Текст книги "На самом краю леса"

Со скорбью в сердце извещаю господина моего о непрекращающихся волнениях в Ладжваре. Да не обрушится на меня гнев высокочтимого, пока не дочитает он до конца это послание. Ибо не в нерадивости винюсь, а в недостатке времени. После того, как мои всадники полностью разбили мятежное войско и, истребивши его предводителей, заняли город, наказав виновных и восстановив закон, казалось, что бунт подавлен и что спокойствие и благоденствие вновь возвращаются на землю, истощенную злобой и неповиновением, о чем я, в великой радости, сразу же известил господина моего в предыдущем письме. Однако немногие из уцелевших разбойников сумели скрыться в окрестностях и продолжают сеять черные семена обмана и растления. Воистину неистощим хурджум их темного разума, питаемого лукавым Иблисом! Ибо не к простому мятежу призывают они, и не одна лишь алчность рождает речи их. Ныне доходят до меня слова злоучения, коим соблазняют те злодеи приспешников своих, и не против слуг повелителя нашего восстают они и даже не против Наследника Пророка, а против самого Аллаха, да простит меня господин за повторение говоримого ими. Читая донесения, хотелось мне отмыть глаза, а слушая верных людей – заткнуть уши, дабы не осквернять их соприкосновением с рукою повелителя зла.

Страшная ересь эта, без сомнения, была занесена из гяурских стран запада. Отчаявшись одолеть нас в честном бою, призвали они на подмогу самого Иблиса, продав ему жалкие ощепки душ своих, дабы истребить государство правоверных, применив козни дьявольские там, где оплошали острая сабля да зазубренная стрела. А местные жители потому оказались подвержены этому ядовитому безумию, что предыдущий эмир Ладжвара – да простит меня Аллах за недобрые слова о покойном! – был не в меру мягок, не сбирал в срок подати, а суд вершил не по закону, а по прихоти. Не на белом коне с мечом, обагренным кровью нечестивцев, желал он въехать в рай, а на удобных носилках, коврами устланных. Отпущены были поводья колесницы власти, и без возничего катилась она, сбилась с дороги спокойствия и заехала в темную чащу заблуждений. Поэтому местные крестьяне и прочие работные и торговые люди пребывали не в труде и молитве, а в праздности и пустых размышлениях, кои повлекли за собой порок, а порок, в свою очередь, повлек за собой измену Слову Пророка и власти Наместника Его на Земле. А измена та заразнее самой черной болезни, и быстрее ее разлагает нечистое и оттого уязвимое нутро человеческое.

Но этого мало. В здешнем медресе уже много лет находили себе приют разные бродячие суфии и недоучившиеся улемы, изгнанные из своих городов за извращение Божественной Книги и слов Пророка, а вокруг них вились стаи полоумных дервишей, распространявших в народе смрад телесный и духовный. Говорят, безбожный Зейд аль-Фаттах тоже обучался в том медресе и именно там обрел свое бесовское могущество и умение взращивать мутною водою заклинаний зерна обмана и людского растления.

Посему легко поймет господин мой, что я первым делом распорядился о закрытии медресе вплоть до прибытия новых достойных улемов, о скорой отправке которых просил я в предыдущем своем послании. Многих из этих дервишей я бросил в яму, а особо злостных и наглых приказал удавить, дабы не могли они продолжать смущать разум людской и возбуждать смуту. Однако некоторым удалось ускользнуть и соединиться с шайками уцелевших разбойников. Мерзостными и дерзкими речами сих лжепроповедников укрепились в заблудших душах камни упрямства и неповиновения, серпом колдовства своего сжали и истребили они пробивавшиеся там ростки раскаяния и смирения. С той поры возмущение обрело новую силу. Целыми деревнями присоединяются соблазненные и обманутые к мятежному войску, безрассудно отказавшись от послушания и преклонения перед Повелителем Правоверных и полностью отдав себя под покровительство Иблиса, коему они каждодневно молятся и приносят человеческие жертвы. Воистину велика слепота их, и не будет прощения им ни в жизни, ни в смерти!

Также сообщаю господину моему, что имеющихся при мне войск недостаточно, чтобы вновь выйти на бой с мятежниками, и о том только думаю я, чтобы укрепить городские стены и углубить ров, дабы устрашить изменников и отвратить их от мысли о приступе. Прошу господина моего распорядиться о скорой присылке подкреплений из самых отборных частей – аравийских или сирийских. Знаю, впрочем, что велики труды и заботы Повелителя нашего и что не может Он разбрасываться силами своими на всякую малость. Поэтому осмелюсь предложить и другую дорогу к озеру спокойствия от кипучих порогов неопределенности и подводных течений неожиданности.

Представляется возможным призвать на помощь союзные северные племена, что недавно разбили стойбища в одном-двух днях езды от пограничной реки. Если Всемогущий Халиф прикажет им обрушиться на врагов Его в обмен на добычу и прощение прошлых грехов, то они не осмелятся ослушаться повеления Наследника Пророка и Меча Ислама. А перед внезапной мощью варваров мятежникам не устоять. Огнем и мечом пройдут они по отринувшему Аллаха краю сему, ибо лучше ему быть испепеленным, чем в руках бесовских. Городов же варвары не тронут, ибо нет у них средств осады, и к зиме удалятся обратно в свои кочевья. Не так важно, кто наказывает провинившегося, важно, чтобы понял он связь наказания со своим преступлением.

Воистину, велик Аллах и могуч! Горе прегрешившим перед Ним, и страшна казнь для прогневивших Его!

К стопам господина моего припадаю и смиренно жду ответа и приказаний.

Писано в двести восемьдесят шестой год Хиджры, в третий день месяца Раджаба.

VI

Наместнику уезда чиновнику второго ранга Су Иню от советника Повелителя Поднебесной Фэй Хо

Получил Ваше письмо, в котором Вы сообщаете о непрекращающемся бунте в Лушани и размышляете о путях его устранения, как и о методах предупреждения подобных возмущений в будущем. Событие это весьма прискорбно, однако и слишком хорошо знакомо. Разделяю многие Ваши мысли, дорогой друг, и согласен с Вашими предложениями.

Немедленно перешлите вождю варваров прилагаемое к сему посланию предписание Императора, да дарует Ему Небо десять тысяч лет счастливой жизни! Постарайтесь, чтобы посольство было как можно более внушительно – насколько это в Ваших силах, учитывая создавшуюся ситуацию. Сообщу Вам, что в этом послании Сын Неба приказывает Своему младшему брату и подвластному ему племени незамедлительно выступить против мятежников, обрушив на них всю мощь своих сабель и стрел. Если действия по усмирению бунтовщиков окажутся успешными и стремительными, Повелитель обещает вождю повышение в чине и мир на десять лет. Вам же приказано не покидать занимаемых укреплений и ни в коем случае не допускать в них варварские войска. Им хватит и той добычи, что ожидает их в деревнях и обозах мятежников, которые, по слухам, уже успели награбить немалые ценности. Впрочем, здесь я почти дословно повторяю Ваше предыдущее письмо. Тем лучше: не требуется никаких дополнительных разъяснений. Надеюсь, Вы понимаете, что призвание этих диких племен на помощь Поднебесной является необходимым злом и вызвано, в первую очередь, тем, что размах разбойных действий в провинции стал подобен неостановимому разливу Великой Реки.

От себя добавлю, что с особенной грустью читал ту часть Вашего письма, где Вы говорите об учении так называемой «Вечной Справедливости», проповедуемом некими прибившимися к разбойникам монахами, и о том, с какой сверхъестественной радостью темные и никчемные люди присоединяются к нему, объявляя себя последователями этих недоучек, не читавших древних текстов и не допущенных к экзаменам. Воистину черен был тот день, когда в правление Великого Императора Тай-цзуна к нам пришло с востока новое лжеучение, ставшее причиной множества бед для Поднебесной. Ибо не очищения сердец жаждут поклонившиеся ему, а разрушения земного круговорота и всеобщего миропорядка. Не от скверны отскребают они души свои, а разрывают связи между отцами и сыновьями, начальниками и подчиненными, государем и подданными. О, сколь прав был мудрейший Хань Юй, сказав, что их высший учитель, именуемый Буддою, был всего лишь варваром, не знавшим нашего языка, не умевшим себя вести и прилично одеваться. И сколь недальновидны были те повелители Поднебесной, что отринули путь предков ради блестящей мишуры новомодных веяний, принесенных к нам горьким ветром из неведомых стран. Ибо именно ложные боги сеют плевела раздора и возмущения. Не оттого ли уже много лет не знает покоя многострадальная земля наша? Не от того ли разгневалось на нас всемогущее Небо?

Прошу Вас по-прежнему держать меня в курсе событий. Полагаюсь на Ваше умение и опыт в обращении с варварами, а также на крепость стен, под защитою которых Вы сейчас находитесь. Надеюсь, Вы понимаете, что утрата наших последних опорных пунктов в провинции была бы весьма нежелательна, и что продолжающиеся неудачи могут быть неверно истолкованы при дворе Повелителя Поднебесной, где у Вас и так имеется немало завистников.

Писано в Лояне в седьмой год правления Императора И-цзуна, да ниспошлет Ему Небо сто тысяч лет спокойствия и процветания.

VII

Начальнику канцелярии Священного Престола кардиналу Чезаре Беккарини от благородного Паоло Урбини

Сообщаю Вам, достопочтенный отец мой, о ходе нашей экспедиции. Думаю, что Вы хорошо помните, как, вскоре после усмирения еретиков в Лентано было принято решение покарать не только исполнителей мятежа, но и его подстрекателей. Не скрою, что я принимал командование войсками не без колебаний. Ибо сразу было ясно, что предстоящая кампания трудна и опасна и не сулит ни больших доходов, ни ратной славы. Таковая может последовать только от победы над противником доблестным и сильным, равным по положению и подвигам. Здесь же нам противостояли распоясавшиеся орды простецов, ввергнутых в безумие нищими проповедниками и подвигнутые ими на неописуемые прегрешения и преступления. Но одно дело выметать эту нечисть из городов, и совсем другое – преследовать их в горах, по ущельям и горным проходам. Потому плата за мои услуги была столь высока. А просил я ее вперед потому, что знал: добычи в этом походе не сыскать. И случись какая неприятность, тяжело будет удержать моих молодцов в повиновении, если наниматели будут перед ними в долгу.

Не подумайте, что я сетую на скудость отпущенных средств, напротив, я не могу пожаловаться на отсутствие щедрости у Священной Лиги. Более того, я хотел бы поблагодарить Вас, святой отец, ибо знаю, что именно Вы убедили Его Святейшество в важности нашего предприятия и что искомая сумма была собрана Вашими неустанными трудами. Но скажу Вам как на исповеди: нет на свете такого количества серебра и золота, ради которого я бы мог покинуть свой замок, чтобы вновь подвергнуться опасности смерти и позору поражения. Одно побуждение было решающим – христианский долг мой. Ибо знаете вы, как чту я, грешный, матерь нашу, Святую Церковь и как покорно склоняюсь перед словом ее – я, победитель в двадцати трех кампаниях, прославленный кондотьер, чье имя со страхом и трепетом произносят от Ломбардии до Сицилии. Поэтому по-прежнему надеюсь, отец мой, получить от Его Святейшества прощение всех моих грехов, бывших и будущих, как мы о том говорили при нашей последней встрече.

Теперь к делу. Как вы знаете, мы выбили нечестивцев из долин еще ранней осенью. Лишенные крова и обители, они блуждали по горам, подобно диким псам, страшась огней наших войск. Виноват, но я действительно тогда считал, что все будет окончено в несколько недель. Однако оказалось, что некоторые важные сеньоры здешних мест, презрев закон Божий и человеческий, подпали под влияние отступнического учения. А об одном из них, графе Зентини, к тому же ходили достоверные слухи, будто он продал свою душу дьяволу и отправляет черные обедни прямо в часовне своих предков в Монте-Урбино. Но не буду вдаваться в богословские тонкости. Да и отец Бальтазар, думаю, напишет Вам отдельно. Упомяну лишь, что преподобный уверил меня, что никаких сомнений в грехопадении графа Зентини быть не может. И еще добавил: если кого удивит, что раньше не было известно о сношениях графа с дьяволом – так ведь это от того, что хитер и скрытен оказался слуга сатаны и держал всю округу в страхе. Каждый знал: стоит помянуть о том, что в графском замке творится нечистое, – не жить разговорчивому больше нескольких дней.

Вы говорите, что до Святейшего Престола дошло письмо, написанное графом в осаде. И, дескать, в том письме он упрекает оговоривших его перед Церковью и сетует на несправедливость нападения крестоносных войск. Не знаю, кто водил его рукой и подсказывал слова сего послания, но уверен в том, что боговдохновенная проницательность Ваша, достопочтенный отец мой, сможет распознать тщетные попытки прислужника врага рода человеческого уйти от неминуемой кары. А если появились у кого-нибудь в Риме какие-либо сомнения, то спешу их рассеять и обрадовать Вас, отец мой. Ибо два дня назад, после четырех месяцев осады, мы наконец взяли гнездилище порока и предали его мечу и огню. И было в наших войсках ликование, а вчера отец Бальтазар заново освятил оскверненную отступниками церковь и отслужил в ней благодарственный молебен Господу нашему. И скажу вам, что внутри Монте-Урбино обнаружены многочисленные доказательства измены графа Зентини и его присных, и о том известно каждому солдату моей армии, любой из которых может явиться свидетелем перед лицом Вашим и Его Святейшества.

Еще во время осады видели мы, что среди обороняющихся много еретических служителей, кои носят особенные длинные серые балахоны, как бы стараясь подражать священным отцам Католической Церкви. Также заметили мы, что звон колоколов доносился из-за стен замка всегда около полуночи и никогда – в обычное время обедни или заутрени (первым обратил на то мое внимание именно отец Бальтазар, воистину кладезь премудрости, достойный слуга Святейшего Престола). Но самое главное, и бледнею я при воспоминании о виденном мною, – в приделах часовни перед нами предстали смрадные груды костей различных животных, приносившихся отступниками в жертву во время их черных бдений. А еще глубже, в подвалах замка были найдены уже кости и людские, но размеров малых – останки несчастных детей, коих еретики замучили, пуская их невинную кровь, которая, как известно Вам, отец мой, необходима для служения сатане. И дабы не смущать Ваш целомудренный разум, упомяну лишь единожды о свальном грехе, в котором, по показаниям пленных, проживали все отступники без исключения, сходясь еженощно нагими в трапезной зале и завязав при этом друг другу глаза, дабы никто не мог видеть, с кем совокупляется, ибо подобное занятие есть якобы умерщвление плоти, угодное Богу. Граф же Зентини и его сладострастная жена Эмилия не участвовали в сих мерзостях только потому, что жили в тройственном грехе с одним из еретических проповедников, который называл это «взаимоискупляющей исповедью». Тьфу тьфу тьфу, прочь от меня, лукавый, сгинь, нечистый! Вот до каких низин грехопадения дошли богохульники!

При виде таких злодеяний мои солдаты стали требовать немедленного и сурового суда над преступниками, после чего оный был мною осуществлен при помощи отца Бальтазара, которому Святая Инквизиция дала право на борьбу с каждым, поднявшим руку на Церковь нашу. Опять же не буду тратить времени на казуистику, поскольку он в ней посильнее моего. Не сомневайтесь, впрочем, отец мой, что среди осужденных были только сервы и им подобные, ибо сам граф и его близкие приспешники, в сердца которых сатана вселил отвагу самого что ни на есть звериного толка, все до одного пали в бою. Что же до обнаруженных нами костей, то отец Бальтазар приказал во избежание колдовства, могущего передаться при прикосновении к ним, предать останки загубленных очистительному огню и вслед за тем захоронил их с соблюдением надлежащих обрядов.

В завершение сообщаю Вам, достопочтенный отец мой, следующее. Поскольку окрестности замка опустошены, а зима выдалась холодная и лютая, со многими буранами и метелями, мною принято решение оставить армию на постой в Монте-Урбино, а по наступлении весны продолжить священную войну во имя торжества истинной веры над ересью, смирения над развратом, чистоты над смрадом. Удержусь от того, чтобы сделать перечень отличившихся в нашем войске: так велико их число, что не хочу наносить никому обиды, забыв кого-либо упомянуть.

Уверен, что Вы, отец мой, оцените по достоинству заслуги наших отважных рыцарей и особенно рядовых солдат, несущих главные тяготы этого похода. Не скрою, что мне хотелось бы порадовать их незадолго до выступления, которое, думаю, состоится никак не раньше середины апреля месяца. Надеюсь до того времени получить от Вас известие, что Вы по-прежнему поддерживаете святое наше предприятие. Еще раз повторю, что лично для себя мне ничего не нужно, ибо я надеюсь свою награду получить в иной жизни, но доблесть и лишения моих воинов заслуживают, как мне кажется, особого поощрения.

Буду ждать Вашего письма. Да хранит Вас, отец мой, всемогущий Господь наш, в неустанных трудах Ваших и радении о благополучии страны нашей и Матери-Церкви. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Писано в Монте-Урбино, января двадцать пятого числа в год от воплощения Христа тысяча двести сорок девятый.

VIII

Воеводе Татьянину Кириллу сыну Ерофееву от старшего дьяка Сыскного Приказа Алексея Васильева сына Зарудного

Грамоту твою о делах твоих по разысканию и наказанию смутьянов, учинивших беспорядки в Лучанске, получил и на той неделе доносил о ней начальнику приказа нашего боярину князю Мстиславскому, а уж он, если будет на то его соизволение, передаст ее Государю или зачтет на совете. Сам же Иван Петрович приказывал передать тебе, что за службу благодарит, а то, что крамолу в воеводстве под корень извел и каленым железом повыжег, запомнит и, когда время придет, отличит. А память у боярина долгая и крепкая, так что не тужи о награде скорой, но малой. Только вот сразу скажу, успокаиваться, Кирилл, тебе негоже.

Ты пишешь, что многим разбойникам головы порубил, главарей – на кол посадил, а прочих – заковал в колодки и по острогам рассажал. И от других доверенных лиц своих я о твоих делах вполне наслышан. Ничего не скажу, молодец. Еще поминаешь, что по деревням раскольничьим все избы раскатал до последнего бревна, межи на полях повыдергал, жен разбойничьих с детьми разослал по монастырям и дальним обителям, а многих и разлучил, дабы они свою мерзопакостную ересь отродью передать не смогли. И то ладно. Так ведь крамола – она аки чумная зараза. Когда придет, неведомо, и сама в сачки к охотнику не прыгает, а наоборот – великая обманщица и дьяволица. В воздухе летает и любого сквозь глаза али уши отравить может. А как начнет она пировать и жировать, то сам знаешь, разойдется, как круги по воде, и каждого качнет, а кого и утопит.

К тому ж разбойный тот Захарка, который еще когда – при воеводе князе Степане Гагарине – первый бунт затеял, так и не пойман. То и дело разносятся слухи (и до Москвы, бывает, доходят), что, дескать, вернется он со своею Ефросиньей-ведьмою не то с Туретчины, не то из Персии с большим отрядом лихих людей, вооруженных пищалями да калеными саблями, а к тому ж еще при пушках, да с иноземными пушкарями. И хотя по всему выходит – вранье это, сгинул давно оный Захарка в дальних краях, но ведь народ наш глуп и на всякую ложь ой как падок! Да и много ли им, дуракам, надо, чтобы Бога и Царя забыть, подати не платить и службы не нести? А про холопьев я уж не говорю, кажный день только о побеге и думают, а через одного – нож на хозяев точат и про себя ухмыляются.

Так что ты, Кирилл, и не думай вожжу отпускать и оказывать им хоть какое послабление. Ежели случится, спаси Господь, какое безобразие, то не сумлевайся, живо секи ворам головы безо всякого излишнего раздумья и объявляй о том прилюдно и громогласно. А и переберешь слегка, то не страшно – от острастки еще никогда вреда не выходило. Буде же все тихо и покойно, то за мелкие провинности пори дураков при всем честном народе, пущай, стервецы, страх заимеют. Ибо паче всего народу страх нужен, только он один им охоту к воровству отбить может. Так что рта не разевай, а и во сне один глаз завсегда открытым держи и не моргай.

Тем более, знаешь, что воеводство твое особенное и государственная важность на нем немалая, потому как стоит оно у самой степи, прямо на пути ворогов татарских, коли вздумают поганые опять идти на нас набегом. Могут то и сами задумать, как при Борисе-царе, али по приказу султана турецкого, как при Грозном государе, али какие латиняне опять сговорятся с ними, чтобы сразу с двух сторон напасть на матушку Русь, о чем нам поступают с верными людьми донесения. Ибо лютую злобу питают к нам сопредельные сии государства и ждут не дождутся, как бы аркан нам на шею накинуть и задушить. Нет им покоя, пока стоит белокаменный стольный град Московский – веры истинной стражник и последний и разъединственный защитник, Третий Рим Спасителя Нашего. А Четвертому Риму уж не бывать – оттого велики заботы слуг Господних и нелегка та ноша, что Он возложил на нас, недостойных и сирых детей Его.

Потому ты, Кирилл, тем не зазнавайся, что сейчас высоко сидишь да сытно ешь, у боярина в почете да у самого Государя на заметке. Рано еще зад периной подпирать да девок кликать, дабы они тебе, сердешному, пятки перед сном почесали. Не все злодеи пойманы, не все воры на цепи сидят. Немало еще беглых, что на воле разгуливают, грабят да убивают, только много хуже их те, что смущают народ православный. Тут надобно не на печи сидеть под титьками бабьими, а на страже стоять, что та собака – и в дождь, и в самую черную бурю.

И ведь верно, все мы, как ни есть, должны быть надежными псами государевыми, нос по ветру держать, а зубы и когти заострять денно и нощно, дабы были они в полном порядке. Ибо что несет завтрашний день – то нам, грешным, неведомо, а одному лишь Господу Богу известно. А наше дело – осторожность блюсти и бдительность всемерную. Потому как – грянет гром, и ежели кто не готов окажется и проспит, то и князь Иван Петрович не простит, и Государь не помилует. И никакие тут заслуги прошлые да род древний не спасут. Оплошаешь – отвечай, а сильно оплошаешь, так и ответишь сполна. Сам знаешь, дорога ложка к обеду, а яичко к Христову дню. Подумай о том, Кирилл, на досуге.

Как здоровье твоей Аграфены Васильевны? Расцелуй ее от меня, старика, и детишек своих обними. Старуха моя тоже вспоминала вас третьего дни: как, говорит, Кирюша там служит? Ну да я ее порадовал. Вот и все, Кирилл, а на напутствия мои не обижайся, ибо не застращать я тебя хотел, а научить. А на свете я, слава Богу, пожил и кое-что знаю, оттого могу и советы давать тем, кто помоложе меня будет и порезвее. Ну так прытью не все крепости взять можно, а от осады ни одна не устоит. На том прощевай, а слова мои запомни.

Писано в Москве, в Симоновой слободе, одиннадцатого числа майя месяца в лето от Сотворения Мира семь тысяч сто пятьдесят девятое.

IX

Вице-королю Индии лорду Зрехэму Мак Тавишу от генерал-майора Джеффри Сазерленда

Сэр!

Имею честь известить Вас о неожиданном возобновлении беспорядков в Лахмите. Произошедшее тем более внезапно, что со времени Великого Бунта и последовавшего замирения Лахмит по стабильности выгодно отличался от прочих северных княжеств. Это во многом явилось заслугой моего предшественника, генерала Уитбоу, сумевшего сочетанием строгости и жесткости со справедливостью и великодушием восстановить у туземцев уважение к Короне и выбить почву из-под ног возмутителей. Не хочу начинать с оправданий, но и в первые два с половиной года, после того как я был направлен в Лахмит, здешняя местность была спокойна, осмелюсь сказать, до некоторой скуки. Впрочем, Вы, Ваше Сиятельство, имеете о том самую полную информацию.

Перехожу к делу. По-видимому, празднования в честь бога Вишну, которые обычно доставляют нам немало хлопот, послужили прикрытием – подчеркиваю, прикрытием, а не толчком – к случившемуся. Как Вам известно, в Лахмите находится одно из наиболее почитаемых святилищ этого бога. Поэтому в порядке приготовлений к предстоящим ритуальным шествованиям, в ходе которых местные жители часто доводят себя до высшей степени возбуждения и полной потери контроля, я заранее запросил у Вас два дополнительных батальона нортумберлендцев. И хотя ввиду их неприбытия, мне пришлось некоторым образом распылить наш ограниченный контингент, повторюсь, ничто не предвещало возмущения, иначе бы я позволил себе вторично просить Вас о присылке подкреплений.

Здесь я должен, забегая вперед, поставить Вас в известность о сделанном мною неприятном заключении: очевидно, качество нашей агентуры в последнее время упало, о чем бы я просил Ваше Сиятельство переговорить с полковником Моулденом. Дело в том, что, в противоположность обыкновенным локальным возмущениям без причины и повода, обсуждаемый инцидент предстает как хорошо продуманная и, не побоюсь этого слова, спланированная акция, напоминающая, с поправкой на масштаб, само Великое Восстание. И отсутствие каких-либо предупредительных сигналов от Моулдена доказывает его полную неосведомленность об этом деле. А на местных агентов, сами знаете, надежда небольшая.

Так вот, праздничная процессия у реки, которой я, как обычно, уделил особенное внимание, отнюдь не послужила зародышем беспорядков. Однако воспользовавшись тем, что она отвлекла большинство наших сил, вооруженная группа численностью около двух сотен человек совершила одновременное нападение на гарнизонную гауптвахту, пороховые склады и штаб. На гауптвахте в этот момент находилось шесть арестованных за мелкие провинности солдат, а также несколько задержанных из местного населения, которых я намеревался с ближайшим транспортом отправить в Дели. Склады и штаб охранялись обычными ординарными караулами, ибо, повторюсь, нападение грянуло как гром среди ясного неба.

Дежурным по гарнизону в этот день был майор Стаунтон, проявивший мужество и самообладание, достойное британского офицера. Он принял, с моей точки зрения, верное решение, стянув имевшиеся в его распоряжении силы на защиту складов, и под огнем переместил туда бригадную кассу и все важнейшие штабные документы. По свидетельству участников стычки, большая часть нападавших атаковала именно склады. Два приступа были отбиты с небольшими потерями, а потом, заслышав звуки приближающейся подмоги (во главе с Вашим покорным слугой), охрана перешла в атаку, полностью рассеяв противника, оставившего не менее пятидесяти убитых и множество ружей старого образца.

Установить личность большинства нападавших пока не удалось, одеты они были неприметно и сходно с жителями княжества (возможно, в целях маскировки). Никаких особых отличительных знаков на лице или на теле ни у кого замечено не было (полные данные по кастовому составу будут уточнены и представлены Вам в ближайшее время).

Практически одновременно с окончанием обороны складов в городе вспыхнули беспорядки. Причиной к их быстрому распространению послужила, наверно, охватившая туземцев всеобщая праздничная лихорадка, звуки стрельбы и разнесшиеся немедленно ложные слухи о том, что в гарнизоне происходят расстрелы задержанных. Мне удалось построить один батальон на площади, и мы сразу же подверглись атаке разъяренной толпы, к счастью, плохо вооруженной. Ввиду создавшегося угрожающего положения я приказал дать залп в воздух, а когда это не отрезвило нападающих (наоборот, из толпы было произведено несколько ответных выстрелов), то скомандовал вести огонь на поражение.

Результат не замедлил последовать. Площадь была немедленно очищена, а возмущение подавлено в самом зародыше. Наши потери составили: двое солдат убитыми и одиннадцать ранеными (из них четверо – тяжело). Не скрою, вызывает прискорбие большое количество жертв среди местного населения. После окончания бунта я сразу же поспешил принести свои соболезнования радже, которые он, с присущим ему тактом и любезностью принял, согласившись, что как человек военный, я не мог не поступить согласно уставу.

Также с сожалением должен известить Вас о том, что находившиеся на гауптвахте туземные арестанты воспользовались происходящим и совершили побег. Более того, нельзя исключить, что целью нападения было именно их освобождение, а атака на склады и штаб послужила отвлекающим маневром. Однако опять подчеркну, что считаю правильными действия майора Стаунтона, заботившегося в первую очередь о сохранности вооружения и документации, тем более что в его распоряжении не было сил для отражения атаки по всему фронту. Предупредительный расстрел задержанных был в данном случае невозможен, потому что, во-первых, караул не имел надлежащих инструкций, а во-вторых, ни один из арестованных не был обвинен в совершении особо опасных преступлений, могущих оправдать применение исключительных мер.

Трупы погибших были собраны, освидетельствованы и, по настоятельной рекомендации доктора Бреннана, немедленно захоронены. Это вызвало известное недовольство у индийцев, впрочем, не выразившееся слишком явно, ибо к тому моменту город опять находился под нашим полным контролем. Несмотря на столь скорое восстановление порядка, считаю, что в ближайшее время нам будет необходимо принять комплекс мер, направленных на предотвращение подобных событий. Конкретные предложения мне хотелось бы обсудить с Вашим Сиятельством в самое ближайшее время, а о моих претензиях к работе ведомства Моулдена Вы вполне осведомлены.

Мой нижайший поклон леди Мак Тавиш и всему Вашему семейству.

Боже, храни Королеву!

С чем и остаюсь, искренне Ваш Джеффри Сазерленд, эксвайр и джентельмен.

Лахмит, семнадцатого февраля тысяча восемьсот семьдесят девятого года.

X

Генерал-майору Готтлибу Штаркмайстеру от товарища министра внутренних дел Карла фон Доннерсдорфа

Дорогой Готтлиб!

Понимаю твое беспокойство по поводу недавних событий в Галиции и весьма признателен за подробное о них сообщение. Как тебе прекрасно известно, отнюдь не все можно написать в официальном рапорте. Поэтому еще раз благодарю за детальный отчет и не менее детальный анализ. Сразу скажу что я не согласен с тобой в том, что характер данных волнений, направленных не столько против органов государственной власти, сколько против отдельных социальных и национальных элементов, представляет собой новое и исключительно опасное явление. Напротив, я считаю, что данный факт свидетельствует о прочности уважения к представителям государственных институтов, проявившемся даже в условиях чрезвычайного хаоса и временного беззакония.