Текст книги "Сочинения"

Искак возвратился в Сеитовский посад и во всей подробности уведомил отца своего о том, что произошло между ним, Мухаметрахимом и Зюлейкою. Нужно ли рассказывать, друзья мои, что влюбленный Искак немедленно отправился в деревню Алмалы, заплатил калым за прелестную Фатиму и женился на ней? Он вместе с молодою женой и ее престарелою матерью прибыл в Каргалинскую слободу.

Старшина Сеит любил блистать богатством и роскошью: он сделал огромнейший пир. Столы трещали от серебряных блюд, наполненных различными лакомейшими кушаньями. Гости принялись есть, пить мед и веселиться. Около полуночи ахуны, муллы и прочие духовные особы разошлись по домам своим: остались одни только светские люди, которые, думая, что Магомет в объятиях райских вечно юных девственниц давно уже почивает крепким сном и не может видеть прегрешений своих почитателей, принялись за вина. Донское и ренское полились рекою. Щедрые дары Вакха подействовали лучше крепкого меда. Гости минута от минуты или, справедливее сказать, от каждого стакана делались веселее и говорливее, они смеялись, шутили друг над другом, каждый говорил, каждый рассказывал то и се, и никто не хотел слушать.

Наступила полночь. Вдруг поднялась ужасная буря: густые черные тучи обложили все небо; заблистала ослепительная молния; загремел страшный гром, от ударов коего затряслась земля, и дом Сеита, казалось, готов был разрушиться. Но гости роскошного старшины не обращали ни малейшего внимания на порывы бури, на блеск молнии, на удары грома; они продолжали осушать стаканы и веселились по-прежнему. Вдруг раздался какой-то непонятный шум в той зале, в которой пировали гости; все свечи померкли, и явилось неизвестное привидение в виде рыцаря, одетого в латы, кольчугу и длинную мантию багрового цвета, на голове его был железный шелом с кровавыми перьями. Привидение, приблизясь к Сеиту, трепещущему от ужаса, страшным, громоподобным голосом возопило: «Ты не знаешь меня: я твой предок Мустафа, тот самый, по милости коего ты обладаешь теперь множеством сокровищ! Мне досадно, что все мои потомки счастливы, живут среди наслаждений и никогда не помянут меня, никогда не пожалеют обо мне. Вы веселитесь, вы пируете, а я? Я мучаюсь ужасно! Мне наскучило уже равнодушно смотреть на ваши проказы, на ваше забвение того, кто доставил вам богатство. Теперь я нарочно явился сюда, чтобы объявить тебе следующее: отныне я каждую ночь буду посещать дом твой, вместе с женою моею и наложницею, дочерью бывшего русского боярина. Прости!» После сих слов привидение исчезло. Испуганные гости, несмотря на убеждения Сеита, спешили удалиться в домы, чтобы в оных рассказать женам своим о страшном явлении.

Вот предания каргалинских татар о разбойнике Мустафе. Некоторые ученейшие ахуны и муллы называют это предание вымыслом, и вымыслом самым глупым. Другие говорят, что действительно во время свадебного пира дом Сеита посетил какой-то незнакомец, принадлежащий не к числу привидений, а к числу странствующих рыцарей. Третьи утверждают, что никакое привидение, никакой рыцарь в дом Сеита никогда не показывались, но что сей старшина и гости его, в продолжение свадебного пира, слишком коротко подружились с вином, а потому не мудрено, что им представлялся такой вздор, над которым каждый умный человек должен смеяться.

Нужно ли еще что прибавлять в заключение сей повести? Скажем два-три слова: Искак и Фатима любили друг друга, были счастливы и заслужили общее уважение всех тех, которые их знали.

Примечания автора

(1) Прежде башкирцы разделялись на четыре части или дороги; а ныне разделяются на кантоны, волости и команды

(2) Кара – черный; батыр – рыцарь, воин, богатырь.

К КУДРЯШЕВУ

Печатается по: «Вестник Европы», № 17, апрель 1826.

 
Сын юной фантазии
И смелого гения,
По музам мой брат родной,
А по сердцу милый друг!
Прости за молчание
Лентяя-мечтателя,
Певца одинокого,
Судьбою забытого!
Давно раздружился он
С восторгами страстными,
С мечтами прелестными,
С сопутницей юных дней,
Небесною радостью, —
И лира бесструнная
В могильном молчании
Давно на стене висит,
И душу холодную
Тоска отуманила,
Как осень печальная
Природу унылую…
Напрасно по-прежнему,
В час вечера тихого,
Смотрю я в безмолвии
На небо родимое,
Зарею златимое!
Напрасно по-прежнему,
В час утра веселого,
Спешу я приветствовать
Светило небесное
В чудесном сиянии,
Спокойном величии,
Как Бог, восходящее
Сквозь облака светлого,
Огнисто-багряного,
На небо лазурное!
Ни вечер пленительный,
Ни утро веселое
Не могут, о милый друг!
Рассеять тоски моей,
Блеснуть возрождением
Родного, прелестного,
Душой незабытого
Блаженства минувшего…
Чрез степи широкие,
За горы высокие,
Туда, где с туманами,
Седыми, волнистыми,
Край неба сливается —
Пойду я искать его!
Быть может, душа моя
Опять обретет его,
Опять подружится с ним…
Там, млеясь, о милый друг!
Я лиру забытую
Настрою по-старому
И в струны ожившие
Ударю по-прежнему,
И ты ободришь меня
Улыбкою дружеской!
 

Печатается по: «Вестник Европы», 1822, № 9.

 
Как цветочек от засухи
Увядает,
Так и сердце без подруги
Унывает.
На часочек нет отрады —
Лишь страданье;
Жизнь без милой – без услады —
Наказанье!
Меж людьми живу-скучаю,
Как в неволе!..
Дай пойду я погуляю
В чистом поле…
Птичка с птичкой там порхают
Меж кустами;
Мушки парами летают
Над цветами…
Все находят, все вкушают
В жизни радость —
Сердце с сердцем разделяют
Счастья сладость…
Не с кем лишь душою страстной
Мне делиться;
Верно, буду я, несчастный,
Век крушиться!
 

<1822>

Печатается по: «Вестник Европы», № 9, май 1826.

 
На равнине, близ дубравы,
Утомленные трудом,
Дети брани, дети славы
Богатырским спали сном.
Дерева в лесу шумели,
Ветр осенний бушевал,
Звезды на небе горели,
Месяц в озере дрожал;
Бледным светом освещался
Ряд орудий громовых;
С конским ржанием мешался
Частый оклик часовых!
 
 
Лежа под ветвистой елью,
Не спал ратник молодой…
Мох ему служил постелью,
И седло под головой;
В стороне наряд военный,
Долгомерное копье,
Меч прапрадедов священный,
Пистолеты и ружье.
Труд, кровавые сраженья
Ратник юный позабыл
И в игре воображенья
Наслажденье находил.
 
 
Он мечтал, что враг кичливый
Усмирен – не льется кровь,
В мире мир настал счастливый,
Меж противными любовь,
И могучие дружины —
Твердый щит Руси святой —
Шли на родину с чужбины
По трудах вкусить покой…
Мирты, лавры зеленели
На геройских головах;
Звезды и кресты горели
На израненных грудях.
 
 
Ратник, в радостном мечтанье,
Видит родины поля;
Слышит томное журчанье
Серебристого ручья;
Всё знакомое встречает —
Холмы, горы и кусты;
Всё взор жадный восхищает —
Дерева, трава, цветы…
Кровь героя заиграла,
Пламень вспыхнул на щеках,
Радость в сердце пробежала —
Отразилася в очах!
 
 
Вот пред ним краса дубравы —
Дуб над светлою рекой,
Сын столетий величавый,
С наклоненною главой,
Под которым он, в бесценной,
Незабвенной в жизни час,
С Лизой милой, несравненной
Повстречался в первый раз…
Он вскричал в жару мечтанья:
«О сокровище красы!»
И слеза воспоминанья
Покатилась на усы!
 
 
Вот и хижина родная,
Безмятежный счастья кров,
Где свобода золотая,
Дружба верная, любовь…
Вот мечтателя встречают
Сестры, братья, мать, отец;
«Ты ли это!..» – восклицают:
«Ах! Принес тебя Творец!
Прочь печаль и сокрушенье,
Бремя горестных минут!»
И в душевном умиленьи
Слезы радостные льют.
 
 
Под родимый кров бесценный
Ратник радостно вступил;
Ларь, Пенатов лик священный
Он слезами оросил…
И, восторженный мечтами,
Очутился за столом
С беззаботными друзьями…
Вот уже пошла кругом
Радость дружеской беседы —
Чаша светлого вина,
Из которой пили деды
В золотые времена.
 
 
Сердце бьется, замирает:
В упоении мечты
Ратник юный поспешает
К Лизе – чуду красоты!
Вот она – о восхищенье! —
Тот же, тот небесный взор,
Нежных чувств изображенье!
Тот же сладкий разговор,
Белых персей волнованье
И румянец на щеках,
Ароматное дыханье
И улыбка на устах!
 
 
Ратник вскликнул: «Ты со мною,
Лиза – Ангел, жизнь моя!»
И с восторженной душою
К сердцу бросился ея!
Сердце юноши забилось,
Сердце радость потрясла,
И в очах все оживилось,
И душа в нем замерла!..
Ратник млеет… В восхищенье
Мир существенный забыт!..
Вдруг исчезло упоенье…
Что ж он слышит, что ж он зрит?
 
 
На равнине, близ дубравы,
Утомленные трудом
Дети брани, дети славы
Почивают сладким сном.
Ветр, играя меж древами,
И бушует, и свистит,
Небеса блестят звездами,
Месяц в озере дрожит,
За биваками мелькает
Ряд орудий громовых,
И дубрава повторяет
Частый оклик часовых!..
 

Печатается по: «Вестник Европы», 1828, № 24, декабрь.

 
«Что ж молчим,
Что глядим
И чего мы здесь ждем?
Полетим,
Победим,
Или сами падем!
 
 
О Беранж,
Верный паж!
Мне теперь послужи:
Оседлать
И подать
Ты коня прикажи.
 
 
Мой тяжелый шелом
С соколиным пером,
Щит, избитый в войне,
Мой палаш боевой
И топор пудовой —
Принесут пусть ко мне.
 
 
О Конрад,
Делагард,
Враг презрительный мой!
Злобы брат!
Очень рад
Я рубиться с тобой!
 
 
Я браню,
Я кляну
Душу злую твою:
Честь забыл,
Оскорбил
Ты Агнессу мою!
 
 
О презренный злодей,
Враг жестокий людей!
Я тебе покажу:
Иссеку я мечом,
Изрублю топором,
На копье посажу!
 
 
Изрублю,
Исколю,
Растерзаю тебя!
Удавлю,
Погублю:
Покажу я себя!
 
 
О Беранж,
Верный паж!
Коль паду я в бою,
Скорбь умерь
И уверь
Ты Агнессу мою,
 
 
Что ее уважал,
Что ее обожал
Я всем сердцем, душой;
Все утехи мои
И восторги любви —
Я вкушал с ней одной!
 
 
Пусть живет,
Пусть не льет
Слез горячих о мне;
Пусть растет,
Пусть цветет,
Как цветок в тишине.
 
 
Пусть тайком,
Вечерком,
На могилу придет;
Обо мне
при луне
Потихоньку вздохнет…»
 
 
Так Ричард Лагарни,
Рыцарь черной брони,
Так пажу говорил…
Он доспехи надел,
На игривого сел,
В бранный рог затрубил…
 
 
Конь храпит,
Конь бежит,
Конь несется стрелой;
Рог трубит,
И звучит
Тяжкий меч боевой!
 
 
Вот Ричард
И Конрад
Повстречались в глуши…
Вот блестят,
Вот стучат,
Вот звенят палаши!..
 
 
И Ричард Лагарни,
Рыцарь черной брони,
Сбил врага своего;
Он врага умертвил,
Он врага изрубил —
Проклял память его!..
 

Печатается по: «Благонамеренный», 1825, № 18.

* * *

 
Светило ночное лучи разливает
И в Лоре прозрачной, играя, дрожит,
Высокого Альвы зубцы освещает…
Оружие в замке безлюдном молчит.
 

* * *

 
Ах! Сколько раз месяц полночный лучами
Играл на пернатых, стальных шишаках,
Как воины Альвы шли биться с врагами
В сияющих латах – с мечами в руках!
 

* * *

 
С утесов стремнистых, кропимых водою,
Он видел печальным, дрожащим лучом,
Как смерть меж рядами сверкала косою
И храбрые пели в паденьи своем.
 

* * *

 
Их взоры, которым судьба воспретила
Дождаться восхода денницы златой,
Блуждая, искали ночного светила,
Навек закрываясь могильною тьмой.
 

* * *

 
Ах! прежде сей месяц – друг ночи печальный, —
Являясь звездою любови для них,
Лил радость… теперь он свечой погребальной
Трепещет на своде небес голубых.
 

* * *

 
Нет рыцарей Альвы! Вид башен зубчатых
Подернулся туском протекших веков,
Но сами герои еленей рогатых
В лесах не гоняют, не губят врагов.
 

* * *

 
Кто были владетели? Замок высокий!
Давно ли оделся ты мохом седым?
Под сводами тихо лишь буре жестокой
Ответствует эхо в них свистом глухим.
 

* * *

 
Тогда, как бывает готово проснуться
Румяное утро – лишь ветр зашумит, —
Ужасные звуки в стенах раздаются,
Колеблются своды, весь замок дрожит!
 

* * *

 
Свирепая буря, поднявшись в пустыне,
Гремит, разъяряся, Оскара щитом;
Но рыцаря знамя не веет в долине
И шлем не играет высоким пером.
 

* * *

 
У Анга родился Оскар, сын бесценный —
Любови супружеской первый залог.
С толпами вассалов отец восхищенный
Спешил разделить свой душевный восторг.
 

* * *

 
Ловцы поразили еленей стрелами;
Воинственный рог на пиру затрубил:
Звук громкого рога, летя меж горами,
Их жителей храбрых сердца восхитил.
 

* * *

 
Вассалы, геройского полные жара,
Воскликнули радостно: «Время придет —
Звук рога предтечею будет Оскара,
Когда он дружину на брань поведет!»
 

* * *

 
Год минул – у Анга другой сын родился,
И Альвы владетель опять пировал:
Наполненный кубок кругом разносился,
И замок от радостных кликов дрожал.
 

* * *

 
Сыны, обученные Ангом, стреляли
Без промаха в ланей с лесистых холмов;
В бегу же Оскар и Алан обгоняли
Проворных, стремительно скачущих псов.
 

* * *

 
Младенчества годы прошли, пролетели —
Уж братья стояли в воинских рядах;
Испытывать крепость булата умели
Они на кольчугах и крепких щитах.
 

* * *

 
Власами Оскара Зефиры играли:
Но светлые кудри Алана, кольцом
Вияся, младое чело оттеняли —
И дума печать положила на нем.
 

* * *

 
Мог каждый удобно Оскара во взорах
Движения чистого сердца читать;
Алан же был скрытен: в своих разговорах
Он лаской слова все умел подслащать.
 

* * *

 
Сердечное пламя геройского жара
Они прохлаждали в саксонской крови.
Не ведало робости сердце Оскара,
Знакомое с трепетом сладким любви.
 

* * *

 
И младший сын Анга был рыцарь пригожий,
Но чувств благородства в душе не имел,
И нравом с наружностью тела несхожий,
Он злобой и мщеньем ужасным кипел.
 

* * *

 
Кенеффа наследница, дщерь Гленальвона,
Известная милой, волшебной красой,
Пришла, молодая, из Соутанлона —
И жителей Альвы пленила собой.
 

* * *

 
Оскар объяснился: «Будь, дева, моею!»
– Согласна! – Анг гордый доволен тем был:
Союз с Гленальвонскою милою дщерью
Тщеславию старца владетеля льстил.
 

* * *

 
Рога загремели, рога зазвучали;
С рогами слилися певцов голоса,
И звукам и грому рогов отвечали
Высокие горы, густые леса.
 

* * *

 
И воины – в шлемах блестящих, высоких,
Украшенных длинным багряным пером,
В кольчугах и мантиях цветных, широких —
Владетеля Альвы обстали кругом.
 

* * *

 
Их созвали в замок – не в поле сражаться;
Не бранные звуки здесь рог издает:
Они все сошлися пить, есть, забавляться;
Здесь брачную песню хор громко поет.
 

* * *

 
Но где же Оскар? Где жених? Не пора ли?
Он медлить не должен часа одного!
И гостьи и гости – все видеть желали
Счастливца Оскара и брата его.
 

* * *

 
Последний явился – и сел с обрученной.
«Где сын мой? Почто мой Оскар запоздал?»
– Со мною он не был, – с душою смущенной,
Так старому Ангу Алан отвечал. —
 

* * *

 
Быть может, сегодня в лесу, за зверями
Гоняясь, дорогу Оскар потерял;
Иль ветер, бушуя морскими волнами,
Челнок его легкий в бегу задержал. —
 

* * *

 
«Нет, нет! ни охота, ни моря волненье
Не могут, не могут его удержать!
Где ж сын мой? – Анг в сильном воскликнул
движеньи, —
Почто не стремится он Мору обнять?!»
 

* * *

 
«О, воины, братья! в окрестностях Альвы
Ищите Оскара… Прошу, как друзей,
Обегать с Аланом все горы, дубравы.
Найдите Оскара, найдите скорей!»
 

* * *

 
Разносится имя Оскара в долинах,
Разносится имя Оскара в горах,
В тенистых дубравах и мрачных пустынях —
Напрасно! Уж ночь на холодных полях.
 

* * *

 
Но поискам смелых и ночь не мешала,
Оскара по-прежнему гул выкликал —
Оскар не являлся! Заря запылала —
Оскара никто не видал, не встречал!
 

* * *

 
Три дня и три ночи Анг старый трудился
В окрестностях Альвы Оскара искать —
Но тщетно! Несчастный с надеждой простился —
И начал в отчаяньи волосы рвать!
 

* * *

 
«Оскар! Сын мой!.. Боже! услыши моленье:
Пошли мне Оскара, мне сына отдай!
Но если убит он – на страшное мщенье
Злодея убийцу его мне предай!»
 

* * *

 
«Быть может, Оскар мой лишен погребенья
И труп его брошен на пищу зверям;
Но дух его, Боже! пусть в царстве нетленья
Ликует – и с ним съединюся я там!»
 

* * *

 
«Быть может, не умер Оскар мой любезный —
Престанем отчаянью сердца внимать:
Прости, Всемогущий Создатель Небесный,
Что я на Тебя покусился роптать!»
 

* * *

 
«Но жив ли Оскар?.. Нет! надежде не верю:
Надежда дней ветхих моих умерла!
Ах! чем заслужил я такую потерю?
Для дряхлого Анга она тяжела!»
 

* * *

 
Так сетовал бедный, злосчастный родитель —
И радовать старца ничто не могло…
Но время есть лучший ран сердца целитель:
Оно проясняет несчастных чело.
 

* * *

 
Владетелю Альвы надежда шептала,
Что милого сына он скоро найдет;
Но верить надежде душа перестала:
Прошел без Оскара мучительный год.
 

* * *

 
Дни шли, проходили; еще совершило
Блестящее Солнце свой круг годовой,
И время грусть старца отца исцелило;
К нему возвратился душевный покой.
 

* * *

 
На старости Ангу остался подпорой
Алан; в нем отраду отец находил.
Сей рыцарь, плененный прелестною Морой,
Прелестную Мору собою пленил.
 

* * *

 
«Кто краше Алана? – она, размышляя,
Твердила: – Уже нет Оскара в живых!
Но если и жив он, то, верно, другая
Изменника держит в оковах своих».
 

* * *

 
Влюбленным сказал Анг: «Вы год подождите:
Когда я в надежде еще обманусь —
Не встречу Оскара – тогда заключите,
Любезные дети, желанный союз».
 

* * *

 
Прошел год унылый – и день съединенья
Алану с любезной назначил отец —
И вспыхнул в их взорах огонь восхищенья;
Желанье исполнилось страстных сердец.
 

* * *

 
Рога загремели, рога зазвучали;
С рогами слилися певцов голоса,
И звукам и грому рогов отвечали
Высокие горы, густые леса.
 

* * *

 
Вновь в замке вассалы, в блестящей одежде,
Толпились – и каждый весельем дышал,
В шуму пированья забылись, как прежде.
Нечаянный случай веселье прервал.
 

* * *

 
Но кто сей пришелец? Кто? В замке не знали.
На всех неизвестный ужасно смотрел;
И все на угрюмого взоры вперяли…
Камин от прихода его потемнел!
 

* * *

 
Он черной, широкой покрыт епанчею, —
Кровавые перья на шлеме тряслись;
Земли чуть касался он легкой стопою,
И вздохи из груди, как буря, неслись.
 

* * *

 
Уж полночь. Огромная чаша златая
За здравье Алана ходила кругом,
И все восклицали, ее осушая:
«Да будет всегда он со счастьем знаком!»
 

* * *

 
«Здесь счастье Алану все гости желали, —
Так чудный, свирепый пришлец говорил:
– Здесь чашу заздравную все осушали;
Я также за здравье, как прочие, пил».
 

* * *

 
«Всех, старец, ты созвал – и все в восхищеньи
От брачного пира, от пенистых вин.
Почто же, почто же оставлен в забвеньи
Оскар твой? Ужели тебе он не сын!»
 

* * *

 
– Ах! горесть все сердце мое истерзала! —
Так старец, несчастный отец отвечал, —
Какое мученье душа испытала
С тех пор, как любезный Оскар мой пропал!
 

* * *

 
– Нет вести!.. Уж Солнце в пространстве
воздушном
Свершило с тех пор три пути годовых!
Теперь мне отрада в Алане послушном;
В Алане подпора дней ветхих моих.
 

* * *

 
«Но, старец! Кто знает, какими судьбами
Оскар потерялся?.. Быть может, он жив!» —
Вскричал незнакомец, сверкая глазами,
И голос пришельца – был бури порыв!
 

* * *

 
«Кто знает, быть может, Оскар бы явился,
Когда б все усердно желали того;
Быть может, сей рыцарь в горах заблудился —
Но жизнь не угасла во груди его».
 

* * *

 
«Внимайте! Пусть лучший напиток чудесный
Наполнит огромную чашу сию.
Ее мы осушим… Да будет известно:
Здоровье Оскара заочно я пью! —
 

* * *

 
Анг вскликнул: – Сюда драгоценные вина! —
И чашу наполнил до самых краев. —
Внимайте! Я пью за любезного сына:
Коль жив он – пусть будет, пусть будет здоров!»
 

* * *

 
«Но, старец! – Усердия клик раздается —
А чаша в руках у Алана полна! —
Пей, пей, брат Оскара! – Но чаша трясется! —
Пей, пей, не расплескивай влагу вина!»
 

* * *

 
И рыцарь ужасно в лице изменился —
Бледнел, трепетал он, не смея дохнуть,
И крупный, холодный пот градом катился
С лица на высокую, жаркую грудь.
 

* * *

 
Три раза он чаши касался устами;
Три раза невольно ее оставлял;
Три раза, с пришельцем встречаясь глазами,
Во взорах свирепых угрозу читал.
 

* * *

 
«Ужели с сим чувством, Алан, вспоминанье
О брате любезнейшем должно творить?
Коль это знак дружбы и сердца желанье —
То с ними как ужас, скажи, различить?»
 

* * *

 
Сим едким упреком Алан оскорбленный,
Хотел пить невольно – и так возгласил:
«Ах! если б явился Оскар незабвенный!
Ах! если б…» – вдруг чашу из рук уронил!
 

* * *

 
И вмиг привиденье отколь ни взялося:
«Почто, мой убийца! меня призывал?»
Убийца, убийца! в стенах отдалося —
И бурный над замком огонь заблистал!
 

* * *

 
Померкли светильники в зале огромной,
И трепет и холод коснулись сердец —
О страх! привиденье в одежде зеленой
Стояло… исчез неизвестный пришлец!
 

* * *

 
Стояло оно – меч булатный, широкой,
Висел при бедре, на главе шлем блистал;
Текла на груди кровь из раны глубокой,
Печальные очи туман покрывал.
 

* * *

 
Три раза оно улыбнулось, вздохнуло —
И долго на старце покоило взор;
Три раза оно на Алана взглянуло —
Во взглядах был виден жестокий укор.
 

* * *

 
Ударила буря – весь замок в смятенье!
Врата отворились в мгновенье одно!
Вдруг гром разразился… и где привиденье?
На крылиях бури умчалось оно!
 

* * *

 
Все гости оставили замок ужасный…
Но кто сии двое, как трупы, лежат?
Усердьем служителей старец несчастный
Избавлен от смерти и начал дышать.
 

* * *

 
Но тщетно Алана избавить хотели —
Над ним распростерся могильный туман,
Сомкнулися вежды, уста охладели —
Уже не восстанет убийца Алан!
 

* * *

 
Среди Глентанарской печальной долины
Над трупом Оскара сребрилась луна;
Его волосами играл ветр пустынный;
В груди охладелой стрела вонзена.
 

* * *

 
Нельзя изъяснить незнакомца явленье:
Отколе и кто его в замок послал?
Но каждый, но каждый узнал привиденье.
Ах! это являлся убитый Оскар!
 

* * *

 
И Гордость и Зависть рукою водили,
Когда злой Алан тетиву натягал —
И адские духи стрелу окрылили,
Когда он ее в грудь Оскара послал.
 

* * *

 
Стрела понеслася, стрела засвистела —
И кровью долину Оскар обагрил…
Глава опустилась и кровь охладела:
Мрак смертный навеки его окружил!
 

* * *

 
Алан обольстился любезностью Моры —
И ревность в груди его яд разлила.
О горе! Нередко прелестные взоры
Бывают источником страшного зла.
 

* * *

 
Но чья здесь гробница, под кровом тумана,
Средь дикой долины печально стоит?
То брачное ложе младого Алана —
В ней злобный убийца навеки сокрыт.
 

* * *

 
Далеко отсюда, близ тихой дубравы,
Там памятник виден (унылый предмет!)
Над прахом усопших владетелей Альвы,
Герба их над прахом Алановым нет.
 

* * *

 
Какой менестрель, ах! какой сладкогласный
Деянья Алана певец воспоет?
Звук арфы есть памятник самый прекрасный;
Но кто же, кто славить убийцу дерзнет?
 

* * *

 
Нет! сладостных звуков убийца не стоит —
Пусть спящие струны на арфе молчат;
Но если кто в честь ему арфу настроит,
С нее погребальные звуки слетят.
 

* * *

 
Над хладной могилой Алана молчанье —
Не слышно ни лиры, ни гласа певца;
Лишь эхо разносит глухое стенанье
Убитого брата, проклятье отца!