Текст книги "Путеводитель по Кронштадту: Исторические очерки"

Сувениры

Фотография, кинематограф, фонограф позволяют нам запечатлеть проявление жизни в мельчайших деталях и по желанию воспроизводить перед собой то, что уже исчезло.

Наши деды и прадеды были лишены всех этих изобретений. Можно было пригласить художника, чтобы он нарисовал портрет масляными красками. Но хороший художник, который бы сумел уловить сходство и воспроизвести его в красках, был доступен по своей цене для немногих, а средний живописец рисовал так, что вызывал особые указы, чтобы «портреты Их Императорских Величеств рисовались похоже»… Если коверкали изображение царей и цариц, то можно себе представить, как изображали обыкновенного рядового обывателя!

А между тем «во всех столицах и во все годы славою и удовольствием себе поставляем иметь нечто, могущее приводить нам на память любимую нами особу».

Иметь «сувенир», иметь хоть какое-нибудь воспоминание было желанием всех… И потому в тайниках пузатых бюро кабинетов тщательно хранилась перевязанная ленточкой связка маленьких бумажек – писем, случайно не разорванных, в большом фолианте какой-нибудь старопечатной книги лежал засушенный цветок, сорванный ранней порой, в утро наших дней.

Спрос всегда порождает предложения. И в XIII веке делались совершенно особые сувениры, которые могут нам, рожденным в веке электричества и авиации, показаться смешной безделушкой и только.

Но сколько в них, в этих хотя бы сувенирах из волос, нежности, грации и тихой грусти…

«Потеряны французские женские золотые часы, – читаем мы в 1787 году, – мастера Епина с волосяною цепочкою, среди которой был медальон с изображением с одной стороны „Дианы", а с другой, Урны“…»

Кто же изготовлял эти цепочки, кто умел из волос так искусно сплетать вензеля, что их можно было заправить и в перстень или в небольшой медальон, который на тонкой цепочке спускался за корсаж?

В Петербурге в конце XIII века был специалист этого дела. Звали его Блех, и он «нашел способ, как умножить число приятных памятников о любимых нами особах».

Семейный силуэт Собственность С.Н. Тройницкого Силуэт интересен по своей рамке, которая изображает с одной стороны гирлянду цветов, с другой – лавровые ветви: все это сделано из человеческих волос

Блех был вовсе не ремесленник, он себя считал настоящим художником, с той только разницей, что он работал не красками, не на холсте, его материал был человеческий волос. Блеху нужно было прислать рисунок и материал, и в его гибких ловких пальцах волосы свивались, плелись и превращались в вензели для «перстней, табакерок, медальонов, браслетов и других галантерейных вещей».

Мало этого – Блех из волос писал целые письма: «…он так же вьет волоса для литер, которыми можно писать какими угодно почерками. Каждая литера, составленная из плетеных волос, отличается от грунта и отделена от другой».

«Дамы, – не без особенной галантности отмечал г. Блех, – отличающиеся вкусом и разборчивостью своею, могут выдумать все то, что им угодно для наряда, и прислать ему рисунок, он надеется все в скором времени из волос сработать».

Конечно, наколка не могла делаться из волос любимого человека, но ведь при доме была многочисленная дворня, и несколько машек или дашек могли лишиться своих толстых до колен кос, чтобы г. Блех свил из них тонкую ажурную накидку…

Г. Блеха скоро сменил г. Сено-Клитен, который «извещал почтенную публику, что им изобретены нового фасона вещи из волос, выделанные в золоте и бриллиантах, как то крестики, серьги, перстни, браслеты, ожерелья, тюрбаны и пр.». Нет сомнения, что таких мастеров было значительное количество, так как мода на волосяные изделия царила сравнительно большой промежуток времени.

Но волосяная цепочка, волос, вставленный в перстень или медальон, только заставлял вспоминать, но не мог сохранить изображение. Удовлетворить этому последнему спешили «силуэтисты».

Медальон с волосяными украшениями (из коллекции К. Фаберже)

«Приехавший сюда из Праги чужестранец Фридрих Ербан, упражняясь в искусстве силуэтов, – имеем мы сведения в 1785 году, – надеется, что его поспешность в приготовлении оных и при том удачное сходство привлекут к нему многих охотников». «Недавно приехавший сюда силюстре, который в Лифляндии, Риги и других российских городов довольно приобрел похвалы, представляет здешней публике свои услуги», – читаем мы известие за 1790 год и ряд подобных известий находим с конца 80-х годов XIII столетия.

Силуэтисты не только рисовали силуэты, а также «вырезывали оные ножницами». Быстрота, с которой делались силуэты, была поразительная: вышеупомянутый Ербан делал грудной силуэт «не более как в 1 минуту», «во весь же рост человеческий несколько токмо минут времени употребляет»; другой мастер силуэтов указывал, что «он может снимать от 20 до 25 силуэтов в день».

Также различна была и стоимость силуэта: «за грудной силуэт брали 50 копеек, а за цельной во весь рост по 1 рублю». Когда же число мастеров увеличивалось, весьма естественно, что уменьшалась цена: за изготовление трех силуэтов получали уже всего-навсего 1 рубль.

Силуэт поэта Д. В. Веневитинова.

Собственность графини Л. Е. Комаровской.

 
Теперь гонись за жизнью дивной.
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый звук ее призывный
Ответной песней отвечай!
 

Повторились и будут повторяться эти стихи – так рельефно, так искренно высказано в них то, что, собственно говоря, составляет желание каждого… Увы, не каждому дана возможность следовать этому совету, да и сам поэт не мог последовать ему: вследствие обычной, самой обидной случайности или неосторожности поэт заразился тифом и умер 22 лет от роду…

«Ах, Боже мой! Как я виноват перед матушкой, не могу двух строк написать!» – повторял он неоднократно перед смертью – ив этих словах ярко охарактеризовалась глубоко-поэтическая, чисто-хрустальная душа поэта…

Таким он кажется и на воспроизводимом нами силуэте, сохранившемся в семье близких родственников.

Исполнив силуэт, каждый мастер предлагал его уменьшить, «он уменьшает образ оного так, что 12 таковых силуэтов могут быть помещены в один перстень и будут все с образцами иметь великое сходство равномерно». Еще одно сведение: «…в большой Мещанской д. № 82 внизу на правой руке продаются силуэты в перстнях и медалях».

Изготовляя силуэты по желанию заказчиков, почти каждый силуэтист в свободное время делал на продажу «силуэты каких-либо памятников, и даже целых событий», так продавалась картина, состоящая из 13 персон, и монумент Петра I по 1 рублю, «оные же соединенные в группе в силуэте и красками иллюминированные 9 рублей, в золотой же рамке и за стеклом особливо 1 рубль».

Но силуэты делались из бумаги, они были так легки и так малы, что немудрено было их потерять, и г-н Вильман «давал знать почтенной публике, что он на фарфоре, стекле и на белом эмалированном грунте снимает силуэты целых семей, представляя их стоящими или сидячими».

Можно было увековечить себя на фамильном сервизе, можно было получить медальон с силуэтом из особого эмалированного состава, причем г. Вильман добавлял, «что же касается до положения, одежды и изображения действия человека, то представляется на волю каждого».

Можно было сняться и в шитом парадном мундире, и в шлафроке, с чубуком в руках!

Немые памятники когда-то блестевшей яркой жизни – сколько бы тайн и преданий порассказали они нам, если хоть на мгновение получили дар слова.

«Столица и усадьба», 1915 год

Торговля художественными произведениями в XVIII веке

Если и в настоящее время Петербург не может похвалиться обилием мест для продажи художественных произведений, то уже a priory можно предположить, что в XIII веке продажа художественных произведений была вовсе не организованна и принимала весьма любопытные формы.

Оговоримся: мы не хотим рассматривать продажу художественных произведений меценатам и истинным любителям искусства. Нас интересует рядовой, средний обыватель; нам хотелось бы проследить и выяснить распространение художественных произведений в массе; нам хотелось бы, выражаясь экономически, определить размер рынка сбыта и выяснить продукты этого сбыта. К сожалению, тот материал, который нами разыскан, носит случайный характер и очень немногочислен; поэтому мы лишены возможности нарисовать широкую картину, высказаться вполне определенно и дадим только ряд эскизов, быть может, небезынтересных, и выскажем ряд предположений и догадок. Но так как, насколько нам известно, наша работа является почином в этом направлении, то, смеем думать, она будет небесполезна хотя бы тем, что дает довольно подробную сводку хотя бы части материала и послужит толчком к дальнейшим исследованиям.

Известно, что спрос всегда порождает предложение, а не наоборот. Одной из форм видимого проявления спроса является общепринятая с незапамятных времен форма объявлений, твердо воцарившаяся с появлением газет на газетных столбцах. Мы и взяли на себя труд собрать объявления о продаже художественных произведений, появлявшихся в единственной издававшейся в Петербурге газете «Санктпетербургские Ведомости».

Первое объявление, найденное нами, относится к 1733 году. Оно гласило: «2 апреля сего 1733 года в начале 5 часа имеют в доме Генерала ле Форта чрез Меклера Павла Шамеца проданы различные живописные картины, зеркала, ящики и кабинеты».¹

Извещение, как видим, в достаточной степени лаконичное; присоединим к нему второе по времени, относящееся к 1736 году:² «В будущую пятницу, то есть 17 декабря, чрез публичного Аукциониста при Кадетском корпусе в большом деревянном доме у саду, имеют разные изрядные картины, также и другие живописные вещи славных Мастеров проданы быть, которые можно за два дня до продажи в доме г-жи Ветекинды видеть».

Это объявление представляет собой как бы образец подобных извещений; в этой редакции известия о продаже художественных произведений печатались долгое время. Разберем несколько подробнее это извещение. Продажа картин, как видим, была публичная и делалась «чрез аукциониста», т. е. с помощью аукциона. Начало аукциона, как видно из первого объявления, назначалось в пятом часу. Здесь нельзя не указать на маленькую подробность: обыкновенные аукционы, на которых продавались нужные для всех предметы обихода, назначались на утро. Выбор более позднего времени, конечно, свидетельствовал о том, что эти аукционы были не продолжительны и, кроме того, что на них съезжались люди более или менее занятые, которые не то чтобы поздно вставали – в то время день у знатных людей начинался рано, – но бывали по утрам заняты государственной службой. Затем, из второго объявления, мы видим, что разрешался предварительный осмотр картин, в данном случае за два дня, но обыкновенно эта предварительная выставка картин была более долговременной, не менее недели или даже двух. Сами картины в извещениях обозначались анонимно, без имен мастеров: «изрядные», «живописные», «лучших мастеров» и т. д. Но вскоре почти на каждом аукционе покупателям предлагали и «реестры картин», т. е. каталоги. Есть ряд указаний, что они были печатные – на русском или на немецком языке, а иногда и на обоих вместе. К сожалению, нам не удалось отыскать ни одного экземпляра. Таким образом, первая и наиболее распространенная форма продажи художественных произведений была аукцион. Приведем ряд примеров. Вот как извещали о продаже картин в 1748 году:³ «Охотникам до хороших картин сим объявляется, что довольное число оных 27 июля по полудни в 4 часу в бывшем Риддорове доме у Галерного двора чрез Аукциониста Меллера с публичного торга продано быть имеет. Оные картины показаны будут охотникам с 21 числа июня по самый день продажи, а росписи им в Русском и Немецком языке в помянутом доме о втором жилье (т. е. этаже. -77. С.) и у Аукциониста Меллера на Васильевском острову безденежно раздаваны быть имеют». С этим аукционом вышла какая-то заминка, и появилось такое второе извещение:⁴ «Сим объявляется, что отложенная картинам продажа в бывшем Риддоровом доме по ту сторону Крюкова канала (не забудем, что Крюков канал шел из Невы по нынешней Благовещенской улице; в этой своей части при постройке Николаевского моста, он заключен был в существующую и по днесь трубу. – 77. С.) в верхнем жилье, в будущую среду, то есть 3 числа будущего августа, в 4 часу по полудни всеконечно начнется и оные картины до помянутой продажи всегда видеть можно».

Иногда давалось более подробное указание на состав аукциона:⁵ «Сего декабря 24 числа у Галерного двора в доме дворянина Демидова у Английского трактирщика Рубло с публичного торга продаваться будет собрание нескольких живописных ландшафтов морских картин и других пиес славных живописцев». В 1764 году читаем:⁶ «В Миллионной, в доме дворянина Прокофия Демидова, сего 8 мая, то есть в субботу, по полудни в 4 часу будет продажа чрез аукцион многим Итальянским картинам историческим, портретным и ландшафтным, о чем чрез сие объявляется». Вот еще одно странное, на наш современный взгляд, определение картин, странное тем более, что относится к позднейшему времени, 1795 году:⁷ «Марта 2 и в последующие дни продаваться будет на Невской перспективе в маскарадных Лиона покоях собрание отборнейших живописных кабинетных и галлерейных картин работы славнейших мастеров. Продажа будет по утру от 10 часов до обеденного времени, а после полудня от 3 часов до вечера. Любители живописи могут картины сии до продажи смотреть вседневно».⁸

Все вышеприведенные аукционы были, так сказать, добровольными, но бывали аукционы и обязательные – в случае конфискации имущества или смерти владельца. Из первых укажем особенно на один, интересный по имени того лица, у которого он производился; в 1737 году почти целый год печатались,⁹ «роспись вещам князя Кантемира, назначенных в аукционный торг». В этой росписи кроме домов, мебели и другого имущества Кантемира были и «Святые иконы в окладах серебряных, вызолоченных, картины печатные на бумаге и живописные в рамах». Как на пример продажи после умерших укажем на следующее извещение:¹⁰ «По указу Санктпетербургского Надворного суда Временного 2-го Департамента продаваться будет после умершего Маркиза Дегравеля не малое количество живописных лучших мастеров картин. Продажа имеет быть каждую неделю в среду и субботу пополудни в 3 часа, выключая табельные дни, при Полиции в казенных покоях с задатком 10-ти процентов».

Хотя, как мы и указали выше, аукционы были обычаем времени, но они были невыгодны для продавцов, так как известный процент шел в пользу аукциониста; положим, с другой стороны, при аукционной продаже продавец не должен был делать объявлений от себя лично и мог, кроме того, иметь большую уверенность в относительно скорой продаже, так как аукционные камеры посещались охотно. Параллельно с указанной нами аукционной продажей, несколько позднее, начался торг «по вольной цене»,¹¹ как говорили в то время. Можно до известной степени сделать классификацию этого торга, разделить его на следующие группы: продажа у лиц отъезжающих, продажа у художников, у переплетчиков, у лиц неопределенных категорий.

Начнем с последней группы. В 1750 году появилось, например,¹³ извещение, что «в большой Морской в доме портного Кригера продаются изрядные картины». Кто продавал эти картины, сам ли портной Кригер или жилец его дома, из текста объявлений не видно. В 1767 году наталкиваемся на извещение, что «в состоящем против Адмиралтейства новопостроенном доме штукатурного мастера Партира продаются высокой работы живописные картины».¹³ Штукатурной или квадраторной работы мастер в то время очень часто именовался художником и во всяком случае присоединял себя к подобным, понятно, у него могли быть картины.

Приведем еще ряд подобных объявлений: «На дворе Аглинской церкви, близ Галерного двора по задней улице, продаются купферштихи в рамках и без рамок повольною ценою» (1768 год).¹⁴ «По набережной Невы реки в 8 линии в доме купца Льва Романова продаются разные картины за настоящую цену» (1775 год).¹⁵ «На дворе Католицкой церкви у Италианца Пиетра Сартори продаются разных сортов печатные картины Парижские и Лондонские, также собрание картин г. Пиранези и многие другие» (1779 год).¹⁶ «На Васильевском острову в 7-й линии в доме г. Коллежской Советницы Козловой № 53 будет 17 и 18 октября по полудни в 3 часа продажа живописным картинам оригинальным и копиям, гравированным, для чтения служащим книг, также оставшимся от прежних аукционов вещам; хотя и был назначен аукцион октября 11 дня, но он за малым собранием отменен. Картины же можно смотреть во всякое время и покупать, кому угодно, и без аукциона за сходную цену» (1791 год).¹⁷ «Подле дровяного магазейна по Мойке № 576 продаются лучших мастеров живописные картины и до 2000 Аглинских эстампов» (1793 год).¹⁸ «Продаются за сходную цену 17 масляными, а 28 сухими красками писанных картин, которые видеть можно идучи от Аничкова мосту к церкви Знамения на правой руке в каменном под № 1758 доме» (1793).¹⁹ «На Васильевском острову в 5 линии по набережной подле г. Смирнова дома под № 35 продается собрание старинных картин разных мастеров за 600 рублей, коллекция новейших картин славнейших Аглинских мастеров и несколько картин и рисунков древних мастеров» (1793 год).²⁰ «За Галерным двором подле запасного дровяного магазейна № 576 продается собрание оригинальных живописных картин в золотых рамах. Желающие оное купить или выменять на продукты или какие иные вещи могут для сего пожаловать к самому продавцу. У него имеются еще аглинские и итал. эстампы, статуи в человеческий рост, бюсты из мрамора, резные столы и прочая скульптурная работа» (1795 год).²⁵ «В Адмиралтейской части по Екатерининскому каналу в церковном доме, где училище, продаются 8 живописных высокой работы картин. Желающие оные купить могут спросить в том же доме, взошед на двор по правой руке, в нижнем этаже у жилицы Губернской Секретарши Марьи Евреиновой» (1799 год).²³

К сожалению, из приведенных примеров трудно сделать общие выводы, но все-таки видно, что продажа производилась в разных концах Петербурга, лицами всех состояний, от штукатурного мастера до губернской секретарши, в редких случаях указывалась цена картинам, и цена эта, как видно из приведенного выше примера, 600 рублей, не может быть названа низкой, особенно принимая во внимание ценность денег того времени, в 6 или 7 раз большую. Видно также, что торг картинами не мог считаться выгодным, когда находили возможным выменивать их на продукты или откровенно заявлять, что «за малым собранием прошлый торг был отменен». Наконец, из этих же объявлений видно, что к концу XIII века усилилось предложение картин английских мастеров, а также английских эстампов, что особенно любопытно ввиду крайней редкости в Росии в настоящее время.

Что отъезжающие из Петербурга иностранцы – особенно чужеземные министры – продавали свои вещи и между ними «изрядные картины разных мастеров»²³ или «градоровальные фигуры в золотых рамах»,²⁴ весьма понятно: при тогдашних путях сообщения перевозка была затруднительна, а продав выгодно северным варварам, вернувшись с деньгами домой, легко составить новую коллекцию.

Группа извещений о продаже картин художниками любопытна и в том отношении, что она дает некоторые биографические данные. Первый живописец, поместивший такое объявление, был некто Яган Адольф Шевалье²⁵ – у него в 1755 году в Большой Миллионной в доме купца Дельмана (на углу Зимней канавки, против нынешнего здания 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка) продавались «новопривезенные из-за моря живописные шпалеры». Затем в 1758 году с 17 июня по 2 июля происходила продажа²⁶ «на Васильевском острову в 1 линии против Кадетского корпуса оставшихся после умершего Академического живописного Мастера Гриммеля вещей, а именно: живописные изрядные картины, всякие краски, Казанские сани с крышкой и с домашним убором». Через два года, в 1760 году, другое, еще более известное в Елизаветинское время лицо, граф Растрелли, производил распродажу своего имущества: «На Адмиралтейской стороне на большой першпективой против Гостиного двора в доме г. Саблукова у г. Графа Растрели, продаются преизрядные картины лучших мастеров, хорошие уборы, карета, две пары лошадей, одни серые с яблоками, другие гнедые, с конской сбруей».²⁷ Считаем уместным указать, где помещался дом Саблукова. В настоящее время Армянская церковь занимает по Невскому два места: № 40 и 42. Место под № 40 принадлежало первоначально армянскому купцу Назарову, от которого перешло к придворному ювелиру Ивану Лазареву, место же под № 42 было сквозное, на нынешнюю Итальянскую улицу, и им владел Саблуков. Здесь у него был ряд построек, дома, выходившие на Невский и на Итальянскую. При последнем, где жил сам владелец, имелись регулярный и фруктовый сады с рыбным прудом и надворные флигели. Мраморная доска с лаконическим «Здесь жил Растрелли» должна была бы украшать современный флигель Армянской церкви и заставить петербуржцев вспоминать о гениальном русском итальянце.

В 1768 году публиковал о продаже картин итальянский живописец «Антониа Перезинотта»,²⁸ который жил позади Католической церкви; у него продавались «разные древних и новейших живописцев картины, представляющие баталии, архитектуру, зверей, плоды, цветы». В том же году продавались «разные преизрядные картины и эстампы у живописца Николая де Пери,²⁹ жительствовавшего на Литейной улице в доме церкви Великомученика Пантелеймона священника Самуила Васильева»; об этой продаже публиковалось и в следующем 1769 году.³⁰ «Придворный живописец Эриксен,³¹ живущий в конце большой Миллионной, против Летнего саду в доме Грузинского царевича», продавал с публичного торга в 1771 году «золото, серебро, картинки живописные и печатные». Наконец, в 1788 году мы нашли следующее характерное извещение:³² «Охотникам до живописи представляется для покупки славнейших мастеров собрание отборнейших живописных подлинников, собранных покойным двора Его Императорского Величества живописцем Лукасом К. Фанцельдом. Картины сии, составляя все имущество и охоту (?! – 77. С.) сего худо-жественника, который совершенно знал искусство, древние и избраннейшие картины в целости сохранять и сколько бы они повреждены не были, доставлять прежнюю их изящность, что не только в Академии художеств хранящеюся и с дерева на медную доску им снятою славною живописной картиной Алберта Дюра, но и многими другими в Эрмитаже находящимися редкими живописями доказано, в лучшем их состоянии». Что сталось с этой коллекцией – нам неизвестно.

Переходя теперь к деятельности правительственных учреждений, укажем на некоторые единичные примеры, а также на установившийся с конца 1770-х гг. особенный способ продажи художественных произведений.

Одним из характерных признаков 1750-1760-х гг. было обилие лотерей. Пример этому дало само правительство Елизаветы Петровны, устроившее для поправления финансов особую государственную лотерею. Частные лица воспользовались эти примером, и разнообразные лотереи процветали в Петербурге. Разыгрывались и драгоценные вещи, и часы, и «домовые уборы», и «лошадь с коляской» и т. д. В 1750 году «у Ягана Самуйла Гейрата,³³ в доме Петра Мейера, подле Почтового двора, скоро разыгрываема быть имеет лотерея, состоящая из картин, уборов и других дорогих вещей с платежом за лот (т. е. билет) по три рубля». Но вообще картины как выигрыш не особенно привлекали публику, и таких лотерей картин было сравнительно мало.

Затем изредка попадались объявления о заграничной продаже:³⁴ «Амстердамские маклеры Жан де Бот, Иероним Корнелий Плуг Фан Амстель, И. Корнец, Генрих де Винтер, Бернард де Бот, Иероним и Жан Ивер будут продавать с публичного торга в марте месяце следующего 1773 года многочисленное собрание дорогих и самых лучших рисунков славнейших Голландских и Фламандских живописцев, также и преизрядных эстампов из собрания Дионисия Мильмана, советника города Амстердама».

Но одной из самых распространенных форм сделалась продажа картин на бирже до и после биржевого собрания, причем картины продавались в оригинальном соединении с другими вещами. Так, «14 января 1793 года³⁵ при С.-Петербургском порте по окончании биржи» продавались «1 бочонок гуммию капель, 339 полена красного сандалу, 6 бочек пемзы и несколько живописных картин». 11 мая того же года³⁶ была «продажа партии живописных картин и партии чернослива в ящиках». В 1794 году продавались одновременно «живописные лучших мастеров картины и точильные камни»³⁷. В 1799 году «собрание изящных живописных картин да несколько бочек нюхательного табака».³⁸ Объясняется это просто: шкипера заграничных судов привозили какой-нибудь товар и заодно брали несколько картин от знакомых из Голландии, Гамбурга и других городов.

Но иногда на бирже производилась и специальная торговля картинами, так,³⁹ «в 1779 году 5 сентября и в следующие дни «во время биржи в биржевой зале будут продаваться после обеда в три часа разные собранные кабинетные картины славных мастеров, желающие покупать могут их осмотреть заблаговременно за 3 дня до продажи. Каталог означенным картинам получить можно в биржевой зале у служителя оного зала». Покупатели являлись, аукцион шел бойко, картины распродавались и записывались за покупателями – владелец собрания радостно потирал руки, но, оказывается, радость его была преждевременной: покупатели не вносили деньги за купленные картины и, конечно, не брали их из биржевого зала. Тогда появилась угроза со стороны торговца:⁴⁰ «Господам покупщикам, кои в июне и в июле купленные ими картины не взяли, объявляется, чтобы они к новому аукциону благоволили их взять; в противном случае таковые впредь к торгу без задатка допущены не будут; а не взятые картины на счет оных с показанием их имен перепроданы будут». Но, кажется, эта угроза не была действительной, потому что мы очень часто встречаемся с повторением продажи «на счет покупщиков живописных в прошлом купленных, но покупщиками (коих имена при продаже объявлены будут) еще не взятых картин».⁴¹

Одна из подобных биржевых продаж безусловно любопытна, так как приводится и имя мастера, и описание этой картины.⁴² «На бирже выставлена для продажи оригинальная картина славного живописца Фандика (ван Дейка), представляющая Рыцаря, летописателя и стихотворца Корнелиуса Питерса Гофта, Муйденского градоначальника, с женой, сыном и двуми дочерьми (двойни), со служанкою, лошадью и двуми гончими собаками, а вдали видны город и замок Муйден, на оной же картине показано лето MDCXLIIII или 1644 года, вышиной же она 53, а шириной 57 дюймов».

Из правительственных учреждений инициатива в продаже художественных произведений принадлежала Академии наук. Уже в 1740 году публиковалось, что⁴³ «в здешней книжной лавке при Академии наук продается портрет Ее Императорского Величества по 2 рубля».

Книжная лавка Академии производила большой торг различными гравюрами, которые изготовлялись в гравировальной палате Академии наук. Очевидно, вследствии монополизации продажи этих гравюр в Академии конкуренции не существовало и Академия не находила нужным печатать в издаваемых при ней ведомостях извещений. Кроме отсутствия конкуренции на непомещение объявлений влияло, конечно, и то, что спрос был слишком незначительный: те, кто покупал гравюры, купили бы их и без напоминаний, а масса обывателей совершенно не интересовалась этими произведениями. Объявления начинают появляться более или менее регулярно с 1749 года, тем самым свидетельствуя, что с этого времени распространение гравюры сделалось заметным.

В 1749 году появилось такое объявление:⁴⁴ «В здешней Академической книжной лавке продаются образа святых благоверных Князей Александра и брата Его Феодора по 40 копеек лист, также портрет Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Петра Феодоровича штриховальной работы по рублю и портрет Ее Императорского Высочества Государыни Великой Княгини Екатерины Алексеевны тушевальной работы по рублю же».

Образ свв. Александра Невского и брата его Феодора был вовсе не образом в современном смысле этого слова, а представлял собой аллегорическую гравюру, выгравированную Григорием Аникеевичем Качаловым;⁴⁵ в ней особенно интересен «вид Александро-Невского монастыря», совершенно не походящий на действительность. Этот вид служит лишним доказательством не раз высказанному нами замечанию, как осторожно следует относиться к различным видам XIII века. Портрет Петра Феодоровича, о котором делалось извещение, был известной гравюрой Соколова с портрета Гроота; гравюра портрета Екатерины Алексеевны была работой Виноградова.

Как известно, деятельность Академии наук в отношении гравировального искусства была обширна. Из приводимого Д. Ровинским списка досок, хранящихся в Академии наук, видно, что число их достигало 172, на самом деле, конечно, число их было гораздо более значительным, также не слишком мал и список гравюр, продававшихся в Академии, составленный Штелином.⁴⁶ Просматривая же объявление, нельзя не обратить внимание на следующее странное обстоятельство. Академия наук, извещавшая замечательно аккуратно о выходе каждой вновь изданной ею или в ее типографии книге, вовсе не соблюдала такой аккуратности по отношению к гравюре. Наоборот, можно прийти к убеждению о полном отсутствии какой-либо системы – проходят целые годы, и Академия не извещает не только о выходе в свет новых гравюр, но и о завалявшихся на книжном складе старых, и вдруг попадается год, когда чуть ли не в каждом номере «Петербургских Ведомостей» красуется извещение о продаже гравюр. Делалось оно далеко не обо всех гравюрах. Некоторые как будто пользовались особой любовью и о них объявления повторялись, другие поступали на продажу, а публика не была извещаема о них. Особой любовью пользовались проспекты Махаева. Первое печатное извещение о них мы нашли в 1761 году,⁴⁷ то есть спустя 8 лет после их напечатания, но Академическая книжная лавка извещала об их выходе как о самой животрепещущей новости: «В Академической книжной лавке продаются нововырезанные проспекты Петергофа, Сарского села и Ораниенбома на 8 листах все вместе по 3 рубля. А в рознь двойные, т. е. Ораниенбома, Петергофа и Сарского села, по одному рублю, одинакие же Зверинца и Эрмитажа по 50 копеек». После неоднократного повторения в течение нескольких лет объявление это скрылось со столбцов газеты и появилось вновь в 1783 году: «В Академической книжной лавке продаются проспекты Петергофа, Царского Села и Ораниенбома на 10 больших Александринских листах все вместе по 4 рубля».⁴⁸ Вообще должно заметить, что в середине 1780-х годов Академия наук принимала деятельные меры, чтобы сбыть из книжной лавки хранившийся запас гравюр елизаветинского времени. Так, в 1784 году публиковалось о продаже «Плана Санктпетербурга, состоящего из 9 карт с 16 проспектами, по 6 рублей, одного плана на 9 листах без проспектов 2 рубля, проспектов без плана 4 рубля»,⁴⁹ «проспектов С.-Петербурга малых по 20 копеек, старых (? – 77. С.) по 30 копеек»,⁵⁰ наконец, «проспектов Российских городов, состоящих из 34 видов, все вместе 5 рублей».⁵¹ План Петербурга на 9 листах– известный «перспективный» план 1753 года работы Махаева, проспекты Петербурга также его работы, виды российских городов были привезены академиком Миллером из его путешествия по Сибири, гравированы в 1752 году. Мы уже указывали на ряд искажений – как в то время называлось «приведение проспектов в надлежащий вид», – которые были сделаны, когда рисунки живописцев Lbrsenius’a и Berckhan’a отданы были для гравирования мастеру Гриммелю.⁵² В том же 1784 году объявлялось о продаже «Описания палат С.-Петербургской Императорской Академии наук, библиотеки, Кунсткамеры на Российском и Немецком языках по 90 копеек»⁵³ – появившегося, как известно, в последний год царствования Анны Иоанновны.