Текст книги "Как избавиться от синдрома ММ. Исповедь эмигрантки"

Не так-то просто было смириться с этой чудовищной несправедливостью. Но что я могла сделать? Кирилл, как мог, пытался меня утешить. В то время он относился ко мне очень тепло, казалось, он, наконец, оценил мою преданность и был благодарен за то, что я ради него отказалась от благополучной, устроенной и обеспеченной жизни с богатым голландцем, хотя и устраивал периодически сцены бешеной ревности по поводу моего короткого романа. Это было ужасно… а иногда даже страшно… Эти его вспышки ярости… Казалось, он совсем не в состоянии был себя контролировать. Лицо его багровело, глаза становились безумными и испепеляли меня ненавидящим взглядом. Он произносил угрожающие пророческие тексты о том, что я еще горько пожалею о своем к нему возвращении. Мог даже в припадке гнева толкнуть или ударить… Но потом просил прощения, плакал и целовал руки.

Через некоторое время Кириллу удалось найти неплохую подработку. Он вспомнил свое первое образование, и по объявлению в той же газете «Виа-виа» получил достаточно творческую работу. Его наняли оформить стену в детской комнате в доме состоятельных голландцев, попросив расписать ее изображениями симпатичных зверюшек и птиц, героев местных мультиков. И обещали хорошо заплатить.

И вот у меня наступил хотя и короткий, но очень приятный период вынужденного ничего неделания. Впервые в жизни я оказалась в роли женщины, которую содержат… Было так приятно и непривычно отправлять мужа на работу и до вечера чувствовать себя совершенно свободной. Можно было заняться, чем душе угодно.

Было прекрасное время года, мой любимый месяц – июнь, когда лето только начинается и впереди еще много теплых чудесных дней. День пока не начал убывать и в 10 вечера было еще совсем светло… Иногда я отправлялась на велосипеде на озеро неподалеку и просто валялась на солнце. А тогда, когда небо затягивало облаками и моросил мелкий, похожий на пыль дождь, какой бывает только в Голландии, бродила по центру Амстердама.

Амстердам… Я влюбилась в него с первого взгляда. Есть ли где-нибудь еще на свете город такой же сказочно красивый и уютный? Центр города, часто изрезанный каналами с перекинутыми через них многочисленными горбатыми мостиками. Узкие – в 2—3 окна, стоящие вплотную и словно поддерживающие друг друга кирпичные дома с закругленными грушеподобными крышами. Воздух словно напитанный энергией пьянящей свободы. Удивительная атмосфера радости и праздника. Разношерстная, иногда очень экстравагантно одетая публика. Толпы туристов, праздно бродящие по городу. Весело звенящие желтые трамваи, неторопливо скользящие по узким мощеным улицам. Огромное количество велосипедов, припаркованных в самых неожиданных местах – везде, где только возможно. Уютные кафе с выставленными на открытом воздухе – иногда прямо на мостовой – столиками. Очаровательные парки с неизменными каналами, плавно переходящими в живописные прудики, заполненные крупными жирными утками. Городские рынки длиной в улицу с колоритными продавцами, громогласно призывающими покупателей. Уличные музыканты, живые скульптуры на площадях, художники, торгующие картинками с изображениями самых живописных мест Амстердама…

Я могла часами бродить по городу, любуясь всей этой красотой, и даже дождливая погода не была для меня помехой. Давно не стриженные мои волосы отросли почти до лопаток и от дождя стали пышными и вьющимися… Уж не знаю от чего, то ли от непривычной для себя праздной жизни, то ли от голландского климата и качественных продуктов я как-то очень похорошела. Смотрела на себя в зеркало и, что случалось со мной крайне редко, сама себе нравилась…

Регулярно писала письма домой и получала ответы от мамы. Она сообщала, что ситуация в стране ужасна, никто не знает, чем она закончится, и люди со страхом ждут гражданской войны. Настойчиво советовала нам попытаться зацепиться в Голландии всеми возможными способами, потому что ничего хорошего в России ждать не приходится, и это уже всем стало понятно. Я же хвасталась тем, что Кирилл очень изменился, начал меня ценить, я чувствую себя любимой и нужной и мечтаю о том, что когда мы окончательно здесь устроимся и снимем нормальную квартиру, я заберу к себе сына. И мама приедет к нам в гости. И все у нас будет хорошо. И вообще, здесь просто замечательно!

Но все хорошее, как ни банально это звучит, очень быстро кончается. Закончилась и работа у Кирилла. Заработанных денег хватило ненадолго, и я снова дала объявление в газету. На этот раз позвонила молодая женщина и предложила мне работу няней. Пару месяцев я сидела с очаровательной маленькой двухлетней девочкой, дочерью безумно влюбленных друг в друга молодых красивых родителей. Работа была приятной, я должна была покормить малышку, погулять с ней, уложить после прогулки спать и дождаться возвращения с работы одного из родителей. Единственный минус – это нужно было делать не каждый день и платили за такую работу совсем немного.

Тем временем Кирилл случайно познакомился на рынке, где покупал куриные окорочка, с нашей соотечественницей, молодой женщиной, которая находилась в Голландии в гостях у родственников. Она рассказала, что во время отпуска умудрилась даже заработать кое-какие деньги уборкой квартир. Найти работу ей помогли родственники.

Перед отъездом в Россию новая знакомая передала нам пару своих клиентов. Вот уж повезло так повезло… Да как вовремя! Мы с энтузиазмом взялись за работу. Постепенно, виа-виа, как говорят голландцы, количество наших клиентов увеличилось, и скоро уже все дни недели были заняты уборками. На некоторые из них мы ходили вместе, там же, где хозяева предпочитали в качестве уборщицы женщину, я работала одна.

Одной из самых первых наших работ была уборка в большом доме на канале Кайзер Храхт, в самом центре Амстердама. Дом был трехэтажным, в нем жила пара средних лет, муж был частично парализован после травмы позвоночника и передвигался на инвалидной коляске, а жена в прошлом была пианисткой. Она закончила свою концертную карьеру, когда с мужем случилось несчастье и посвятила дальнейшую жизнь уходу за ним. По вечерам они иногда приглашали гостей и устраивали некое подобие домашних концертов. Тогда мефрау Буш – так звали хозяйку – воистину блистала в кругу своих друзей. Она надевала одно из своих роскошных концертных платьев, бережно хранившихся в ее большом шкафу, красиво укладывала волосы и погружалась в свою стихию. Пианисткой она была замечательной. Это можно было понять по звукам, доносившимся из гостиной в те дни, когда она готовилась к вечернему концерту.

В доме было много животных. Помнится, я чуть не остолбенела от удивления, когда увидела, как огромный рыжий кот почти силой повалил лапой на пол небольшую черную собачонку и с громким урчанием присосался к ее соскам. Мефрау Буш со смехом объяснила, что когда тот был маленьким котенком, он принял собаку за свою маму, и она, смирившись со своей участью, честно пыталась его выкармливать.

Во внутреннем дворике тоже было оживленно. Там жил большой жирный кролик, который охотился за курами… Случай уникальный и нигде не описанный. В результате хозяевам пришлось исключить хищного кролика из не очень дружного коллектива домашних животных и пристроить куда-то в другое место.

Еще одна наша клиентка также заслуживает отдельного упоминания. Пожилая женщина по имени мефрау Фейч жила одна в большом трехэтажном доме. Мы приезжали к ней два раза в неделю – по понедельникам производили рутинную уборку, а четверг был посвящен разнообразной экстра работе. Для Кирилла в этот день она чаще всего находила работу в садике, а для меня – на кухне. Регулярным моим занятием, к примеру, была чистка столового серебра, на которую уходило почти все три часа времени, выделенного на экстра работу.

Мефрау Фейч чем-то напоминала английскую леди – по моим представлениям именно так они и должны выглядеть, – хотя была чистокровной голландкой. Сухощавая, подтянутая, с идеально прямой спиной, всегда элегантно одетая и причесанная, неизменно в изящных туфлях-лодочках на небольших каблучках, даже дома.

Однажды мы работали у нее в канун Рождества и были просто поражены ее внешним видом. Все цвета ее одежды идеально соответствовали цвету наступающего праздника. На ней была белая блузка, классического покроя юбка до середины колена в красно-зеленую клетку, на ногах туфельки-лодочки с бантиками, и бантики эти были идеально подобраны к юбке, точно в такую же красно-зеленую клеточку.

Каждую неделю по пятницам мефрау Фейч посещала свой клуб, где собирались любители игры в бридж. Иногда партии в бридж проходили и у нее дома, в огромной гостиной на первом этаже с окнами на обе стороны дома, за длинным деревянным столом, стоящим в центре комнаты. В эти дни стол следовало особенно тщательно обрабатывать специальным средством для ухода за деревянной мебелью и растирать до блеска мягкой войлочной тряпкой.

В доме у нее всегда был идеальный порядок, все было в буквальном смысле разложено по полочкам и имело свое место. Даже полотенца в шкафу были разложены по цвету идеально аккуратными стопочками. Протирая полочку над раковиной в ванной комнате, я всегда старалась расставить баночки с кремами и разнообразные пузырьки с лосьонами в той же последовательности, так как мефрау Фейч выражала крайнее неудовольствие при любом нарушении установленного ею порядка на полочке. Да и не только на полочке. Все должно было стоять и лежать в четко определенных для этого местах.

Мы работали у мефрау Фейч по три часа в день, в перерыве, ровно через полтора часа, она угощала нас на кухне чаем одного и того же сорта и всегда с одинаковым печеньем. Как-то раз во время чаепития она, улыбаясь, произнесла:

– Ну вот, оказывается, не так уж и страшно иметь русских на своей кухне. Гораздо лучше, чем першинги в саду.

Мы с Кириллом недоуменно переглянулись, так как не очень поняли, что она имела в виду. Как выяснилось впоследствии, мефрау Фейч пыталась таким образом пошутить. Оказывается, у голландцев существовала поговорка: «Лучше першинги в саду, чем русские на кухне».

Однажды во время нашей уборки в ее доме вдруг начался пожар. Видимо, воспламенилась старая проводка на третьем этаже. Мы вместе с ней выскочили на улицу. Пожарные приехали достаточно быстро. Мефрау Фейч просто поразила нас своей потрясающей выдержкой. Она с совершенно невозмутимым лицом стояла на противоположной стороне улицы, у канала, и, сложив на груди руки, наблюдала, как в окнах ее дома полыхает огонь. После того как пожар потушили, она спокойно и с достоинством вошла в дом, расплатилась с нами за работу и назначила новую встречу для того, чтобы привести в порядок пострадавший третий этаж.

Несмотря на преклонный возраст имелся у мефрау Фейч и близкий друг мужского пола, некий датчанин мистер Нильсон, с которым она регулярно отправлялась в отпуск на Мадеру. Частенько он посещал ее и в Амстердаме. Запомнилась мне забавная сценка с его участием. Тогда внезапно и как-то совсем не вовремя нагрянули заморозки, и в маленьком прудике в саду мефрау Фейч перемерзли все обитавшие там лягушки. А когда потеплело и прудик оттаял, Кириллу в день, предназначенный для экстра работы, было велено вытащить каким-то специально подобранным для этого задания крюком трупики несчастных лягушек. Мистер Нильсон, внимательно наблюдавший за действиями Кирилла, стоя у дверей в сад, вдруг скорчил брезгливую физиономию и с омерзением произнес:

– Беее…. Ай донт лааайк ит… – и быстрым шагом удалился в свою комнату.

Во время своих посещений Амстердама он неизменно останавливался в комнате для гостей на третьем этаже дома. Трудно предположить, посещал ли он по ночам мефрау Фейч в ее роскошной просторной спальне на втором этаже… история об этом умалчивает. Но однажды, уже на пятом году моей работы, за чаем она неожиданно разоткровенничалась и пожаловалась, что мистер Нильсон этой весной отказался ехать с ней на Мадеру, сославшись на неотложные дела, а недавно через общих знакомых она узнала, что он находится там с другой вдовой… Вид у нее при этом был очень оскорбленный и расстроенный. Видимо, только дружбой их отношения все-таки не ограничивались.

У мефрау Фейч я проработала в общей сложности больше пяти лет. Даже тогда, когда я уже нашла работу в туристическом агентстве и отказалась от всех своих уборок, она никак не хотела меня отпускать. Я приводила к ней несколько русских девушек – претенденток на свое место, работала вместе с ними, подробно объясняя и показывая, что и как нужно делать в ее доме, но все мои старания были напрасны. Мефрау Фейч безжалостно забраковывала всех предложенных ей кандидаток, упрямилась и никого не хотела брать вместо меня… Так продолжалось пару месяцев. Приятно, конечно, было почувствовать себя незаменимой, но мне приходилось два раза в неделю по вечерам после своей основной работы садиться на велосипед и ехать в другой конец города убирать ее дом. В конце концов пришлось проявить жесткость и объявить, что работать у нее я больше не смогу.

Среди наших клиентов были очень разные люди: по пятницам – разведенная молодая голландка с двумя детьми, забирать которых из школы также входило в наши обязанности. По вторникам – англичанка средних лет, преподававшая свой родной язык в университете, в доме ее жила чудесная умнейшая старая собака, лабрадор по кличке Шеба. По средам – молодая пара голландцев, с которыми мы даже пытались дружить и пару раз приглашали к себе на ужин. По четвергам, после экстра работы в доме мефрау Фейч, – очень ленивая молодая голландка, в квартире которой всегда был страшный беспорядок, разбросанная где попало одежда и полная раковина грязной посуды… Каждый день разные дома, связки ключей от которых висели на специально вбитых в стенку гвоздиках. Каждая связка – с биркой своего цвета и с закрепленной в ней плотной бумажкой с именем клиентов.

На работу мы всегда ездили на велосипедах, которые менялись у нас как перчатки. Дело в том, что кража и последующая продажа этого наиболее распространенного в Голландии средства передвижения была самым выгодным бизнесом в среде местных наркоманов. Первый наш велосипед, ту самую горячо любимую красную «Каму», привезенную из Москвы, украли спустя три месяца после приезда. Тогда мы пережили это как страшную трагедию, но постепенно привыкли к тому, что никогда нельзя быть полностью уверенными в том, что пристегнутый вечером на улице перед домом очередной, купленный у наркомана за 15 гульденов велосипед, не исчезнет утром со своего места. Наркоманы были очень изощренными и умели вскрывать почти любые велосипедные замки.

На одну из уборок я ездила даже за пределы города. Амстердам плавно переходил в очаровательный соседний городок под названием Амстелвейн. Дорога на велосипеде занимала чуть больше получаса. По причине экономии мне даже в голову не приходило, что иногда, в плохую погоду, можно было бы в виде исключения воспользоваться и общественным транспортом. У меня имелась специальная накидка для дождя и даже резиновые чехлы на ботинки. Конечно, особого удовольствия поездка на велосипеде под дождем, особенно в холодную погоду, не доставляла, но я не жаловалась, иногда только, возвращаясь вечером в ненастную погоду с работы, с завистью заглядывала в освещенные мягким светом окна многочисленных расположенных вдоль дороги ресторанчиков и кафе, где в тепле и уюте сидели, как мне казалось, очень счастливые и благополучные, улыбающиеся люди, держа в руках бокал вина и что-то рассказывая собеседнику напротив.

Уборками были заняты все дни недели кроме выходных. Мы зарабатывали достаточно, чтобы оплатить жилье, прокормить себя и даже отложить кое-какие деньги. На эти отложенные деньги я покупала всякие вкусности, игрушки и одежду для сына, добавляла к ним вещи, найденные для него в контейнерах Армии спасения, собирала посылочки и время от времени с оказией отправляла их в Москву.

Вроде бы финансовая проблема была решена, но оставалась проблема юридическая. Наш официальный статус в Голландии был несколько зыбким – в паспортах стоял штамп с запросом о виде на жительство, который мы получили несколько месяцев назад

С тех пор в ситуации с продвижением проекта мало что изменилось. Фирма должна была запросить деньги на производство фильма в голландском фильмофонде, куда можно было направить запрос только раз в полгода. Кирилл периодически встречался с директрисой фирмы и они обсуждали вопросы, связанные со сценарием. А когда она вдруг предложила внести в него кое-какие изменения, Кирилл вспылил и заявил, что не стоит ей лезть туда, в чем она ровным счетом ничего не смыслит, и в сценарии он менять ничего не собирается. Директриса, видимо, обиделась и решила изменить свои планы. В результате стало совершенно ясно, что на идее с фильмом можно поставить большой жирный крест, и вид на жительство таким способом нам получить не удастся. Скорее всего, очень скоро нам придет ответ с отказом.

Снова начались разговоры о том, что единственный способ остаться на Западе, это начать отношения с голландскими партнерами. И не только разговоры… Скоро я начала замечать, что Кирилл стал где-то задерживаться по вечерам. В то время на одной из выставок, которые мы частенько тогда посещали, мы познакомились с очень приятным русским парнем, художником, и я поначалу думала, что Кирилл проводит время с ним. Но однажды он не пришел ночевать… После совершенно бессонной ночи я отправилась на уборку к мефрау Фейч одна. Кирилл появился там с опозданием на полтора часа, такой чужой и холодный, и торжественно объявил, что у него начались отношения с голландской девушкой….

Что было потом, даже не хочется вспоминать. Трудно себе представить, что я это пережила. Бессонные ночи, когда Кирилл оставался у своей новой подруги, а я – одна… совершенно одна в чужой стране, на матрасе в маленькой чердачной комнатушке, где даже пореветь как следует позволить себе не могла, потому что за тонкой фанерной стенкой спали такие же квартиранты, как и я.

Чувство вселенского одиночества и ощущение того, что тебя предал самый близкий, родной и важный для тебя человек… До сих пор предрассветный щебет птиц вызывает у меня болезненный спазм в груди… Это было самое тяжелое время суток. Подходящая к концу бессонная ночь, распухшие от слез глаза, нездоровый стук сердца, состояние полного бессилия и нежелания жить… и несмотря ни на что начинается новый день… и вот уже совсем скоро нужно вставать, одеваться и отправляться на очередную уборку…

Возникала ли у меня тогда мысль вернуться обратно в Россию? Может быть и да, но я не подпускала ее близко. Почему-то мне казалось, что я вернусь в Москву жалким, во всем потерпевшим поражение человеком, настоящей неудачницей… а этого я допустить не могла. Как машина я продолжала ходить на уборки, на большинство из них уже одна, к тому времени Кирилл появлялся на работе крайне редко.

Как я все это выдержала? Бессонные ночи, тяжелая ежедневная физическая работа, душевные терзания… То, что я весила тогда 48 килограммов при росте 173, говорит о многом. Минимальные количества пищи, которые мне удавалось в себя запихнуть, совершенно не удерживались в желудке. Стоило выпить на работе немного крепкого чая для того, чтобы хоть немного взбодриться, как тут же приходилось бежать в туалет, чтобы с мучительными спазмами извергнуть его наружу… Джинсы с меня буквально падали, и даже Кирилл, который всегда предпочитал худых женщин и постоянно повторял, что мне неплохо было бы «подсушиться», заметил как-то, что у меня стала тощая задница.

В таком состоянии встретила меня однажды Инга. Я шла по парку и, по ее выражению, держалась за велосипед, который везла рядом. Она привела меня тогда к себе домой, долго расспрашивала о нашей жизни, пыталась успокоить и хоть чем-то накормить…

Да… это был настоящий ад. Но я ведь тогда прошла через него, выжила, было у меня уже в жизни такое! Значит и сейчас смогу. Ведь тогда все было гораздо хуже! Я жила на чердаке, полулегально, у меня не было нормальной работы, почти не было друзей, одна Инга, которая была занята своими проблемами, ведь они с Виктором точно так же выживали в то время… Правда, роман Кирилла продлился недолго, всего пару месяцев, и он вернулся в конце концов ко мне. Его новая голландская подруга, видимо, быстро поняла, с кем имеет дело. Голландские женщины совсем другие… Они себя ценить умеют и жертвовать собой, как мы, русские, ни за что не станут. Хотя нет… бывают, конечно, и исключения.

Пару месяцев назад по совету своего психотерапевта я записалась в группу само– и взаимопомощи для зависимых от любви женщин, которая работала по тому же принципу 12 шагов, что и группы анонимных алкоголиков. Если дословно перевести с голландского, название ее звучало как «женщины, зависимые от отношений». И все посещавшие еженедельные собрания женщины были точно такие же, как я – с синдромом ММ. И почти все они были голландки!

Правда, здесь этот синдром любовной зависимости именем Мерилин не назывался. И настольной книгой в группе была другая, написанная американским психологом по имени Робин Норвуд. Книга называлась «Женщины, которые любят слишком сильно». Название было другим, но содержание почти идентичным. Описывались там те же самые симптомы любовной зависимости. Одна из глав этой книги зачитывалась вслух на каждом собрании, так же как и подробное толкование очередного шага из двенадцати, описанное в своеобразной методичке, маленькой черной книжечке, которую я получила после посещения четвертого занятия. Каждый абзац зачитывался вслух по очереди всеми женщинами, пришедшими на собрание. После этого коллективного чтения каждой из них предоставлялась возможность высказаться.

Откровения зависимых от любви женщин, все без исключения, звучали очень и очень знакомо, и я полностью узнавала в этих рассказах себя. Сначала я не понимала, в чем, собственно, смысл подобных сходок, и чем эта группа может быть мне полезна? Ну хорошо, приходишь туда, садишься, выслушиваешь, как ноют твои подруги по несчастью, все по порядку, прерывать никого нельзя и комментарии тоже исключены. Когда до тебя доходит очередь, ноешь сама. Многие пускают слезы, коробка с бумажными салфетками всегда на столе. Все это было похоже на групповое самоистязание… И что? Точно так же я могла бы и подружке в жилетку поплакаться… Но все же через какое-то время я начала четко понимать и чувствовать, что это действительно работает! И работает именно потому, что женщины в группе, все без исключения, точно такие же, как и я. А когда наблюдаешь реакции и эмоции, которые являются зеркальным отражением твоих собственных, со стороны, гораздо легче понять абсурдность подобных переживаний…

При своем первом посещении группы, я была очень удивлена тем, что все пришедшие в тот день на собрание женщины совершенно спокойно и без всякого удивления отнеслись к рассказу о моей трагической истории и сопутствующих душевных терзаниях, и только молча сочувственно кивали и подавали мне бумажные салфетки, чтобы вытереть слезы, которые потоком лились по моему лицу.

С таким абсолютным пониманием я столкнулась впервые… Все подруги, например, не в силах были понять моих переживаний, действий или, наоборот, бездействия… У них просто в голове не укладывалось, как можно так себя не уважать, так унижаться и страдать из-за подобного ничтожества, как мой нарцисс Виталик. Ну понятно, они-то ведь нормальные… а здесь все точно такие же, как я, с синдромом, или были такие же, потому что многие сюда не первый год ходят, как выяснилось, и, наверное, уже несколько продвинулись на пути к выздоровлению…

И как подтверждение моим мыслям женщина, исполнявшая в тот день роль председателя, видимо, уже достаточно продвинутая, в свою очередь совершенно спокойно, с улыбкой рассказала о том, что вчера сама положила конец многолетним мучительным отношениям со своим партнером. Такое мужественное решение и столь спокойное отношение к подобному событию представлялось мне пока абсолютной фантастикой.

Но что особенно меня удивило, так это то, что все без исключения женщины посещавшие группу были крайне привлекательными, очень неглупыми, почти все – хорошо образованными, состоявшимися и полностью себя обеспечивающими. И несмотря на это регулярно попадали в страшную зависимость от, как правило, совершенных ничтожеств мужского пола – алкоголиков, психопатов, бездельников, альфонсов, моральных уродов… Откуда же у этих умниц и красавиц такая жуткая неуверенность в себе в отношениях с противоположным полом?

По правилам группы в случае появления новенькой обязательно зачитывалось вступительное слово, которое вкратце объясняло суть синдрома. Слушая зачитываемый текст, я снова не смогла удержаться от слез… Как же все это было узнаваемо… Хоть я и была уже немного подготовлена книгой «Синдром ММ», но все же… Да, конечно, причина всему лежит в детстве – нездоровые отношения в семье, а именно – недостаток понимания, тепла и любви родителей либо одного из родителей. В моем случае это, видимо, отношения с отцом…

ОТЕЦ

Папа. Отец… Как ни странно, я никогда, ни разу не назвала его этим словом. И он тоже никогда, ни разу за все время нашего 10-летнего – до дикой, нелепой трагической его смерти – общения не назвал меня по имени…

Я всегда была для него «ребенок». Видимо, это объяснялось тем, что он никогда не хотел детей. И когда вопреки его желанию «ребенок» все-таки появился на свет, он продолжал считать это недоразумением и даже не видел целесообразности в том, чтобы придать этому «куску мяса» статус какой-то определенности, называя его по имени. Несмотря на то, что имя дал мне именно он… И все мои бессознательные годы он сторонился меня, и даже когда я, годовалая, в первых своих осторожных попытках совершить передвижение в вертикальном положении каким-то образом вдруг натыкалась на его руки, он тоже пытался отстраниться, изображая, выставив перед собой руку с двумя оттопыренными пальцами, некое страшное животное, и смущенно бормотал: «Идет коза рогатая за малыми ребятами».

Так и повелось. Так он и остался для меня «Козой». Хотя потом, когда отношения наши несколько изменились, и он уже стал подозревать во мне какое-то подобие личности, начал больше со мной общаться и даже брал иногда с собой в недолгие поездки по делам на любимом автомобиле, обращение это стало причинять ему некоторые неудобства. Ну конечно, наверняка это было крайне неприятно, когда где-нибудь в общественном месте маленькая девочка, обращаясь к нему, взрослому мужчине, громко кричала: «Эй, Коза, Коза, смотри скорей!» Да и меня уже, честно говоря, стало смущать обращение «ребенок» на людях. В 10 лет я себя уже таковым не считала.

Интересно, сколько бы это еще продлилось, сколько бы мы еще выдержали и каким образом пришли бы к соглашению называть друг друга так, как положено отцу и дочери, если бы не это страшное событие… Иногда мне становится жутко от того, что мой отец погиб в возрасте, который я уже давно прожила. Мы с ним сравнялись в возрасте, а потом я стала старше.

Как же мне горько и как мучительно жаль, что я никогда уже не узнаю, как сложились бы наши отношения в дальнейшем, доживи он до того времени, когда бы я повзрослела, а он стал старше и мудрее? Как бы реагировал он на определенные веховые события в моей жизни? Какие находил бы для меня слова утешения в тяжелых ситуациях? Как бы радовался моим успехам? Как бы отнесся к моему замужеству и появлению внука?

Иногда мне кажется, останься он жив, я была бы совсем другим человеком.

Вот еще один поворотный пункт в судьбе. Что это? Случайность? Наверное. Шел дождь. Шоссе было мокрым. Скорость чуть больше, чем нужно. Машину чуть занесло на повороте. Встречный автомобиль оказался грузовиком, и выступающий борт кузова по-снайперски ударил отца прямо в висок… Никто из сидящих в машине не пострадал. А он умер мгновенно. Мама сидела рядом. Трудно даже представить себе, что она в этот момент пережила…

Я никогда, наверное, не смогу себе простить, что не могла заставить себя поцеловать его, мертвого… Было жарко, август, мертвые губы его чуть приоткрылись, и этот странный неприятный сладковатый запах… Мама не настаивала, и все снизошли: ребенок… ну что ж, понятно… А я долго еще потом мучилась, мне казалось, что я его этим предала.

Без всякого сомнения, он был яркой, неординарной личностью, и конечно, как и положено, обладал при этом очень непростым характером. Помню их достаточно частые конфликты с матерью, после которых она полностью уходила в себя и целыми днями лежала в кровати, повернувшись лицом к стене. А он уединялся в своем кабинете и редко оттуда показывался. Однажды во время такой ссоры пострадала и моя новая большая кукла, только что купленная мне бабушкой. Отец в порыве гнева швырнул ее на пол, и от удара стеклянные глаза ее оторвались от креплений и упали куда-то внутрь пластмассовой головы. Мне было лет семь, и горю моему не было предела. Куклу потом починили, но воспоминания об этом случае остались на всю жизнь.

По профессии отец был врачом-дантистом, а в душе и по призванию – музыковедом. Оперный словарь его, оставшийся мне в наследство, был залистан до дыр. По одному только первому аккорду он мог определить любое музыкальное произведение. Сохранилась кинопленка, снятая на домашней кинокамере с экрана телевизора, кажется, это была передача «Музыкальный киоск». Там отцу вручают приз за победу в конкурсе любителей классической музыки, участники которого как раз и соревновались в способности узнавать классические шедевры по любой произвольной музыкальной фразе из них.

Кроме того, он был, видимо, неплохим художником. Помню свой блокнот, в котором он очень талантливо изображал всяких страшных придуманных им чудовищ. Одного звали Черный Лохматый и жил он по преимуществу в водостоках. А вот Красная Шкура жил в нашем сарае и каким-то совсем уж непостижимым образом иногда мог перебираться ко мне под кровать. Поэтому страх спустить ночью ноги с кровати преследовал меня еще долго. Топ-Топ бродил по двору по ночам и, конечно же, тоже мог проникнуть в дом. Он был огромный, страшно сутулый, с ногами-столбами и изо рта его капала слюна…

По рассказам мамы я знала, что в детстве отец был очень слабым и болезненным ребенком, что было почти невозможно себе представить. Я запомнила его как сильного спортивного мужчину. Он и был настоящим спортсменом. Мастер спорта по велосипедным и лыжным гонкам. Он, как это принято говорить, сделал себя сам. В подростковом возрасте начал усиленно заниматься спортом и полностью изменил себя. Мало того, будучи уже состоявшимся спортсменом, собрал вокруг себя компанию подростков, без дела шатавшихся по нашему городку, и тоже увлек их спортом. Дома сохранился журнал «Советский спорт» с фотографией отца и статьей как раз об этом его благородном начинании.