высокими воротниками. Однако их часто можно встретить на фотографиях того времени, и отнюдь не все из них нарядились в фотоателье для памятного снимка. На некоторых щегольские, по фигуре сшитые тужурки, а также форменные пальто с петлицами. Свидетельство Саблина и эти фотографии подтверждают, что, во-первых, дамы-служащие, в особенности с конца XIX века, беспрепятственно носили форму, даже если она не была официально регламентирована. Во-вторых, русские дамы форму обожали и любили в ней фотографироваться, выискав в богатом гардеробе при фотоателье костюм по размеру и по вкусу.

Все эти любительницы-униформистки, чиновницы-эмансипе, отчаянные амазонки и доброволицы подготовили появление женских военных формирований, любопытнейшего феномена XX века.

Глава 3
Андрогины Великой войны

28 июня 1914 года началась новая эпоха, и символично, что началась она с убийства – сербский гимназист застрелил эрцгерцога Франца Фердинанда. За ним последовали угрозы, ультиматумы и, наконец, объявление войны. Ее назвали Великой не только потому, что все бились против всех и в кровавой свалке участвовало невиданное количество техники. Войну назвали Великой, потому что она разнесла в клочья старый вальсирующий имперский мир с его наивными «принсипами» и правилами приличия. С нее началась великая смена эпох.

Грубые солдаты и поджарые тыловые амазонки уже не верили в Бога и откровенно смеялись в лицо аскетичным прелатам, мямлящим о заповедях. Традиционные семейные ценности обесценились. Фронтовики тискали потасканных девок в ближайших от линии фронта деревеньках, а некоторые при удобном случае мародерствовали. Они ловили случай, пока случай не поймает их в газовые удавки и лески пулеметных очередей.

Доброволицы женского батальона смерти. В центре – Мария Скрыдлова, адъютант Марии Бочкаревой, Петроград, 1917

ЦГАКФФДСПб

Война уничтожила девушек Гибсона[474]474
  Гибсон, Чарльз Дана (1867–1944) – американский художник и иллюстратор, вошедший в историю как создатель феномена «девушек Гибсона», представляющих собой идеал красоты на рубеже XIX–XX веков.


[Закрыть], тех самых, которые делали элегантным господам длинный глаз, надували губки, без устали вертелись перед зеркалами, жонглировали азбучными знаниями и сердцами поклонников. Война слепила големов – сиповатых грубоватых простоватых баб, не боявшихся трудной мужской работы, пули и штыка. Корсеты пришлись им не впору. «Ондюласьон» и драматичный макияж немых кинокрасавиц им категорически не шел. Крепкозамешанные на глине, крови и саже, они превосходно смотрелись в удобных английских костюмах, блузах и бриджах, в коротковатых юбках на военных кринолинах, но больше всего им шла форма – френчи, шинели, бекеши, папахи. Пожертвовав шелковыми волосами и бантами, обритые «под три нуля», в полном обмундировании и снаряжении, некоторые из них отправились на фронт не женщинами, но рядовыми пехотных полков с документами на имя «Ивана», «Захара», «Кузьмы».

Русская доброволица, переодетая солдатом, захваченная германцами во время Барановичской операции в июле 1916 года

Коллекция О. А. Хорошиловой

Великий парадокс Великой войны – надев строгую армейскую форму, женщина получила свободу. Напрасно историки твердят о том, что в России в 1917-м произошли две революции. Были Февральская и Октябрьская, но была и третья – гендерная. Летом 1917 года ее совершили освобожденные от светских и моральных оков, переодетые в форму бабы. Они организовали батальоны смерти, ударные части и морскую команду, доказав, что военное дело и образование им вполне по плечу, что на фронте они могут ориентироваться не хуже разведчиков и атаковать не хуже бывалых солдат.

Пока тонконосые суфражистки гундели об абстрактных правах, русские бабы первыми в мире получили официальное право носить мужские форменные брюки, опередив этим голливудских див 1930-х и американских феминисток 1960-х годов[475]475
  К сожалению, в известной монографии Кристин Бар «Политическая история брюк» нет и упоминания о Морской женской команде и о том, что именно русские женщины летом 1917 года впервые надели мужские брюки, получив на это официальное разрешение властей.


[Закрыть].

«Сильный пол»

До весны 1917 года в русской армии служили и дрались с врагом женщины-солдаты. Некоторые вполне заслуженно получали награды, их снимки публиковали на первых полосах столичных газет. Однако все это были единичные случаи. Официальное формирование женских военных частей началось лишь в мае-июне 1917 года. Тогда армия уже бродила. Солдаты отказывались воевать. И эти полчища хмельных тунеядцев следовало вновь превратить в полки, поставить под ружье и направить в бой летом 1917 года.

В мае стали наспех формировать ударные части из «готовых на смерть» нижних чинов и офицеров, чтобы они «воодушевили остальных». Обратили внимание и на «плачущий элемент» – так надменно, по-фронтовому, офицеры именовали женщин. «Плачущий элемент» периодически слал в Ставку и армейские штабы требования разрешить формирование женских добровольческих частей.

Сначала генералы только посмеивались: «Бабские полки, да где это видано». Но в мае семнадцатого было уже не до смеха, и дамы тоже не шутили. Поддержанные столичными женскими организациями, приободренные петроградскими политиками, они пошли в бой за право сформировать женские ударные части. Дрались зло со штабной бюрократией и откровенным скепсисом командования. Им в помощь были солдатская апатия, братание и тыловая лень, против которой скептики-генералы не могли отыскать смертельного оружия, и «бабы» этот бой выиграли.

Первым был создан женский батальон смерти Марии Бочкаревой, укомплектованный 250 военными андрогинами. Его формирование поддержал генерал Алексей Алексеевич Брусилов, главнокомандующий Юго-Западным фронтом. Мария Бочкарева встретилась с ним в Могилеве 14 мая 1917 года, получила поддержку и, окрыленная, помчалась в Петроград на встречу с военным министром Александром Керенским. 21 мая, согласно ее воспоминаниям, она выступила на вечере в Мариинском театре с призывом вступать в ряды организуемого ею женского батальона[476]476
  Botchkareva М. Yashka. Му Life as peasant, exile and soldier. – Lnd: Constable and Company limites, 1919. – P. 157.


[Закрыть]. 28 мая в рапорте на имя Керенского Бочкарева сообщила о том, что в ее команду записалось уже пятьсот доброволиц. Она просила выделить помещение, обеспечить надлежащим обмундированием, вооружением, провиантом, прислать инструкторов для обучения барышень военному делу, чтобы в назначенный час они отправились на линию фронта и приняли участие в боях. Уже 31 мая Керенский сообщил, что процессом организации, оснащения и обучения будет заниматься главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант Петр Половцов, а также мобилизационный отдел Главного управления Генерального штаба[477]477
  РГВИА, ф. 366, on. 1, д. 90, л. 5.


[Закрыть].

Формировавшуюся команду разместили в здании Ивановского девичьего училища на улице Торговой в доме № 14 (ныне – улица Союза Печатников, № 14). Место в целом подходило для нужд батальона, так как помимо понятных чисто казарменных удобств (коек, спален, умывален, столовой, залы, часовни) здесь находился просторный двор, который быстро переоборудовали в плац для строевых занятий.

Сначала провели медосмотр доброволиц и практически всех признали «годными по всем статьям». Отправили восвояси только беременных. Брали и восемнадцатилетних барышень, и дам тридцати-сорока лет. В команду записались одна пятнадцатилетняя варшавянка и одна женщина-врач сорока пяти лет. Не менее демократическим был национальный состав – русские, польки, эстонки, латышки, литовки, грузинки, а также одна англичанка и одна японка. Некоторые из доброволиц ранее принимали участие в боях и носили на гимнастерках георгиевские медали и кресты.

Бочкарева достаточно быстро выбрала батальонного адъютанта из этой пестрой разноликой и разнообученной среды. Им стала Мария (Магдалена) Николаевна Скрыдлова, дочь уважаемого адмирала, получившая образование в училище ордена Святой Екатерины и работавшая во время войны сестрой милосердия в петроградском Морском госпитале. Об этом скромно свидетельствовал миниатюрный эмалевый крестик в обводе, который Скрыдлова крепила над левым клапаном нагрудного кармана гимнастерки.

Под три нуля

Первые несколько дней барышни чувствовали себя совершенно пьяными от счастья, будто все это было не с ними: рукоплещущая публика, журналисты, уважительно козыряющие канцелярские офицеры, новая солдатская, такая романтическая жизнь и обещания скорой отправки на фронт… Потом протрезвели.

В середине пыльного плаца, расставив ноги-тумбы, ежеминутно сплевывая и хмурясь, стояла госпожа начальница, Мария Леонтьевна Бочкарева, крепкая, короткая, толстомордая – картошка в мундире. Она методично, в упор, расстреливала притихших доброволиц стальными глазами. Затем была речь, Бочкарева орала, объясняла, зачем они здесь и что их ждет. Их ждал грубый солдатский быт, который товарищ начальница живо описала дюжиной крепких фронтовых ругательств. Их ждало учение, их ждала война и, возможно, смерть. Итог был такой: «Забудьте, что вы женщины. Вы теперя солдаты. Я из вашего слабого сильный пол сделаю», – и в воздухе затрясся красный крепкий кулак командирши. Этих последних слов и кулака-булыжника доброволицы испугались больше всего. Война, сражения и даже смерть были какими-то далекими, призрачными картинами, отражениями судьбы в ртутном зеркале гадалки. Но обещание начальницы превратить всех и сейчас же в «сильный пол», в «мужиков» показалось бывшим гимназисткам и кисейным барышням нешуточной угрозой. Ведь они не только будут носить военную форму, но самое ужасное – их обреют наголо, как солдат. Некоторые струсили и покинули батальон сразу же. Все прочие беспрекословно подчинились, отдались на волю командира, цирюльников и портных, чтобы стать «сильным полом», фронтовыми андрогинами.

Нину Крылову, одну из доброволиц, речь Бочкаревой не испугала, но она расставалась с косами, чуть не плача: «Среди нас было немало таких, кто по праву гордились своими великолепными косами и прическами. Было смертельно обидно с ними расставаться… Нужно сказать, что и мне что-то подкатило к горлу, когда впервые в жизни над ухом послышался противный скрежет больших ножниц и мои светлые локоны упали на пол – такие жалкие, такие теперь ненужные, словно лишние… Я, поглядев на свои лежавшие на полу локоны, впервые почувствовала, что с прошлым все кончено, что, действительно, в моей жизни бесповоротно началась какая-то новая эпоха»[478]478
  Солоневич Б. Женщина с винтовкой. Исторический роман. – Буэнос-Айрес, 1955. – С. 51–52.


[Закрыть].

Бочкарева договорилась с четырьмя парикмахерскими, находившимися неподалеку от казарм батальона. С пяти утра и до полудня там одну за другой стригли и брили доброволиц на глазах публики, облепившей окна цирюлен и раскрывшей рты от удивления. В этот день всех остригли под «три нуля», как говорили юнкера. От роскошных волос, которые многие бережно растили, оставили щетинку высотой в полмизинца. Сейчас трудно оценить этот личный подвиг: все привыкли к андрогинам и агрессивно коротким стрижкам. Но тогда, в 1917 году, девушки с такими «тремя нулями» выглядели по-революционному смело. Ведь они были родом из Прекрасной эпохи, ценившей красоту бюста, изысканный изгиб стана и шелковый блеск густых волос, которые ловкие куаферы взбивали в «японском» и «французском» вкусах. Поэтому понятно немое удивление обывателей – таких амазонок в России, да и в мире, еще не было.

Когда британская журналистка Бесси Битти поинтересовалась у одной дородной доброволицы, Нины, нравится ли ей такая стрижка, та весело шлепнула себя по бритой голове и ответила: «Как девушке – нет, но как солдату – да».

Теперь они чувствовали себя немного солдатами. Бочкарева сдержала свое обещание – на глазах командования и ротозеев-обывателей она превращала доброволиц в сильный пол. И помогали ей в этом не только цирюльники, но и портные.

Обмундирование батальона

Суровая начальница вытребовала две тысячи комплектов солдатского обмундирования. Всю эту кисло пахнущую кучу вытащили на свет божий из цейхгаузов, свезли на Торговую улицу и вывалили в одном из казарменных залов, предложив доброволицам подобрать себе одежду и обувь по размеру. Легко сказать. В этой куче почти не нашлось подходящих гимнастерок, шаровар, фуражек, сапог, ведь сшили их на молодцов-солдат, а не на малахольных гимназисток, но жаловаться не приходилось. У Бочкаревой на все имелся ответ – роскошный звучный многочастный матерный загиб. Барышни, стиснув зубы, ныряли в полотнища рубах, потуже затягивали широкие солдатские ремни и нахлобучивали широченные фуражки, которые подло соскальзывали на нос при любом резком движении.

«Господи, какими же неуклюжими казались нам штаны, гимнастерки, сапоги!.. – вспоминала Нина Крылова. – На дворе стоял чудесный питерский теплый майский день, а на нас стали напяливать грубое белье и суконное обмундирование. Это после легких ситцевых весенних платьев-то!»[479]479
  Солоневич Б. Женщина с винтовкой. Исторический роман. – Буэнос-Айрес, 1955. – С. 49.


[Закрыть]

Та же Нина Крылова вспоминала «комедию», разыгравшуюся с огромными тяжелыми солдатскими сапогами. Они все оказались  не впору, и пришлось мучительно долго обматывать ноги портянками, «чтобы ступня внезапно не повернулась носом к пятке».

С шароварами то же. Они многим пришлись в обтяжку, а некоторые, по словам Крыловой, так и не нашли пару подходящей ширины и получили разрешение временно носить бриджи «из дома».

Ранние фотографии батальона, сделанные в конце мая – первой половине июня, приоткрывают некоторые особенности обмундирования и внешнего вида доброволиц. Во-первых, большинство носило одношпеньковые ремни, такие длинные, что приходилось самостоятельно делать дырки и обматывать «язычок» вокруг талии, закладывая его за пояс. Получалось не слишком красиво. Некоторые барышни носили вместо солдатских шаровар цивильные шерстяные бриджи-кникербокеры, одного оттенка с гимнастерками или чуть темнее. В то время найти такие было просто: кникербокеры, элемент модной спортивной одежды, продавались всюду. Судя по снимкам, Бочкарева на первых порах не слишком боролась с неуставной одеждой и разрешала доброволицам носить вместо сапог женские боты на высокой шнуровке и даже с каблучками, а также темно-зеленые или темно-коричневые обмотки, какие носила сама. Некоторые, правда, обходились вовсе без них, предпочитая бриджи и «обыкновенные черные дамские чулки», что подметили даже репортеры New York Times.