Текст книги "Сочинения"

(9) Но Алкоран, как известно, исполнен суеверий и заблуждений и потому не служит к истреблению их.

(10) Из сих учебных предметов последние десять преподаются и воспитанникам из магометан, присовокупляя к оным познание Алкорана и правила их вероисповедания.

К башкирской девушке

Печатается по: «Вестник Европы», 1829, № 15, август.

О, дева гор,/ Башкирок прелесть молодая!/ Твой нежный взор,/ Звездой небесною сияя,/ Сердца живит,/ К тебе манит,/ К тебе, о, дева дорогая!/ Волшебный, милый взор!

Твой разговор/ Слух каждого обворожает;/ Немой укор/ Все чувства сердца выражает,/ Сердца живит,/ К тебе манит,/ Восторгом души наполняет!/ Волшебный разговор!

Дев красота,/ Башкирок милых украшенье!/ Твои уста/ Сердца приводят в восхищенье,/ Зарей горят,/ К тебе манят,/ Сулят восторгов упоенье!/ Волшебные уста!

Красот собор,/ Девичьи перси молодые/ Пленяют взор;/ Белы, как холмы снеговые,/ Сердца живят,/ К тебе манят…/ О перси юные, живые,/ Красот и нег собор!

Тебе дивлюсь,/ Башкирок прелесть молодая!/ К тебе стремлюсь,/ Стремлюсь, любви твоей желая./ Нет, нет, бегу!/ Я не могу/ С тобой быть, дева дорогая./ Я сердце берегу!..

Прощание башкирца с милой

Печатается по: «Башкирия в русской литературе». Под общей редакцией А. Н. Киреева. – Уфа, 1961, том 1.

Посмотри, моя любезная,/ Как твой батыр снаряжается/ В трудный путь, страну далекую!/ Он коня седлает верного,/ Надевает шлем с кольчугою,/ Прицепляет саблю острую,/ Лук тугой за плечи вешает/ И колчан с стрелами меткими;/ Он берет копье булатное —/ И с тобой теперь прощается!

Не крушись, моя красавица,/ Что с тобой я разлучаюся!/ Разлучает служба царская,/ Разлучает должность батыра…/ На войну иду кровавую —/ За царя, за царство русское,/ За родных и за приятелей,/ За тебя и за любовь твою!/ Пусть враги узнают злобные,/ Сколь могучи наши батыры;/ Каковы их сабли острые,/ Каковы их стрелы меткие,/ Копья крепкие булатные!/ Но почто, скажи, красавица,/ Ты слезами обливаешься?/ Не того ли опасаешься,/ Чтобы я не изменил тебе,/ Чтобы я не позабыл тебя?../ Нет, не будешь ты забытою,/ И до смерти я остануся/ Верным другом – не изменником!/ Иль того ты опасаешься,/ Чтобы трусом я не сделался/ В битве с нашим неприятелем?../ Нет, не бойся ты и этого!/ Я клянусь пророком божиим,/ Я клянусь священной книгою,/ И клянусь твоей любовию:/ Если имени башкирского —/ Ко стыду и к посрамлению —/ Я забуду должность батыра,/ Оробею пред злодеями,/ Пусть покроюся бесславием,/ Пусть с тобою не увижуся,/ Не увижу милой родины!/ Пусть воды Урала быстрого/ И кумысу благовонного/ Никогда мне не удастся пить!../ Но, чу! Слышишь: куры громкие/ Уж сзывают наших батырей —/ И велят с тобой расстаться мне!../ Ах, прости, моя любезная!/ Поцелуй меня, красавица,/ Обойми руками белыми/ И прижми ко груди девственной!../ О, Алла, благословение/ Ожидающим сражения!/ Если смерть нам суждена в бою,/ Мы готовы пасть без робости!/ И курайчи сладкогласные/ Будут славить наши подвиги —/ Имена могучих батырей/ Сохранятся от забвения,/ Перейдут в потомство позднее…/ Но уже заря румяная/ На востоке загорается,/ Скоро светлый день покажется,/ И увидим мы толпы врагов…

Ты ж, Фатима черноглазая,/ Ты, девица белогрудая,/ Всех красавиц украшение,/ Удивленье света целого,/ Жизнь моя, мое сокровище!/ Если я паду в сражении,/ Будь уверена, любезная,/ Что, взглянув туда в последний раз,/ Где осталась наша родина,/ Со слезами вспомяну тебя —/ С именем Аллы великого,/ С именем пророка славного/ Я смешаю имя милое!

17 мая 1823. Оренбург

Песня башкирца перед сражением

Печатается по: «Башкирия в русской литературе». Под общей редакцией А. Н. Киреева. – Уфа, 1961, том 1.

Что вы, звезды, долго блещете?/ Что ты, месяц, долго катишься/ По пространству неба синего?/ Что ты, ночь, течешь так медленно?/ Или вы того не знаете,/ Что все батыри башкирские,/ Наши смелые наездники,/ Все сгорают нетерпением,/ Ожидая дня кровавого?..

ПРИПЕВ: Ты проснись, заря румяная,/ Ты проснись скорее, солнышко,/ Ты проснись скорее, светлый день,/ Покажите нам толпы′ врагов!

Наши сабли уж наточены,/ Луки крепкие натянуты,/ Наши пики приготовлены,/ Ружья меткие заряжены,/ Кони верные оседланы —/ Оглашают долы ржанием/ И грызут бразды железные!/ Мы сгораем нетерпением,/ Ожидая дня кровавого!

ПРИПЕВ.

Ни один из наших батырей/ Не помыслит пережить того,/ Чтобы полчища французские/ Полонили царство русское,/ Разорили наши хижины,/ Оскорбили милых жен, сестер,/ Над могилами священными/ Наших дедов и родителей/ Насмеялись, надругалися!..

ПРИПЕВ.

О, удалые наездники!/ Вы, я слышу, восклицаете:/ «Мы царю покажем белому,/ Мы покажем царству русскому,/ Мы покажем свету целому,/ Что рука башкирца-батыря,/ Крепкой сталью воруженная,/ Обагрит поля просторные/ Кровью вражеской, французскою!»

ПРИПЕВ.

Песня башкирца после сражения

Печатается по: «Башкирия в русской литературе». Под общей редакцией А. Н. Киреева. – Уфа, 1961, том 1.

Питомцы быстрого Урала,/ Башкирские богатыри!/ Уже ночь тихая настала —/ Последняя струя зари/ На своде неба догорает,/ Звезда вечерняя играет,/ И полный месяц золотой/ Плывет над ближнею горой!/ Уже окрестность потемнела —/ Равнины погрузились в сон./ Где брань свирепая кипела,/ Где раздавался крик и стон,/ Где пушки громы изрыгали,/ Где сабли молнией сверкали,/ Там воцарилась тишина,/ Сопутница покоя – сна./ Мы в поле бранном отличились,/ Усердьем к Родине горя,/ Для славы в прошлый день трудились:/ За честь, за верность, за царя/ Все грудью постоять умели,/ Разя злодеев, не робели./ Друзья! Гордитесь, целый мир/ Узнает, сколь могуч башкир!/ О, братья! Принесем моленье/ Творцу вселенной – Богу сил:/ Он нас в минувшее сраженье/ От ран, от смерти сохранил./ Он благ – он, вняв мольбам пророка,/ Нас защитил от злого рока./ Он нам врагов сразить помог./ Неправым – казнь, за правых – Бог!/ Опять мы на злодеев грянем,/ Когда исчезнет мрак ночной!/ Теперь сотрудников вспомянем,/ Сраженных бранною косой…/ Но вы в унынье погрузились,/ И слезы из очей пустились,/ Как перлы утренней росы,/ Блистая, каплют на усы!/ Почто сраженного героя,/ Почто, друзья мои, жалеть!/ О, сколь прекрасно среди боя/ За веру, верность умереть,/ Родных и милых защищая,/ Святую Родину спасая./ Хотя погибнем, смерть славна!/ Без жертв проходит ли война?!/ Друзья! Оставим сожаленье!/ А вы, о, павшие в бою!/ Вам горестей земных забвенье,/ Вам счастья, радости в раю…/ Там гурий¹ девственных лобзанье,/ Их ароматное дыханье,/ Объятия, улыбка, взгляд/ Блаженством храбрых наградят!/ Там, там вкушайте наслажденья!/ А здесь героев имена/ Навек спасутся от забвенья,/ Их не поглотят времена!/ Певцы на курах² сладкогласных,/ В кругу башкирцев, дев прекрасных/ Деянья ваши воспоют —/ Из рода в род передадут!/ Внимая песне справедливой,/ Башкирец жаром закипит —/ И вмиг в руке нетерпеливой/ Булат блестящий загремит./ А девы нежные, младые,/ Печальны очи потупив,/ Слезами перси оросят —/ И вашу память тем почтят!

Примечания автора

(1) Гурии – вечно юные девы (по Корану).

(2) Курай – башкирский духовой музыкальный инструмент.

Абдрахман
(отрывки)

Печатается по: «Вестник Европы», 1826, № 9-10.

1.

Во мне ты, муза, оживила/ Воспоминанья прошлых дней;/ С тобой быть, дева дорогая;/ Где грозный исполин Рифей,/ Алмазными венчанный льдами,/ За вековыми облаками/ Главой скрывается своей;/ Со мною часто ты сидела/ На теле каменной скалы/ И вниз задумчиво глядела,/ Как молния из сизой мглы/ Рекой огнистой разливалась!../ Ты блеском молний любовалась,/ Громов трескучих не боялась…/ Ты видела стихий раздор!/ Как тучи ливень днями лили,/ Как бури дерева губили,/ Тряслись вершины страшных гор/ И загорался черный бор!/ Оставя мрачные картины,/ Подруга милая моя,/ Со мной спускалась ты в долины,/ Садилась на брегу ручья…/ Там смелых батырей встречала,/ Простые нравы замечала/ И слушала простой напев/ Башкирских юных, милых дев./ Ты их невинностью пленялась,/ Ты их красою любовалась —/ И воспевать стремилась ты/ Башкирцев игры и забавы,/ Проворство, ловкость, жажду славы/ И прелесть юной красоты!../ Башкирцам счастия желая,/ Ты, всех счастливыми встречая,/ Могла ли вслух им не сказать:/ Ведь Эссен – правды друг, любитель, – / Он их защитник, покровитель:/ Так им ли счастия не знать?…

2. Воинские игры башкирцев

На конях батыры все рядом,/ Под каждым конь нетерпеливый/ Копытом крепким землю бьет,/ Храпит, трясет густою гривой,/ Бразды железные грызет/ И, жадный бега, громко ржет!/ Все батыры к лукам нагнулись…/ Какая смелость в удальцах!/ Летят джигиты … полосою,/ За ними следом пыль летит,/ И искры пламенной струею/ Сверкают, брызжут от копыт!/ Несутся кони мимо нивы,/ Ломают грудью ветлы, ивы/ И мнут зеленые кусты,/ По воздуху взвивают гривы,/ Играют с ветрами хвосты!/ «Ну, ну, живее!» – раздается…/ Один отстал… другой вперед…/ А тот упал… опять встает…/ Опять летит, опять несется,/ Как ветер, как летит стрела,/ И по следам клубится мгла!/ Но близко, близко уж до цели!/ Бичи сильнее засвистели…/ Как вихри аравийских стран,/ Летят Муса и Абдрахман/ И всех опередить успели:/ «Ну, ну, скорей! Ну, ну, живей!»/ Кричат с нетерпеливым духом;/ Их кони скачут ухо с ухом/ И пышут пламень из ноздрей!/ Уж батыры у самой цели:/ Но Абдрахман опередил/ И шапку и кушак схватил…/ Его башкирцы окружили,/ С коня уставшего ссадили,/ Воскликнув громко: «Молодец!»/ И в восхищении сердец/ Героя нашего почтили/ Единодушною хвалой…/ Потом кумыс живой, прохладный,/ Напиток вкусный и отрадный/ В огромной чаше корневой/ Был подан нашему герою:/ Награда стоит молодца!/ Башкиры! Я от вас не скрою,/ От вас, о добрые сердца!/ Ведь лучше вас кумыс венца,/ Который римляне и греки —/ Как говорит преданье нам —/ В прошедшие златые веки/ Своим дарили удальцам!/ Смеялись батыры, шутили —/ И непременно осушили/ Кумыса целую сабу;/ Потом затеяли борьбу…/ Все жаром мужества пылали —/ Друг друга гордо вызывали —/ Проворство, мужество явить./ И одобренье заслужить…/ Они поспешно выходили/ И, крепко обхватясь, давили/ Друг друга в жилистых руках:/ Один стоял – не колебался,/ Был тверд, был крепок на ногах;/ Другой устал и задыхался —/ Напрасно устоять старался:/ Его противник страшно жал —/ И он без сил на землю пал!/ «Вот браво!» – старцы закричали,/ В ладоши громко застучали:/ «Ну, ну, башкирцы молодцы!/ Вы так же сильны, как отцы:/ Старайтесь превзойти друг друга..!»/ Но видят: на средину круга/ Могучий, дерзостный Кильмяк/ Отважно, гордо выступает…/ Присев, ослабил свой кушак,/ Противных громко вызывает…/ И что же батыры? Молчат!/ Проворство, мужество Кильмяка/ Неустрашимых всех страшит!/ Все в нерешимости стоят;/ Один лишь смелый сын Абзака/ Из круга выступил вперед./ Кильмяку руку подает./ Сей батыр исполинским станом/ был перед нашим Абдрахманом,/ Как дуб ветвистый, вековой/ Пред липой тонкой, молодой!/ Они друг к другу наклонились,/ Руками крепко обхватились…/ То шаг вперед, то шаг назад —/ Друг друга жмут, друг друга давят…/ То оба выпрямляют стан…/ То вновь наклонят, то согнутся…/ Плечом в плечо друг друга прут,/ Друг друга с новой силой жмут,/ Друг друга с новой силой давят…/ Досада, дерзость ими правят!/ Трещат их кости; крупный пот/ По лицам каплет и течет./ Довольно батыры трудились,/ И оба страшно утомились:/ Кильмяк чуть на ногах стоял,/ Уже с большим трудом дышал;/ Но смелый, мощный сын Абзака,/ Собрав своих остаток сил,/ Великорослого Кильмяка/ В руках так стиснул, так сдавил,/ Что в нем все кости затрещали./ Он тщетно силы напрягал —/ Как дуб от грозной бури пал!/ «Хват Абдрахман!» – все закричали,/ В ладоши снова застучали,/ Превознося его хвалой,/ Хвалой заслуженной, нельстивой…/ Как был доволен наш герой/ Своей удачею счастливой!/ Сверх похвалы наш Абдрахман/ В награду получил кафтан./ Кумыс отрадный, резвость смеха,/ Приятность, острота речей/ Вновь заняли богатырей…/ Вот третья началась потеха,/ Достойная таких людей,/ Из коих каждый с юных дней/ Быть смелым воином желает;/ Она башкирцев научает/ В потомстве имя сохранить, – / Среди полей, равнин кровавых / Быть ужасом врагов неправых —/ Верней им гибель наносить!/ Сия потеха – в цель стрелянье…/ Башкирцы! Ваше воспитанье/ Достойно похвалы прямой:/ В нем нет уроков утонченных,/ Понятий хитрых, отвлеченных,/ Рожденных пылкою мечтой;/ Но счастливы вы простотой!/ Все ваши игры, все забавы —/ Уроки славные войны./ Средь безмятежной тишины/ Вы все готовитесь для славы;/ Коль громы брани загремят,/ Тогда сердца в вас закипят/ Геройства благородным чувством!../ Стреляя в цель, наш Абдрахман/ Всех удивил своим искусством;/ В награду за сие колчан/ Он получил себе с стрелами —/ И был осыпан похвалами.

Башкирская свадебная песня

Печатается по: «Вестник Европы», 1826, № 10, май.

1-голос.

Живет девица в тишине,/ Печалей, кажется, не знает,/ При красном солнце, при луне/ Поет, с подружками играет;/ Но ото всех наедине/ Она украдкою вздыхает,/ Томится пылкою мечтой:/ Супруг ей нужен молодой!

2-голос.

В младенчестве заботы нет —/ И все вертятся, как вертушки!/ Но девушке в семнадцать лет/ Уже не нравятся игрушки;/ Ей надобен другой предмет;/ Ее не веселят подружки,/ Ни игр невинных резвый рой:/ Супруг ей нужен молодой!

1-голос.

Дубравы, рощи на горах,/ Луга, прекрасные равнины,/ Цветы душистые в полях,/ Холмы, зеленые долины,/ Ручьи, журчащие в брегах,/ Природы дивные картины —/ Не манят деву красотой:/ Супруг ей нужен молодой!

2-голос.

Без друга – красная весна/ Суровой кажется зимою./ И скучен день и ночь длинна…/ Красотка, дружная с тоскою,/ Приятного не знает сна,/ Не знает сладкого покоя!/ Ах! Скучно деве жить одной:/ Супруг ей нужен молодой!

Оба.

Без друга хладен белый свет,/ Душа не знает упоенья;/ Без друга счастья в мире нет,/ Нет радостей, нет восхищенья!/ В чем дев блаженство? Вот ответ:/ Чтоб жизнь текла средь наслажденья/ И чтоб не знаться век с тоской, – / Супруг им нужен молодой!

На смерть башкирского батыра
(с башкирского)

Печатается по: «Вестник Европы», 1828, № 19, октябрь.

Башкирский батырь молодой,/ Красавец, девами любимый,/ Среди мечей неустрашимый,/ Кипевший мужеством герой,/ Лев – именем, лев – страшной силы,

От чьей воинственной руки,/ Разившей сталью изощренной,/ Дрожал, бледнел злодей презренный,/ Бледнели воры – кайсаки!/ Твоя, герой отважный, сила/ Всегда им гибель наносила!

Где ты, защитник здешних стран,/ Ты, бывший витязей красою,/ Дышавший бранною грозою, – / Где ты, могучий Араслан?/ Тебя, герой отважный, сила/ От гибели не защитила!

В тебя, о витязь молодой,/ Впилася пуля роковая:/ Ты пал, как сосна вековая,/ Как сосна, сбитая грозой!/ Исчезли мужество и сила —/ И кровь долину обагрила!

Ты пал!.. злодеи кайсаки/ Теперь пируют в восхищенье,/ А девы нежные в мученье,/ В объятьях скорби и тоски,/ Украдкой о тебе вздыхают —/ И слез потоки проливают.

Ты пал!.. но ты недаром жил,/ Красавец, девами любимый,/ Герой в войне неустрашимый;/ Ты путь к бессмертью проложил —/ Булатной саблею, стрелами;/ Велик великими делами!/ Ты нежен был, когда пылал/ К прелестной девушке любовью;/ Ты грозен был, – киргизской кровью/ Когда долину обагрял. – / Ты вечной похвалы достоин,/ Любовник нежный, грозный воин!

В раю ликуй теперь, герой!/ В объятьях гурий юных, нежных,/ На персях полных, белоснежных,/ Цветущих девственной красой,/ Вкушай любови наслажденья/ И все восторги упоенья!..

Даржа
Калмыцкая повесть

Печатается по: «Отечественные записки», 1829, часть 39, № 113, сентябрь; часть 40, № 114, октябрь.

«О незримые, бдагодетельные силы, великие Тенгры¹: 425-саженные Махара, 350-саженные Байскуланту-Тенгры, четырехверстные Хубилгаскани-Тенгры и вы, великие Тюрсюте-Тенгры, Юсюрины-Тенгры, Зюрины-Тенгры! Храните, храните милую дщерь[20]20
  Дщерь – дочь. – Прим. сост.


[Закрыть] черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату′². О вы, рост коих простирается до 116 000 бере ³, могучие Делгерегнуй-Баен, Еуле-Уге, Юцюс-Аганисты-Тенгры и вы, живущие 200 260 000 лет, великие Хубилгаскани-Едледек-Тенгры, рождающиеся от взаимных объятий и целований, от любовных взоров и улыбки! Храните, храните милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату! 0 ты, сидящий на одной из тридцати трех красных голов землехранительного слона Газар-Сакичикин-Ковен, пасущегося между четырьмя реками, именуемыми: Ганга, Шидра, Банча, Антара⁴, великий Хурмукту-Тенгр! Храни, храни милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату! О могучие правители Галапов⁵ прошедшего, настоящего и будущего, милосердный Бурхан-Санжи-Муни (Шиги-Муни), узревший в то время, когда душа твоя обитала в зайце, человека, томимого ужаснейшим голодом, и добровольно отдавший ему себя на съедение; о великие Бурхан-Майдари, Бурхан-Мавзушири, храните, храните милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату! О Бурханы⁶ главнейших времен Аху-галапа, Хоосун-галапа, Токмоху-галапа и вы, родившиеся в первом галапе благополучном, произошедшем из Океана, когда произросли тысячи цветов, называемых падма, предзнаменовавших ваше явление, – великие тысяча Бурханов! Храните, храните милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату! О могучий Абид-Бурхан, обладающий двумя тысячами небес! Храни, храни милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату! О непостижимые Бурханы четырех миров, поправшие все страсти, совершившие три главные добродетели, научившие шесть душевных родов и, по проповеди Сангарди, шестьдесят одному народу один закон проповедовавшие, – о великие Бурханы, имеющие возможность из нашего мира Зимбутина, на коем растут деревья язумбу-барирх, переноситься в другие миры, а именно: в Улюмжи-юситутуп, где живут страшные великаны, в Укир-тутуп, где находятся дивные коровы, называемые укирами, и в Муудоу-тутуп, где обитают люди, живущие по тысяче лет и за семь дней перед смертию извещаемые гласом Тенгра о близкой кончине, – о благодетельные Бурханы! храните, храните милую дщерь черного калмыка, почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасную Мянгату!..»

Так молился сын старого Зайсанга – Нури, молодой черный калмык Даржа, простираясь перед болванами Бурханов, поставленными в домашней кибитке, называемой гиром; так молился он с глубокими вздохами и сильными восклицаниями, защурив глаза, потупив голову, сложив ладони и подогнув правую и скорчив левую ногу.

Вы, почтенные читатели, если только я буду иметь вас, конечно, пожелаете узнать, о какой именно красавице с таким усердием молился сын старого Зайсанга-Нури, молодой черный калмык Даржа? О какой красавице молился он? Разумеется, о своей возлюбленной. Калмыцкие сказочники все единогласно утверждают, что дочь почтенного Зайсанга-Дамбы, прекрасная Мянгата, обладала такими прелестями, какие до того времени не встречались на берегах Волги, Сарпы, Салы, Маничи и Кумы; каких не имели прежде все вообще калмычки Орды Малого Дербета и улусов Торгоутовых, Дербетовых и Хошоутовых. Стан красавицы, по калмыцкому измерению, равнялся английским 4 футам 11 дюймам 11,5 линиям. Лицо ее было различных цветов: черного, белого, желтого, красного, или, сказать яснее, смугло-бледно-желто-красноватого. Толстые губы, длинные белые зубы, большие отвисшие груди умножали прелести 19-летней Мянгаты. Такие прелести многим из наших читателей покажутся весьма незавидными, и верно, никто из досужих поэтов не схватит сладкогласной лиры, и не будет воспевать красот калмыцкой девушки… Но прошу не забыть, что калмыки имеют понятия о красоте совсем другие противу понятий европейских. При сем случае невольно возобновились в памяти моей стихи, которые читал я назад тому лет за 10 или 15.

 
Когда бы наша красота
Пустилась странствовать по свету,
То, приближаяся к Тибету,
Она была бы дурнота.
 

Это совершенная правда. Ежели бы девица Нинон Лакло, или г-жа Помпадур, или даже самая Лилета моя нечаянно явились между негритянками, или готтентотками, между отантскими или мадагаскарскими красавицами, то были бы осмеяны и названы дурными. Сколько разных народов в мире, столько почти и различных понятий о красоте.

Молодому черному калмыку Дарже нельзя было не молиться за прекрасную Мянгату: она его возлюбленная, она его невеста – и с нею сделалось несчастие! Какое именно? Красавица изволила за ужином слишком неумеренно покушать жирных сурков, вкусных сусликов и больших крыс, которые у калмыков употребляются вместо гусей, уток и баранины. От неумеренного употребления таких лакомых яств желудок красавицы сильно расстроился, и она принуждена была прибегнуть к обыкновенному лекарству калмыков и калмычек, то есть к полуведерной чаше, наполненной теплою, чрезмерно много насоленною водой. Нежная девушка в два приема осушила сию чашу; однако же это нисколько не помогло расстроившемуся желудку, но еще умножило в нем силу неприятного брожения. По долгу верного повествователя, я должен сказать, что калмыцкой красавице приключилась болезнь, которую медики называют для благопристойности по латыни и которая в простом народе известна под именем одной из владимирских разнородных вишен, получившей название от неприятного действия, ею производимого. Болезнь девушки час от часу усиливалась и причиняла ей такую же бессонницу, какая случилась с П. Г. IX[21]21
  Возможно, имеется в виду папа Григорий IX. – Прим. ред.


[Закрыть], в то время когда он захотел оказать величайшую и, быть может, единственную услугу смерти.

Даржа, растянувшийся на мягкой постели, спал крепким сном. Громкое храпение молодого калмыка разносилось по всей кибитке. Наступила подруга призраков, мрачная полночь, и произвела в нашем любовнике сильные грезы. Молодому Дарже показалось, что будто бы он очутился перед адским судией Ирлик-Ханом, который велел белым Тенграм показать все то, что ожидает каждого человека после смерти. Тенгры исполнили приказание Ирлик-Хана – и глазам Даржи представились три дороги: железная, медная и серебряная. Первая из сих дорог проходила к Белому городу, в котором имел пребывание Ирлик-Хан; она, при окончании своем, была в волос; почему люди, шедшие по этой дороге и не сделавшие в жизни своей никакого добра, падали с нее в разные места, назначенные для мучений; вторая дорога проходила к жилищу тридцати трех Тенгров; а последняя вела на восток, прямо к раю, обитаемому Бурханом-Абидом. После того удивленный Даржа увидел 18 мытарств, в которых мучились грешники. В первом мытарстве, изобилующем различного рода орудиями, находились люди, осужденные мучиться в продолжение 200 000 миллионов лет, по прошествии коих они вселятся в животных, обитающих на земном шаре. Второе мытарство состояло из темных пещер, в которых люди, раздавливаемые двумя железными досками, должны были претерпевать это мучение 400 000 миллионов лет. В одном из 18 мытарств грешные калмыки жарились на сковородах и вертелах как птицы или рыбы; в другом они окружены были отвратительным зловонием, которое сильно терзало их обоняние; в третьем беззаконники плавали в реке, кипящей от сильного жара. Четвертое мытарство состояло в том, что люди, поселенные на Белой земле, не имеющей никаких растений, томились жестоким голодом и, копая эту землю, отерли руки свои по самые плечи. Коварные и смутители плавали в кровавом море. Богачи, не творившие милостыни, обременялись собственною своею тягостию: голова у них была как великий холм, шея и ноги не толще волоса, а тело равнялось с огромною горою. Непочитатели слов Бурхана и святотатцы варились в большом котле, наполненном смолою. Убийцы всякого животного висели на железных крючьях, задетых за ребро, которые опускались вниз, где другие крючья отрывали части тела, кои снова прирастали. Пренебрегателям и гнушающимся преданием Бурханов черные Тенгры вкладывали в уши раскаленную сажу. Тати[22]22
  Тать – вор. – Прим. сост.


[Закрыть] и прелюбодеи находились в холодном озере, которое, по закате Солнца, вместе с ними замерзало до такой степени, что поутру Тенгры, вытаскивая их, отрывали некоторые примерзшие члены, кои ввечеру, при новом погружении в упомянутое озеро, опять прирастали. Многим из грешных калмыков черные Тенгры перетирали кости, других колесовали, а прочих толкли на мельницах в ступах. Восемнадцатое и последнее мытарство было назначено для разных животных, где черные Тенгры на лошадях беспрестанно ездили, другую же скотину морили голодом или увечили побоями, и проч.

Изумленный Даржа, рассматривая страшные мучения беззаконных калмыков, пришел в неописанный ужас – и, воскликнув: Маки! (Господи, помилуй!) – пробудился, но не скоро опомнился и не скоро освободился от сильного ужаса.

Наступило прекрасное утро; солнечные лучи золотили кристальную поверхность реки Сарпы. Молодой Даржа отправился к старому Гелюнгу, жрецу Балдану, рассказал ему сон свой и просил изъяснить значение оного. «Признаюсь тебе, почтенный Даржа, – ответствовал Гелюнг, – что трудно, очень трудно растолковать сон твой; но сколько могу, столько постараюсь объяснить его. Рассказанный тобою сон служит доказательством, что великие и благодетельные Бурханы любят тебя. Они, через посредство белых Тенгров, нарочно открыли тебе все то, что ожидает каждого смертного в будущем мире. Ах, почтенный Даржа! надобно быть совершенно беспорочным, чтобы заслужить продолжение благоволения великих Бурханов! Вот вернейшие средства, служащие к достижению сей благодетельной цели: надобно как можно чаще читать Доржу-Зодбу⁷ и другие священные книги; надобно посещать Хурул, обитель отшельников, и жертвовать на оный избытками своего имения; надобно почитать великого Ламу и других оставивших мир особ, как-то: Сузюктей, Гелюнгов, Гегилей, Манжей и Гебку⁸; надобно угощать их и, по силе возможности, не оставлять без пособий; надобно подавать милостыню бедным, не пить вина, не убивать без нужды никакого животного, и, словом, надобно выполнять все правила, предписанные калмыцким Юсуном⁹, составленным и утвержденным с согласия духовных особ: Джамбы-Лоузана, Джамбы-Санжи, Джамбы Балдана-Габцы, Аабугелюнга, Лугурина-Царджи и Иванга-Санджи – великого владельца Дундаши. Не знатность, не богатство, но одни только добродетели могут нам открыть дорогу в светлое жилище Бурхана-Абида. Надобно, почтенный Даржа, как можно чаще произносить слово «маки»! Надобно всегда содержать в памяти благость и могущество Бурханов, которые щедро разливают свои благодеяния, наш умножают скот, утучняют его, посылают нам в пищу жирных сурков, вкусных сусликов, больших крыс и множество других зверей и птиц! Ты, почтенный Даржа, имеешь понятие о происхождении миров, о будущем свете и о прочем; но, думаю, не худо будет, ежели я возобновлю в памяти твоей священную истину, неизвестную простой черни. Слушай меня со вниманием:

До сотворения миров была пропасть, никем не созданная, но происшедшая сама по себе, которая имела шесть миллионов сто шестнадцать тысяч бере в ширину и глубину. Из сей пропасти поднялись златые облака и, соединясь в тучи, произвели сильный дождь, от коего получил начало свое Океан, а из него произошли все твари, растения и самые Бурханы. От стремительного падения вод поднялась пена и образовала высшую твердь. Около сей тверди находится семь Небес и восемь Океанов, которые также самобытны. Сильные ветры, вышедшие из ужасной бездны, поколебали высшую твердь, отчего произошел четвероугольный столб, именуемый Сумер-аула, имеющий основание свое ниже морского дна, а верх над водою. Каждый бок сего столба простирается в ширину на несколько тысяч бере. Из оных боков первый серебряный, второй лазуревый, третий золотой, а четвертый темно-вишневый. Сей столб причиною всех перемен дня. Когда появится заря, то солнечные лучи, ударив в серебряный бок, производят рассвет; перед полуднями они преломляются в лазуревом боку; в самый полдень склоняются к золотому боку, а к ночи темно-вишневый бок отторгает лучи Солнца, которое состоит из стекла, огня и в окружности имеет до 800 бере. Луна гораздо менее Солнца и состоит из стекла и воды. Звезд имеется 10 000 миллионов и несколько сот тысяч. Посреди тверди и около столба находятся четыре большие мира: первый составляет нашу Землю и называется Замбутин, второй мир – Улюмжи-Юситутуп, третий Укир-тутутуп, четвертый Муудоу-тутуп. За сими мирами и превысшими облаками находится жилище Тенгров, а за оными огромное железное кольцо для укрепления тверди. В нашем мире протекают четыре главные реки: Ганга, Шидра, Байча и Аитара. Между сими реками пасется землехранительный слон Газар-Саки-Чикин-Ковен, вышина и длина коего превосходят одну бере. Этот слон бел как снег, имеет тридцать три головы красных; каждая голова с шестью хоботами; на каждом хоботе по семи колодцев; из каждого колодца произрастает по семи цветов, и на каждом цветке сидит по одной прекрасной девице. Посредине нашего мира находится престол Бурхана нынешнего века Сакжи-Муни, преемника Бурхана-Мандари и предшественника Бурхана-Мавзушира. Кругом упомянутого престола стоят шесть городов; позади их простирается владение Бурхана-Лагашина, а по левую сторону владение Бурхана-Самиланга.

Первоначально люди вашего мира были долговечны, сияли удивительным светом, имели крылья, питались единою благостию, Ради-Дианар именуемою; рождались чрез переселение душ, Хубилгам называемое, и жили в приятной прохладе. Потом наступило несчастливое время, в которое Земля, для пищи людей, произвела траву шиме, которая была так сладка, как мед. Один прожора, вкусив сей травы, разгласил об ее сладости, и она скоро перевелась: тогда сияние людей померкло, крылья их исчезли и сделалась страшная темнота. Наконец показалось Солнце и другие небесные светила. Когда перевелась шиме, то люди начали питаться маслом, которое было красновато и в сладости не уступало меду; но оное масло истощилось, и люди принялись есть тростник, называемый Балазамисом. Сие продолжалось недолго: некто с вечера запасся этою пищею на будущий день; ему последовали другие, отчего тростник уменьшился и в скором времени совершенно исчез. После этого сделался великий голод; люди впали в беззаконие, убивали друг друга и причиняли всякие насильства и обиды. От сего времени если не совсем исчезла, то по крайней мере очень много уменьшилась священная добродетель, и произошли все пороки.

Люди, томимые ужаснейшим голодом, согласились заниматься пашнею; они избрали одного мудреца, который разделил им землю безобидно и научил домоводству; за сие, в знак благодарности, он был сделан начальником, от которого все ханы калмыцкие происхождение свое имеют.

По прошествии многих столетий люди дошли до того, что стали жить по десять лет и сделались величиною в локоть, а лошади ростом не превосходили зайца, и пятимесячный младенец вступал уже в супружество. Наконец появились тяжкие болезни и мор. После того глас невидимого Тенгра объявил, что чрез семь дней пойдет сильный дождь, состоящий из разного оружия. Люди, убоясь этого, запаслись пищею и скрылись в темных пещерах. В то время земля побагровела от крови и была усеяна трупами и костьми, которые сильный дождь снес в бездны Океана. Другим дождем [была] прохлаждена земля, а с третьим ниспали на оную пища, платье и прочие нужные вещи; тогда люди сделались прилежны, добродетельны и между собою начали жить в хорошем согласии.