Текст книги "Друзья и герои"

– Мне сегодня один товарищ сказал, что мои идеи самые лучшие!

Гай настоял, чтобы работы были остановлены.

– Завтра можете забирать всё, что хотите, – сказал он. – Но сегодня мне бы хотелось разобрать свои вещи.

На прощание юноши жали ему руку и громко сожалели о его отъезде. Но молодость ветрена, и они покинули здание, громко смеясь. Это был единственный раз за последние дни, когда Принглы слышали, как смеются греки.

Георг, чьи седые кудри обрамляли смуглые впалые щеки, схватил Гая за руку и уставился на него полными слез глазами. Гай был глубоко тронут, пока не осознал, что все эти переживания, собственно, не имеют никакого отношения к его отъезду.

Георг занял эту должность, когда предыдущий швейцар, молодой юноша, ушел на фронт. Теперь он вернулся.

– Что будет со мной? – вопрошал Георг. – Меня выбросят на улицу!

В подвале вместе с Георгом жили его жена, дочь и двое внуков. Школа была их домом, им было некуда идти. Господину профессору следовало написать письмо, подтверждавшее законное право Георга на владение подвалом.

Гай был крайне сконфужен, поскольку предполагалось, что Георг прекрасно знал о временной природе своей службы.

– А как же молодой человек, который так храбро сражался на фронте? – спросил он.

Швейцар ответил, что он тоже когда-то храбро сражался на фронте.

Гай предложил обратиться с этим вопросом к лорду Пинкроузу, и старик издал трагический вопль. Все знали, что загадочный и неприступный лорд Пинкроуз никогда даже не приближался к школе. Нет, помочь должен был добрый господин профессор.

Гай в панике поглядел на Гарриет, но она не желала вмешиваться. Гаю хотелось только давать, а куда менее приятную задачу отказывать он обыкновенно перекладывал на других. В этом случае, решила она, ему придется отказывать самому.

Гарриет сказала, что подождет мужа во дворе. Выйдя из здания, она увидела, как по улице шагают греческие солдаты, и подбежала к стене, чтобы поглядеть на них. Они шли с вокзала. Ей хотелось поприветствовать их, но было видно, что они не настроены выслушивать приветствия. Как и британские солдаты, которые недавно возвращались в Афины, эти люди были совершенно раздавлены поражением. Некоторые из них были «легко ранены» – это значило, что им предстояло самостоятельно добраться до врача. У других ноги были перетянуты обмотками. У всех был совершенно больной вид. Они казались невесомыми: от голода плоть их истаяла, как и у городских жителей, однако солдаты двигались так, будто их кости стали полыми, словно птичьи. Из-под рваной формы остро выпирали плечи и локти.

Один из мужчин, увидев ее, подошел и сказал:

– Дос му псоми[94]94
  Дайте мне хлеба (искаж. греч.).


[Закрыть].

От него пахло дезинфицирующим средством. Гарриет не понимала, чего он хочет, и развела руки, чтобы показать, что у нее ничего нет. Он молча удалился.

Дойдя до главной улицы, они остановились и принялись оглядывать окрестности, освещенные последними лучами солнца. Некоторые застыли, не понимая, что делать, после чего один за другим разбрелись, словно им неважно было, куда идти.

Последний солдат скрылся вдали, но Гарриет продолжала стоять, опираясь на стену и глядя на пустую улицу.

В воображении простых людей солдаты выглядели так же, как на военных плакатах, где греков изображали неистовыми и непокорными, преследующими врагов по заснеженным скалам. Теперь Гарриет увидела этих героев своими глазами.

Говорили, что у многих солдат не было оружия, однако они бросались в бой, повинуясь инстинкту, словно лошади на бегах. Они голодали, страдали от обморожения и вшей, цепенели от мороза и всё же терпели – просто потому, что их товарищи так же терпели и страдали. Как правило, они погибали не от вражеской пули – их убивал мороз.

Те солдаты, что прошли сейчас мимо, остались в живых – и пережили куда больше, чем мог вынести человек. Они праздновали победы, а теперь потерпели несправедливое поражение и вернулись, чужие в родном городе, моля о хлебе.

На Университетской улице было непривычно светло. Налеты прекратились, что само по себе уже было зловещим знаком, и хозяева кафе, понимая, что конец близок, уже не трудились опускать светонепроницаемые шторы.

В льющемся из кафе свете люди узнавали друг друга, и Гая и Гарриет то и дело окликали знакомые. Так они узнали, что оборона Фермопил слабела. Немцы могли войти в город уже ночью. Что могло их остановить? Отступление продолжалось. По главным улицам ехали грузовики. Когда они оказывались на свету, становилось видно, что они покрыты грязью, словно деревенские телеги, а солдаты в кузовах спят вповалку или бессмысленно глядят на прохожих. Об отступлении рассказывали разное. Кто-то из солдат говорил, что оно происходило совершенно хаотично. Пытаясь вернуться из Албании, греки обнаружили, что для них открыта лишь одна дорога. Остальные удерживали немцы. Эта единственная дорога, проходившая к западу от гор Пинда, была запружена отступавшими, беженцами, подводами с быками, которые везли подкрепление на фронт, караванами мулов и телегами мирных жителей. Всю эту паникующую, беспорядочную толпу постоянно бомбардировали и обстреливали из пулеметов.

Кто-то из греков оказался отрезан от остальных и остался в Албании; кто-то из англичан застрял в Фессалии. Британским солдатам, проходящим через Афины, важнее всего было пересечь Коринфский канал[95]95
  Узкий судоходный канал, соединяющий Эгейское и Ионическое моря.


[Закрыть], прежде чем мост будет взорван или его захватят вражеские парашютисты. Постоянно проживающие в Афинах англичане уже не верили чиновникам и твердили друг другу, что если утром не будет эвакуации, то им придется взгромоздиться на грузовики и ехать на юг вместе с солдатами: они предполагали, что британский флот доставит их в какой-нибудь портовый город вроде Неаполиса или Монемвасии. Настали последние времена, и надо было проявлять изворотливость. Если власти не могут спасти их – что ж, придется спасаться самим.

В коридоре Академии распахнулась дверь, ведущая в ванную, и в коридор вышел Пинкроуз в кимоно, расшитом оранжевыми и желтыми подсолнухами. Гай поспешил к нему, но Пинкроуз торопливо засеменил прочь. Гай окликнул его, но Пинкроуз поспешно открыл дверь своей комнаты, юркнул внутрь и заперся.

Алан Фрюэн уже вторую ночь оставался у себя в кабинете. Бена Фиппса никто так и не видел. Никаких вестей об английском корабле тоже не было – как и любых других.

На рассвете Гарриет проснулась. Она побежала к окну и увидела автомобиль майора. Тоби Лаш устраивал чемоданы на заднем сиденье.

Гай спал, уткнувшись в подушку и закрывшись рукой, словно крылом. Возможно, ему снилось, что он защищается от кого-то, но в ледяном утреннем свете он выглядел ранимым и беззащитным.

Понимая, что больше не заснет, Гарриет надела халат и вернулась к окну, чтобы посмотреть, что происходит. Тоби успел сбегать в Академию и теперь тащил по дорожке холщовую сумку, в которой Пинкроуз носил книги. Сам Пинкроуз следовал за ним, прижимая к груди одеяла. Оба молчали. Хотя у Пинкроуза был необычайно оживленный вид, он не говорил ни слова и двигался столь осторожно, что Гарриет вспомнился Бен Фиппс, который хоронил свою жертву в «Марии Мартен». Пинкроуз и Лаш вели себя так, словно участвовали в некой секретной операции. Можно было бы предположить, что они бегут, – но бежать было некуда и не на чем. Гарриет решила, что ее подозрительность – следствие усталости. У Пинкроуза и Тоби было не больше шансов спастись бегством, чем у Гая и Гарриет, но, когда их автомобиль скрылся вдали, Гарриет почувствовала, что их словно бросили. Вечером они взбодрились, пока строили планы, но теперь всё это казалось напрасным. Возможно, было уже поздно.

По саду стелился туман. Прошло меньше двух месяцев с того дня, когда она наблюдала, как Чарльз уходил прочь под сенью лимонных деревьев. Тогда казалось, что всё только начинается. Жизнь долгое время не оставляла у Гарриет шрамов, но теперь, кажется, их время пришло. Мрачный холодный рассвет заставлял поверить, что жизнь подходит к концу.

В коридоре зазвонил телефон. Гай, казалось, крепко спал, но при первом же звонке он подскочил.

– Началось, – сказал он и принялся натягивать через голову кардиган, не расстегивая пуговиц.

Кто-то снял трубку. В дверь постучали. Гарриет открыла и увидела мисс Данн в розовом халате и пушистых розовых тапочках. Она посмотрела на Гарриет и тут же опустила взгляд. Всем своим видом она показывала, что принесла важные вести.

– Вы должны немедленно отправиться в Информационное бюро.

– Всё же есть корабль?

– Похоже на то. Каждый человек может взять с собой один чемодан. Не больше.

В голосе мисс Данн слышалась нотка великодушия. Возможно, подумала Гарриет, Британская миссия всё же ощущала некую вину перед брошенными соотечественниками.

– Вы едете с нами? – спросила она.

– Нет, что вы!

Мисс Данн даже сделала шаг в сторону, после чего объяснила, что некоторым сотрудникам миссии придется воспользоваться тем же бортом, но людям вроде мисс Данн уготована иная участь.

Принглы отправились в путь с одним чемоданом и с рюкзаком, набитым книгами. Остальные вещи и книги убрали в шкаф.

– Заберем их, когда кончится война, – сказал Гай.

Они вышли на улицу, надеясь найти такси, но в итоге пешком дошли до площади Конституции, где англичане кротко выстроились в очередь в ожидании транспорта до Пирея. Те, кому удалось найти такси, уже уехали. Остальных должен был забрать грузовик.

Мисс Бретт, возглавлявшая очередь, окликнула Гая и Гарриет.

– Прекрасно, не так ли? Нас эвакуируют!

– Вы же не хотели ехать? – спросила Гарриет.

– Нет, конечно. Здесь похоронен Перси. Разумеется, я предпочла бы остаться. Но всё равно неплохо было бы повидать мир. И мы едем в Египет, а там обстановка получше. Наши войска захватывают всё новые и новые территории в Египте.

На площадь въехал старый грузовик, прежде перевозивший уголь, в кузове которого стоял Бен Фиппс.

– Кто следующий? – крикнул он.

Из дверей Бюро вышли сестры Тукарри: мисс Глэдис в зеленом пальто и мисс Мейбл в бордовом. Мисс Глэдис с недовольным видом повела сестру по мостовой. Возможно, она ожидала, что своими хлопотами вокруг Пинкроуза заслужила к себе особое отношение. Вместо этого ей приходилось лезть в грузовик вместе со всеми остальными. Мисс Мейбл кое-как подсадили в кузов и устроили на чемодане, пока она недовольно бубнила что-то про угольную пыль на полу.

Когда грузовик тронулся, на площади осталось всего семеро человек. Бен Фиппс присоединился к Принглам. Глаза его так и сверкали от радости – он, очевидно, упивался властью. Он потирал руки, но не спешил что-либо рассказывать. Наконец Гай спросил, куда он подевался вчера.

– Я мог бы рассказать такую повесть![96]96
  Шекспир. Гамлет. Акт I. Сцена 5 (пер. Д. Аверкиева).


[Закрыть] – воскликнул Бен Фиппс. – Где я, по-вашему, был? Куда подевался Бенни? Так вот, Бенни съездил в Пирей, чтобы одним глазочком подивиться на происходящее, – и что же он там увидел? Он увидел два корабля, которые должны были отвезти майора Куксона, его друзей и его вещи в какое-нибудь тихое уютное местечко. Бенни был не один, знаете ли! Я встретил там старого падре, которому пришла в голову та же идея, что и мне. Так что мы объединились и всё там обыскали. Под каждый камень заглянули. И нашли две эти посудины – всё остальное было разрушено. Нам удалось разыскать одного из кочегаров, и он рассказал, что их нанял какой-то английский джентльмен. Он не желал говорить, но мы с падре поднажали, и кем же оказался этот английский джентльмен? Самим майором! Его вещи уже погрузили на борт. Он готовился к этому несколько недель. Они с друзьями собирались путешествовать в полном комфорте и со всеми своими вещичками. Тут падре заявил, что это мы еще посмотрим, и мы с ним вернулись в миссию. Надо сказать, падре был великолепен. Он потребовал, чтобы каждому британскому подданному и каждому греку, находящемуся под угрозой из-за связей с британцами, предоставили место на одном из этих судов. Наши дипломаты не слишком обрадовались такой идее. Майор-то нанял эти корабли. Так, глядишь, могут пострадать его права.

– Право собственности, да? – поддакнул Гай.

– Именно. Но падре, каким бы прожженным тори ни был, стоял насмерть. Заявил, что человеческие права важнее, и не двигался с места, пока не получил согласие: корабли задержат до тех пор, пока не погрузят всех британских подданных. Как только майор узнал, что происходит, он попытался ускорить отправление. Хотел выйти в море на рассвете, но, прибыв в Пирей, обнаружил, что суда уже задержаны.

– И что же, он едет с нами?

– Да, его здесь не бросят. Придется ему путешествовать с простым людом. Говорят, он уже забаррикадировался в каюте. Его уже укачало.

Это свидетельство поражения майора привело Гая в восторг, и он пожал Бену руку.

– Победа морали! – заявил он. – Победа прав человека!

Бен горячо с ним согласился. Видя злорадство Бена, Гарриет не могла не задаться вопросом: а что было бы, не поссорься Бен с майором? Предположим, что он оказался бы в числе немногих избранных на борту! Ненависть, конечно, была мощной силой, а Бен, очевидно, был способен зайти далеко.

Раньше Гарриет питала надежды относительно будущего Гая, но теперь понимала, что права та пословица, которая говорит, что сыны века сего догадливее сынов света в своем роде[97]97
  На самом деле Гарриет вспоминает слова из Евангелия от Луки (16:8).


[Закрыть]. Вечная благотворительность Гая, скорее всего, означала, что он далеко в жизни не продвинется.

Грузовик вернулись, и оставшиеся беженцы тронулись в путь.

Это была Страстная пятница. Город пребывал в бездействии, но жители высыпали на улицы: тяжелые предчувствия не давали им спать.

– Здесь появилось множество сторонников Германии, – сказал Бен.

Однако греки, которые махали проезжавшему грузовику, выглядели точно так же, как и греки, которые накануне бродили в мрачных сумерках. Среди них были и солдаты.

Бен Фиппс гневно указал на них:

– Всю греческую армию распустили. Очередное проявление саботажа. Пападемас говорит, что это было сделано, чтобы предотвратить бессмысленную бойню на последней линии обороны; но если бы они объединили усилия в Марафоне, то могли бы положить немало немцев. А теперь немцы просто войдут в город.

Когда они выехали на длинную и прямую Пирейскую дорогу, пустую и залитую солнцем, Гарриет спросила:

– Алан Фрюэн уже на борту?

Бен Фиппс покачал головой:

– Нет.

– Нет? А где он?

– На пути в Коринф, полагаю. Ему нужен был автомобиль, так что я продал ему свой. Он убедился, что эвакуация идет своим ходом, посадил собаку на заднее сиденье и уехал.

– Но куда?

– Не спрашивайте. Он торопился успеть на мост, пока его не взорвали. Больше мне ничего не известно.

– Так он хочет остаться в Греции? Он выживет здесь?

– А где он выживет? Он из тех, кто роет себе могилу с самого дня своего рождения.

– Собака будет голодать, – сказала Гарриет.

– Господи! – Услышав такую нелепицу, Бен Фиппс расхохотался. Гарриет разгневанно повернулась к нему:

– Вы отпустили его! Продали ему автомобиль!

– Он, кажется, свободный человек? – парировал Бен, оскорбленный такими неожиданными нападками. – Если он хочет ехать, то не мое дело задерживать его.

– Разумеется, вы же не сторож брату своему.

Бен Фиппс снова рассмеялся. Он был слишком зол, чтобы найтись с ответом.

Гарриет печально размышляла об Алане – одиноком человеке, который любил Грецию и греков и не смог их покинуть. Они как раз проезжали мимо их виллы, и Гарриет встала в кузове, чтобы увидеть дом, рощу и реку.

– Бедная моя кошка, – прошептала она.

Женщина, сидевшая за ней, сказала:

– Мы оставили собак. Не успели ничего, кроме как запереть дверь. Отвели их к соседу, он обещал приглядеть за ними и вернуть их нам.

– Лучше было их пристрелить, – заметил ее муж. – По крайней мере, так мы бы знали, что с ними стало.

– Денис! – воскликнула она, а муж набросился на нее.

– Ты что, не понимаешь, что здесь будет? Что ждет этих людей?

Остаток пути они молчали.

Над поверхностью воды возвышалось всего два судна: грузовые корабли «Эребус» и «Нокс».

Небо было ясным, вода – черной. В ней плавали обломки дерева, торчали мачты и трубы затонувших кораблей, сломанные остовы. Все портовые постройки были разрушены. Среди почерневших руин, разбитого стекла и обгорелых досок уже пробивалась зелень. Пирей напоминал древние развалины, словно вернулся в состояние разрухи, царившей здесь в течение восемнадцати веков после Пелопоннесской войны.

Единственными яркими элементами в этом пейзаже были «Эребус» и «Нокс», порыжевшие от ржавчины. В прошлом их употребляли для перевозки итальянских военнопленных, и, по словам Бена Фиппса, они не только разваливались на ходу, но и были чертовски грязными.

– Таласса![98]98
  Богиня моря в древнегреческой мифологии. Согласно легендам, этим возгласом греческие воины приветствовали море (называемое тем же словом), когда возвращались на родину.


[Закрыть] – воскликнул Гай бодро. – Ты говорила, что здесь тебе спокойнее, поскольку море рядом. Вот же оно!

Гарриет уже позабыла, почему море когда-то дарило ей ощущение безопасности.

Английских солдат направили помогать беженцам. Они уже подняли автомобиль майора и его багаж на борт и теперь таскали вещи его гостей. Одинокие чемоданы тех, кто не входил в число привилегированных лиц, вызвали всеобщие насмешки.

– И это всё? – спросил один из солдат, когда нехитрую поклажу спустили из кузова грузовика. – Немного же вам разрешили взять.

Кто-то из прибывших ранее еще стоял на берегу. Супруги Плаггет как раз выбирались из толпы. Миссис Бретт и мисс Джей поджидали Принглов, и, завидев их, миссис Бретт поспешила к ним с негодующей речью:

– Что бы вы думали: Арчи Каллард уже оскорбляет всех вокруг!

Гай и Гарриет уже позабыли про Арчи, который, как ни странно, так и не присоединился ни к какой пустынной армии, а продолжал болтаться без дела в Фалироне.

– Вы знаете, что он сказал мисс Джей? – вопросила миссис Бретт.

Мисс Джей, некогда пышная плоть которой обвисла и болталась на костях, словно тряпье, сердито сказала:

– Хватит уже об этом, Бретти.

Но миссис Бретт было не остановить.

– Он сказал, что женщин, которые выглядят так, как мисс Джей, следует прикончить из жалости!

Бен Фиппс расхохотался от восторга.

– Неужели? Ладно, пойдемте. Если он еще хоть пискнет, мы с ним разберемся.

Они поднялись на судно, готовясь к столкновению с Каллардом, который вместе с Дубедатом стоял, опершись на борт, но тот никак не отреагировал на их появление. Он смотрел на Плаггета, который шел за ними.

– Теперь-то все вылезли из нор, – произнес Каллард. – Взгляните-ка на этого слюнтяя Плаггета. Родственники жены содержали его двадцать лет. Теперь он спасает собственную шкуру и бросил их голодать.

Плаггет, который до этого момента с важным видом шагал следом за женой, ахнул, но ничего не сказал. Чуть позже Гарриет встретила его на палубе. Рядом с ним стояли родители его жены и их старшая незамужняя дочь. Она держала в руках чемодан; на лице ее было написано стоическое отчаяние.

– Она едет с нами? – спросила Гарриет.

– Нет, – решительно ответил Плаггет. – Хотела поехать, но родители начали рыдать, и она растерялась. Жена считает, ей надо остаться. Да и я так считаю. Сказал, что это ее долг.

– Бедняжка! Что же с ней будет?

Плаггета раздосадовало сочувствие Гарриет.

– Всё будет в порядке. Нельзя же увезти всех. А я бы что делал с двумя женщинами?

Он повернулся спиной к убитым горем родственникам и спросил:

– Вы нашли место для ночлега?

Самые большие каюты занял майор со спутниками, а палуба была завалена его вещами. Все оставшиеся места разобрали приехавшие ранее. Гай и Фиппс разошлись по кораблю в поисках укрытия, но Гай тут же погрузился в беседы со знакомыми, в результате чего именно Фиппс, с его неукротимой энергией, первым вернулся и объявил, что обнаружил свободную каюту на нижней палубе.

Подозвав Гая, миссис Бретт и мисс Джей, они отправились вниз, где было темно и пахло маслом и фекалиями. Все выходы были заколочены, чтобы предотвратить побег заключенных. Плаггет, который увязался за ними следом, принялся жаловаться:

– Если в борт угодит торпеда, нам отсюда не выбраться!

Однако он не отставал, пока они не дошли до узкой каюты на три койки рядом с машинным отделением. Заглянув внутрь, Плаггет объявил:

– Вы, леди, залезайте сюда, – он похлопал по средней койке, – а Принглы устроятся наверху. Вы молодые и ловкие. Мы с супругой ляжем внизу. Она слаба здоровьем. Договорились?

Никто не стал спорить, только Гай спросил:

– А как же Бен?

– Лягу на полу, – ответил Фиппс. – Там чище.

Никаких матрасов и покрывал на койках не было – это были обычные деревянные полки, липкие и покрытые кровавыми следами раздавленных клопов.

– Похоже на гробы, – заметила миссис Бретт. – И, однако же, это настоящее приключение!

Единственным источником света была грязная желтоватая лампочка. Миссис Бретт огляделась и заявила:

– Надо бы отмыть раковину.

Мисс Джей вытащила из-под койки три ночных судна, покрытых многолетним желтым налетом.

– Роскошный парфюм, – объявила она. – Надо послать это Куксону.

Пока они наводили порядок, в дверном проеме возник недовольный Тоби Лаш. Увидев, кто занял места, он замялся.

– Мне нужна эта каюта, – сказал он неуверенно.

– Для чего же? – спросил Фиппс.

– Майору могут понадобиться места для багажа. А если он захочет что-нибудь распаковать, я думал…

– Если у майора будут какие-либо вопросы, отправьте его ко мне, – ответил Фиппс.

Тоби Лаш затянулся трубкой. Нерешительно потоптавшись, он произнес:

– Рад, что вы благополучно погрузились.

– А что, вы нас не ждали? – спросила Гарриет.

– Ну что вы! Это вы зря! – Тоби с деланым испугом прикрыл лицо рукой. – Вы же не думаете, что это моя вина? Мы со стариной здесь ни при чем. Всё устроил майор. Он с нами не советовался.

– И вы ничего не знали?

– Почти ничего. Как бы то ни было, вы добрались, так что к чему эти придирки? Вам же сказали захватить с собой еды на три дня?

– У нас не было никакой еды.

Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Тоби раздраженно цокнул языком.

– Очередные магнитные мины, – сообщил он и удалился с таким видом, словно собирался лично с ними разобраться.

– Мы здесь словно в ловушке, – сказал Плаггет и поспешил вслед за Тоби. Остальные заторопились следом. Когда они поднялись на главную палубу, береговые пулеметы загрохотали, словно свора собак. Началась паника. Женщины хватали детей на руки и спрашивали, что им делать. На берегу было бомбоубежище, но, видя, как пассажиры спешат к трапу, Дубедат крикнул с высоты шлюпочной палубы:

– Мы отплываем с минуты на минуту! Если вы сойдете с корабля, то останетесь в Греции.

Бомбы падали в гавань, вздымая водяные колонны, и на корабль сыпался дождь из плававших в воде обломков. Пассажиры сгрудились в коридорах главной палубы. Заслышав испуганные голоса и детский плач, Тоби Лаш высунул голову из каюты и скомандовал:

– А ну-ка тише! Вы мешаете майору.

После чего он захлопнул за собой дверь, прежде чем кто-либо успел ему ответить.

В полдень посреди очередного обстрела в порту появился Добсон. Он привез сотрудников миссии.

– Встретимся на земле фараонов! – крикнул он Гаю высоким голосом.

– Милый старый Добсон, – с чувством сказал Гай, глядя, как его автомобиль разворачивается и уезжает обратно в Афины.

– Раз уж нас благословил сам Добсон, нам, возможно, позволят отчалить, – заметил Фиппс. Однако жаркое солнце поднималось всё выше, в небе кружили самолеты-разведчики, а «Эребус» и «Нокс» по-прежнему оставались недвижимы.

Студенты приехали на такси, чтобы попрощаться с Гаем, и сообщили, что умер премьер-министр Александрос Коризис[99]99
  Александрос Коризис (1885–1941) – пробыл на посту премьер-министра Греции восемьдесят дней, со дня смерти предыдущего премьер-министра, Иоанниса Метаксаса. 18 апреля 1941 года Коризис покончил с собой.


[Закрыть].

– Отчего он умер? – спросили пассажиры. Никто не удивился: казалось, что в мире уже не осталось ничего, что могло бы удивить людей.

– Немецкое радио сообщает, что его убили британцы.

– Вы же не поверили?

Студенты качали головами. Они ничему не верили и ничего не понимали: жизненные драмы окончательно сбили их с толку. В Пирей приехали и другие греки. Глаза их покраснели от бессонницы и слез. Вместе с ними в порт проникла царившая в городе атмосфера мучительного ожидания. Англичане снова стали расспрашивать про Коризиса. Греки и сами казались обреченными. Они качали головами, пораженные тем, как уместно эта смерть вошла в сценарий общей трагедии.

Англичане на борту не знали, доживут ли они до отплытия, и состоится ли это отплытие вообще. День для них тянулся, словно какое-то мучительное видение. Оставалось только ждать. Единственным событием стало появление торговца апельсинами. Несмотря на окрики Дубедата, женщины поспешили на берег, поскольку на борту не было питьевой воды.

Со шлюпочной палубы был виден Акрополь. Гарриет несколько раз поднималась на палубу, чтобы полюбоваться им. Глядя, как сияют в закатном солнце колонны, она вспоминала Чарльза, уже не в силах отделить свои фантазии от реального образа. Ранее она порицала стремление Гая жить в мире грез, но теперь ей казалось, будто грезы – это неотъемлемая, необходимая часть жизни. Она вспоминала, как Чарльз поймал цветок, и девочку, которая раздавала цветы, чтобы почтить доблесть воинов и утешить поверженных.

Пелопоннесские холмы, залитые закатным солнцем, порозовели, затем побагровели и наконец скрылись во тьме. Парфенон еще долго сиял на фоне неба, ловя последние лучи, но затем и он растворился в ночи. Более Афины им были не видны.

Вскоре после полуночи двигатели «Эребуса» заворчали и завибрировали.

– Сейчас мы беззвучно исчезнем во мраке, – заметил Бен Фиппс, сидя на дрожащем полу каюты.

Корабль стонал, трясся и, казалось, вот-вот развалится от напряжения, но кое-как ему всё же удалось тронуться с места.

На следующее утро, выйдя на палубу, они увидели вздымающийся над облаками серебряный пик горы Ида[100]100
  Ида – самая высокая гора на острове Крит.


[Закрыть]. Бок о бок с «Эребусом» шел «Нокс», а с другой стороны находился ранее не виденный ими танкер. Он был покрыт ржавчиной, как и его спутники, но в этих трех старых посудинах присутствовало своеобразное достоинство: они уверенно шли вперед, никуда не торопясь и спокойно пребывая в родной стихии.

Большинство пассажиров воспринимали скорость передвижения как должное, но Бен Фиппс и Плаггет, посовещавшись, отправились к старпому и потребовали ускориться. Им ответили, что суда экономят силы перед опасным проходом вдоль побережья Киренаики[101]101
  Киренаика – исторический район в Северной Африке, сейчас входит в состав Ливии.


[Закрыть].

Фиппс, упрочив свой авторитет в глазах Плаггета, отправился в обход по кораблю. Бессонная ночь ничуть не повлияла на его энергию: никому не удалось заснуть из-за рева мотора, клопов и тараканов. Плаггет чувствовал себя обязанным не отставать, но Гай уселся на шлюпочной палубе, прислонившись к борту, и перечитывал материал к лекции о Кольридже. Женщины, пребывая в каком-то оцепенении, расселись вокруг.

Бен то и дело подходил к этой группе, надеясь расшевелить Гая и пробудить в нем живое негодование, но Гай отказывался признавать испытания и опасности, которым они подвергались, и не двигался с места.

Бен Фиппс обнаружил, что спасательные шлюпки приржавели к креплениям и воспользоваться ими при необходимости вряд ли удастся.

– Эти двое бойскаутов, Лаш и Дубедат, пытаются обучить всех пользоваться шлюпками. Если увидите их, передайте от меня лично, что шлюпок у нас, считай, нет.

Он удалился, вернулся вновь и сообщил, что на борту нет ни одного радиста, но ему удалось справиться с передатчиком самостоятельно и поговорить с постом на острове Суда.

– Приятно знать, что у нас есть связь с миром, – заявил Фиппс, взглядом ища у Гая поддержки и одобрения. Гай, как и полагалось, одобрительно улыбнулся, но в этой улыбке проскальзывала ирония. Гарриет начала подозревать, что Фиппс утрачивает для Гая былую привлекательность. Когда он попытался уговорить Гая прогуляться и увидеть всё своими глазами, тот лишь покачал головой и вновь погрузился в книги. Так он и просидел весь день, словно студент в библиотеке. Единственным отличием было то, что он тихонечко бубнил себе под нос – так тихо, что только Гарриет знала, что он напевает:

 
Если пролетаешь над Ущельем смерти,
Ружья не помогут в этой круговерти.
 

Иногда он переходил к припеву:

 
Попрощайся с яйцами, яйцами, яйцами,
Коль мотор откажет, то прощайся с яйцами.
 

Разомлев под ласковым весенним ветром, Гарриет наблюдала, как из-за облаков проступает Крит. Вышло солнце. Два сторожевых корабля из бухты Суда покружили вокруг их каравана и дали им пройти. В небе над ними кружил разведывательный самолет, порой опускаясь так низко, что на крыльях отчетливо были видны черные кресты, а некоторые даже божились, что видели лица вражеских пилотов. Но более ничего не произошло. Гражданские корабли не представляли никакого интереса.

Они обогнули западный мыс Крита; этот маршрут был непопулярен в судоходстве. Из воды поднимался остров – каменная глыба без единого признака жизни, необитаемый остров в пустынном море. Чуть позже, однако, они увидели какой-то корабль; это оказалось госпитальное судно, которое медленно прошло мимо, словно парящая в воздухе чайка. Пассажиры еще долго видели его вдали: солнце отражалось в его серебристых бортах.

Ближе к вечеру люди понемногу стали сбрасывать с себя оцепенение и выходить на палубу. Среди них был и Пинкроуз, по обыкновению закутанный до ушей. Поняв, что погода стоит жаркая, он начал раздеваться и вдруг сорвался с места, скрылся в каюте и вернулся уже без фетровой шляпы – на ее месте красовалась большая соломенная. На некоторое время он успокоился, после чего вдруг ощупал тулью и снова убежал куда-то. Когда он появился на палубе в третий раз, фетровая шляпа возвышалась поверх соломенной.

– Господи, почему он надел две шляпы? – прошептала мисс Джей.

– Всё потому, что он безумен, как два шляпника, – объяснил Фиппс, ненадолго присоединившийся к остальным.

На шлюпочную палубу вышел старик с игрушечной собачкой, которую он тащил за собой на поводке, маневрируя между людьми, коробками и чемоданами. Гарриет была потрясена. Это был тот самый мистер Ливерсейдж, который сопровождал ее по пути из Софии в Афины. Она едва ли вспоминала о нем с тех пор и полагала, что он эвакуировался еще осенью. Однако он был здесь, всё такой же бодрый, с желтовато-седыми волосами, носом картошкой и водянистыми глазами. Игрушечная собака также была уже немолода, бока ее поистерлись, но она имела столь же бодрый вид, как и ее хозяин.

Мистер Ливерсейдж тут же узнал ее.

– Опять вытурили! – воскликнул он. – Вот потеха, а?

Он устроился рядом с ними, и Гарриет спросила, где он провел зиму.

– Сидел взаперти. Приболел неудачно. Бронхит, знаете ли.

Выяснилось, что мистер Ливерсейдж жил в Кифисье у своих друзей – пожилой английской четы. Они и ухаживали за ним.

– Чертовски благородно было с их стороны принять старика. Повезло мне! Дом у них чудесный.

Вслед за этим он описал, как хозяйка накануне разбудила его на рассвете со словами: «Вставайте, Виктор, немцы уже здесь».

– Старушка держалась очень храбро. Им всё пришлось побросать, но она не жаловалась. Что поделать, говорит, война. Поэтому все мы погрузились вместе с майором. Очень благородно с его стороны!