Текст книги "Друзья и герои"

10

Поводы для торжества находились каждый день. Пусть это не была однозначная победа вроде той, какой стала Корча, но армия продолжала двигаться вперед, и отовсюду слышались рассказы о героизме и доблести греческих воинов. Люди стояли в очередях, чтобы отправить еду и одежду тем, кто остановил захватчиков и теперь теснил их к морю.

В горах выпал снег. Он завалил перевалы и замаскировал опасные места этого дикого региона, где и так не было дорог. Отступающие итальянцы бросали оружие и тяжелое вооружение. Поговаривали, что одного невооруженного грека достаточно, чтобы обратить в бегство целую итальянскую дивизию. На плакатах изображали, как греки гонятся за врагом, перепрыгивая со скалы на скалу, точно серны. Итальянское радио называло греков дикарями, которые не только сталкивают врагов в пропасть, но и швыряют им вслед дорогое вооружение, ради приобретения которого итальянцы жертвовали всем.

Пока в Албании шел снег, в Афинах лил дождь и дул ледяной ветер. Дома не отапливались. Чтобы согреться, люди ходили в кафе, где теснились за светонепроницаемыми шторами, говоря друг другу, что победа будет одержана если не к Рождеству, то к весне уж точно.

Гай был не в силах более сидеть без дела. Он отправился в «Алеко» и объявил, что хочет открыть курсы английского языка. Не желает ли кто-нибудь предоставить для этой цели комнату у себя дома? Слушатели, заразившись его энтузиазмом, стали наперебой предлагать свои дома.

Гай пришел на первое занятие, ожидая увидеть с десяток учеников, но комната оказалась битком набита людьми. В нем видели не просто учителя, но представителя Великобритании. Некоторые из его новых учеников ходили в английскую школу, пока ту не закрыли, но бо́льшая часть с трудом объяснялись по-английски. Будучи слишком юными, чтобы идти на войну, они желали, по крайней мере, выучить язык своего главного союзника. Воодушевленный их энтузиазмом, Гай составил программу занятий. Он хотел разделить учащихся на классы и проводить уроки каждый вечер. Хозяйка дома, вдова, с юмором восприняла такое вторжение в свою гостиную.

– Сегодня – да. Очень хорошо. Другие вечера в других местах. Да?

Занятия переходили из дома в дом, но ни одна комната не могла вместить всех желающих, и все надеялись, что вскоре им удастся найти какое-нибудь постоянное место.

У Гая вновь не было свободного времени; он пребывал в самом любимом своем состоянии. Ему хотелось работать как можно больше. Как-то вечером, вернувшись в гостиницу, он рассказал Гарриет, что ученики решили поставить какую-нибудь из пьес Шекспира. Он подумывал предложить им «Отелло» или «Макбета».

– Но я же совсем не буду тебя видеть, – запротестовала Гарриет.

– Дорогая, мне надо работать. Ты же не хочешь, чтобы я сидел тут без дела, пока другие мужчины сражаются?

– Нет, но я и сама не могу сидеть без дела. И уж точно не в этой жуткой комнатушке.

– Ты всегда можешь пойти в кафе.

– Одна?

– Алан будет рад составить тебе компанию.

Гай низвел Алана до должности друга Гарриет.

– Мне не всегда хочется проводить с ним время. Кроме того, пойдут разговоры.

– Господи, да какая разница?

– Если ты поговоришь с Добсоном, он наверняка устроит нас в Академию. Может быть, нам даже достанется комната Грейси.

Ей удалось уговорить Гая обратиться к Добсону, но этот разговор ничего не дал. Добсон объяснил – очень любезно, как сказал Гай, – что комнаты следует держать пустыми на случай приезда сотрудников Министерства иностранных дел.

– Дело в том, что у самого Грейси не было никакого права там жить, – сказал Добсон. – Не знаю, как ему это удалось, но подозреваю, что это устроил майор. Как бы то ни было, останься он в Афинах, его бы попросили найти другое жилье. Так что, сами понимаете, тут ничего не поделаешь.

– Вот так, – сказал Гай, довольный тем, что эта неприятная беседа осталась позади.

Гарриет пришлось смириться с тем, что в Академию их не пустят.

– Он хотя бы передал нам билеты на фильм, – сказала она.

– Какой?

– Тот, про который он говорил. Сюда прислали новый английский фильм. Это будет первый новый фильм, который мы увидим со времен падения Парижа!

Она вручила Гаю билеты на показ кинофильма «Пигмалион». Гай вернул их.

– Извини. Никак не получится. Этим вечером я пообещал выступить перед учениками с докладом о левой политике в Англии.

– Но ты же обещал. Когда мы были в «Бабаяннисе», ты сказал, что мы обязательно пойдем.

– Боюсь, что я забыл. Как бы то ни было, доклад намного важнее. Я не могу подвести учеников.

– А меня ты можешь подвести?

– Не глупи. Это всего лишь фильм.

– Но я так его ждала. Я уже много месяцев не видела английских фильмов.

– Пусть тебя сводит кто-нибудь еще. Отдай мой билет Алану.

– Ему не нужен твой билет. Он идет со своими греческими друзьями.

– Так попроси Добсона отвести тебя.

– Я бы не стала его об этом просить.

– Это всего лишь фильм! Почему бы тебе не сходить одной?

– Там будет прием, и я не хочу идти одна. Одной мне там не понравится. Пойми же, ты обещал меня отвести и должен сдержать свое слово. Я так ждала этого вечера. Попроси учеников перенести занятие.

– Не могу. Это невозможно. Если ты нарушишь слово, данное англичанам, то можешь объясниться с нами. Иностранцы другие. Они решат, что здесь что-то не так. Они не поймут.

– Что же, ты ждешь, что я тебя пойму?

– Разумеется.

Гай воспринял этот разговор легко и тут же позабыл о разочаровании Гарриет, не придав ему никакого значения. Но для нее это была катастрофа. Она не верила, что Гай может поступить так. Она была уверена, что, поразмыслив, Гай решит перенести свой доклад и сообщит ей об этом, чтобы показать, как они важны друг для друга. Однако ничего подобного не произошло.

Шли дни. Она стала гадать, вспоминает ли он вообще об этом разговоре. Он совершенно о нем позабыл и страшно удивился, когда она в последнюю минуту вновь напомнила ему о фильме.

– Но мы же уже всё обсудили! – сказал он. – Я говорил, что мне надо пойти на встречу с учениками. Не было и речи о том, чтобы я что-то отменил. Если выбирать между фильмом и политической встречей, то надо понимать, что встреча намного важнее.

Гарриет этот выбор казался гораздо более серьезным.

– Ты же обещал, – напомнила она.

– Я сказал, что тебе надо найти другого спутника.

– Мне постоянно надо искать другого спутника! Почему? Замужем за тобой я чувствую себя вовсе не замужней. Пойми же мои чувства. Я хочу, чтобы ты пошел сегодня со мной – просто чтобы показать, что понимаешь меня. Ты же мой муж.

– «Мой муж»! – повторил он. – Беда в том, что ты слишком цепляешься за вещи. Когда помер твой котенок, ты рыдала в три ручья. Ты бы и над ребенком так не плакала!

– Что ж, это был не ребенок.

Не обращая внимания на ее слова, он продолжал:

– «Мой муж! Мой котенок! Ты обещал мне!» Что за эгоизм!

С упрямым видом он стал собирать книги, торопясь уйти, прежде чем она скажет еще что-нибудь.

Гарриет более ничего не сказала. Она подумала, что этот доклад так важен ему даже не из политических соображений. Таким образом Гай получал самое желанное для него: внимание окружающих. Он всеми силами стремился привлечь к себе людей. Читал ли он лекции или вел семинары, ставил ли пьесы или консультировал студентов – всё это давало главное: он находился в центре всеобщего внимания. Это было для него куда важнее, чем Гарриет.

Когда он ушел, на лице его была написана решимость. Гарриет злилась, но прежде всего она ощущала себя покинутой. Она долго сидела на кровати. Чувства ее были притуплены, но одиночество ощущалось остро. Упоминание котенка вновь всколыхнуло притихшее было горе. Она потеряла котенка, Сашу, веру в Гая. Вдруг силы покинули ее, она рухнула ничком и горько зарыдала.

Возможно, она и вправду могла бы попросить кого-нибудь отвести ее на показ кинофильма, но ей казалось, что таким образом она публично признает несостоятельность Гая. Ей казалось, что она станет объектом благотворительности и всеобщей жалости, пострадавшим и униженным существом. То же произошло бы и в том случае, если бы она пошла одна. Гай раньше смеялся над этим, как он выражался, гаремным комплексом: умная женщина просто не может руководствоваться подобными соображениями! Однако нечто в ее воспитании делало поход в одиночестве абсолютно невозможным.

Был вечер полнолуния. Не зная, чем заняться, она вышла из дома и, повинуясь внутренней тяге, прошла мимо зала, где должны были демонстрировать фильм. Возможно, она подспудно надеялась, что кто-то из знакомых увидит ее и уговорит присоединиться к нему; но она шагала так быстро и целеустремленно, что всякий, увидевший ее, решил бы, что она идет по делам.

Однако такой человек и вправду нашелся. У входа в зал стоял Чарльз Уорден; тоскливо глянув в ту сторону, Гарриет увидела его лицо, бледное в свете луны. Удалившись на безопасное расстояние и скрывшись в тени, она обернулась. Он разочарованно глядел ей вслед, и она разочарованно пошла дальше.

Расстройство придало ей сил, и она стала взбираться по склону холма, пока не добралась до высшей точки города, где ветхие домишки, толпившиеся среди деревьев и кустарников, образовали отдельную деревушку. Студия Алана располагалась именно здесь. Тропинка вела на пустырь на макушке холма; пройдя по ней, Гарриет обнаружила, что оказалась в совершенно заброшенной местности и всё дальше удаляется от человеческого жилья. Ее единственной спутницей была луна: она висела в небе странно низко, чуть ли не над плечом, и от вида ее белого, молчаливого лица в сизом небе становилось еще более одиноко.

Город простирался внизу и напоминал карту, нарисованную серебром. Она перешла на другую сторону холма и увидела Пирей; в этот момент раздалась сирена воздушной тревоги. На такой высоте эти истерические вопли звучали слабо и, казалось, вовсе не имели отношения к городу, который в серебристом свете напоминал игрушку из хрусталя и лунного камня.

Гарриет привычно огляделась в поисках убежища. Впереди стоял киоск, где летом продавали прохладительные напитки. Встав возле него, она увидела, как со стороны моря летят бомбардировщики. С земли начали стрелять, но самолеты продолжали свой путь. Один из них уронил звезду, которая воспарила в воздухе, нелепо и театрально. Если не обращать внимания на грохот орудий вдалеке, можно было подумать, что наблюдаешь за пантомимой. Но вдруг всё вздрогнуло от взрыва. Вспыхнул огонь.

Всё это время серебристый город бессильно лежал, словно распятая жертва. Воздушная атака была короткой. Через несколько мгновений бомбардировщики повернули обратно, сверкнули в лунном свете и исчезли. Огонь продолжал гореть и казался единственным живым существом посреди игрушечных белых домов.

Окончание воздушной тревоги всё не объявляли, и Гарриет, устав и замерзнув, снова пустилась в путь. Тропинка вывела ее к веренице домов, а когда она стала спускаться к Университетской улице, в воздухе наконец прозвучал освободительный сигнал отбоя. Навстречу ей попался Тоби Лаш, и после одиночества на вершине холма даже он показался ей другом. Она рассказала ему, где была, и он принялся кряхтеть и охать, после чего заявил:

– Ужас-то какой! Я бы и за деньги туда не пошел ночью.

– Но что же там опасного?

– Вот уж не знаю. Во всех городах есть дурные люди. Мне говорили, что не стоит ходить на Ареопаг после заката.

– Вот как!

Осознав, что по незнанию сильно рисковала, Гарриет встревожилась. Вспоминая, как выглядел пустырь в призрачном свете луны, она стала думать, что опасность кроется повсюду. Она пошла обратно в гостиницу, радуясь, что благополучно пережила самую долгую и самую одинокую прогулку в своей жизни.

11

В честь взятия Воскопои[34]34
  Воскопоя – город в округе Корча на юго-востоке Албании.


[Закрыть] колокола зазвонили вновь. Звонили они и в честь Конисполя[35]35
  Конисполь – самый южный город Албании.


[Закрыть]. А в первый день декабря, пока на Афины сыпался дождь, они звонили в честь великой победы в Поградце[36]36
  Поградец – албанский город в округе Корча на берегу Охридского озера.


[Закрыть]. Битва за него длилась семь дней и сопровождалась непрекращающейся снежной бурей. Старый портье, поджидавший постояльцев с новостями в вестибюле, воспроизвел битву в лицах. Он проковылял, демонстрируя, как итальянцев ослепил снег, после чего выпрямился и с решительным лицом продемонстрировал, как Тиносская Богородица даровала грекам чудесное прозрение.

– Но почему Тиносская Богородица? – спросил кто-то.

Дело в том, объяснил портье, что его жена, родом с острова Тинос, всего за два дня до битвы послала их сыну Тиносскую икону Богородицы.

Одна победа следовала за другой. Когда колокола начинали звонить, незнакомцы с хохотом говорили друг другу: «Еще один!» Афиняне танцевали на улицах. Старики плясали, словно мальчишки, а женщины аплодировали. Поговаривали, что греки взяли в плен половину армии Муссолини, а военная техника, которую они захватили, изменит весь мир.

Когда кто-нибудь входил в кафе и выкрикивал неизвестный ранее город, не было нужды спрашивать, о чем речь. Это означало очередную победу. Вскоре все запоминали это название и повторяли его повсюду: оно становилось самым часто употребимым словом в Афинах. На следующий день этот город становился вчерашней победой, и на смену ему приходил другой.

После Поградца взяли гору Островица, затем настал черед Пермети, Саранды, Гирокастры и Дельвины[37]37
  Пермети, Саранда, Гирокастра, Дельвина – города на юге Албании.


[Закрыть]. Эвзоны[38]38
  Эвзоны – подразделение легкой пехоты греческой армии.


[Закрыть] во время метели захватили окрестности Охрида. Атака длилась четыре часа, и гречанки, сопровождавшие своих мужчин, босиком взбирались по горному склону, чтобы доставить им еду и боеприпасы.

Колокола звонили в честь каждой победы. «Ну что на этот раз?» – радостно спрашивали люди. Греки захватили маленький город, который никому не удавалось найти на карте. Затем последовала пауза. Греки взяли всю албанскую границу и, не будучи готовы к такому успеху, обогнали свои же отряды обеспечения. Это был большой успех. К такому следовало относиться серьезно.

В тот день, когда пришли вести о взятии Саранды, – это было важное достижение, поскольку грекам необходим был порт, через который можно было бы получать снабжение, – Гай рано вернулся на обед. Кто-то из учеников упомянул, что назначили нового директора. Школа должна была снова открыться. Ученики уже устали бегать от одного дома к другому и послали одного из своей среды сообщить Гаю: «Мы очень благодарны вам, сэр, но теперь нам надо вернуться к занятиям. У нас уже не осталось комнат, где можно было бы проводить занятия. Наши родители велят нам вернуться в школу, потому что там есть место».

– А кого назначили директором? – спросила Гарриет. – Не Дубедата же?

– Нет.

– Пинкроуза?

– Нет.

– Так всё же Бен Фиппс?

– Нет.

– Но никого больше не осталось.

– Арчи Калларда.

Гарриет восторженно воскликнула:

– Но это же куда лучше, чем мы думали! От Дубедата и Пинкроуза мы бы ничего не добились, но с Арчи Каллардом еще неизвестно. Возможно, он сделает что-нибудь для тебя.

– Да.

Они отправились в столовую, где теперь кормили не хуже, чем в остальных местах, поскольку продуктов не хватало повсюду. Гай вел себя так, словно ничего особенного не произошло, но вид у него был рассеянный и он постоянно отвлекался от еды.

– Когда, по-твоему, Каллард узнал о назначении? – спросила Гарриет.

– Вчера, полагаю.

– Тогда он, наверное, еще свяжется с тобой.

– Конечно, я и не волнуюсь.

– А если этого не произойдет, что ты будешь делать?

– Не знаю. Я еще не думал об этом.

– У тебя теперь есть право обратиться к нему. Он же директор.

– Да, – с сомнением сказал Гай. Его тревожила мысль, что придется именно так и поступить.

Глядя на то, как нерешительно держится Гай в момент, когда приходится отстаивать свои интересы, Гарриет подумала: как же мало они знали друг друга, когда второпях женились в преддверии войны. Разумеется, тень эта нависала над ними уже много лет, но в те пыльные, теплые летние дни, когда они впервые встретились, она преобразилась в тень лавины, которая грозила вот-вот обрушиться на них. Людям некуда было бежать, и они хватались друг за друга. Гай казался ей воплощением уверенности. Вырасти он под защитой богатства, и тогда он не мог бы относиться к жизни более безмятежно, добродушно и щедро. Предлагая себя, он, казалось, предлагал взять ее под защиту своего тепла, надежности и здравомыслия. В определенном смысле он и впрямь был наделен всеми этими качествами, но, с другой стороны, представлял собой клубок неожиданных причуд, страхов и сомнений.

– Он обязан назначить тебя старшим преподавателем, – заявила Гарриет. – Здесь нет никого, кто годился бы на эту работу. Пинкроуз и Бен Фиппс могли бы еще быть директорами, но если речь идет о преподавании, то кто, кроме тебя?

– Дубедат.

– Не говори глупостей, дорогой.

Единственным источником тепла в гостинице являлась керосиновая печка в столовой, вокруг которой были расставлены столы, поэтому гости с неохотой возвращались в свои комнаты. Принглы всё еще сидели над чашками жидкого серого кофе, когда портье принес им письмо. Гай открыл его, рассмеялся и непринужденно сообщил:

– Это от Калларда. Приглашение на чай в Фалирон. Он сейчас живет у Куксона. Тебя тоже приглашают.

– Но это же замечательно, милый.

– Возможно. Мы еще не знаем, чего он хочет.

– Знаем, конечно. Он занял пост директора, и теперь ему нужен кто-то, кто будет работать.

– Пойдем. Куплю тебе настоящего кофе в «Бразилиане».

Бар был настолько маленьким, что людям негде было сесть, и они стояли вплотную друг к другу, попивая крепкий черный кофе, который был редкостью и в лучшие времена, а теперь стал настоящей роскошью. Разглядывая посетителей, Гарриет вдруг увидела Бена Фиппса. Он стоял в углу у двери в полном одиночестве, с горечью глядя куда-то на улицу. Неужели должность директора так много для него значила?

Если бы он больше ей нравился, она бы указала на него Гаю, а тот, разумеется, бросился бы его утешать. Однако Гай был слишком близорук и не увидел его, а Гарриет слишком нервничала, чтобы думать о посторонних людях.

День был серый. Когда они вышли из автобуса перед Фалироном, то увидели желтоватое море, вяло растягивающее по песку пенные кружева, – так картежник лениво показывает, какие бесполезные карты ему пришли. На берегу было пусто, словно это был Северный Ледовитый океан, и почти так же холодно. Вдаль уходила серая эспланада, по бокам которой, однако, росли пальмы.

– Средиземное море, – сказала Гарриет.

Гай поправил очки и пригляделся.

– Не очень-то похоже на море мечты, – сказал он.

Однако тем днем их волновали другие вопросы. Шагая мимо вилл, где, казалось, не было ни единой живой души, Гай что-то напевал, чтобы продемонстрировать свою уверенность в успехе предстоящего собеседования. Он шел слишком близко к Гарриет, но она безропотно семенила рядом. Они спешили приблизить тот момент, когда их сомнительное положение будет наконец разрешено.

Виллу Куксона оказалось легко найти. Это была самая большая из прибрежных вилл, и ее название – «Порфировые колонны» – было написано не греческими буквами, а латиницей. Вилла была отделана белым мрамором, и коричнево-красные колонны – о которых, как сообщил Алан, даже упоминалось в «Бедекере»[39]39
  «Бедекер» – серия путеводителей, выпускавшихся немецким издателем Карлом Бедекером (1801–1859) и его наследниками. Высокое качество и достоверность сведений сделали это название нарицательным.


[Закрыть] – выглядели на этом фоне не лучшим образом.

– Похожи на гигантские сардельки, – прошептала Гарриет, и Гай нахмурился, предлагая ей помолчать.

Дворецкий провел их в круглый зал, также украшенный колоннами, на сей раз белыми, а оттуда – в? огромную гостиную, уставленную мебелью с острова Корфу и отделанную атласом цвета янтаря.

Посреди всего этого золотистого мерцания майор поднялся им навстречу и протянул руку.

– Как приятно снова видеть вас, – сказал он, хотя они едва ли были знакомы. Он усадил Гарриет на почетное место на обитой атласом софе и извинился перед Гаем. – Мне очень жаль, но Арчи пока нет. У него в обед была встреча в Афинах, и он еще не вернулся.

Гай принялся извиняться, что они пришли так рано, но майор запротестовал:

– Нет-нет, это Арчи опаздывает, несносный мальчишка. Он у нас с чудинкой, боюсь. Но это неважно. У нас с вами есть немного времени наедине, и я прошу вас рассказать мне про Бухарест. Я был там когда-то и познакомился с десятком князей и княгинь; все они были, разумеется, само очарование. Надеюсь, что с ними всё будет в порядке. Что за катастрофа! Как вы это пережили?

Гай говорил с Куксоном охотнее, чем с Грейси. Слушая его анализ румынской катастрофы, Куксон издавал восклицания восторга и ужаса, после чего стал настойчиво расспрашивать, как же Принглам удалось сбежать.

– А как же вы, – заботливо повернулся он к Гарриет, – вы же, полагаю, ужасно тревожились? И даже, наверное, немного боялись? Вам, наверное, было невероятно грустно уезжать!

Майор переводил взгляд с Гарриет на Гая и обратно и излучал такую симпатию и такое внимание, что Гарриет растаяла. Он вел себя как любезный и щедрый хозяин, принимающий новоприбывших в круг своих друзей. Как же повезло этим друзьям! Теперь Гарриет прекрасно понимала, почему в этом светском соревновании у бедной миссис Бретт было мало шансов.

Но Гая было не так легко очаровать, и он не готов был позабыть миссис Бретт. Хотя он и отвечал на расспросы майора – не мог не ответить, – он не откликался, как обычно, всем сердцем на предложение дружбы. Несколько раз где-то в глубине дома раздавался шум, и он тут же оглядывался, надеясь на появление Арчи Калларда. Майор, казалось, не замечал его невнимательности и продолжал задавать один вопрос за другим, отвлекая их от волнений. Атмосфера царила самая дружелюбная, но Гай был рассеян, и майор в конце концов пробормотал:

– Куда же подевался Арчи?

Наконец дверь распахнулась, и в гостиную вошел Каллард. Хотя уже смеркалось, Гай и Гарриет поняли по его лицу, что он совсем позабыл о них. Арчи был не один: с ним был Чарльз Уорден.

Гарриет и Уорден обменялись потрясенными взглядами, и Гарриет ощутила, что ей вдруг стало холодно. Казалось, что с ними сыграли какую-то шутку.

Каллард оставил свою прежнюю игриво-безразличную повадку и, осознавая свою ответственность, держался серьезно и сдержанно.

– Как любезно с вашей стороны было приехать, – сказал он. – Вы все знакомы друг с другом?

Сочтя это достаточным представлением, Гарриет и Уорден на расстоянии кивнули друг другу и стали ждать, что будет дальше.

Майор, которого, казалось, волновала новоприобретенная должность Калларда, встал и заявил:

– Дорогой Арчи, думаю, я отведу миссис Прингл и Чарльза в сад, а вы пока можете тут побеседовать. Сейчас еще светло, и мы сможем пройтись. Не задерживайтесь. Думаю, всем нам до смерти хочется чаю.

Он открыл французское окно. Гарриет с радостью последовала за мужчинами, но, оглянувшись напоследок, увидела искаженное от напряжения лицо Гая и почувствовала себя виноватой, поскольку покинула его с такой готовностью. Она поспешила к майору, держась так, словно они были в саду вдвоем. Он провел ее вокруг клумб, описывая, какие цветы расцветут здесь после весенних ливней, и, хотя пока любоваться было нечем, она восторженно восклицала, слушая его рассказы. Польщенный ее интересом, Куксон сказал:

– Посмо́трите еще на них в апреле; но, разумеется, я надеюсь, что вы еще не раз побываете здесь до того.

Лужайка была засажена цитрусовыми деревьями, которые стояли на некотором расстоянии друг друга, напоминая балерин, готовых пуститься в пляс. Гарриет всё время поворачивалась спиной к Чарльзу Уордену, но в какой-то момент остановилась, чтобы разглядеть мелкие зеленые лимоны, и невольно глянула через плечо. Он наблюдал за ней с иронической улыбкой. Она тут же догнала майора и демонстративно продолжила восхищаться всем вокруг.

Когда они обошли дом и вышли к морю, облака слегка разошлись, демонстрируя вишнево-розовые краски. Сияние заката было скрыто. На мгновение весь сад озарился осенним светом, но затем облака вновь сгустились, и вокруг воцарились зимние сумерки.

– Да, нам уже пора, – с сожалением сказал майор. – Но вы же еще приедете, не так ли? Обещаете? Зимой я иногда даю приемы, просто чтобы скоротать сезон дурной погоды. Нам всегда не хватает красавиц – я имею в виду английских красавиц, конечно же. Гречанок у нас вдосталь, и они бывают великолепны! Но англичанки – это совсем другое: такие стройные, бело-розовые, такие естественные! Обещайте, что вы приедете.

Скромно улыбаясь, Гарриет пообещала.

В золотой гостиной зажгли свет. Майор постучал в стекло, открыл дверь и спросил:

– Можно к вам присоединиться?

– Разумеется, – ответил Каллард таким тоном, словно не понимал, что они делали в саду всё это время.

Очевидно, их разговор закончился уже некоторое время назад. Гарриет радостно вошла в гостиную, но встретила взгляд Гая и тут же пала духом. Он предостерегающе посмотрел на нее и мрачно опустил глаза. Ей сразу же захотелось покинуть эту подлую компанию, но тут майор объявил:

– Пойдемте. Раз вы покончили с делами, давайте выпьем чаю.

Столовая располагалась по другую сторону от входа. Чай подали на инкрустированном мрамором столике с позолоченными ножками в духе рококо. Инкрустация складывалась в композицию из фруктов и дичи и золотую надпись: «Радости изобилия». По самому центру изображения стояло блюдо с крошечными пирожными.

– Вы только поглядите на них! – воскликнул майор. – По мере роста цен пирожные становятся всё меньше. Боюсь, однажды они и вовсе исчезнут.

– Тогда вам не придется за них платить, – сказал Арчи Каллард таким тоном, будто замечание майора показалось ему вульгарным или неуместным.

Майор с виноватым видом рассмеялся и умоляюще произнес:

– Арчи, они же и в самом деле выглядят нелепо! Взгляни, их же невозможно съесть! Мне неловко, но… – Он повернулся к Гарриет. – Сейчас непросто достать еду, даже на рынке. Вы не находите, что сейчас очень тяжело с продуктами?

– Мы живем в гостинице, – ответила она.

– Как благоразумно! Но не в «Гранд-Бретани», я надеюсь? Я слышал, что военная миссия завладела нашей любимой «Гранд-Бретанью» и всех наших друзей выставили на улицу. Как тяжело, когда в такие времена тебя выгоняют из апартаментов! Кто знает, где они разместились. А какие мы устраивали там коктейльные вечеринки! Разумеется, с тех пор как дам эвакуировали, это случалось реже. Но всё же нам не подобает жаловаться. На их место прибыли другие.

– В самом деле! – сказал Арчи. – Вы словно намекаете, что правомочные жители Афин эвакуировались, а остались одни лишь жертвы кораблекрушения.

– Арчи, довольно!

Радуясь тому, что смог шокировать майора, Арчи повернулся к Чарльзу Уордену. Он хотел знать о миссии всё. В чем заключалась ее задача? Сколько там было офицеров? Какое положение занимал сам Чарльз?

Молодой человек отрывисто сообщил, что ничего не знает. Миссия только что прибыла в город.

Гарриет подумала, что голос его звучит высокомерно, и мысленно прибавила к общей его неприятности излишнее самомнение.

Где-то в доме зазвонил телефон. В столовую вошел слуга и сообщил, что вызывают мистера Калларда.

Арчи раздраженно дернул головой и спросил, кто звонит. Услышав, что звонят из Британской миссии, он охнул. Майор вздохнул, словно сообщая, что так теперь выглядят их дни.

Каллард вышел; остальные молча дожидались его возвращения. Взглянув на Чарльза Уордена, Гарриет обнаружила, что он уставился на нее, и тут же отвернулась.

– Боюсь, мне пора возвращаться в контору, – сказал он.

– Но вам-то никуда не надо, верно? – улыбнулся майор Гаю и Гарриет. – Прошу вас, останьтесь, выпейте хереса!

Прежде чем они успели ответить, в столовую стремительно вошел Арчи. Теперь он выглядел совсем по-другому: исчезли и наигранная важность, и ирония. Он уже не играл роль. С исказившимся от ярости лицом он, не обращая внимания на гостей, обратился к Куксону:

– Вы знали, что Бедлингтон сейчас в Каире?

– Бедлингтон? Нет, не знал. – Майор встревоженно потер нос. – Но почему вы спрашиваете? Что произошло?

– Вы должны были знать.

– Возможно, но мне никто не сообщил. Все слишком заняты, чтобы держать меня в курсе, а здесь я далек от происходящего. Почему вы так раздражены? Что случилось?

– Потом расскажу.

Каллард снова вышел и хлопнул дверью.

– В чем может быть дело? – спросил майор расстроенно. – Арчи такой темпераментный! Возможно, это какой-то пустяк.

Херес больше не предлагали. Майор был так встревожен, что едва заметил уход гостей.

Чарльза ожидал служебный автомобиль, и он предложил подвезти Принглов. Тронутый его любезностью, Гай тут же взбодрился и, пока они катили по темной Пирейской дороге, подробно рассказывал о вечере, который задумал устроить для летчиков в Татое. Возможно, он только что придумал этот проект, – Гарриет, во всяком случае, не слышала ни о чем подобном, – но, говоря о нем, он воодушевлялся на ходу. Собеседование в Фалироне было позабыто. Если он и пал духом, это было позади, и Гарриет в очередной раз восхитилась его способностью мгновенно восстанавливаться.

Пусть ему так ничего и не предложили, пусть перспективы его были (как она опасалась) туманны – он уже готов был строить новые планы. Вечер в Татое был всего лишь одним из них. Он сказал, что подумывает поставить «Отелло» или «Макбета». И почему бы не повторить постановку «Троила и Крессиды»?

Стоило ли вообще сочувствовать ему? Неудачи не загоняли его в тупик – в? отличие от Гарриет, с которой это происходило слишком часто. Он просто поворачивался к ним спиной.

Гарриет заметила, что Чарльз Уорден смеялся вместе с ее мужем, а не над ним. Слушая воодушевленную речь Гая, он поддакивал, словно никогда раньше не встречал такого жизнелюбивого человека. Ей стало очевидно, что причиной сдержанности, с которой Чарльз отвечал Калларду, было не высокомерие, но всего лишь неодобрение беспардонности последнего. Пришлось признать, что этот молодой человек был не так неприятен, как ей казалось.

Автомобиль остановился у главного входа в «Гранд-Бретань».

– Давайте как-нибудь повидаемся, – сказал Гай.

– Да, обязательно, – согласился Чарльз Уорден.

Пока они шли к гостинице, Гай был не в силах говорить ни о чем ином, кроме этого нового знакомства, пока Гарриет не прервала его:

– Дорогой, расскажи же, что предложил тебе Каллард.

Гай не желал отвлекаться от радующей его темы и ответил равнодушно, словно речь шла о чем-то неважном:

– Ничего. Он вообще не может ничего обещать.

– Но была же причина, по которой он послал за тобой?

– Он просто хотел меня увидеть.

– Он тебе ничего не рассказал?

– Он рассказал… ему хотелось сказать мне об этом лично, и это, конечно, очень благородно с его стороны… что его принудили назначить старшим преподавателем Дубедата. У него не было выбора. Грейси заставил его дать обещание.

– Понятно.

Разочарование охватило ее с такой силой, что она ничего больше не смогла сказать.

Гай продолжал оправдывать Калларда. Гарриет понимала, что это свидетельствует о его собственном разочаровании, но могла лишь слушать и сердиться вместо него. В конце концов она сказала: