Текст книги "Путеводитель по Кронштадту: Исторические очерки"

«Старые годы», 1913 год

Примечания

¹ «Санкт-Петербургские Ведомости». 1733, № 26, ст.

² Там же. 1736, № 101, ст. 810.

³ Там же. 1748, № 37, ст. 456.

⁴ Там же. 1748, № 61, ст. 486.

³ Там же. 1761, № 102.

⁶ Там же. 1764, № 35.

⁷ Там же. 1795. № 16. С. 322.

⁸ Укажем, что нами найдены кроме приведенных в тексте следующие извещения об аукционных продажах картин: С.-Петербургские Ведомости»: 1745. С. 568; 1750. С. 167; 1759. С. 247, 415; 1761. №№ 9, 19, 97; 1762. № 3; 1763. №№ 65, 75; 1764. №№ 6 (два объявления), 20, 70; 1766. №№ 15, 44, 71, 95; 172. №№ 34,83; 1795. №№ 30, 35.

⁹ Там же. 1737. № 19. С. 155.

¹⁰ Там же. 1799. С. 867.

¹¹ Такого сорта объявления мы нашли: 1750. С. 16; 1761. № 75; 1767. № 1; 1768. № 49; 1771. № 58; 1775. № 10; 1779. № 63; 1791. № 82; 1793. №№ 26, 31, 36, 37; 1794. № 103; 1795. №№ И, 12, 17, 24; 1799. № 22.

¹² Там же. 1750. № 2. С. 15.

¹³ Там же. 1767. № 1.

¹⁴ Там же. 1768. № 49.

¹³ Там же. 1775. № 10.

¹⁶ Там же. 1779. № 63. С. 956.

¹⁷ Там же. 1791. № 82. С. 1651.

¹⁸ Там же. 1793. № 26. С. 568.

¹⁹ Там же. 1793. № 36. С. 803.

²⁰ Там же. 1793. № 37. С. 825.

²¹ Там же. 1795. № 1. С. 9.

²² Там же. 1799. № 22. С. 495.

²³ Там же. 1761. № 54.

²⁴ Там же. 1762. № 4.

²³ Там же. 1755. № 49.

²⁶ Там же. 1758. №№ 46, 51.

²⁷ Там же. 1760. № 86.

²⁸ Там же. 1768. № 10.

²⁹ Там же. 1768. № 69.

³⁰ Там же. 1769. № 69.

³¹ Там же. 1771. № 100.

³² Там же. 1788. С. 494.

³³ Там же. 1750. № 37. С. 294.

³⁴ Там же. 1772. № 103.

³³ Там же. 1793. № 3. С. 48.

³⁶ Там же. 1793. № 36. С. 806.

³⁷ Там же. 1794. № 82. С. 1918.

³⁸ Там же. 1799. № 41. С. 979.

³⁹ Там же. 1779. № 71. С. 1073.

⁴⁰ Там же. 1792. № 62. С. 1205.

⁴¹ Там же. 1794. № 45. С. 1092.

⁴² Там же. 1790. № 65. С. 1060.

⁴³ Там же. 1740. № 38. С. 302.

⁴⁴ Там же. 1749. № 94. С. 750.

⁴³ Ровинский. С. 323.

⁴⁶ Там же. Введение. С. 213.

⁴⁷ «С.-Петербургские Ведомости». 1761. № 90.

⁴⁸ Там же. 1783. № 73.

⁴⁹ Там же. 1784. С. 55.

³⁰ Там же. 1784. С. 225.

³¹ Там же. 1784. С. 271.

³² Каталог «Елисаветинской выставки». Вып. XV. С. 20–21.

³³ «С.-Петербургские Ведомости». 1784. № 41. С. 375.

³⁴ Там же. 1766. № 71.

³³ Там же. 1768. № 81.

³⁶ Там же. 1784. № 48; 1789. С. 20.

³⁷ Там же. 1784. С. 553.

³⁸ Там же. 1784. С. 115.

³⁹ Там же. 1784. С. 801.

⁶⁰ Там же. 1770. № 46.

⁶¹ Там же. 1780. № 49.

⁶² Там же. 1780. № 57. С. 532.

⁶³ Там же. 1784. С. 331.

⁶⁴ Там же. 1784. № 41.

⁶³ Там же. 1786. С. 956; 1789. С. 20.

⁶⁶ Ровинский. С. 35. Неверно указана цена – 30 коп.

⁶⁷ «С.-Петербургские Ученые Ведомости». 1777. С. 151–154.

⁶⁸ «С.-Петербургские Ведомости». 1760. № 8.

⁶⁹ Там же. 1761. № 52.

⁷⁰ Там же. 1761. № 84.

⁷¹ Там же. 1763. № 17.

⁷² Там же. 1765. № 78.

⁷³ Там же. 1766. № 98.

⁷⁴ Там же. 1766. № 20.

⁷³ Там же. 1771. № 13.

⁷⁶ Там же. 1767. № 3; 1768. № 2; 1769. № 6.

⁷⁷ Там же. 1769. № 104.

⁷⁸ Там же. 1767. № 3.

⁷⁹ Там же. 1768. № 2.

⁸⁰ Там же. 1769. № 104.

⁸¹ Там же. 1767. № 31.

⁸² Там же. 1771. № 137.

⁸³ Там же. 1767. № 31.

⁸⁴ Там же. 1794. С. 1225.

⁸³ Там же. 1768. № 2.

⁸⁶ Там же. 1771. № 13.

⁸⁷ Там же. 1769. № 60.

⁸⁸ Там же. 1770. № 21.

⁸⁹ Там же. 1770. № 12.

⁹⁰ Там же. 1771. № 60.

⁹¹ Там же. 1791. № 16. С. 267.

⁹² Там же. 1779. № 20. С. 276.

⁹³ «Экономический магазин». 1780. Ч. 1. Изд. 1. С. 130 и сл.

⁹⁴ «Приятное и полезное». Ч. 2. С. 244 и сл.

⁹³ «Ежемесячные сочинения». Ч. XIII. С. 479.

⁹⁶ См. «Экономический магазин». 4. I. С. 347; 4. II. С. 25, 241; Ч. VII. С. 182; Ч. X. С. 325; Ч. XV. С. 220; Ч. XIII. С. 369; Ч. XXII. С. 331, 353, 385, 394; Ч. XXII.C. 220; Ч. XXIV. С. 58; Ч. XXIII. С. 186; Ч. XXXIII. С. 241

⁹⁷ «Магазин Общеполезных Знаний». Ч. II. С. 137.

⁹⁸ «Экономический магазин». Ч. I. С. 330.

⁹⁹ «Библиотека ученая и полезная». Ч. X½I. С. 110.

¹⁰⁰ Там же. Ч. I. С. 84.

¹⁰¹ «Экономический магазин» Ч. XXIX. С. 240.

¹⁰² Там же. Ч. XII. С. 222.

¹⁰³ Там же. Ч. XI. С. 63.

¹⁰⁴ Там же. Ч. ½I. С. 82.

¹⁰³ Там же. Ч. XIII. С. 186.

¹⁰⁶ Там же. Ч. XXIII. С. 81.

¹⁰⁷ Там же. Ч. XIV. С. 167.

¹⁰⁸ «С.-Петербургские Ведомости». 1779. № 84. С. 1262

¹⁰⁹ Там же. 1785. № 18. С. 292.

¹¹⁰ Там же. 1780. № 87. С. 1033.

¹¹¹ Там же. 1771. № 56.

¹¹² Там же. 1771. № 66.

¹¹³ Там же. 1790. № 81. С. 1320.

¹¹⁴ Там же. 1791. № 28. С. 503.

¹¹³ Ровинский. С. 93.

¹¹⁶ «С.-Петербургские Ведомости» 1781. № 54. С. 1104.

¹¹⁷. Там же. 1795. № 32. С. 665.

¹¹⁸ Там же. 1793. № 79. С. 1893.

¹¹⁹ Там же. 1795. № 33. С. 681.

¹²⁰ Там же. 1790. № 68. С. 1107.

¹²¹ Там же. 1790. № 102. С. 1666.

¹²² Там же. 1768. № 10.

¹²³ Там же. 1790. № 42. С. 682.

¹²⁴ Там же. 1785. № 18. С. 292.

¹²³ Там же. 1786. С. 969.

¹²⁶ Там же. 1779. № 92. С. 1378.

¹²⁷ Там же. 1794. № 24. С. 558.

¹²⁸ Там же. 1792. № 9. С. 143.

¹²⁹ Там же. 1768. № 30.

¹³⁰ Там же. 1785. № 8. С. 78.

¹³¹ Там же. 1763. № 92.

¹³² Там же. 1768. № 13.

¹³³ Там же. 1771. № 34.

¹³⁴ Там же. 1772. № 20.

¹³³ Там же. 1793. № 63. С. 1514.

¹³⁶ Там же. 1795. № 32. С. 665.

¹³⁷ Там же. 1793. № 103. С. 2445.

¹³⁸ Там же. 1790. № 98. С. 1600.

¹³⁹ Там же. 1768. № 48.

¹⁴⁰ Там же. 1779. № 86. С. 1296.

¹⁴¹ Там же. 1794. № 5. С. 93.

¹⁴² Там же. 1780. № 70. С. 893.

¹⁴³ Там же. 1799. № 28. С. 653.

¹⁴⁴ Там же. 1786. С. 913.

¹⁴³ Там же. 1786. С. 1098.

¹⁴⁶ Там же. 1792. № 100. С. 1962.

¹⁴⁷ Там же. 1793. № 76. С. 1812.

¹⁴⁸ Там же. 1793. № 63. С. 1514.

¹⁴⁹ Там же. 1789. С. 33.

¹³⁰ Там же. 1789. С. 647.

¹³¹ Там же. 1792. № 48. С. 928.

¹³² Там же. 1770. № 82.

¹³³ Там же. 1786. С. 63.

¹³⁴ Там же. 1791. № 43. С. 797.

¹³³ Там же. 1790. № 82. С. 1339.

¹³⁶ Там же. 1793. № 20. С. 430.

¹³⁷ Там же. 1751. № 19. С. 150.

¹³⁸ Там же. 1786. С. 162.

¹³⁹ Там же. 1788. С. 1196.

¹⁶⁰ Там же. 1793. № 30. С. 666.

¹⁶¹ Там же. 1757. № 44.

¹⁶² Там же. 1780. С. 685.

¹⁶³ Там же. 1792. № 36. С. 685.

¹⁶⁴ Там же. 1793. № 58. С. 1405.

¹⁶³ Там же. 1794. № 67. С. 1559.

¹⁶⁶ Там же. 1786. С. 89; 1787. С. 247. Выше нами были указаны эстампы, вышедшие после смерти Фридриха II. Нами найдены еще следующие указания: 1. «Эстамп, на котором изображен покойный король Фридрих Великий, увенчанный цветами и на облаках парящий, внизу богиня королевства покоится под пальмовым деревом: в одной руке держит она якорь, изображающий надежду, в другой скипетр, над ней орел в печальном виде. За сей благоволят платить 75 копеек». («С.-Петербургские Ведомости» 1786. С. 943); 2. «Недавно получен из Берлина эстамп, представляющий генерала Цитена, сидящего перед своим королем с 27 фигурами. Он издан славным мастером Ходовецким и продается за сходную цену Всему совершенно похож». (С.-Петербургские Ведомости». 1786. С. 1013); 3. «Принимается подписка на эстамп, на сем изображен Марс и Минерва, Фридрих Великий с богиней Пруссией. Цена 75 копеек» (С.-Петербургские Ведомости. 1786. С. 943); 4. «Эстамп Фридриха II приезд в Елисейские поля, трудов Мехеля, на двух больших листах 15 руб.» (С.-Петербургские Ведомости. 1788. С. 1438).

¹⁶⁷ Там же. 1794. № 45. С. 1092.

¹⁶⁸ Там же. 1799. № 3. С. 54.

¹⁶⁹ Там же. 1799. № 44. С. 250.

¹⁷⁰ Считаем уместным поместить в примечании заглавия некоторых статей о скульптуре, найденных нами в «Экономических магазинах» за 1780 год: 1. «Формирование фигур из мрамора». Ч. IV. С. 176; 2. «Покрывание гипсовых статуй бронзой». Ч. X. С. 81; 3. «Состав для расписывания по гипсу мрамором». Ч. XI. С. 63; 4. «О мелких лепных работах». Ч. XII. С. 158; 5. «О составе воска для больших статуй и моделей». Ч. XIII. С. 127; 6. «О делании из гипсу фигур». Ч. XIII. С. 240; 7. «О выливании из гипсу фигур». Ч. XXII. С. 33.

¹⁷¹ «С.-Петербургские Ведомости». 1761. № 68.

¹⁷² Там же. 1764. № 103.

¹⁷³ Там же. 1774. № 18.

¹⁷⁴ Там же. 1774. № 24.

¹⁷³ Там же. 1789. С. 8.

¹⁷⁶ Там же. 1791. № 28. С. 504.

¹⁷⁷ Там же. 1795. № 33. С. 685.

¹⁷⁸ Там же. 1793. № 31. С. 686.

¹⁷⁹ Там же. 1775. № 61.

¹⁸⁰ Там же. 1794. № 37. С. 868.

¹⁸¹ Там же. 1790. № 48. С. 790.

¹⁸² Там же. 1787. С. 865.

¹⁸³ Там же.

¹⁸⁴ Там же. 1790. № 30. С. 475.

¹⁸³ Там же. 1754. № 67. С. 535.

¹⁸⁶ Там же. 1748. № 34. С. 272.

¹⁸⁷ Там же. 1786. С. 387.

¹⁸⁸ Там же. 1794. № 21. С. 485.

¹⁸⁹ Там же. 1794. № 53. С. 1246.

¹⁹⁰ Там же. 1794. № 14. С. 297.

¹⁹¹ Там же. 1794. № 68. С. 1582.

¹⁹² Там же. 1794. № 83. С. 1943.

¹⁹³ Там же. 1745. № 78. С. 623.

¹⁹⁴ Там же. 1790. № 19. С. 304.

¹⁹³ Там же. 1790. № 49. С. 807.

¹⁹⁶ Там же. 1791. № 36. С. 661.

¹⁹⁷ Там же. 1793. № 13. С. 269.

¹⁹⁸ Там же. 1794. № 101. С. 2299.

Торговля фарфором в XVIII веке

27 января 1736 года в Петербурге было большое торжество – в этот день императрица Анна Иоанновна в первый раз обедала в только что устроенной «60 шагов длины имеющей и богато убранной сале». Эта «сала» (т. е. зала) была пристроена к Анненскому Зимнему Дому, который некогда принадлежал графу Ф. М. Апраксину и находился на месте нынешнего Зимнего дворца, занимая незначительную его часть по Дворцовой набережной против Адмиралтейства: зала же была пристроена параллельно Адмиралтейству.

«Под золотым балдахином, между золоченых столбов, на седьмиступенном высоком престоле» (т. е. помосте) был убран «золотым сервисом» стол, за которым восседала Императрица, имел по сторонам Государыню Цесаревну Елизавету Петровну и Принцессу Анну Леопольдовну.

«В виду Ее Императорского Величества, по обеим сторонам в длину сала накрыты были для нескольких сот персон на подобие сада зделанные и везде малыми оранжереями убранные столы» – носившие в то время специальное название «банкетные» столы и этот праздник – 27 января 1736 года они были только убраны цветами и потому носили название «на подобие сада», но им давали разнообразную форму, иногда они представляли собой лиру, в другой раз их устраивали в виде двуглавого орла, также нередко делали в виде вензеля. Составить проект такого «банкетного» стола считалось делом первейшей государственной важности, к которому призывались лучшие архитекторы, под многими из этих проектов красуется характерная французская буква: «R», так подписывался гениальный архитектор граф Растрелли-младший.

«На столбах между окон и на стенах в зале стояли в больших сосудах посаженные померанцовыя древа, от которых вся палата подобна была прекраснейшему померанцовому саду».

В этом описании придворного хроникера нет преувеличений. Леди Рондо, англичанка, видевшая свет и не обязанная восхищаться тем, что было при петербургском дворе, оставила нам следующее описание этой залы: «Празднование происходило во вновь построенной зале, которая гораздо обширнее, нежели зала св. Георга в Виндзоре. На этот день было очень холодно, но печки достаточно поддерживали тепло. Зала была украшена померанцевыми и миртовыми деревьями в полном цвету. Деревья, расставленные шпалерами, образовывали с каждой стороны аллею, между тем как среди зала оставалось довольно пространства для танцев. Эти боковые аллеи доставляли гостям возможность часто отдыхать, потому что укрывали садившихся от взоров государыни. Красота, благоухание и тепло в этой своего рода роще – тогда как из окон были видны только лед и снег – казались чем то волшебным и наполняли мою душу приятными мечтами. Все заставляло меня думать, что я нахожусь в стране фей, и в моих мыслях в течение целого вечера был „Сон в летнюю ночь“ Шекспира».

Сохранился реестр и счет тех сосудов, в которых стояли померанцевые деревья: это были фарфоровые цветники, один большой в 55 рубля, другой в 45 рублей, третий в 34 рубля, 10 цветников поменьше по 11 рублей, 10 корчаг по 13 рублей и 6 корчаг – совсем маленьких по 3 рубля 30 копеек каждая.

Но самое блестящее, самое видное украшение залы находилось «против стола Ея Императорского Величества в конце сала»; здесь стоял «золотом и порцелиновою посудою убранный постав, по обеим сторонам онаго сделаны были два малые поставца».

«А порцелин слово не китайское, но португальское есть и в португальском языке чашку значит, а по китайски каолин и петун те означается. И порцелин есть не что иное, как в огне перезженная и на половину в стекло обращенная материя, а по сложению своему состоит он между стеклом и ценином. Если бы он совсем превращен был в стекло, тоб, равно как и оное, не мог устоять против вливаемых вдруг кипящих напитков, к чему ж однакож по употреблению должен быть способен: не совсем прозрачен, потому что не совсем стеклянной. Особливая белизна к числу доброты онаго принадлежащая зависит от материй его составляющих».

Француз Делил в своей поэме «Сады» восклицал: «Пример двора священ вельможам, богачам».

И действительно, «понеже через отправляющиеся голландцами в Европе торги вывезенная из Китая и Японии фарфоровая посуда всем так понравилась, что по общему обыкновению почти не единый покой изрядно убран быть не может, в котором онаи посуда не имеется».

Были напечатаны эти строчки в 1731 году в «Исторических, Генеалогических и Географических примечаниях к Санкт-Петербургским Ведомостям».

Если распространение «порцелина» было довольно широко, если в «порцелине» нуждались все желавшие «изрядно убрать свои покои», но получать порцелин было нелегко. Число фабрик было ограничено, а тайну обработки фарфора сохраняли очень тщательно. «Фабрика всегда в Мейсенне в замке была, где всякой работник один свое дело отправлял и с работником других работ никогда говорить не смел, дабы одному человеку всего сего художества совершенно знать невозможно было и тем бы оное наибольше тайно держать», – так поступали с простыми рабочими, а «арканисты», т. е. люди, обладавшие секретом изготовления фарфоровой массы, представляли из себя государственных пленников, за которыми был самый бдительный и строжайший надзор.

Петербургский двор в этом отношении был счастлив; после недолгой и неудачной истории с одним из авантюристов XIII века Гунгером был найден русский человек, сын священника Дмитрий Иванович Виноградов, товарищ Ломоносова, который упорными, одиннадцатилетними трудами достиг таких результатов, что «зачатое делание порцелина милостию Божиею в такую надежность по сие время пришло, что без сомнения уповать должно видеть оно в самом совершенстве и в непродолжительном времени», – так писал барон Черкасов Д. И. Виноградову 23 мая 1742 года.

К услугам двора была фарфоровая фабрика, ныне «Императорский фарфоровый завод»; приближенные ко двору, петербургская знать, пользуясь протекцией, могла получать порцелин с этого завода, но как покупал фарфор обыкновенный, рядовой обыватель Петербурга, ведь и он, этот обыватель, хотел украшать свои покои.

Первое время – царствование Императрицы Анны Иоанновны и первые годы царствования Императрицы Елизаветы Петровны – фарфор, да и вообще другие предметы роскоши, добывались с аукционов. Вольная продажа не была разрешена, желавший продать свои вещи должен был отнести их к «указанному аукционисту». Делалось это из-за интересов фиска, с каждой проданной вещи взимался процент в пользу казны.

Главными поставщиками этих «аукций» были отъезжавшие из Петербурга иностранцы, начиная с торговых людей и кончая министрами-резидентами иностранных государств. Отъезжающие рассуждали правильно – зачем везти порцелин домой, где его всегда можно сравнительно дешево приобрести, дорогой он может разбиться, а тут, в Петербурге, охотников много, и за какую-нибудь фарфоровую штучку можно получить изрядные деньги. С течением времени эти аукционы-продажи становились все слабее и слабее и заведовавшие аукционами печатали объявления вроде нижеследующего: «Аукционная камера господ разных чинов и званий покупщиков сим почтеннейше просит, чтоб покупаемые ими с аукциону вещи изволили б забирать без продолжения времени, особливо тех, которые покупали разные фарфоровые штучки, есть ли кто и после сей публикации не изволит покупных вещей взять, то аукционная камера принуждена публиковать с показанием тех имен, кто, что купил и не забрал».

Во время аукциона страсти разгорались, за продаваемую вещь давалась значительная сумма, но так как аукционы обыкновенно бывали «без задатка», вещь лишь записывалась за тем, кто дал большую сумму, и очень часть покупатель не брал купленной вещи, не платил за нее денег, несмотря даже на угрозу «пропечатать» его фамилию.

Кроме таких аукционов был еще один, совершенно особенный, который происходил раз в год. К ранней весне из далекой Сибири, от границ таинственного Китая, приходил караван с «сибирской рухлядью» (так звались меха, собираемые в виде дани с сибирских инородцев) и с китайскими товарами – «китайский шелковый штоф, голь, каифы, камки, банберек, гладкие, травчатые или полосатые свистуны, шелковые флеры и всякие прочие шелковые парчи китайские», также и с китайским порцелином. Караван подходил к Зимнему дворцу, в покоях которого, в присутствии Императрицы, раскладывались и разбирались привозимые драгоценности. Императрица Елизавета Петровна отбирала для себя, указывала, что оставить в кабинете на подарки министрам и резидентам чужестранных государств, посылала часть своим любимцам и приближенным, а остальное назначалось в аукцион.

С уменьшением значения аукционов стала развиваться розничная продажа и впервые в 1756 году (по крайней мере мы лично раньше этого года не нашли указаний) «в гостинном деревянном дворе в лавках под № 61 и 67 с. – петербургского купца Семена Зайцева продавались заморские новоманерные вещи, а именно: аглинские красного дерева кабинеты, столы, зеркала, комоды, ларчики, подносы столовые, серебряные ножи в футлярах, саксонская фарфоровая посуда, статуи, куклы, сервизы чайные, шандалы новоманерные с цельтами».

Гостиный двор – творение архитектора де ла Мота, испорченное последующими переделками, – строился вместо существовавшего приблизительно с 1736–1737 годов на том же месте деревянного Гостиного двора. Постройка, начавшись в 60-х годах XIII века, тянулась очень долго, вплоть до конца 80-х годов, причем она производилась по частям: у нескольких купцов нашлись средства, эти купцы и выстроили себе каменные лавки, которые возвышались посреди деревянных. Принимая во внимание, во-первых, что болото на месте нынешней часовни Иверской Божией Матери было засыпано только в царствование Императрицы Екатерины II, во-вторых, вышеуказанный способ постройки Гостиного двора – мы должны сознаться, что вид этой в настоящее время центральной части Петрограда был вполне непрезентабельный, тем более что по противоположной стороне Невского проспекта, изредка за палисадниками, располагались небольшие деревянные и двухэтажные каменные на погребах дома.

Итак, в Гостином дворе в 1756 году появился в продаже саксонский фарфор. Но был ли он слишком дорог, или затруднительна была доставка, мы не знаем, однако этот саксонский фарфор был редкостью и его вытеснил на время «шведский фарфор». (В наши дни мы наблюдаем как раз обратное явление – образцы шведского фарфора XIII века считаются редкостью, которой обладают очень немногие коллекционеры. Это и понятно – в XIII веке «шведский фарфор» был такой вещью, которую не берегли, считали за самую обыкновенную, она бросалась, билась и образцы этого фарфора почти не сохранились до наших дней.) Первое известие о продаже шведского фарфора находим в следующем, 1757 году.

Очевидно, этот фарфор пришелся по вкусу обывателю Петербурга, так как торговец шведским фарфором здешний купец Лаврентий Гире стал принимать заказы, о чем и извещал петербургскую публику: «На Адмиралтейской стороне в новом каменном гостином дворе в лавках здешнего купца Лаврентия Гирса под № 9 можно заказать делать по находящимся там 12 пробам шведского фарфора столовые сервизы и другую посуду с гербами, вензелями и эмблемами, как кто пожелает».

Выбор шведского фарфора был довольно большой, обыватель мог заказать себе сервиз по 12 образцам, мог велеть расписать свой сервиз гербами, вензелями или эмблемами. Нужно думать, что заказов на расписку сервизов «гербом» было, по всей вероятности, мало: русский человек того времени мог на память привести свою родословную чуть ли не от Рюрика, знал всех своих троюродных и четвероюродных племянников и племянниц, не забывал и происходивших от крестных матерей и отцов, словом родство помнилось очень хорошо и, кроме того, чтилось, но с гербами и девизами русский человек был еще мало знаком. Вензеля, или, как тогда назывались, «вензловые имена», вследствие большого распространения фейерверков, на которых транспаранты «с вензеловым именем Ея Императорского Величества, со исходящими яко от солнца лучами», были необходимой принадлежностью, – уже получили более широкое распространение, эмблемы же были в общем ходу.

Вторую половину XIII века вообще надо считать эпохой эмблемы, символа. Существовала даже особая наука – эмблематика, или, как тогда, писали «емвлематика». Уже по повелению Петра Великого была переведена и напечатана церковно-славянским шрифтом в Голландии в 1705 году книжка «Символы и эмблемы»; при Екатерине II это издание было повторено в новом переводе Максимовича, причем эпиграф к новому изданию был следующий: «Как тело и душа, будучи воедино сопряжены, соделывают естественную связь человека, так известные образа и слова, вместе сложены будучи, составляют совершенной смысл и человеческим очам представляют вразумительные эмблемы и символы».

Предки наши очень любили эту маленькую книжку с 840 эмблемами, гравированными в кружках, и очень часто перелистывали «Краткое объяснение об эмблемах и символах; иконологическое описание символических изображений добродетелей, пороков и страстей; мнимых божков; стихий и времен», и нет сомнения, что не одна из помещенных в ней эмблем могла попасть на сервиз из шведского фарфора.

Кроме шведского фарфора, а иногда и под видом его, продавался «шведский фаянс», в 1779 году в Петербурге появилась мода на «шведскую фаянсовую посуду синюю наисамую лучшую», а также «шведскую пеструю и палевую».

Вслед за «шведским» в начале 80-х годов XIII столетия появился и английский фарфор. Спешим оговориться, наши хронологические даты, конечно, не безусловно точны, английский фарфор был в Петербурге гораздо раньше, но тогда он являлся принадлежностью двора и богатых людей. Большое количеств объявлений о продаже с начала 80-х годов XIII века свидетельствует о большом спросе: коммерческие люди, а особенно в XIII веке, прибегали к объявлению очень осмотрительно, вот почему мы и думаем, что с указанного времени английский фарфор вошел в обиход.

31 октября 1777 года торговцы фарфором пережили несколько неприятных минут; в их магазины явилась полиция и произвела самый тщательный обыск. Объяснение находим в «С.-Петербургских Ведомостях», где было напечатано следующее объявление: «На прошедшей неделе покрадено из состоящего на Кекерекексинской Ея Императорского Величества даче из фаянсового палевого с живописью сервизу тарелок плоских 85, корзинок прорезных 2, кружечек с крышками на мороженное 8, со изображением на каждой вещи зеленого цвета лягушки». Это был знаменитый екатерининский сервиз «с лягушками», заказанный ею для Чесменского дворца. Покраденные вещи и разыскивались полицией, которая в этот раз оказалась на высоте положения: покражу отыскали.

Появилась на рынке и «французская ценная посуда», но, видимо, не в большом количестве; была, наконец, сделана попытка распространить и «берлинский фарфор». Попытка относится к 1784 году. Торговец «берлинским» фарфором жил не в Петербурге, а в Риге, но обратился он со своим предложением через объявление в «С.-Петербургских Ведомостях» к петербургской публике. «У купца Иогана Вильгельма Гелмунда в Риге, – читаем мы в этом объявлении, – продается берлинский фарфор, как в полных сервизах, так и особливо, по самым тем ценам, по каким из Королевской фабрики в Берлине в продажу выходит, однако с прибавлением пошлины и 10 копеек на рубль на таможние расходы». Таким образом, делалась первая приманка – дешевизна цены: в самом деле, в Риге заплатить почти то же, что и в Берлине, как не рискнуть и не кушать! Но Иоган Вильгельм Гелмунд не удовлетворился только этой приманкой, но, указав, что «…продажа производится единственно на наличные деньги», он тотчас прибавлял: «и кто на 1000 ефимков вдруг возьмет, тот получает по препорции и уступку». Кроме этого, Гелмунд принимал «все комиссии на фарфоры, которые кто-нибудь пожелает заказать в Берлине по собственному вкусу, но при препоручении каждой комиссии следует заплатить несколько в задаток».

Первое указание на продажу русского фарфора, найденное нами, относится в 1760 году: «Привезенная из Москвы столовая ценная посуда продается на Адмиралтейской стороне и на Морском рынке в новопостроенных лавках, в лавке с. – петербургского купца Ивана Дьяконова № 1». Морской рынок помещался там, где теперь возвышается Государственный банк – творение Кваренги. Более чем вероятно, что «ценинная» посуда была привезена с московской фабрики Афанасия Кириллова Гребенщикова, который, по справедливости, может быть назван инициатором фаянсового дела в России. Эта фабрика существовала со времени Петра Великого и была открыта вследствие вызова, сделанного в Москве от Мануфактур-коллегии в 1723 году «с барабанным боем». Мануфактур-коллегия, «рассуждая о ценинной всякой посуде, которая делается из белой глины и вывозится в Россию из других государств, а в России такая белая глина находится, из которой имеется надежда, что можно делать в России всякую ценинную посуду и табачные трубки, понеже, как видно, что во многих местах местные крестьяне не искусства делают из этой глины, простую белую посуду», вызывала желающих устроить фабрику для «выделки ценинной посуды и табачных трубок из местной белой глины по образцам Западной Европы, обещая такому предпринимателю дать привилегию Его Императорского Величества и оказать свое содействие».

Привезенная в Петербург из Москвы «ценинная» посуда едва ли была настоящим фарфором, вернее грубым фаянсом. О русском московском же фарфоре находим небольшое сведение в 1792 году: «В Каменном гостином дворе в овощной линии лавка № 65 продаются зеркальные с подвокою стекла, фонари, бронзовые паникадилы, фарфоровые московские цветные и берлинские синие чайные чашки, китайские чашки без ручек, фарфоровые тарелки и чайные, чайники, молошники, блюда, чашки полоскательные и другая посуда палевая, подносы лакированные и красного дерева, разная посуда хрустальная, сервиз жестяной». Таким образом, московский фарфор продавался вместе с берлинским и китайским. Нужно думать, что это были чашки с завода Гарднера.

В 1796 или 1797 году открылась какая-то фабрика фарфора в Петербурге на Петербургской стороне.

Первое сведение об этой фабрике заключается в объявлении о продаже ее в 1797 году – следовательно, фабрика была заведена ранее: «В С.-Петербургской части на берегу реки Малой Невки, повыше Сампсониевского моста, в деревянном доме № 504 заведенная фарфоровая фабрика продается как с фабрикой, так и с деревнями, имеющими 240 душ, из которых деревень доставляется на оную фабрику водою дрова, глина, кварц и фельдшпат, все оное и план видеть можно на оной фабрике, где и цена объявлена будет от управляющего фабрикою».

В 1800 году эта фабрика выпустила на пасху «фарфоровые расписные яйца». Фабрика эта существовала и в XIX веке, но мы рассматриваем в настоящее время торговлю в Петербурге только в XIII веке.

Но если московский фарфор доставлялся в Петербург случайно и изредка, если разысканная нами фабрика на Петербургской стороне начала функционировать в самом конце XIII века, то с середины 70-х годов XIII века Императорский фарфоровый завод организовал в Петербурге постоянную продажу своих изделий.

В 1774 году фарфоровые Ее Императорского Величества заводы приглашали желающих посетить эти заводы, во-первых, для того чтобы осмотреть «произведение фарфорового дела работ, а во-вторых, чтобы покупать фарфор из имеющегося на заводе запаса или заказывать по своему вкусу». Но фарфоровые заводы помещались далеко за городом – не надо забывать, что в это время границей города была Фонтанка, далее шло предместье – Невский проспект до Александро-Невской лавры был, правда, замощен, но не камнем, а деревянной мостовой, за лаврой же шла проселочная дорога, весной и осенью мало проезжая. Понятно, что если и являлись желающие купить изделия Фарфорового завода, то их удерживали и дальность расстояния, и трудность сообщения. Эти обстоятельства были учтены администрацией завода, которая и открыла в 1778 году лавку в каменном Гостином дворе в суконной линии, в верхнем этаже.

Каменная лавка не могла окупить своего содержания, и склад готового фарфора на казенном дворе все увеличивался. Тогда вспомнили старину и прибегли к аукционам, аукцион на заводе производился ежедневно и, кроме того, два раза в неделю по вторникам и пятницам в аукционной камере, которая в то время помещалась на очень бойком месте, угол Большой Морской и Кирпичного переулка, дом Шарова. Но и аукционы шли не бойко. Только раз в год, на Вербной и Страстной неделях лавка казенного завода бывала набита – в это время в ней продавали «фарфоровые и стеклянные яйца, расписанные живописью и золотом», продажа происходила за весьма сходную цену.

Петербургская публика по каким-то для нас неизвестным причинам избегала изделий отечественного завода. Администрация думала, что лавка помещается на неудобном месте, на верху Гостиного двора, и перевела эту лавку в так называемый новый нюренбергский ряд – в дом Католической церкви, место действительно бойкое, но продажа не улучшилась.

К сожалению, для разрешения интересного вопроса о цене фарфоровой посуды в XIII веке нам не удалось еще собрать достаточных данных; a priori можно заключить, что фарфор ценился дорого, он был редкостью, так, в 1766 году саксонские чайные чашки ценились по 18 рублей дюжина (не забудем, что рубль 1766 года составляет на наши деньги 5–6 рублей).

Дороговизна фарфора, с одной стороны, заставляла обращать усиленное внимание на сохранение его, а также на склеивание разбитого фарфора, а с другой – вызывала стремление найти домашний способ делать посуду, похожую на фарфор.

Один из таких рецептов дал в 1781 году Болотов, издатель «Экономического магазина».

«Сосуд, сделанный из простого зеленого стекла, – писал Болотов, – ставится в просторной плавильной горшок и обсыпается весь смесью песка и алебастра, которая смесь насыпается и во внутренность сосуда и угнетается колико можно туже, потом покрывается горшок крышкою, обмазывается и ставится в обжигательную печь у горшечников, где должен он во все продолжение обжигания горшков стоять и весь жар вытерпеть. От сего получается сие стекло и все сделанное из него судно вид фарфора, а помянутая смесь песку с алебастром может употреблена быть опять на то же дело; сей фарфор в составе своем кажется так, как бы составлен весь был из жилок и не имеет на себе ни тонкости и ничего на стекло похожего, и при том так твердо, что при биении об огниво производить от себя, как от кремня, искры».