Текст книги "Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки"

До дома меня довез Женя. При расставании деликатно поцеловал в щечку и пообещал взять с собой на следующей неделе в теннис-клуб в Архангельское. Но больше он мне не позвонил.

Ну что ж, хоть я перед ним и не извинилась, но, вероятно, самим своим появлением в его жизни спустя столько лет я предоставила ему возможность взять реванш. Он смог продемонстрировать мне то, что я потеряла, отказавшись от него когда-то. Таким образом он самоутвердился, и, может быть, увидев меня сейчас, понял, что ничего особенного во мне, в общем-то, и нет. И конечно же, я показалась ему постаревшей и уже не такой привлекательной, как его юные подруги.

Ну что ж, отлично. Закрыли эту тему. А теперь главное – Андрей.

Я знала только старый его телефон. Телефон квартиры, где он жил когда-то вместе с родителями. От своей одноклассницы, которая, по совпадению, училась с ним в одной группе в институте, а сейчас сталкивалась иногда по работе, я знала, что он женат на женщине гораздо моложе его и лет пять назад у него родились близнецы, мальчик и девочка. Скорее всего он давно уже не живет по старому адресу.

Дрожащей рукой я набрала номер. Длинные гудки… И вот я слышу его голос. Я узнала бы его из тысячи…

– Андрей… Это Анастасия, привет!

– Боже мой, Стася, это ты? Я думал, что никогда уже не услышу твой голос… Ты где?

– Я в Москве, Андрей, и очень бы хотела с тобой увидеться.

– Да, конечно, я тоже… очень… Давай прямо завтра? Я тебе позвоню сразу после работы, ок?

Мы договорились о встрече, и я повесила трубку. Похоже, он очень обрадовался моему звонку. Но правильно ли я поступаю? Имею ли я право нарушать его покой? Ведь он женат, у него дети, жизнь как-то налажена, он жил без меня много лет, и тут вдруг явилась – не запылилась… дама из Амстердама… Да нет, что за глупости! Я хочу его видеть. У него-то уж я точно должна попросить прощения за всю ту боль, что когда-то ему причинила. Здесь моя вина совершенно очевидна.

Вечером следующего дня я с замиранием сердца подходила к дому Андрея, тому самому дому, где когда-то проводила свои первые, такие невероятно счастливые московские каникулы. Он пригласил меня к себе. Семья Андрея жила на даче, и в квартире он был один.

Завернув за угол дома и направившись в сторону подъезда Андрея, я вдруг увидела его самого, идущего мне навстречу. Боже мой… это же он… он… мой Андрей! Такое родное лицо… эта его удивительная улыбка… Он прежний, такой же, как и раньше, а я ведь уже почти забыла этот невероятно добрый его взгляд, словно обволакивающий тебя теплотой, надежностью и какой-то редкостной правильностью всего происходящего.

Я ускорила шаг и, не удержавшись, бросилась ему на шею. Мы обнялись, после чего он слегка отстранился, внимательно на меня посмотрел и, улыбнувшись, спросил:

– А почему у тебя волосы короткие?

– Ну а почему нет? – засмеялась я.

Мы направились в сторону его подъезда. В лифте он опять внимательно меня разглядывал и потом вынес вердикт:

– Замечательно выглядишь.

– Ты тоже неплохо. Только чуть поправился.

– Ну да, бросил курить, вот и разнесло малость.

Мы вошли в квартиру и сразу прошли на кухню, где Андрей тут же занялся приготовлением чая. Был разрезан тортик, специально купленный в честь моего визита. Я исподволь, с каким-то щемящим чувством в груди разглядывала обстановку. Вот на этой самой кухне мы точно так же сидели и 15 лет назад. Тогда у нас все еще только начиналось. Помнится, в квартире был ремонт и на кухне царил легкий хаос. Нам было весело, мы смеялись, пили вино, и в нас обоих вскипало и пенилось как только что открытое шампанское предвкушение предстоящей близости и восторг от того, что она неизбежна, как завтрашний восход солнца.

А сейчас все совсем по-другому. И обстановка на кухне совершенно другая. Светло-серый кухонный гарнитур. Такой же светло-серый стол, четыре стула. Ничего лишнего. Ни одного предмета на поверхности кухонной стойки. Стерильно, как в операционной, почему-то подумалось мне.

За чаем мы поболтали о нашей теперешней жизни. Андрей рассказал, что поменял место работы. С грустью сообщил, что родители умерли, сначала мама, через полгода – отец, и они с женой переехали в их квартиру. Я рассказала о своей учебе и полученном немалыми трудами голландском дипломе, о своей работе в клинике, о сыне, который все-таки в конце концов переехал жить в Москву.

После чая мы перешли в комнату, где стоял компьютер. Андрей собирался показать мне фотографии детей. Он усадил меня за стол перед компьютером, и, склонившись надо мной и над клавиатурой, двигал рукой компьютерную мышку и щелкал пальцами по клавишам, выбирая нужные фотографии. При этом он что-то рассказывал, но я с трудом понимала, о чем он говорит. Да и, честно говоря, мало что видела. Меня совершенно одурманило такое близкое его присутствие. Всеми рецепторами я чувствовала тепло его тела рядом… Его голос… такой родной, с особым, неповторимым тембром голос, звучал совсем рядом. И я каким-то шестым чувством и, может быть, по тому, как чуть дрожал его голос, почувствовала его волнение. Да, ему тоже не так-то просто дается эта встреча, с горечью подумала я.

Когда просмотр фотографий закончился, и он сел напротив меня на стул, я, наконец, произнесла слова, к которым готовилась весь вечер.

– Ты прости меня, Андрей, прости ради бога, я знаю, что сделала тебе тогда очень больно…

– Ну что ты, Стасенька, я, наверное, тоже был в чем-то неправ… может быть, не надо было так торопить тебя с решением…

– Нет, нет, ты ни в чем не виноват, это только моя вина! И я так давно хотела попросить у тебя прощения. Я рада, что сейчас это сделала. Не знаю, утешит тебя это или нет, но я потом очень жалела, что потеряла тебя. И знаешь, что еще я поняла? Что ты единственный мужчина в моей жизни, который меня по-настоящему любил…

– Ну да… – Он помолчал какое-то время, а потом вдруг быстро заговорил:

– Стась, у нас все, конечно, было замечательно, мы прекрасно проводили время, путешествовали… эти наши поездки в Люксембург, Бельгию, все это здорово. Но ты ведь понимаешь, что мне хотелось большего. Мне хотелось быть рядом с тобой, мне хотелось семью, может быть, детей. А ты не хотела ничего менять. И не соглашалась, чтобы я переехал к тебе.

– Андрей, я себя не оправдываю, но давай откровенно, ну что бы ты делал в Голландии? Твой диплом там недействителен, даже несмотря на то, что ты выдающийся хирург. Ты бы столкнулся точно с такими же проблемами, как и я. Да, ты говорил, что готов посуду мыть и блины печь, но это же смешно. Через какое-то время ты бы меня возненавидел за то, что вынужден это делать из-за меня. Я не могла себе позволить испортить тебе жизнь…

– Но ты могла бы переехать ко мне в Москву. Ты об этом никогда не думала?

– Нет, не могла… из-за Олега… он уже два года учился в голландской школе. А там программа другая. Да и потом, он тогда только что, не без труда там адаптировался и опять дергать его в другую страну? Ну неважно. Все равно я виновата перед тобой и прошу прощения. И давай больше не будем ворошить прошлое. Мы все равно не сможем ничего изменить.

С этими словами я поднялась из-за стола и стала собираться. Если бы я этого не сделала, я бы просто разрыдалась от отчаяния. Только сейчас, снова встретившись с Андреем, я по-настоящему поняла, какого замечательного человека я потеряла. И самое страшное, что я поняла, это то, что, кажется, до сих пор его люблю… Но я не имела никакого права это показывать. Я уже не имела права ни на что. Мой поезд ушел уже очень давно, и только я сама была в этом виновата.

Андрей довез меня до дома на машине. По дороге мы чуть развеселились, вспоминая наши приключения в Амстердаме и Бельгии. Андрей вдруг вспомнил голландскую селедку и сказал, что ничего вкуснее в жизни не пробовал. Когда мы подъехали к дому, он вместе со мной вышел из машины. Мы дошли до подъезда, на прощанье обнялись и долго стояли, не в силах друг от друга оторваться. Потом, когда мы наконец расцепили объятия, Андрей произнес

– Знаешь, я в октябре в Ганновере буду на конференции. Может, заеду к тебе в Амстердам на денечек.

– Приезжай, – весело ответила я, – я тебя со своим котом познакомлю.

– Как? Мы ведь, кажется, знакомы… Кот все тот же? Рыжий?

– Нет, ну что ты… Антоша умер 2 года назад… Он 19 лет со мной прожил. Привязалась к нему сильно, так больно было… Сейчас у меня другой котяра, огромный. мэйн кун. И знаешь как его зовут? Тимоша. Помнишь, мы на ярморочном аттракционе в Антверпене выиграли мягкую игрушку – собачку? Ты тогда сказал, ну вот, Антоша уже есть, теперь будет еще и Тимоша…

Андрей на секунду задумался, очевидно что-то припоминая, потом тепло заулыбался и вдруг в каком-то очень искреннем порыве снова обнял меня. Я благодарно прильнула к нему, и тут меня как током ударило от ощущения его близости… его запах… такой знакомый, такой родной… Я даже тихонько застонала. Он тут же с силой отстранился и дрожащим голосом произнес.

– Вот как-то так…

– Счастливо, Андрей… – с трудом вымолвила я и решительно направилась к дверям подъезда.

Олега дома не было. Войдя в квартиру, я села на диван и долго сидела так, не двигаясь. На меня вдруг навалилась невероятная горечь и отчаяние… Ну где были мои глаза, где было мое сердце, что же я наделала со своей жизнью тогда, много лет назад… Потерять такого замечательного человека, который меня искренне любил. И ведь я его тоже любила… Так что же мне помешало, что бросило опять в объятия Кирилла? Меня как будто зомбировали, околдовали, опоили каким-то приворотным зельем. Ну зачем было второй раз входить в ту же реку, заранее интуитивно понимая, что все это плохо кончится… И для Олега было бы, наверное, лучше, если бы мы тогда вернулись в Россию. Ведь в результате он все равно сам сделал такой выбор…

Олег… Просить у него прощения сейчас было как-то странно. Все слова были, собственно, уже сказаны, вернее написаны в тех письмах, которые я отправляла во время его пребывания в местах заключения. Отношения между нами все последние годы были очень хорошими и доверительными. Иногда мы часами переписывались где-нибудь в чате. Он не делился со мной всеми подробностями своей жизни, но в какие-то критические моменты вдруг открывался и рассказывал о наболевшем. Я была ему за это благодарна и очень ценила такие моменты откровенности, пытаясь со своей стороны помочь, чем могу – пониманием, сочувствием, советом.

Сейчас мы жили в одной квартире, но общаться полноценно не очень получалось. Олег был занят своими делами, работой, периодическими звукозаписями здесь же, в нашей квартире, одну из комнат которой он оборудовал под студию. Я тоже бывала дома не так часто. Мне нужно было много сделать по бумажным делам для мамы, да и встречи с друзьями отнимали много времени. Я с удовольствием готовила ему еду, кормила завтраком, заваривала чай, словно вернулось то время, когда мы жили вдвоем в нашей амстердамской квартире. Тогда я не особенно ценила такие простые обыденные вещи, а сейчас каждая минута общения с сыном была для меня необыкновенной радостью.

Однажды за завтраком нам все-таки удалось откровенно поговорить, и когда я попыталась высказать сожаление о том, что вовремя не ушла от Кирилла и обрекла его на жизнь с психически неуравновешенным отчимом, который регулярно устраивал безобразные скандалы, Олег, к моему удивлению, сказал, что ничего такого совсем уж катастрофического не помнит. Ну что особенного, во всех семьях бывает что-то подобное… А когда я повинилась в том, что, наверное, недостаточно уделяла ему внимания в детстве и в какой-то момент упустила, в связи с чем в его подростковом возрасте у нас начались конфликты, он пожал плечами и сказал, что похожие проблемы почти всегда бывают у «отцов и детей». Он стал совсем взрослым, мой сын. Взрослым и мудрым. Какое счастье, что он у меня есть. Самый родной, самый близкий мой человечек…

Через пару дней, во время нашего разговора за завтраком, я узнала от Олега, что Костя, его отец. с которым он время от времени общался, считает виноватыми в нашем разводе моих родителей. Да… такого я никак не могла предположить. Я еще раз убедилась в том, что у каждого своя правда. Никому не хочется признавать свои собственные ошибки. Конечно, гораздо легче и приятнее обвинить в своих неудачах кого-то другого. Редко кто берет ответственность за свою жизнь на себя…

Вот уж перед кем мне не за что извиняться, так это перед Костей. И мой уход был совершенно оправдан. Пожалуй, тогда я единственный раз в жизни приняла правильное решение. Я поступила как здоровая женщина и сама отказалась от травмирующих отношений. Хотя… Вот ведь странно, казалось бы, вполне здоровая реакция – не стала устраивать разборок по поводу его измен, потому что какой смысл в словах, выяснениях, все и так было более чем понятно. Но тогда я промолчала совсем из других соображений, скорее из-за какой-то своей робости, нерешительности…

В этой ситуации дальше должно было последовать решение – продолжать жить с мужем или уходить. Продолжать жить – значит простить. Но я-то ведь не простила и продолжала мучить себя горькими мыслями и подозрениями. И ушла ведь не сразу. И причиной моего ухода, прежде всего, была накопившаяся обида. Ну как же, меня обидели, обделили вниманием, меня – такую хорошую. И я решила отомстить. Вот пусть теперь поживет без меня и без сына.

Но все равно извиняться мне перед ним не за что. Здесь скорее нужно извиняться перед самой собой. За неправильные мотивации в принятии правильного решения.

Свидетельницей всех моих страданий во времена короткой семейной жизни с Костей была самая близкая моя институтская подруга Алена. Это в ее жилетку я плакалась тогда. А ведь я сто лет ее не видела! Вот уж с кем, а с ней встретиться просто необходимо. Как же я соскучилась! После ухода сына на работу я тут же набрала ее номер в надежде, что он не изменился.

Алена приехала сразу, в 11 утра, и мы целый день до самого вечера провели вместе, не в силах оторваться друг от друга и от воспоминаний о нашей юности, о веселых и столь насыщенных событиями годах учебы в институте. Мы вспомнили всех наших одногруппников, многочисленные смешные истории и приключения во времена студенческой жизни, совместный отдых в Крыму и в зимних студенческих лагерях во время каникул.

С Аленой в те годы мы были очень близки. Мало того что мы всегда и везде были вдвоем – рядом сидели на лекциях и семинарах, вместе переезжали с кафедры на кафедру, даже занятия частенько отрабатывали вместе, – между нами существовала какая то странная, почти мистическая связь.

Удивительная история приключилась с нами на втором году учебы в институте. В то время мы почти ежедневно встречались с ней у станции метро Новокузнецкая, рядом с которой находилось одно из многочисленных, разбросанных по всей Москве зданий нашего института. В одно прекрасное утро мы, как обычно, встретились в условленном месте, не спеша, обмениваясь свежими новостями, направились в сторону института, но войдя в здание, были изумлены тем, что все помещения его были абсолютно пусты. В крайней степени удивления мы какое-то время побродили по пустым коридорам, пока не встретили уборщицу с ведром и шваброй, идущую нам навстречу.

– Что случилось? – спросили мы ее. – Куда это все подевались-то? Сегодня вроде не выходной, не праздник…

– На часы-то посмотрите, дурынды!.. – не слишком вежливо ответила уборщица.

Последовав ее совету, мы одновременно подняли головы и уставились на часы, висящие здесь же, на стене. И тут выяснилось, что до начала занятий оставался еще целый час. То есть мы обе по каким-то совершенно необъяснимым причинам проснулись на час раньше, соответственно на час раньше приехали на обычное наше место встречи, ничего не подозревая, спокойно дошли до здания института и только здесь с помощью уборщицы обнаружили свою ошибку. И чем же все это можно было объяснить? Часы на летнее и зимнее время в те годы еще не переводили. Объяснений у нас не было, как, собственно, не было их и сейчас.

Когда Алена рожала дочку, я тоже каким-то совершенно необъяснимым образом почувствовала это событие. В определенный час, поздно вечером, у меня просто появилось четкое знание, что она вот именно сейчас родила девочку. На следующее утро я позвонила ей домой, и ее мама, снявшая трубку, полностью подтвердила эту, полученную мною накануне телепатическим путем, информацию.

Алена, казалось, совершенно не изменилась за эти годы и общаться с ней мне было удивительно приятно. Словно я опять вернулась в свою юность. Как же это невероятно здорово, что все мои друзья остались прежними, и отношения между нами ничуть не изменились, они точно такие же теплые, как раньше, как будто и не было этих двух почти десятков лет.

Я с удовольствием ходила по улицам Москвы, ездила в метро, внимательно рассматривая встречавшихся мне на пути людей, прислушивалась к их разговорам. Какими же они все казались мне понятными, теплыми, живыми… Иногда я даже специально обращалась к кому-то с вопросом о том, как мне найти дорогу, и с удовольствием наблюдала за реакцией, которая казалась мне удивительно живой. Как же сильно отличались мои соотечественники от голландцев, таких вежливых, сдержанных, мало эмоциональных… Совсем другие были у них глаза, такие живые, выразительные, в отличие от холодных, отстраненных, почти стеклянных глаз голландцев…

А мужчины… боже мой, они же смотрят на меня! Просто откровенно разглядывают. И не стесняются того, что я иногда ловлю их взгляды. Как же я отвыкла от такого откровенного мужского внимания на улицах и в транспорте… А некоторые ведь даже и знакомиться пытаются. Да как изысканно… Если честно – чертовски приятно! Голландские мужчины никогда бы себе такого не позволили. У них это считается совершенно неприличным.

Почему-то вдруг вспомнилось, как после отъезда Инги с Виктором в Голландию мы с Кириллом допытывались у приехавшего ненадолго в Москву и зашедшего к нам в гости Виктора – ну какие, какие они голландцы? Виктор спокойно и задумчиво затянулся сигаретой, неторопливо выдохнул дым и невозмутимо произнес:

– Ну что голландцы… голландцы как голландцы… большие деревянные куклы…

Тогда мы с Кириллом были просто ошарашены этим его заявлением. А сейчас я по достоинству оценила, насколько правильное и точное определение нашел Виктор. Да, действительно, лучше и не скажешь…

Несколько оставшихся дней отпуска я провела в своем родном городке Д. в гостях у Натки. Она специально для меня сделала ремонт в комнате, и даже купила туда новый диван. Они с дочкой старались во всем мне угодить, в огромных количествах закупали в местном гастрономе любимые мною продукты, по преимуществу те, которые невозможно купить в Голландии. Я объедалась пастилой, конфетами «Коровка», глазированными сырками, баклажанной икрой и бородинским хлебом, литрами пила топленое молоко и ряженку. Мы отметили у Натки в саду и мой день рождения, на который пришла моя любимая подруга детства Аня и приехал из Москвы Олег.

С удовольствием я гуляла по улицам родного городка и восхищалась абсолютно всем, на что падал мой взгляд. Мне нравилось все без исключения. Исторический центр города привели в идеальный порядок. Все было чистенькое, отреставрированное. Золотые купола Успенского собора в окружении высокого земляного вала, покрытого свежей зеленой травкой, сверкали так, как будто их только что начистили. Центральную площадь города сделали пешеходной. В центре ее разместился большой фонтан и памятник Юрию Долгорукому.

Улица на окраине городка, на которой находились Наткин и мой родной дом, была похожа на парк. Деревья, которые во времена моего детства были еще совсем молодыми, выросли так, что почти полностью закрывали одноэтажные, по преимуществу, дома. И в основном это были липы… Запах лип стоял по всему городу. Такой пьянящий и невероятно ностальгический. Это был запах моего детства. Под старой липой во дворе моего дома проходили все наши детские игры.

Я спросила разрешения у жильцов, снимавших наш старенький дом, и долго ходила по участку. Вдыхала полной грудью запахи моего детства. Рассматривала всё до мелочей. Кусты смородины, малины, старые яблони в саду. Куст жасмина под окном. Когда-то здесь все было заполнено цветами. Садом занималась бабушка и он всегда был в идеальном порядке. Куда же подевались пионы? У нас их было несколько кустов. Запах пионов всегда ассоциировался у меня с днем рождения. Как раз к этому времени они обычно и расцветали. Нежно розовые и белые, их всегда приносила на мой день рождения и бабушка со стороны отца.

Я подошла к своей любимой старой липе, хранительнице всех сокровенных тайн моего детства. На стоящей под ней низкой деревянной лавочке, выкрашенной когда-то синей краской, мы делились друг с другом своими девчоночьими секретами.

– Здравствуй, милая… Ты меня не забыла?

Я обняла дерево, прижалась щекой к шершавой коре и закрыла глаза. Как же щемит сердце… Как хочется вернуть себя настоящую, ту девочку, которая была полна радужных надежд на будущее, чувствовала в себе огромный потенциал, считала, что обязательно станет выдающейся личностью, сделает в своей жизни нечто неповторимое. Я действительно так считала когда-то… И что? Куда ушла вся моя творческая энергия? На что я растратила ее? На бесконечные страдания и переживания по поводу совершенно неподходящих мне мужчин. А от достойных людей сама отказывалась… Андрей… Стас… Все могло бы быть по-другому…

Липа. Моя старая верная липа. Какая разница, кому молиться? Сейчас я молюсь тебе. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо. Я выросла здесь, в твоем безмолвном присутствии. Ты – мой талисман. Спасибо тебе… Прости меня… прости за то, что я так изменилась… Верни мне меня настоящую, прошу тебя! Забери от меня все, что не мое. И верни мне мое, пожалуйста!

Долго я стояла так, охватив руками ствол и прижимаясь щекой к шершавой коре дерева. Потом оторвала от ветки прутик и положила в карман. Я увезу его с собой в Голландию. Частичку моего талисмана, частичку моего детства…

Сидя в самолете, улетающем в Амстердам, я с трудом сдерживала слезы. Я никак не могла предположить, что визит на родину окажет на меня такое глубокое впечатление и разбудит столь ностальгические воспоминания. После почти 20 лет жизни в Голландии понять, что твое сердце все-таки осталось в России… это серьезное испытание.

Удалось ли мне завершить девятый шаг? Я повстречалась с людьми из прошлого, попросила у них прощения и, если верить методике «12 шагов», должна была поставить точку в незавершенных отношениях и сбросить с себя груз прошлых ошибок. Я должна была почувствовать вновь обретенную свободу и со спокойным сердцем двигаться дальше. А что чувствую я? Я чувствую огромную любовь ко всем этим людям, и сердце мое разрывается и не хочет покидать родную землю. И слезы уже льются из глаз. Я больше не в состоянии их сдерживать… Ну что ж, наверное, это хорошо. И не надо сдерживать. Это слезы очищения. В них нет горечи. Это хорошее состояние и его нужно полностью принять. Принять и двигаться дальше. Другого пути просто нет.