Текст книги "На самом краю леса"

* * *

В куцей забегаловке больше никого не было, и дважды протершая все столики официантка поглядывала на Роберта с неодобрением. До закрытия оставалось минут десять. Не замечая этого, Роберт заказал четвертую чашку капучино и попытался еще раз просуммировать все, что ему удалось узнать и что, чем дальше, тем больше ставило его в тупик. История запутывалась на глазах.

Очевидно, что в карьере Манулиса постройка посольства сыграла значительную роль. Но какую? Ни один из находившихся в архиве документов не свидетельствовал, что он как-то на ней нажился. Родословная архитектора была прекрасно известна – он происходил из семьи мелких служащих, никаких влиятельных родственников у него не водилось («И это тоже было неотъемлемым ингредиентом мифа о великом архитекторе», – отметил Роберт). Более того, значительная часть строительных работ в посольстве была выполнена той самой фирмой, проект которой проиграл предложению Манулиса. Черт-те что! Можно, конечно, попробовать взять у него интервью и расспросить хорошенько. Но если там что-то было, он ничего не расскажет… «Ничего, – подбодрил себя Роберт, – ты ведь и о замминистра так же думал – и вот тебе». Надо попытаться.

Узнав, что корреспондент центральной газеты хотел бы взять интервью у маэстро, секретарша Манулиса попросила перезвонить через полчаса, а потом сообщила, что он может прийти послезавтра, после окончания рабочего дня, лучше всего к семи часам вечера. «Вы знаете, где находится наше бюро? Прекрасно. Поздравляю, вам повезло. У господина Манулиса как раз образовалось небольшое окно в расписании – прямо перед отъездом в Сингапур на закладку Южно-Азиатского финансового центра».

Роберт был недоволен собой. На вопрос о поводе для беседы ему пришлось осторожно ответить, что он хотел бы поговорить о ранних работах архитектора. Это, он сразу почувствовал, прозвучало малоубедительно и потому, возможно, без всякой надобности, пробормотал что-то о двадцатилетии карьеры, юбилее победы на первом конкурсе и навертел еще целую кучу маловразумительной ерунды. Поэтому чувствовал себя не в своей тарелке и уже второй день штудировал архитектурные монографии, дабы не показаться совершеннейшим профаном. Можно было, конечно, зайти в отдел искусства и культуры, но ему не хотелось никому рассказывать о текущем проекте и вызывать ненужные вопросы. Приходилось мучиться в одиночку. В итоге он даже зачитался и чуть не опоздал – оторвался от книги посреди страницы, захлопнул ее, схватил портфель, слетел вниз по лестнице и в ту же минуту поймал такси.

* * *

Он никогда не был в бюро Манулиса, хотя по выходным здесь проводили открытые экскурсии для желающих. Как-то никогда не складывалось. Известно, что в каждом городе есть такие достопримечательности, которые посещают одни приезжие. Местным некогда, они работают. На поверку ничего особенного внутри не было. Лестницы, коридоры и офисы выглядели вполне современно и функционально, без излишеств. Роберт подумал, что непритязательный внешний вид здания – скорее всего, игра мастера. Или прихоть? Вошел в роль гения? Не рановато ли?

Манулис, против ожидания, оказался открыт и приветлив. Главный зодчий Республики и окружающих земель не играл ни в наследника Браманте и Корбюзье, которым, возможно, был, ни в директора многомиллионной корпорации, которым совершенно точно являлся. Кабинет его был даже чуть поменьше, чем у замминистра.

– Итак, чем могу быть вам полезен?

Оказалось, что поездка в такси полностью выветрила из мозгов Роберта затверженные им, казалось, назубок архитектурные термины. Ничего не оставалось, кроме как брать быка за рога.

– Хотелось бы начать с вашей первой работы. Здание посольства в Бонне. Могли бы вы что-нибудь рассказать об этом проекте? Публика о нем почти ничего знает. Это ведь был ваш первый осуществленный замысел, не правда ли?

Манулис оживился и даже вскочил с места.

– О, да! Как это вы раскопали! Обычно ваша братия начинает сразу с нью-йоркского конкурса. А это здание… – он прервал себя. – Вы его видели?

Роберт отрицательно покачал головой.

– Только на фотографии.

– Жаль, жаль. Там много интересного, – Манулис продолжал улыбаться. – Конечно, это проект с множеством упущений, я был тогда совсем неопытен. Потому я его обычно не включаю… Хотя, наверно, зря. Надо подумать, когда будет время. Недостатков там хватает, поверьте мне, но есть несколько интересных решений, например, переходы между корпусами… Я потом из этого материала кое-что использовал. Даже не столько использовал, сколько…

– Центральный зал, – иногда надо дать понять собеседнику, что ты знаешь, о чем он говорит, но при этом ни в коем случае не перебивать. Не больше одной фразы. Это сработало – Манулис одобрительно кивнул.

– Да, и центральный зал тоже. Вообще, не буду от вас скрывать, тогда я сомневался в своем, высокопарно говоря, призвании, и этот проект сыграл значительную роль в, как бы это сказать человеческим языком, дальнейшем развитии моей карьеры. Серьезная работа, известность в узких кругах, опять-таки – гонорар. Я на этом здании многому научился. Вы не представляете, насколько однобокой была моя подготовка: учить у нас, если честно, тогда совсем не умели. Сейчас мы пытаемся это выправить, вы знаете, я сам преподаю и некоторые мои ассистенты ведут семинары в университете, но это так просто не делается, да… Нужны годы. Между нами, рассчитанная мной предварительная смета по постройке была попросту смехотворна. Тогда я в этом ничего не понимал и не знал, куда обратиться за консультацией. Ужас, как подумаю. Работа с молодежью – верный инфаркт для заведующего плановым отделом.

– Извините, а вообще, почему вы стали участвовать в этом конкурсе? – Роберт решил оставить маэстро лазейку для отступления. Начнет темнить – вежливо выслушаем, запишем, распрощаемся и, пожалуйста, разберемся без него. Сам гений и будет тогда во всем виноват.

Манулис вскочил с кресла.

– Очень хорошо, что вы это спросили. Я уже не раз думал, что нужно с этой истории начинать вступительный курс, который я читаю в Институте Искусств, но потом начинаю бояться, что это непедагогично. Смелости не хватает. Хотя, может быть, наоборот. Давайте, я вам ее расскажу – интересно, что вы скажете. Но я вас попрошу, без записи. Не потому, что я чего-то боюсь. Просто если я все-таки решу рассказать публично эту басню с моралью, то хотел бы, чтобы она исходила от меня. Гм… Сделаем так, если не возражаете: я все обдумаю, а вы позвоните мне, когда я вернусь. Не исключено, что я вам ее в конце концов подарю. Договорились?

Роберт кивнул и выключил диктофон. Если он действительно намеревается изложить это на лекции, вряд ли тут есть что-то жареное. «Или мы сейчас услышим отредактированную версию? С легкими, но значимыми упущениями?»

– Вы знаете, – без размышления начал Манулис, – будучи студентом, я обожал всякие рауты, приемы. Те самые мероприятия, которых теперь изо всех сил пытаюсь избегать – закономерно, вы не находите? У меня было много друзей среди иностранных студентов, а благодаря им, среди сотрудников дипкорпуса. Я знал языки, у меня же мать преподавала в гимназии французский и итальянский – вы знаете? – в общем, был общительным и образованным повесой. Поэтому меня любили приглашать, а я всюду ходил с удовольствием. Без особого, признаюсь, разбора. К тому же, денег у студентов маловато, а кормили в тех кругах хорошо. Так что прыгал с раута на раут, особенно в преддверии Рождества. Ъшичный светский бездельник.

И не то, чтобы я тогда совсем не занимался, не штудировал, так сказать, азы архитектурно-строительной науки. Занимался, и вполне прилично, но незадолго до окончания учебы меня охватило разочарование. Вспомните – возможно, у вас было что-то в этом роде. Это довольно распространено – скажу вам теперь уже как преподаватель. Когда начинаешь учиться, тебе море по колено, а через несколько лет, особенно если пойдешь работать каким-нибудь самым младшим подмастерьем и окунешься по уши во все это… Извините, даже не нахожу точного слова… В общем, быстро выясняется, что объективная реальность гораздо скучней и грязнее, чем юношеские представления о творчестве.

Роберт хотел согласиться, но Манулису это было не нужно.

– Итак, я подумывал, как быть дальше. Не исключаю, что это могло привести меня в офис фирмы, специализирующейся на постройке дачных коттеджей, и что я ими занимался бы по сию пору. Ездил бы за город, прыгал по кочкам, делая разметку, обсуждал с клиентами, стоит ли поместить в боковом флигеле дополнительный унитаз, а по субботним вечерам вел бы циничные разговоры о смерти искусства вместе со своими тогдашними соучениками – такими же специалистами по сантехнике. Но тут действительно имел место счастливый случай.

В то время я увлекался Нимейером, его концепциями, купил подержанный альбом с подробным описанием последних административных построек в Бразилии, даже делал доклад на студенческом кружке. И вот попадаю я на прием, который давал датский культурный атташе, вы не поверите, по поводу какого-то юбилея Андерсена, и там заходит беседа о новом здании Королевской библиотеки в Копенгагене, которую тогда только что открыли. Замечательная работа Бартольда. Вы, быть может, о ней не знаете, сейчас ее уже растащили по кускам. Подражания, вариации разных видов – некоторые даже удачные. Но в тот момент это гремело вовсю. Правда, все немного поддевали датчан насчет перерасхода средств.

Все произошло на ровном месте. Вечер уже в полном разгаре, но приятели мои вдруг куда-то рассосались. Стою я с бокалом в самом центре зала, и не знаю, куда приткнуться. Как раз мимо проходит официантка с закусками – я за ней, она останавливается в трех шагах, около небольшого кружка почтенных джентльменов, и они по очереди начинают аккуратно, с помощью салфеток снимать у нее с подноса всякие вкусные бутербродики. Тут я тоже подоспел, она и меня обслужила – получилось, что я оказался в этом милейшем обществе, даже был с кем-то из них знаком, очень шапочно, но все равно поклонился, ответный поклон, меня приняли и продолжили разговор – как раз о той самой библиотеке. Я, честно говоря, не знал, что это за народ, хотя понимал, что среди них могут быть люди весьма высокопоставленные. Но такие соображения меня тогда не слишком сдерживали – молодость, знаете.

И выпивши я был, наверно, слегка. В общем, когда пришел мой черед, то разразился длинным монологом о том, какой должна быть современная архитектура. Сообщил окружавшим, что правительства, как и частные лица, обязаны поддерживать авангардистские проекты, идущие впереди своего времени, давать им возможность осуществиться несмотря на все сложности, в том числе технические и финансовые, и что иначе никакого прогресса не будет. Короче говоря, типичный студенческий манифест. Степень безумности – умеренная. Степень понимания проблемы – тоже, гм, умеренная. Весьма.

К моему удивлению, они эту агитку выслушали довольно внимательно. Даже покивали сочувственно – дипломаты, одно слово, народ воспитанный. Завершил я свою программную речь и почувствовал, что проголодался. Извинился, и опять отошел за бутербродами. Набираю их с подноса уже побольше, этажеркой, крест-накрест – как же, надо запасать калории, а сзади мне вкрадчиво говорят: «Кстати, вы наверно, в курсе, что месяца через два будет объявлен конкурс на новое здание посольства Республики в одной из крупнейших европейских стран? Вот почему бы вам, например, не поучаствовать? Могли бы опробовать кое-какие свои идеи».

Я поворачиваюсь – серый костюм, галстук с булавкой, благородная седина, запонки блестят, мизинец отставлен – один из тех, кто сумел вытерпеть мое авангардистское словоблудие. Раньше никогда его не видел. «М-да, – отвечаю, с трудом проглатывая сэндвич, – интересная мысль, сударь. И где публикуются такие объявления? Нужно же условия знать и вообще». «В “Правительственном вестнике”, – отвечает. – Специальное ежемесячное приложение по контрактам, открытым для широкой общественности». Я, конечно, о таком и слыхом не слыхивал, но покивал – мол, я, правда, и сам знал, но все равно спасибо. Дожевал и раскланялся. Никогда больше его не встречал, вот так».

Манулис перевел дух.

– Ну и что дальше? – Роберт смотрел то на архитектора, то на выключенный диктофон, давая понять насколько ему это все интересно и надеясь, что собеседник теперь еще долго не остановится. И что в какой-то момент снова разрешит вести запись.

– Дальше? – возбуждение Манулиса заметно спало. – А чего рассказывать? Сделал я наброски, проекции. Много всего, загодя готовился. Целая папка набралась – спецификации всякие, инструкции. Не раз приходило в голову: ерунда это, не будет никакого конкурса. Тут я все бросал и снова отправлялся гулять. Но назавтра, знаете, всегда начинало свербеть, что вот, шанс-то какой! И действительно, нашел в приложении к «Вестнику» объявление – как обещано, через пару месяцев. Сроки там оказались плотные – если бы мне не «слили» информацию заранее, нипочем не успеть. Все равно пришлось договориться с двумя дружками, чтобы мне помогли, так сказать, на паях. С того и пошло.

Роберт знал, что несколькими секторами в бюро Манулиса руководили старые однокашники архитектора. Об этом всегда упоминали, дабы доказать, что не одного лишь великого гранда породила земля Республики, что есть и другие мастера, пусть поменьше калибром. Все равно из этого с очевидностью выводилось, что дело не в отдельном гении, а в системе подготовки кадров Республиканской Академией изящных искусств.

– И мы выиграли. Знаете, в тот момент, наутро после доделанной работы мы были настолько истощены, что нас охватило полное безразличие. Не важно, что произойдет, чем все кончится. Главное – выполнили что хотели и сдали в срок. Кажется, психологи называют это ощущение чувством завершения. Потом-то стало ясно, сколько там недоработок, причем самых элементарных.

Я не раз удивлялся, как это они решили поставить на нас. Был ведь солидный, стандартный проект довольно крупной строительной фирмы – разумно, обстоятельно, без всяких экивоков. Пресно, но жизнеспособно. И до деталей проработанный, кстати, не чета нашему. Что интересно, проиграв, они его даже не затребовали обратно, и я, признаюсь, там хорошо пошуровал. И многое у них перенял, знаете, такие простые вещи, чисто ремесленного плана. Которым скучно учиться, поэтому ты их пропускаешь, но потом понимаешь, что без них – никуда…

Архитектор перевел дыхание и налил себе воды из графина. И тут же, как по заказу, раздался звонок селектора.

– Извините, – Манулис взял трубку. – Да, соединяйте, – он повернулся к Роберту, – одну минуту.

Роберт понимающе кивнул.

– Алло, алло, это я, it’s me, it’s me – Манулис перешел на английский. – Fine, how are you? Certainly. Well… – он внимательно слушал собеседника. – Well, this is a serious question[10]10
  Прекрасно, а вы? Конечно. Ну… Это серьезный вопрос (англ.).


[Закрыть], – Роберт понял, что ему лучше убраться. Он слегка приподнялся и вопросительно взглянул на архитектора.

– Just a second[11]11
  Секундочку (англ.).


[Закрыть], – Манулис прикрыл рукой трубку, – подождите меня в приемной минут пять-десять, или… – он быстро взглянул на часы, – может, нам лучше встретиться еще раз? Поговорите с моим секретарем. Очень буду рад вас снова увидеть.

* * *

Телефонная книга – нет ничего проще.

«Как это я не догадался? Конечно, не хватает настоящей журналистской закалки, – иронизировал Роберт. – А где достать старую телефонную книгу? Почему же обязательно старую? Возможно, Каппо нигде не прячется, а живет себе преспокойненько где-нибудь неподалеку, преподает в гимназии обществоведение, школьники его обожают…»

Самое интересное, в телефонном гроссбухе действительно значился Каппо. Один-единственный. Что и понятно, фамилия-то редкая. Инициалы, впрочем, были немного другие. «Ай, была, не была – вот интересно будет, если он там до сих пор живет».

К телефону подошла женщина, по-видимому, пожилая. Роберт поздоровался.

– Могу ли я говорить с господином Каппо?

– А кто его спрашивает? – говорившая отвечала совершенно автоматически, почти как бывшая секретарша.

К этому вопросу Роберт был готов.

– Это из газеты… – он все-таки на секунду запнулся, – касательно одного дела, которое, как нам кажется…

– Секундочку, – женщина была явно удивлена. Послышались неразборчивые звуки голосов, шаги – довольно медленные.

На том конце провода кто-то сильно закашлялся.

«Старик, – подумал Роберт. – Я ошибся. Жалко».

В трубке два раза щелкнуло. Потом послышалась неразборчивая речь издалека. Кажется, говорила та же самая дама, и на чем-то настаивала. Наконец, хриплый мужской голос произнес: «Каппо у телефона. Я вас слушаю».

– Добрый день, – Роберт едва сдержался от досады, – его собеседник был явно немолод. – Я имею честь говорить с господином Каппо? – на всякий случай переспросил он, и, помедлив, добавил: – с Петером Каппо?

– Нет, – с одышкой отозвалась трубка. – Это не Петер. Меня зовут Кристофер. Петер мой сын, – он сделал паузу. – Наш сын.

Осторожно выбирая слова, Роберт договорился, что придет к ним в субботу. Получилось удобно – за два дня до этого как раз выпадала его очередь дежурить по номеру, а под таким предлогом можно было растянуть полагавшийся ему назавтра после дежурства отдых. А потом – уже и выходные.

Каппо жили неподалеку от центра в небольшом домике на короткой улице, уставленной молодыми топольками, в двух кварталах от шумевшей транспортом площади. Наверно, лет тридцать назад это был самый настоящий пригород. Теперь не то: дороги, автобусы, железнодорожная станция минутах в пяти. Всего лишь третья остановка от Центрального вокзала – спальный район, причем из дорогих. «Все меняется, – резюмировал Роберт. – Банально, однако».

Убранство домика производило тягостное впечатление, он как будто попал на полвека назад. Крашеные стены, чернобелые фотографии бесконечной родни, окаймленные тяжелыми рамками, куча маленьких икон в фальшивой позолоте, темное деревянное распятие в углу, сервант с посудой, дребезжащей при каждом движении, вязаная скатерть, засиженные скрипучие стулья. Казалось, что здесь уже давно никто не живет. «Чем больше фотографий любимых родственников развешано по стенам, – отчего-то подумалось Роберту, – тем реже они в этом доме бывают».

Впрочем, мадам Каппо была еще вполне активна. «Около семидесяти, – прикинул Роберт, – а господин Каппо, наверно, старше ее лет на десять. Или даже больше».

Глава семьи принял посетителя в кресле, из которого он, по-видимому, почти не поднимался. Таких многочленных чудовищ, с подставкой для ног и массивными валиками по бокам, давно уже не выпускали. Из-за его трапециевидно расширяющейся спинки выглядывал непонятный предмет, тоже часть меблировки, что-то вроде стойки из морёного дерева, украшенной разрисованным резным венком. Венок обрамлял металлическую табличку, блеск которой скрадывал значение выгравированных на ней букв.

– Чай, кофе, лимонад? – мадам была сама любезность.

– Лимонад, – Роберт отчаянно не знал, с чего начать. «Ага, – поддразнил он себя, – не знаешь, как с нормальными людьми-то и разговаривать. Будь перед тобой какой-нибудь титан от политики, небось, сразу бы нашелся».

– Мальчик-то наш с самого начала был необыкновенно талантливый, – неожиданно помогла ему мадам Каппо. – Но, знаете ли, в нынешнее время дети как-то не ценят… Хотят все по-своему… – последние слова она произнесла, как будто кого-то передразнивая.

Роберт вежливо кивнул. «Забавно, редко найдешь человека, который со всей серьезностью изъясняется одними штампованными фразами. Причем такими бородатыми. Или не редко? Может быть, я просто мало в последнее время разговариваю с нормальными людьми? А они – вот такие».

– И в итоге получается, что родители были правы, как ни вертись. Только уже поздно, раньше надо было думать. Я знаю, что ничего нового здесь нет, моя мать была обо мне такого же мнения. Но я-то ее все-таки… Да что я вам говорю, – вдруг спохватилась она, – вы ведь еще моложе Петера. Не обиделись?

Роберт мотнул головой. «Посидеть пятнадцать минут и убраться восвояси».

– Ну и что вышло? Все – псу под хвост. А ведь какие подавались надежды… Вы знаете, Петер же был в своем выпуске вторым? – ее голос слегка дрогнул. – В Академии…

«Драпать при первой возможности. Допить лимонад – и в дверь. Есть все-таки всему пределы. Включая журналистскую наглость. Впрочем, одинокие старики… Жалко их. Даже не хочется спрашивать, где сейчас находится наш разлюбезный и талантливый Петер – еще выяснится что-нибудь совсем нехорошее».

– Если бы не случилась эта история в Германии, он бы сейчас мог занимать неплохое положение, – продолжала хозяйка. Роберт как можно спокойнее повернулся к ней и сделал понимающее лицо, почему-то возненавидев себя еще больше. Старший Каппо утвердительно кивнул, потом тщательно прокашлялся и тоже протянул руку за лимонадом. Лед лежал в отдельной глубокой тарелке. Роберт решил, что надо бы положить хотя бы один кусочек. Старушка явно старалась ради него – не по сезону тепло одетые супруги ко льду не притронулись – очевидно, берегли горло.

– А что, г-н Каппо-младший… м-мм, Петер рассказывал об этой истории? Вы разрешите включить диктофон? – Роберт ухватил щипцами небольшой прозрачный кубик.

– Включайте, конечно. Это, – она чуть помедлила, – никому не помешает. А вы давно этим занимаетесь? – вдруг прервала она себя на полуслове.

– Чем? – не понял Роберт.

– Ну… этим всем, – она почему-то обвела левой рукой гостиную.

– Недели две-три. Даже меньше, – на всякий случай Роберт решил не терять бдительности.

– Ну и как? То есть, есть у вас мнение? Или вы не имеете права мне отвечать?

– Нет, что вы. Как вам сказать… – Роберт ненадолго задумался.

«Или сделал вид, что задумался? – тут же подметил он за самим собой. – Или сделал вид, что сделал вид? Чушь какая-то».

– Картина начинает понемногу проясняться, – было по-прежнему неясно, какую линию поведения принять, поэтому он начал жевать ту самую жвачку, которую терпеть не мог, – хотя, конечно, для меня пока много непонятного, надо еще серьезно разбираться…

«Лучше никаких удочек не закидывать. Да и имеет ли почтенная мадам хоть какую-нибудь информацию?»

– А, понятно, – госпожа Каппо опять замолчала.

Роберт выжидательно посмотрел на диктофон. «Выключить?»

– Если бы там, в Бонне, ему повезло с начальством, все было бы по-другому, – нет, кажется, она ничего не знает. Он снова отхлебнул из стакана, проглотил и приказал себе не увлекаться проявлением гастрономической вежливости, тем более что мадам полностью игнорировала желто-зеленое питье собственного приготовления. Воцарилось недолгое молчание, Роберту даже показалось, что он слышит жужжание диктофона, хотя этого быть не могло. Вдруг гостеприимная хозяйка заметила, что стало темнеть, резко поднялась и включила свет. Буквы на табличке за спиной Каппо-старшего неожиданно отразили несколько слов: «…Пятьдесят… беспорочной… благодарных… всегда».

– Итак, – она неожиданно повысила голос, – насколько понимаю, вы в курсе того, что Петер написал свой меморандум после того, как ему намекнули, что пора подавать прошение об отставке? Вот мерзавцы! Не могли простить ему эту историю с посольством. А ведь он был прав! Все вышло, как он говорил. До единого слова!

* * *

До прихода поезда оставалось минут пятнадцать. Роберт медленно пошел по платформе, добрался до края, развернулся. Да, получалось, что меморандум советника Каппо появился, мягко говоря, не на пустом месте. Причины? Возможно, самые обыкновенные. Например, чьи-то не вовремя задетые административные мозоли. Могло иметь место и нечто более серьезное. Насколько? Непонятно. Что-то не складывалось там у него в посольстве. Это, впрочем, можно было с большой степенью достоверности предполагать и так. Но одно дело предполагать, а другое – с точностью знать. Особенно для репортера, который должен представить редакции некоторый, как говорится, фактический материал. А вот его-то как раз и не было. Потому он в раздражении поддал ногой маленький камешек – никаких подробностей, имен или обстоятельств ему узнать не удалось. Мадам Каппо все время намекала на что-то, или, точнее, изо всех сил демонстрировала, что ей известно нечто сверхсекретное – причем пылала эмоциями, словно в дурном детективе или бульварном сериале. «Не потому ли, – подумалось ему, – что смотрит их день и ночь?»

Сначала хозяйка непрестанно поднимала очи горе, останавливаясь на полуслове, и никак не могла довести до конца хотя бы одну мысль, затем начала изъясняться невразумительными обрывками: «Ну, вы понимаете…», «Мы-то знаем, как это…», «Да, в таких случаях обыкновенно…» – а потом вовсе перешла на междометия: «Увы, увы!» и «Вот так-то». Закончилось все глубокими вздохами, и Роберт поспешил ретироваться, предвидя их неизбежную трансформацию во всхлипы. Поначалу, еще будучи заинтригован, он задавал ей осторожные вопросы, но через полчаса понял, что это бесполезно. Она ничего не знала, кроме того, что сказала ему почти в первую минуту.

Кстати, правда ли это? Ведь пока налицо одни домыслы – его самого, замминистра и матери. Вообще, был ли у Петера в посольстве недоброжелатель, а если да, то кто? От мадам, как сказано выше, никакого толку не было. Еще не успев войти в эмоциональный транс, госпожа Каппо рассказала, каким замечательным мальчиком, работоспособным юношей, почтительным сыном был Петер, какую блистательную карьеру оборвала эта «отвратительная отставка». И как после нее он «никак не мог найти себя», как года два спустя уехал путешествовать, чтобы «развеяться», как «задержался» в одной из стран третьего мира, в которой проживает и поныне, несколько раз в месяц посылая родителям короткие электронные письма.

Каппо-отец одобрительно кивал головой и попивал лимонад, не поднимаясь из кресла. Иногда кашлял, но не сильно. Потом ненадолго заснул, но почти не храпел, а к концу разговора пробудился и на прощание одарил Роберта крепким рукопожатием. Мадам ничуть не удивилась тому, что он поцеловал ей руку и, кажется, была вполне довольна визитом. «Если вам будет нужно что-нибудь еще, звоните в любое время. И вообще, если могу чем-то быть полезной…» Он воспользовался этим и попросил не сообщать Петеру о его визите. «Знаете, тут вопрос профессиональной этики. Совсем не вся дальнейшая работа по этому материалу от меня зависит, поэтому мне не хотелось бы преждевременно… – и вдруг, вспомнив какой-то телеэпизод, виденный во время последнего дежурства в редакции, добавил со значительной интонацией: – Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?»

Мадам была в восторге и дала требуемое обещание. Почему-то он не сомневался, что она его выполнит.

Обсуждать с ней меморандум Каппо-младшего, прочтенный накануне, и еще, как сказал бы редактор, не вполне «устоявшийся в мозгах», Роберту не хотелось. Да в любом случае – о чем говорить? Ведь ее мальчик был «во всем прав». Конечно, конечно, и разве могло быть иначе?

– Он пишет, – сказала мадам Каппо, что городок совсем маленький, что там все друг друга знают в лицо, но что в нем даже есть небольшой аэропорт, вы представляете? Еще французы его построили, сразу после войны, прямо в джунглях. Хотите еще лимонада? Может быть, печенье? Вы уверены?

Роберт услышал звук открывающихся дверей лифта и зачем-то побежал, как будто ему непременно надо было поскорее спуститься вниз. «Все равно уйдет». Он круто повернул вместе с коридором. Лифт стоял на месте. Стоящий в кабине человек, по-видимому, услышал его топот и вытянул руку, задерживая двери.

– Благодарю вас, – Роберт тяжело дышал. «Совсем растренировался от этого сидения».

– Не за что, – рядом с ним стоял заведующий архивом. И почему-то продолжил: – Интересная у вас работа.

Роберт на всякий случай кивнул.

– Бежите все время куда-то, торопитесь, разыскиваете, анализируете. А у нас – тишина.

– Ну что вы, тут у вас множество интересного материала, – Роберту хотелось ответить как можно вежливей. – Наверняка, если с умом поискать, такие тайны можно обнаружить. Хотя, – сразу же поправился он, – некоторые считают, что, наоборот, лучше быть хранителем секретов, но ни о чем не знать самому.

– Да, конечно, – несколько отстраненно согласился заведующий. – Хранение само по себе есть важная вещь. Как говорится, история – это документы. Нет документа – нет события. Верно, конечно. Но я, знаете, как всякий человек, долго просидевший на одном месте, иногда с завистью думаю о чем-то полностью противоположном. Вот возьмем, к примеру, вашу профессию. Меняются задания, предметы расследования, интереса, вы постоянно, скажем так, перемещаетесь в пространстве, проводите изыскания, расспрашиваете людей…

Лифт остановился. Они вышли.

– Вы правы, – почему-то Роберту на ум пришла давешняя беседа с родителями Каппо, он криво усмехнулся, и чтобы загладить неучтивую гримасу, попытался исправиться: – Вот на прошлой неделе удалось проинтервьюировать Манулиса.

– Да что вы! – заведующий, казалось, был впечатлен. – По какому поводу? – и, не дожидаясь ответа Роберта, добавил: – А знаете, я сыграл в свое время небольшую роль в его, так сказать, творческой судьбе. Конечно, совсем незначительную. Даже можно сказать, микроскопическую.

Роберт сделал заинтересованное лицо, но продолжение разговора совсем не входило в его планы. У него было приглашение на вечеринку к одному из студенческих приятелей, давно не виденному им страшному бездельнику и бонвивану, который клялся, что нынче ожидает к себе кучу интереснейшего народа, в том числе несколько взводов одиноких красавиц всех цветов и оттенков.

– Да? – Роберт придал своему голосу слабую вопросительную интонацию. Надо было прощаться, но он все-таки не устоял: – А какую? – и тут же себя выругал: «Вот теперь он точно от меня минут десять не отвяжется, станет рассказывать…»

Они предъявили пропуск на выходе из здания.

– Знаете ли вы, – повернулся к нему заведующий, – какое первое здание Манулис выстроил по самостоятельному проекту?

Роберт замер.

– Кажется, – он наморщил лоб, и, будучи себе совершенно омерзителен, сделал сосредоточенное, роющееся в закромах памяти лицо, – кажется, какой-то официальный проект. Правительственное здание, да? Что-то небольшое…

– Наше посольство в Германии, – торжественно произнес заведующий архивом. – Не знали?

– Ах, да-да, конечно, – забормотал Роберт, – и что же, вы участвовали…

– Да нет, – улыбнулся заведующий, – я совсем не по этой части. И в то время занимал совсем незначительную должность.

Но мой тогдашний начальник был, конечно, членом многих министерских комиссий. Как-то он заболел и не мог присутствовать на заседании. Обсуждались предметы совсем не секретные, а будничные, как принято говорить, текущие. Ъшичный бюрократический поток. Разные внутренние дела, распорядки, расписания: мелочи, одним словом. Поэтому он послал меня – посидеть, расписаться за него, а потом отчитаться. Там в частности, принимались решения по обновлению наших посольств в ряде столиц мира.