Текст книги "Друзья и герои"

Автор книги: Оливия Мэннинг
Жанр: Литература 20 века, Классика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
Алан никак не прокомментировал это явление. Вместо этого он сказал Гарриет:
– Я собирался посадить вас здесь, вместе с Якимовым, но, очевидно, тут устроится директор Бюро пропаганды.
– Лорд Пинкроуз?
– Да. Миссия сообщает, что его назначение произойдет в ближайшее время. Он решил занять мой кабинет, поэтому мне пришлось перебраться сюда. Вам будет удобнее в дальнем кабинете. Не позволяйте никому расспрашивать вас о работе. Просто говорите, что вам запрещено это обсуждать.
Он собрал бумаги, с которыми Гарриет предстояло работать, и отвел ее обратно в бильярдную, где включил свет, обнажив тем самым беспорядок, обычно скрываемый дневным полумраком или вечерними тенями. Мисс Глэдис Тукарри поцокала языком, словно была возмущена этим.
Алан прошел мимо, не глядя на нее. Бильярдные столы с массивными ножками и вязаными карманами для шаров были придвинуты к стенам и спрятаны под чехлами, которые сползли, обнажая пыльное зеленое сукно, на котором громоздились неразобранные бумаги. За бильярдными столами стояли обеденные столы, бюро, походные столы на козлах и ломберные столики; каждая горизонтальная поверхность была завалена письмами, отчетами, новостными листками, газетами, планами и плакатами. Все эти бумаги, пожелтевшие от времени, громоздились в полнейшем беспорядке. На одном из открытых бюро высились рулоны чертежной бумаги, которая от жары стала ломкой. Алан смахнул рулоны на пол, и они захрустели. Мисс Глэдис снова зацокала языком, уже громче.
– Можете работать здесь, – сказал Алан. – Если вам что-нибудь понадобится, дайте знать.
Он вышел из комнаты.
Раскладывая книги и бумаги, Гарриет спиной чувствовала, как женщины наблюдают за ней. Пишущая машинка мисс Мейбл молчала. Мисс Глэдис, казалось, не дышала. Вдруг мисс Глэдис встала и сделала несколько шагов; Гарриет окутало облако ее запаха, напоминавшего запах застарелого бараньего жира. Мисс Глэдис уставилась на руководство по движению в водах Средиземного моря, которое Гарриет оставила на столе открытым.
– Что вы здесь делаете? – спросила она гневно.
– Работаю. Меня наняли.
– Что вы говорите! И над чем же вы работаете?
– Этого, боюсь, я вам сказать не могу.
– Что вы говорите! – Голова мисс Глэдис возмущенно затряслась. – Кто вас нанял? Лорд Пинкроуз?
– Меня принял на работу мистер Фрюэн.
– Вот как!
Сочтя, очевидно, что она обнаружила оплошность противника, мисс Глэдис повернулась и с решительным видом вышла из комнаты.
Гарриет с тревогой ожидала ее возвращения, хотя и понимала, что все ее опасения безосновательны. Если Пинкроуз не одобрит ее кандидатуру, максимум, что он может сделать, это уволить ее. А поскольку он еще не вступил в должность директора Бюро, то пока он не мог сделать даже этого.
Дверь снова распахнулась. До Гарриет донеслись пыхтение и кашель Пинкроуза, и, глянув через плечо, она увидела, что он остановился на безопасном расстоянии и разглядывает ее, словно желая убедиться, что услышанное от мисс Глэдис – правда.
– Добрый вечер, лорд Пинкроуз, – сказала Гарриет.
Он откашлялся и пробормотал: «Да-да», после чего подошел к стеллажу, взял какую-то книгу, перелистнул несколько страниц, захлопнул ее и сунул обратно. Он еще несколько раз пробормотал: «Да-да». Мисс Глэдис выжидающе стояла рядом. Гарриет вернулась к работе. Перебрав еще несколько книг, Пинкроуз отошел от шкафа и принялся шарить в бумагах, энергично повторяя: «Да-да». Вдруг он резко повернулся и вышел. Мисс Глэдис возмущенно вздохнула. Гарриет впервые пришло в голову, что Пинкроуз опасался ее так же, как и она – его.
На следующее утро, вскоре после того, как она пришла на работу, в дверь постучал военный посыльный.
– Положите сюда. – Мисс Глэдис величественно указала на пол рядом с собой.
– Это для миссис Прингл, – сказал посыльный.
Гарриет взяла записку, которая гласила: «Вы пообедаете со мной сегодня?» Подписи не было. Она написала на записке: «Да» – и вернула ее. Мисс Мейбл продолжала стучать по клавишам, но мисс Глэдис потрясенно наблюдала за происходящим, словно вопрошая, до каких пределов может дойти подобное нахальство.
Чарльз Уорден ожидал у бокового входа. Он стоял с таким непринужденным видом, словно остановился всего лишь на мгновение и готов был уже идти дальше. При виде Гарриет он словно бы удивился, и она сказала:
– Кто-то пригласил меня пообедать. Я думала, что это вы.
– Так вы не были уверены? Это мог быть и другой человек?
– Я знакома и с другими людьми.
– Разумеется, – согласился он, но вид у него был серьезный и задумчивый, будто на самом деле он был не вполне согласен.
Она рассмеялась, и манера его тут же переменилась. Он словно сам подивился себе, после чего спросил:
– Куда мы пойдем? В «Зонар»?
Она согласилась, хотя ей не хотелось туда идти. Алан обычно обедал именно там и брал с собой Якимова. Туда также ходил и Бен Фиппс. Красота Чарльза и царившее между ними взаимопонимание могли привести к тому, что их дружба будет превратно понята. Дать повод для подобных заблуждений значило бы поступить несправедливо по отношению к Гаю. Но объяснить это Чарльзу непросто. Кроме того, Гай говорил, что ему безразличны заблуждения окружающих, – так зачем же ей мучиться сомнениями, юлить, скрываться и чувствовать себя виноватой?
Когда они подошли к «Зонару», заколебался уже Чарльз.
– Вы и в самом деле туда хотите? – спросил он. – Мы наверняка встретим знакомых. Пойдемте в «Зению»! Там всё еще прилично кормят.
– Да, я не против.
Никто из их знакомых туда не ходил. При мысли о шикарном ресторане Гарриет приободрилась, но «Зения» оказалась обшарпанным кафе. Стены были оклеены коричневыми обоями, на которых красовались павлины и древние египтянки, с потолка свисали люстры «Лалик»[54]54
Lalique – компания, созданная Рене Лаликом, ювелиром и стеклянных дел мастером, в 1888 году. Выпускала изделия из стекла, в том числе люстры и светильники.
[Закрыть]. Гарриет была разочарована.
Все свободные столики были забронированы, и Чарльзу пришлось ждать, пока старший официант, не желая упускать английского офицера, сверялся со своим списком. В конце концов для них поставили еще один столик – прямо рядом с занавеской, отделявшей обеденный зал от знаменитой кондитерской, где майор Куксон покупал свои крошечные пирожные.
– Это место – словно пережиток двадцатых годов, – заметила Гарриет.
– Здесь хорошее вино, – обиженно сказал Чарльз.
В основном здесь обедали предприниматели, но попадались среди них и военные: греки, получившие увольнительные, и англичане из миссии. Атмосфера царила унылая, и, хотя вино и в самом деле оказалось неплохим, призванная имитировать французскую кухню еда показалась Гарриет куда хуже простого рагу из таверны.
Чтобы избежать пристальных взглядов Чарльза, Гарриет наблюдала за посетителями кондитерской за шифоновой занавеской кофейного цвета. Некоторые заходили в магазин украдкой, другие держались непринужденно или всем своим видом демонстрировали, что торопятся. Они выбирали пирожные, которые им подавали на блюдце с маленькой вилочкой, а потом жадно поглощали их – со скоростью, которая выдавала постоянный голод. В присутствии Чарльза Гарриет мутило от тревоги, и она стала спрашивать себя, к чему это всё и зачем поощрять то, что привело ее в такое состояние?
Она сидела, положив руки на стол, и вдруг ощутила прикосновение: Чарльз провел по краю ее ладони мизинцем.
– Скажите мне, почему вы вчера плакали?
– Не знаю. Особой причины не было. Наверное, я испугалась.
– Налета? Вы же знаете, что Афины не бомбили.
– Меня испугали выстрелы.
Он снова раздраженно хохотнул. Это, по-видимому, было его привычкой. Он не стал даже притворяться, что поверил ее объяснениям. В Гарриет снова всколыхнулась былая неприязнь, и ей захотелось уйти и больше с ним не видеться.
Обоих охватило вялое ощущение неудачи. Чарльз был мрачен. Гарриет ощущала, что он мысленно корит ее – за то, что привлекла его, за то, что молчит. Глядя на нее светлыми глазами, он спросил:
– Сколько вы уже замужем?
– Мы поженились прямо перед войной. Гай приезжал домой в отпуск.
– Вы были давно знакомы?
– Всего несколько недель.
– Вы поженились в спешке?
Вопросы звучали иронически, почти насмешливо, и ей захотелось вывести Чарльза из себя.
– Не совсем. Мне казалось, что я знаю его всю жизнь.
– А на самом деле? Вы знали его?
– Да, в определенной степени.
– Но не до конца?
Понимая, что он мстит ей за недостаток откровенности, она преисполнилась ощущением собственной силы и сдержанно ответила:
– Не до конца. Невозможно познать кого-либо до конца.
– Но вы по-прежнему находите его прекрасным?
– Да. Возможно, чересчур прекрасным. Он воображает, будто может сделать всё и для всех.
– Но только не для вас?
– Меня он полагает частью себя самого. Он не считает, что должен что-то для меня делать.
– И вас это устраивает?
Вокруг толпились люди, ожидавшие, пока один из столиков освободится, и Гарриет воспользовалась этим, чтобы предложить:
– Может быть, нам пора?
– Вы же почти ничего не съели.
– Я не очень голодна.
Они вышли на улицу, залитую ярким дневным светом. Впереди было еще два свободных часа.
– Чем бы вам сейчас хотелось заняться? – спросил Чарльз.
Этот вопрос был задуман как проверка, и по его тону Гарриет поняла, что ей полагается ответить тем же.
– Я еще никогда не была в церкви на Ликавитосе, – сказала она непринужденно. – Давайте сходим туда.
– Как пожелаете.
Он не стал скрывать своего разочарования и, зашагав к холму, даже не попытался изобразить интерес к предстоящей экскурсии. Гарриет почувствовала, что между ними разверзлась пропасть, и испытала мрачное облегчение, поняв, что ее это не расстраивает. Этим отношениям не суждено было зайти дальше.
Она спросила, какова вероятность нападения немцев. Он отделался общими словами: такая вероятность, мол, существует. Она существовала с самого начала.
– Ходят слухи, что немцы стягивают вооружение к границе, – заметила Гарриет.
– Всегда ходят такие слухи.
– А если нападения не будет, что, по-вашему, произойдет? Греки могут одержать победу?
– Не знаю. Сомневаюсь. У греков кончаются боеприпасы. Они говорят, что нынешних запасов не хватит и на пару месяцев.
– Но мы же можем послать им подкрепление?
– В этом не будет толку. Греки закупали оружие компании «Крупп»[55]55
Krupp – основанный в 1860 году немецкий концерн, производивший оружие.
[Закрыть]. Наши снаряды просто не подойдут.
– А мы не можем послать им и оружие, и боеприпасы?
Он отвечал ей коротко, всем видом выражая скептицизм. На его лице проступила присущая ему мрачность; было очевидно, что он не разделяет воззрения Гарриет.
– У нас нет лишнего оружия. В Каире наши люди сидят без дела, потому что оружия не хватает. Будь у нас все ружья мира, всё равно остается проблема транспортировки.
– У нас не хватает кораблей?
– Мы понесли довольно серьезные потери, знаете ли!
Она искоса взглянула на него и увидела, что он держится отстраненно и сурово. Гадая, не пытается ли он напугать ее, она мягко спросила:
– Ну не может же всё быть так плохо? Вы что же, хотите сказать, что мы можем проиграть войну?
Он ответил с обычным своим саркастическим смешком:
– Думаю, мы всё же справимся. Как обычно.
Подъем был долгим. Дорога заканчивалась у дома Патерсонов, а дальше начиналась неровная тропа. Когда они дошли до церкви, солнце уже склонилось к горизонту и беленые стены порозовели в свете зимнего заката. По церковному двору гулял холодный ветер. Никого не было – только мальчик, торговавший лимонадом, собирал свои пожитки. Чарльз с недовольным видом ждал, пока Гарриет, опершись о стену, разглядывала безбрежное море домов, теряющееся в тени покрытой свежей зеленью горы Имитос. Она повернулась и спросила Чарльза, приходилось ли ему раньше бывать в этой церкви.
Он отвернулся. Казалось, что он оставит ее вопрос без ответа, но после паузы он всё же сказал, что бывал здесь на Пасху. В эту ночь греки устраивали паломничество к церкви со свечами, и издалека казалось, что по склону холма навстречу друг другу движутся две светящиеся реки.
– И что же, вы видели все церемонии? Погребение Христа, крестный ход?
– Разумеется.
– А в этом году их будут устраивать?
– Возможно, если всё будет хорошо.
Он отвечал неохотно, словно Гарриет вынуждала его, но, видя, что расспросы прекратились, он продолжил:
– Эвзоны воюют в Албании. Без них праздник будет уже не тот. В пасхальное воскресенье они надевают полное обмундирование: фустанеллы[56]56
Фустанелла – элемент официальной формы эвзонов, шерстяная плиссированная юбка.
[Закрыть], шапочки с кистями, ботинки с помпонами. – Он вдруг рассмеялся. – Шествие оканчивается на площади… У девушек на веранде гостиницы были бенгальские огни, и они пытались стряхнуть их на юбки солдат.
Гарриет улыбнулась и протянула ему руку.
– Если в этом году будет праздник, мы можем посмотреть его вместе.
Он взял ее за руку. Всё же что-то было не так. Опустив взгляд, он сказал:
– Мое назначение здесь – временное. Меня может и не быть здесь на Пасху. Вы же знали об этом, да?
– Нет, я не знала…
Она отошла от стены. Пейзаж утратил всякий смысл. Она вдруг ощутила, как холоден ветер, заметила, что солнце почти село. Они принялись спускаться.
Она представляла себе эти отношения долгими и постепенно развивающимися, в то время как он – теперь это было ясно – был одержим мыслью о том, как мало у них времени. Ее захватила фантазия о ленивой близости, совместном ожидании общей участи. Но это была лишь фантазия. Какая бы судьба ни ожидала их с Гаем, Чарльз ее не разделит. Возможно, им и самим не удастся спастись, но они могут хотя бы попытаться.
Чарльз же принадлежал к иному роду людей. Его целью было не спасение собственной жизни, но охрана окружающих. Сейчас, возможно, он был не в большей опасности, чем сама Гарриет, ему не грозила немедленная смерть, и всё же в этом сумеречном свете его облик поэтически преобразился. Теперь он напоминал ей одного из тех безвременно погибших героев прошлой войны, чьи портреты так мучили ее в юности. Его неиспорченная красота не годилась для жизни. Ему не суждено было выжить. Ей полагалась жизнь, в то время как он был романтическим персонажем, помеченным смертью.
У них не было времени.
Когда они дошли до конца дороги, воцарились сумерки. В магазинах горел свет, но шторы для затемнения еще не задернули. Они прошли мимо продуктовой лавки, полки которой были пусты. Гарриет заглянула внутрь – скорее по привычке, но здесь было нечего купить, кроме банки маринованных огурцов.
Когда они перешли дорогу и подошли к «Гранд-Бретани», Чарльз сказал:
– Мы можем встретиться с вами позже? Можем поужинать в «Коринфе».
Просьба прозвучала настойчиво, почти как приказ, но Гарриет пришлось отказаться:
– Я иду на репетицию к Гаю.
– Это обязательно?
– Я обещала ему.
– Понятно.
Они подошли ко входу в гостиницу, и он уже собирался молча войти внутрь.
– Вы придете к нам на обед в воскресенье? – спросила Гарриет.
– Куда?
– К нам домой. Вилла рядом с рекой Илисос.
– Приду, если получится.
Он повернулся, чтобы уйти, потом остановился и добавил более мягко:
– Мне бы этого хотелось.
– Так приходите же, – сказала она нежно, и он с улыбкой ответил:
– Тогда я обязательно приду.
17
Гай не сидел без дела. Он обратился к греческим властям и убедил их вернуть ключи от школы. Услышав его искреннюю, полную энтузиазма речь, они согласились открыть библиотеку и разрешить использовать территорию школы в качестве клуба. Теперь он готовил представление для летчиков в Татое. Репетиции проходили в лекционном зале.
Пинкроуз не возражал – поскольку ничего об этом не знал. Его назначение на должность директора Бюро пропаганды было подтверждено. Когда Гай попросил его разрешения на возобновление деятельности школы, Пинкроуз ответил, что слишком занят. Гай мог делать что угодно.
Пинкроуз приходил в Бюро несколько раз в неделю и запирался в кабинете, который раньше принадлежал Алану.
– Чем он там занимается? – спросила Гарриет.
– Пишет лекцию, – мрачно ответил Алан. – Тема лекции – Байрон: поэт и заступник Греции.
– И когда он будет ее читать?
– Это пока неизвестно.
Репетиции шли полным ходом. Главную песню написал сам Гай, и когда он приходил домой – что бывало нечасто, – то распевал ее, пока Гарриет не начинала умолять его умолкнуть.
– А я что, пел? – спрашивал он извиняющимся тоном. – Я и не заметил.
Минуту спустя он затягивал вновь:
– Вечер полон шуток, смеха и чудес, – всё для Королевских ВВС!
Утром того дня, когда Гарриет обедала с Чарльзом в «Зении», Гай упомянул, что сегодня планируется первый прогон спектакля «Мария Мартен»[57]57
Мария Мартен – молодая англичанка, в 1827 году погибшая от рук своего любовника, с которым они собирались тайно обвенчаться. История получила огромный резонанс и легла в основу множества песен и театральных пьес.
[Закрыть], который должен был стать апофеозом праздничного вечера.
– Приходи посмотреть, – попросил он. – Можешь даже присоединиться к хору.
Гарриет удивило это приглашение. Раньше Гай не звал ее на репетиции. Он не разрешил ей участвовать в своей постановке «Троила и Крессиды», чего она до сих пор ему не простила, а на ее протесты заявил, что не может с ней работать. Проблема была в том, что она недостаточно серьезно его воспринимала.
– Ты правда хочешь, чтобы я пришла? – спросила она. – Разве я не приношу в твой выдуманный мир свою неуместную реальность?
Нимало не смущенный ее насмешкой, он ответил:
– Это же совсем другое дело. В этой постановке нет ничего серьезного. Это будет шуточный спектакль. Почему бы тебе не прийти?
– Посмотрим.
Вспоминая, что в прошлом ее уже один раз отвергли, она не хотела сразу принимать приглашение, однако вечером вспомнила о своем обещании и сказала Чарльзу, что идет на репетицию к Гаю.
Гарриет сочла, что дала обещание, и после ужина отправилась в школу, желая сдержать слово и продемонстрировать свою верность. Шум репетиции был слышен еще с улицы. Казалось, что сотня голосов распевает: «Вечер полон шуток, смеха и чудес, – всё для Королевских ВВС!» Заглянув внутрь, она увидела, что поет и в самом деле никак не меньше сотни человек.
В Афинах у Гарриет было с десяток знакомых. У Гая, конечно, намного больше: соревноваться с ним в общительности заведомо бесполезно. Хотя она и привыкла к этому, ее всё же поразило: где же он взял столько народу? Разглядывая толпу, она поняла, что среди поющих присутствовали почти все женщины, встреченные на приеме у миссис Бретт. Там было столько гостей, что Гарриет даже не пыталась различить и запомнить их, но для Гая каждый человек был индивидуален: он обратился к каждой лично, и все они пришли, чтобы помочь ему, и теперь пели – в меру своих возможностей.
Она увидела саму миссис Бретт, которая горланила что есть мочи, а за роялем сидела – надо же! – мисс Джей.
В центре зала выстроились девушки – в основном студентки и несколько младших машинисток из миссии. За ними высились импозантные юноши. Но пели все присутствующие, а Гай выступал в качестве дирижера: он вдохновлял, побуждал, полностью отдаваясь делу и требуя от окружающих такой же полной самоотдачи.
– Давайте же! – взревел он, не желая уступать, требуя от поющих всей возможной громкости и энергии.
Единственными, кому позволено было не петь, были актеры, занятые в «Марии Мартен»: Якимов, Алан и Бен Фиппс сидели у стены и «берегли голоса».
Немногочисленные знакомые Гарриет были слишком погружены в происходящее, чтобы заметить ее. Она вошла и присела рядом с Беном Фиппсом, который наблюдал за хором с сардонической усмешкой, сунув руки в карманы.
Песня подошла к концу. Гай был недоволен. Он промокнул лицо платком и сообщил хористам, что им надо потрудиться. Всем остальным тоже предстояло работать! Пусть они всего лишь поддерживают главных певцов, всё равно им надо превзойти самих себя. А теперь начнем сначала! Он убрал платок, махнул мисс Джей, и все запели первый куплет.
Гай сбросил пиджак. Распевая во весь голос, он стащил галстук и расстегнул воротничок, после чего засучил рукава, но они тут же сползли, и, когда он размахивал руками, манжеты развевались в воздухе.
– Еще раз! – потребовал он, хотя хор еще не закончил. – Нам нужен пыл! Дайте мне больше пыла. Мы стараемся ради татойских летчиков. Им там, знаете ли, веселиться не приходится! Вложите в пение всю душу!
Видя, как Гай одной силой духа управляет поющими, Гарриет задумалась: как же ее угораздило выйти замуж за человека, с которым у нее так мало общего?
И всё же они были женаты; и, возможно, не отдавая себе в этом отчета, она вышла за него замуж именно благодаря их различию.
Хотя ее не тянуло к новым знакомствам и в компании она быстро уставала, Гарриет всё же гордилась широким кругом знакомств мужа и даже радовалась этому: ей казалось, что так она проживает эту жизнь – пусть и не напрямую. Но подобный подход означал отдаление. Не желая принимать участия в этом изматывающем деле, она отдалялась от Гая. В этом заключалась его суть. Если она не желала тянуться за ним, то тогда ей предстояло наблюдать за ним издалека, словно за смерчем. Она боялась, что однажды ей придется попрощаться с ним.
Хор исполнял песню снова и снова, пока молодых людей, едва держащихся на ногах от усталости, не распустили, после чего неутомимый Гай вызвал занятых в постановке. Оглядевшись, он увидел Гарриет и помахал ей, но времени разговаривать не было: Бен, Алан и Якимов уже встали.
Когда репетиция закончилась, Гай во главе шумной компании отправился на площадь Омония. Девушкам пора было возвращаться домой, и юношей отправили провожать их. Однако для Гая вечер еще не закончился. Он настоял на том, чтобы все остальные пошли выпить.
Миссис Бретт с подругами, опьяненные атмосферой вечера, позволили увлечь себя в «Алеко», куда обычно побоялись бы зайти. Когда они набились в безликую комнатку, окна которой были наглухо скрыты черными шторами, миссис Бретт пребывала в том же ликовании, что и на Рождество. Заметив Гарриет, она схватила ее за руку и прокричала:
– Вы счастливая девушка!
Гарриет улыбнулась:
– Пожалуй.
– Как же вам повезло! – Миссис Бретт огляделась и повторила, перекрикивая шум. – Какая счастливица!
Она была уверена, что выражает общее мнение. Наверняка так и было. Устроившись у стены, Гарриет наблюдала, как Гай ликует и сияет в центре компании. Она поняла, что для него не было ничего дороже такого бессмысленного дружеского веселья. Разумеется, она видела это и раньше. Ей вспомнилось, как его окружили восхищенные румынки в поезде, идущем в Бухарест; лицо его тогда вспыхнуло, словно от вина, он пытался обнять всех одновременно. Но способен ли человек, так зачарованный идеей общего, ценить что-то частное?
Встретив ее задумчивый взгляд, он протянул ей руки и втянул ее в общий круг.
– Как тебе «Мария Мартен»? – спросил он.
– Очень забавно. Летчикам наверняка понравится.
– Правда же?
Будь это великий труд, память о котором останется в веках, он и то не мог бы быть счастливее. Он не желал ее отпускать и, приобняв за плечи, втянул в общую беседу, словно она была всего лишь стеснительным ребенком.
Но она не была ребенком и стеснялась, только когда ее принуждали общаться со множеством малознакомых людей – как сейчас. Ему хотелось, чтобы она разделила его радость, а ей – только сбежать отсюда. Вынужденно оставаясь в средоточии веселья, она старалась улыбаться, а потом высвободилась, не в силах больше терпеть. Он поглядел ей вслед – озадаченно, немного печально, гадая, чего же еще ей не хватает. Но этот вопрос мучил его недолго. Ему задали какой-то вопрос о постановке, и он вновь погрузился в бурное море беседы, суетное и требовательное: реальную жизнь можно было отложить до завтра или послезавтра – или же до тех пор, пока за ним не явится сама смерть.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.