Текст книги "Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки"

В тот субботний вечер в клубе было многолюдно. Я подсела за длинный стол к компании друзей и вытащила из сумки стопку фотографий, сделанных во время поездки по Бельгии и Люксембургу. Друзья рассматривали их, восторгались, делали мне и Андрею комплименты, шутили, смеялись. И вдруг, интуитивно повернув голову в сторону двери, я увидела входящего в кафе Кирилла. Сердце дрогнуло… Боже мой, что это с ним? Что за жалкий вид… Он, казалось, похудел в два раза. Лицо осунулось. Взгляд какой-то несчастный, затравленный… И рубашка на нем ужасная… совершенно мятая, как будто бы валялась где-то скомканная долгое время, зачем он ее надел?

Кирилл подсел к нам за столик, мельком взглянул на меня и начал разговаривать с нашим общим приятелем художником. Скоро до него дошла передаваемая по кругу стопка моих фотографий. Он взял ее в руки и с очень грустным видом начал перебирать снимки.

Сердце мое почти перестало биться от жалости. Нетрудно было себе представить, что он при этом чувствовал. Боже мой… эта его мятая рубашка… это его похудевшее лицо… Небритый… Раньше он никогда себе такого не позволял… Сколько же я его не видела?

Заиграла музыка. Кирилл вдруг встал и пригласил меня на танец. Я обняла его за плечи и мы закачались в медленном ритме музыки. Звучала песня Пугачевой, в тексте которой были слова, удивительно подходившие к ситуации. «Близкие люди, ближе не будет…»

– Это песня про нас, – вдруг сказал Кирилл.

– Да… – тихо ответила я и прижалась к нему ближе. Боже, какой родной запах… Действительно ближе никого и никогда не будет… Ведь столько лет мы были вместе, через такое здесь прошли… вместе выживали… разве можно это забыть? И вдруг я четко поняла, что никуда мне от него теперь не деться, как бы я ни хотела и как бы я ни старалась… Он «суженый мой ряженый, мне судьбой предсказанный», как уже звучало в другой песне, исполняемой Аллегровой. Она была очень популярна в то время среди русской тусовки.

В этот вечер я ушла домой одна, просто сбежала из клуба, как только подвернулся подходящий момент. Я была очень напугана столь неожиданно нахлынувшими на меня чувствами. Но когда на следующий день Кирилл появился у дверей моей квартиры, я ничуть не удивилась. И без слов пустила его в свой новый дом. Так и должно было быть. От судьбы, как говорится, не убежишь.

Встречи наши мы держали в тайне от всех. Встречались у меня, пока Олег был в школе. Даже подругам своим я про возобновившиеся отношения с Кириллом ничего не сообщила. О том, что будет дальше, я не задумывалась. Так у меня началась двойная жизнь, и совсем не могу сказать, что мне это нравилось. Наоборот, это страшно тяготило. Я все время ощущала чувство вины… перед Андреем, перед сыном, перед мамой – перед всеми. Но и сделать ничего с собой не могла, хотя интуитивно понимала, что все это в конце концов очень плохо для меня кончится. Врать я совсем не умела и чувствовала себя ужасно. Очень хотелось как-то определиться, но пока это не представлялось возможным.

На Новый год, как и было запланировано, мы с сыном прилетели в Москву. Андрей встретил нас в аэропорту. В квартире моих родителей нас уже ожидали две мои близкие подруги и накрытый стол. А шкаф был заполнен купленной для меня Андреем новой одеждой. Чего там только не было… Даже новое пальто, длинное, стильное, светло-бежевое. Но пальто было, пожалуй, единственной из всего, что висело в шкафу, вещью, которая мне действительно понравилось. Вся остальная одежда была очень выдержанной: классические брюки, пиджаки, блузки…

Я предпочитала совсем другой стиль, более богемный. Ну и, естественно, одежда моя была куплена совсем в других магазинах. Дорогие вещи я не могла себе позволить по причине своего финансового положения. А шмотки, заполнившие мамин шкаф, явно были куплены в престижных фирменных магазинах. Андрей пытался одеть меня в соответствии со своим вкусом и, похоже, статусом, что, если честно, не очень мне понравилось. Это было своего рода намеком на то, что мои тряпки не слишком соответствуют моим новым отношениям.

На следующий день мы должны были пойти на новогодний корпоратив, организованный клиникой Андрея в одном из ресторанов в центре Москвы. Видимо, Андрей предполагал, что я надену что-то из купленных им вещей. Но я, перемерив их все, из чувства противоречия облачилась в привезенную из Амстердама привычную одежду – голубые лосины из плотной ткани с выбитым на ней рисунком и длинный яркий цветной свитер.

Андрей поморщился, но ничего не сказал. Ничего, потерпит, с каким то неожиданным злорадством подумала я. Мне нечего стыдиться, я такая, какая есть, и живу по средствам, а если что-то не нравится… Додумывать мысль до конца я не стала, мне вообще было страшно думать на эту тему. Мысль о том, что продолжаться так, как сейчас, долго не может и в конце концов все равно придется делать выбор и принимать какое-то решение, была мне крайне неприятна. Ни к какому решению я пока не была готова, и думать о будущем совсем не хотелось… ну по крайней мере сейчас… может, оно все само как-то разрешится…

Коллеги Андрея отнеслись ко мне тепло и радушно, хотя и косились слегка на мою столь непривычную для Москвы экстравагантную одежду, но в целом вечер прошел замечательно. Под конец вечера меня поймал один из коллег Андрея и уже внизу, в вестибюле, начал рассказывать о том, какой замечательный человек Андрей, какой он талантливый хирург и какой прекрасный товарищ. При этом он бросал на меня явно по-мужски заинтересованные взгляды и даже сунул мне на прощание в карман свою визитку.

Новый год мы встречали в квартире мамы с отчимом. Были приглашены несколько моих близких подруг, совершенно неожиданно позвонила еще одна, с которой мы не виделись лет пять, и узнав, что я в Москве, тут же взяла такси и примчалась к нам, едва успев до курантов. Я была безумно рада ее видеть и сконцентрировала на ней все свое внимание. Мы никак не могли наговориться и засиделись допоздна. Все остальные гости уже разошлись. Олег и мама с отчимом ушли спать. А мы все никак не могли остановиться и продолжали обсуждение новостей, которых за эти годы накопилось немало.

На следующее утро мы с сыном должны были улетать, и Андрей, видимо, ожидая бурной прощальной ночи, несколько раз бросал на меня нетерпеливые взгляды. Но я, делая вид, что ничего не замечаю, продолжала общаться с неожиданно нашедшейся подругой. В конце концов он, явно расстроенный, ушел спать один в отведенную нам в квартире родителей комнату.

Конечно, он почувствовал неладное. Он ведь был очень интуитивным. Изрядно подвыпившая, я притащилась к нему в постель уже под утро, и он, видимо, потеряв над собой контроль от долгого ожидания, обиженно сказал, что все видит и понимает и, наверное, ему следовало бы прямо сейчас уехать, но он не станет этого делать только из уважения к моим родителям. Ни к чему их сейчас волновать.

Андрей был прав. Он очень нравился родителям. Особенно маме. До того, как она мне об этом сказала, я почему-то не замечала сходства, но внешне Андрей действительно был удивительно похож на моего отца. Мама утверждала даже, что во всем – в манере двигаться, закидывать ногу на ногу, говорить… Голоса отца я не помнила, но мама уверяла, что даже тембр голоса Андрея был точно таким же, как у него. Она видела, с какой нежностью и вниманием Андрей ко мне относится и была за меня безумно рада. С отчимом он тоже очень быстро нашел общий язык и они с удовольствием общались. Оба они, и отчим и мама, полностью одобряли мои отношения с Андреем и были бы безумно рады, если бы у нас все сложилось.

Спать оставалось всего несколько часов, и это время мы оба провалялись без сна, ничего больше не выясняя, за что я была очень благодарна Андрею. Я не была готова расстаться с ним сейчас, я не была уверена… мне нужно было время, чтобы принять окончательное решение…

Утром, сев рядом с Андреем на заднее сиденье такси, отвозившего нас в аэропорт, я робко и виновато посмотрела на него, и он вдруг широко улыбнулся и призывно раскинул руки для объятий. Я благодарно прижалась к нему, уткнулась носом ему в шею, и так, не отлипая друг от друга ни на секунду, мы и доехали до аэропорта. Он вдруг снова стал для меня таким близким и родным, мне так не хотелось с ним расставаться, я так жалела, что была с ним эти дни недостаточно ласковой и заставила его сомневаться в моих чувствах. А в Амстердаме меня ждал и, вероятно, точно так же мучился Кирилл… Ну нельзя же так мучить их обоих… Мне нужно было сделать выбор, но я не могла… Я окончательно запуталась…

Всю дорогу мы молчали. Слова были не нужны. Мне казалось, что Андрей и без слов прекрасно понимает все, что со мной происходит и принимает это. Он готов ждать моего решения и примет его, каким бы оно ни было. Следующая встреча была намечена на 8 марта. Андрей снова собирался приехать в Амстердам, и я очень надеялась, что до этого времени уже смогу как-то определиться.

Но определиться не получилось. По приезду возобновились мои встречи с Кириллом. Он, казалось, тоже полностью принимал ситуацию и был готов ко всему. Мы по-прежнему встречались тайно, скрывая от всех наши отношения, что придавало им особую остроту. Два мужчины ожидали от меня решения, но у меня его не было. И эта ситуация страшно меня мучила и тяготила.

К моменту приезда Андрея состояние мое было почти истеричным. Я даже не поехала встречать его в аэропорт, попросила сделать это подругу художницу, у которой была машина, сославшись на то, что не могу отпроситься с работы. Я появилась вечером после уборок. Андрей был в квартире один. Олега дома не было, видимо, гулял где-то с друзьями. Мы выпили привезенного Андреем шампанского, от которого я сразу же сильно захмелела. Видимо, сказалось мое нервозное состояние. Но я была этому даже рада, так легче было скрыть его от Андрея. Я просила налить мне еще и еще. Потом, совершенно обезумев, я повалила его на пол и мы неистово занялись любовью.

Потом позвонила амстердамская подруга, которая знала Андрея, и я пригласила ее к нам. Когда она приехала, мы уже были совсем пьяными. Несмотря на это, мы открыли новую бутылку вина. Выпив первый бокал за наше здоровье, подруга предложила поехать продолжить веселье в русском клубе. Андрей вдруг как-то сник и не проявил особого желания никуда ехать, а я почему-то решила обидеться и заявила, что в таком случае мы поедем без него. Помню, как мы ловили такси, пытаясь голосовать прихваченной с собой недопитой бутылкой.

В русском клубе было многолюдно. Я тут же бурно начала проявлять свой восторг от встречи со всеми знакомыми мужчинами, которые, конечно же, считали своим долгом угостить меня вином. Что было дальше, я плохо помню, отпечаталось в памяти только то, что мы с одним знакомым художником, кстати, мужем моей подруги, оказались на улице, где в какой-то подворотне страстно целовались и неистово тискали друг друга. В сознание меня привела его фраза:

– Ну что, пойдем снимем отель?

После этой фразы сознание немного прояснилось и я, оттолкнув его и попятившись, испуганно замотала головой и чуть ли не бегом устремилась обратно в кафе, где, к своему огромному удивлению, обнаружила Андрея. Он сидел за одним из столиков, уронив голову на руки, и казалось, был смертельно пьян. Каким образом ему удалось отыскать наш русский клуб, невозможно было представить.

С большим трудом мне удалось поднять Андрея из-за стола и довести его до такси. Добравшись до дома, мы тут же рухнули спать, а утром нас ждало жестокое похмелье. Но это было даже кстати. Мы мужественно с ним боролись и на какие бы то ни было выяснения просто не хватало сил. К вечеру снова позвонила та же самая подруга и пригласила нас в сауну. Это тоже было неплохо. В сауну приехал еще один приятель, любовник подруги, и мы очень весело провели там время.

На следующий день в Амстердам прилетел коллега Андрея, который остановился в отеле неподалеку. У нас заранее была запланирована совместная трехдневная поездка по Бельгии на взятой в прокат машине. Выехать мы должны были 8 марта. Утром мои мужчины на некоторое время отлучились и вернулись с огромным букетом тюльпанов и красивой стильной стеклянной вазой. Они хором прокричали «поздравляем!» и вручили мне цветы.

Поездка по Бельгии прошла очень спокойно. В дороге Андрей общался в основном со своим приятелем, который сидел с ним рядом на переднем сиденье. А я расслабленно валялась на заднем, слушая звучащую в машине музыку – новый альбом Малинина, привезенный мне в подарок из Москвы, и любимого Андреем Эрика Клэптона.

Антверпен, Брюссель, тот же самый «Шератон». Вечерние прогулки по городу. Дорогие вкусные рестораны. Красоты за окном машины. Чудесный средневековый город Брюгге с его мощеными каменными мостовыми, многочисленными мостиками через узкие каналы, отель в очень старом здании 16 века, интерьер которого тоже был стилизован под старину.

В номере этого отеля, перед тем как отправиться спать, Андрей вдруг взял меня за плечи, посмотрел прямо в глаза и чуть дрожащим от волнения голосом спросил:

– Малыш, я что-то не понимаю, ответь мне, пожалуйста, мы вместе или нет? Ты же знаешь, я на все готов, посуду мыть, блины печь в какой-нибудь забегаловке, да вообще все, что угодно делать, лишь бы быть с тобой…

– Андрей, не смеши меня… Какая посуда, какие блины… ты же хирург ведущий, ну о чем ты говоришь? Я не знаю… я не вижу возможностей… пока… Ну нам же и так хорошо, ведь мы часто видимся…

Андрей не остался удовлетворен моим ответом. Конечно, он хотел и ожидал от меня чего-то большего, но что я могла… Конечно, я понимала, что это не выход. Даже если он действительно переедет ко мне в Голландию и начнет заниматься совсем не подходящей для себя работой, то очень скоро станет меня за это ненавидеть. Ведь причиной того, что ему придется все это делать, буду я… Мне совсем не хотелось портить ему жизнь. Но главная причина все же была не в этом. Главной причиной был Кирилл… Я все еще не могла определиться, с кем из этих двух мужчин я хочу остаться.

Еще по дороге обратно в Амстердам у Андрея вдруг возникла идея устроить что-то типа новоселья в моей новой квартире, собрать всех моих здешних друзей и устроить пир горой. Видимо, он помнил, как я была ему благодарна после подобного мероприятия в Москве и каким долгожданным моим признанием оно закончилось, и подсознательно очень надеялся, что нечто подобное снова вызовет у меня похожие эмоции и как-то исправит ситуацию. То, что ситуация напряженная, он, без всякого сомнения, чувствовал.

Я, конечно, с радостью согласилась и сразу же по приезду обзвонила всех своих друзей и знакомых. Мы закупили выпивку и закуску, и на следующий же день квартира моя была полна гостями. Здесь были и Инга с Виктором, и Марго, и Ирина, и другие мои друзья и знакомые, публика довольно разношерстная, но по преимуществу богемная. Художники, музыканты, актеры, некоторые даже привели с собой друзей, которых я почти не знала. Потусоваться и выпить на халяву хотели все. Андрей изображал гостеприимного хозяина, но его с трудом таковым воспринимали. Большинство из моих друзей были знакомы с Кириллом и многие годы знали нас как устойчивую пару, и такие молниеносные изменения в моей личной жизни им сложно было так сразу осознать и принять.

Я вдруг поняла, как сильно Андрей отличается от всех моих здешних друзей и как-то не очень вписывается в мое привычное окружение богемной полунищей среды русской эмиграции. И мне почему-то тут же стало за всех них обидно… Ну да, конечно, он успешный, состоятельный, где ему понять наши проблемы… ему ведь никогда не приходилось выживать в чужой стране… он даже не представляет себе, каково это… и какой-то он слишком правильный, что ли… и даже немного старомодный…

Тусовка тем временем была в самом разгаре. Гости хорошо подзарядились алкоголем, все громче играла музыка, все более горячими и эмоциональными становились разговоры. Я, взбудораженная ситуацией и выпившая чуть больше своей нормы, переходила от одной группы приятелей к другой, что-то рассказывала, смеялась и совершенно упустила из виду Андрея. А он в это время умудрился сцепиться по какому-то малозначительному поводу с одним из уличных музыкантов-духовиков, прихваченных с собой на тусовку кем-то из моих друзей.

В чем была причина конфликта трудно было понять, но Андрей, тоже разгоряченный чрезмерным количеством алкоголя, вдруг стал требовать, чтобы эти музыканты, которых, собственно, никто сюда и не приглашал, покинули квартиру. Потому что вели они себя, по его словам, как свиньи.

Мне очень не понравилось такое его поведение. Как-то уж слишком быстро он вошел в роль хозяина дома, как мне тогда показалось. Я заявила, что все присутствующие здесь люди – это мои друзья или друзья моих друзей, и я не позволю выставлять их из своей квартиры. На что обиженный Андрей ответил, что в таком случае уйдет он. Он уже надел плащ и направился к выходу, но вдруг вспомнил, что у него нет наличных денег и попросил меня дать ему банковскую карточку.

Здесь и разыгралась эта устроенная мною напоказ чудовищная сцена с передачей банковской карточки. Презрительно, на виду у всех, сунув карточку ему в руки, я тут же гордо отошла и демонстративно начала веселую беседу с группой гостей, сидевших на полу вокруг журнального столика. Кажется, кто-то из моих друзей, осознав вдруг всю нелепость ситуации, начал уговаривать Андрея не устраивать проблем на пустом, в общем-то, месте и не совершать необратимых поступков. Тут же к нему подскочил и Олег с вопросом о том, куда это он вдруг собрался, ведь у нас же гости… Потом к ним подошла Инга с предложением расслабиться и выпить на брудершафт, в результате конфликт удалось сгладить. Малознакомые мне музыканты, поняв, видимо, что явились причиной чего-то не совсем правильного, очень скоро ретировались, и вечер закончился без трагедий.

На следующее утро мы вновь проснулись с похмельем. И целый день провалялись на диване, просматривая новые привезенные Андреем видеокассеты. Произошедшее не обсуждали. Слов не требовалось. Андрей, похоже, чувствовал меня лучше, чем я сама. Он не требовал от меня никаких объяснений, за что я была ему страшно благодарна.

В последний день перед отъездом Андрея я повезла его в свою любимую рыбацкую деревушку Дюргердам в 10 км от Амстердама. Мы, погуляв по набережной и полюбовавшись рыбацкими лодками, уютно устроились в кафе, интерьер которого был оборудован предметами старинной рыбацкой утвари. Горел камин, мы полакомились мидиями, выпили немного белого вина и мне удалось, наконец, немного расслабиться. Я вдруг почувствовала огромную благодарность и нежность к Андрею, доверчиво ему улыбнулась и сказала:

– Мне очень хорошо и тепло с тобой…

Он тоже улыбнулся, помолчал, потом произнес:

– Знаешь, малыш, я очень эмоциональный человек. Но при этом я и очень сильный человек. Мне бы очень хотелось быть твоим хорошим, задушевным, самым близким другом. Чтобы ты могла делиться со мной всем, что у тебя на душе. Мне кажется, мне даже этого хватило бы…

Когда я прощалась с Андреем в аэропорту, я почему-то вдруг страшно разревелась. Именно в этот самый последний момент проснулись во мне, наконец, нужные чувства. Только сейчас, казалось, я узнала в прощавшемся сейчас со мной мужчине, которому причинила за последние дни столько боли, моего Андрея, моего, родного, теплого, близкого, любимого…

– Ну почему, почему все так… – бормотала я сквозь слезы, обнимая его. – Почему ты сейчас такой близкий и родной, почему мне так жалко тебя отпускать?

– Потому что я уезжаю… – тихо ответил он.

Андрей улетел рано утром. Я была уверена, что Кирилл появится сразу же после его отъезда. Но видеть его сейчас мне не хотелось, и я решила уехать из дома. Погода была замечательная, теплая – настоящая весна. Я взяла велосипед и отправилась на длительную прогулку по окрестностям. В какой-то прострации, под звуки музыки из наушников плейера – музыки, привезенной мне в подарок Андреем, я долго каталась по пригородам Амстердама. Иногда останавливалась, садилась на скамейку, подставляла лицо солнцу и отрешалась от всего. В такие моменты возникала иллюзия свободы от моих нерешенных проблем. Пусть они все подождут. Сейчас мне хорошо, спокойно, никто от меня ничего не требует, как было бы здорово, если бы такое состояние длилось как можно дольше… Но нет… Начинало вечереть, и пора было возвращаться домой к заждавшимся меня проблемам.

Как ни странно, Кирилл в этот день не появился и даже не позвонил. Не позвонил он и на следующий день. И через день тоже. На мои звонки он тоже не отвечал. Постепенно в душе начала зарождаться тревога. Да что там тревога… Я была в панике. Почему он не звонит? Решил разорвать со мной отношения из-за того, что не в силах продолжать делить меня с другим мужчиной? Но ведь Новый год он пережил. Ничего подобного тогда не было. Эффект накопления?

Я как безумная набирала его номер, записывала истеричные сообщения на автоответчик, умоляла перезвонить мне. Мысль о том, что я его потеряла, была мне совершенно невыносима. Про Андрея в этот момент я вообще не думала. То, что я, вероятно, потеряла и его, почему-то беспокоило меня гораздо меньше. Ну вот я и пришла, наконец, к решению, горько подумалось мне. Теперь я поняла, кто мне на самом деле дороже. Но смогу ли я вернуть его теперь?

Как я прожила последующие два дня, я не очень хорошо помню. Кажется, я горстями глотала транквилизаторы, от отчаяния посетила русский клуб, где попыталась забыться при помощи алкоголя и даже чуть не улеглась в постель с незнакомым мне до этого дня очень симпатичным русским архитектором по имени Макс, случайному знакомству с которым я тогда почему-то страшно обрадовалась. И, вероятно, даже осуществила бы на следующий день это свое намерение – он пригласил меня на ужин, если бы не долгожданный звонок Кирилла.

Он позвонил на четвертый день после отъезда Андрея. Олег был дома, и Кирилл предложил встретиться в кафе неподалеку. Я пришла туда тихая, опустошенная от страданий и совершенно покорная. Мы сидели за столиком, смотрели друг на друга, и слезы у обоих катились из глаз. Я все время повторяла:

– Я люблю тебя… – и гладила его по руке.

На следующий день Кирилл снова пришел ко мне, и мы, совершенно забыв о времени, подобно героям фильма «Москва слезам не верит», услышав поворот ключа в дверном замке, судорожно вскочили с дивана, на котором лежали наслаждаясь чувством вновь обретенной близости, и заметались в поисках разбросанной по всей комнате одежды.

– Олеж, не заходи сюда, подожди, – закричал Кирилл.

– Да ладно вам прятаться, – спокойно ответил, давно уже, видимо, понявший, что к чему, Олег.

Новость о том, что мы с Кириллом опять вместе, он принял достаточно спокойно. И после этого пути к отступлению у меня, конечно, уже не было. Все решилось само собой, именно так, как я этого и хотела…

Интуитивно я понимала, что совершаю большую ошибку. Но сделать с собой ничего не могла. Против сердца не пойдешь, – утешала или оправдывала я себя, – это нам только кажется, что мы можем сделать какой-то выбор, а на самом деле все предопределено нашими чувствами, которые сильнее нас и которые не обманешь и не задушишь. Невозможно наступить на горло собственной песне.

Как же жалела я потом об этом своем выборе… тогда, когда все вернулось на круги своя. И когда я снова стала для Кирилла провинциалкой, деревенщиной, почти клинической идиоткой и женщиной, загубившей ему жизнь. Не сразу, конечно, какое-то время мы страшно радовались вновь вспыхнувшему чувству друг к другу. Были закаты на лавочке у находившегося рядом с моей новой квартирой Амстердамского канала, куда мы приходили, взявшись за руки, как юные влюбленные. Были совместные поездки на велосипеде до Северного моря, километров 40 – туда я еще смогла доехать сама, но обратно пришлось возвращаться на поезде. Были даже поездки в Париж и Брюссель с экскурсией на туристическом автобусе. Но скоро ощущение этой вновь обретенной близости несколько притупилось и на передний план выступили все те же привычные проблемы. Люди ведь не меняются. Они только могут какое-то время притворяться изменившимися, чтобы получить то, что им в данный момент необходимо.

Вместе мы протянули еще три года. И последний совместный год довел меня до состояния полной потери себя как личности. После окончательного разрыва с Кириллом мне приходилось буквально заново собирать себя по кусочкам, вспоминать, кто я, какими обладаю качествами, что мне нравится, что я умею делать… да просто то, что я еще не умерла, как ни странно. И что жизнь, кажется, продолжается несмотря ни на что.

СЫН

Вот интересно, это у всех матерей так или только у меня? Постоянное чувство вины перед сыном за то, что недолюбила, недодала, недостаточно уделила внимания, мало проводила с ним времени. Подозреваю, что у большинства. Может быть, именно этим и объясняется то, что бабушки любят внуков сильнее, чем детей, и так самозабвенно с ними нянчатся? Потому что все они пытаются этим загладить вину за то, что в свое время обделили вниманием своих детей?

Чем больше живу на свете, тем больше убеждаюсь, что детей надо рожать осознанно. Планировать, серьезно готовиться к их рождению, быть уверенной в том, что у тебя уже есть определенная база для того, чтобы ребенок вырос, постоянно ощущая любовь и заботу родителей. Именно матери и отца, – не бабушки, не дедушки, не няни и не воспитательницы в детском саду.

Как-то совершенно случайно на страницах фейсбука мне попалась на глаза статья об африканском племени, в котором датой рождения ребенка считается не момент его появления на свет и даже не дата зачатия, а тот день, когда мать принимает решение забеременеть. В этот день женщина удаляется куда-нибудь в лес, на природу и в полном одиночестве внимательно вслушивается в тишину, пока не услышит песню ребенка, просящегося в мир. Услышав ее, она отправляется к мужчине, который должен стать отцом, и учит этой песне его. Потом, когда они любят друг друга, они вместе поют эту песнь, призывая ребенка. Во время беременности мать учит песне деревенских повитух и старших женщин. И в момент рождения ребенка его отец, старшие женщины и все вокруг поют эту песнь, приветствуя его появление в этом мире.

Пока ребенок растет, другие жители тоже заучивают его песню. И если он вдруг упадет и ударится, кто-то из них поднимет его и споет эту песню. Когда ребенок делает что-то доброе, а также когда проходит обряд инициации, родители и все деревенские поют его песню. Есть еще один повод для пения. Если вдруг люди совершают недоброе, нарушая социальные нормы, таких ставят в центр селения, народ окружает их и поет им их песни. Племя считает, что антисоциальное поведение исправляется не наказанием, а любовью и уважением – когда человек слышит и узнает свою собственную песню, исчезает желание делать нечто, огорчающее других. Это проходит через всю их жизнь. Наконец, когда человек лежит в постели, близкий к смерти, вся деревня поет его песню в последний раз, прощаясь и помогая ему перейти в мир иной.

Удивительно красиво. И удивительно точно. Мало кто из будущих матерей задумывается об огромной ответственности за судьбу будущего ребенка. Ведь в детстве важно абсолютно все. Любые нездоровые отношения в семье, любые ранящие детскую душу события накладывают неизгладимый отпечаток на формирующуюся личность. И, как я теперь точно знаю, будущие отношения его с партнером на 99 процентов определяются тем, каковы были его отношения с отцом или матерью, получил ли он от них достаточно любви, заботы и внимания в детстве.

Как правы все-таки европейские женщины, что не заводят детей раньше 33—35 лет. К этому возрасту появляется совершенно осознанное желание материнства, да и возможности для его полноценного осуществления. В таком возрасте совершенно естественно для женщины ставить воспитание ребенка на первое место и искренне выражать безусловную материнскую любовь и дарить искреннее внимание и ласку, столь необходимую ему в детстве. Что толку от матери, когда она сама еще, считай, дитя. Девчонка, студентка, какой была я. И сколько таких девчонок рожают в России случайно, по залету. Страшно подумать, к моменту родов мне только что исполнился 21 год… сама еще ребенок. Институт, переезды с кафедры на кафедру, лекции, семинары, зачеты…

К зарождавшейся во мне жизни никаких особых нежных чувств я вовсе не испытывала. Правильнее будет сказать, что она мне, наоборот, очень мешала. Первые три месяца моей неожиданной беременности прошли под девизом постоянной и безуспешной борьбы с тошнотой. И тошнота всегда побеждала. Иногда я не могла высидеть и часа в аудитории, чтобы не отпроситься в туалет, где меня долго и мучительно выворачивало. Тошнило меня 24 часа в сутки, и не помогало ничего. А ведь надо было еще и учиться, зачеты сдавать, лекции высиживать. Пропускать в медицинском было нельзя. Все пропущенные занятия приходилось отрабатывать на кафедрах по вечерам.

Даже первые шевеления в моем животе не вызвали во мне того трепетного чувства, которое испытывают, по рассказам, большинство беременных. Больше я радовалась тому, что наконец прекратилась тошнота и я могу спокойно сидеть на занятиях и даже по-прежнему составлять компанию своим одногруппникам в студенческой столовой.

Экзамены мне пришлось сдавать досрочно, поскольку дата предстоящих родов была установлена очень близко ко времени летней сессии. Во время этой досрочной сессии я впервые ощутила преимущества своего огромного уже к тому времени живота. Преподаватели относились ко мне очень лояльно, были рады любому ответу, и иногда, даже не дослушав меня, рисовали в зачетке отметку. И это всегда было «хорошо» или «отлично». Преподаватель по какой-то из хирургий сразу, не дожидаясь начала моего ответа на вопрос билета, взял в руки мою зачетку и задал совсем другой вопрос:

– Кого хочешь, мальчика или девочку? Если мальчика – пятерку поставлю.

На самом деле я больше хотела девочку, но ради оценки пришлось слукавить.

Беременность я переносила на 10 дней, и мой сын родился очень крупным – 4.500. Настоящий богатырь. Роды были достаточно быстрыми, но особенно мучительными именно за счет этой их быстроты. Схватки с самого начала были такими частыми, что я была лишена спасительной возможности хоть чуть-чуть передохнуть в промежутках между ними от чудовищной боли, разрывающей, казалось, все внутренности.

Рожала я в советское время в обычном городском роддоме. Родовая палата на восемь человек, рыжая клеенка на кровати подо мной, застеленная лишь небольшой, покрытой не отстирывающимися бурыми пятнами крови предыдущих рожениц пеленкой, крики женщин на соседних койках. Кажется, за окном была гроза и периодически раздавались раскаты грома. Под конец я и сама начала истошно орать, терпеть эту почти не прекращающуюся невыносимую шестичасовую боль не осталось никаких сил.