Текст книги "Тайна"

Держа в объятиях Сару Спенс, Том Пасмор как бы отдавался во власть повседневной обыденности, которая казалась такой далекой в стенах дома Леймона фон Хайлица. Эта удивительно симпатичная и уверенная в себе девушка своей улыбкой и остроумными фразами, каждая из которых была словно стрела, пронзавшая его сердце, ясно давала понять, что их отношения могут быть все время такими, как в этот момент. Он может танцевать, разговаривать, держать в объятиях это стройное тело, не дрожа и не спотыкаясь от смущения. Его считали школьным интеллектуалом – что ж, по крайней мере он не был пустым местом. Он был высок и широкоплеч.

– Ты рад, что пристрелили того сумасшедшего, который убил Мариту Хасслгард? – спросила Сара веселым, беззаботным голосом.

Музыка прекратилась, затем мисс Гонзалес перешла к следующей мелодии под названием «Любимый». Мисс Эллингхаузен одобрительно кивнула Тому из-за плеча Сары Спенс.

– Мы должны быть друзьями, – сказала Сара, кладя головку ему на грудь.

– Да, – сказал Том, отодвигаясь от Сары, поскольку мисс Эллингхаузен уже схватила ее сзади за плечо, и Том ясно понял по ее взгляду, что они ведут себя неподобающим образом. – Да, мы обязательно будем друзьями.

16

Урок закончился, мисс Эллингхаузен сложила руки на груди, а мисс Гонзалес опустила крышку фортепиано.

– Леди и джентльмены, вы делаете большие успехи, – объявила мисс Эллингхаузен. – На следующей неделе я познакомлю вас с танго – танцем, который пришел к нам из далекой Аргентины. Умение танцевать танго давно стало очень важным для членов хорошего общества, а сам по себе этот танец помогает передать самые сильные эмоции в деликатной, сдержанной манере. Некоторые из вас сразу поймут, что я имела в виду. Передайте мои наилучшие пожелания вашим родителям, – с этими словами пожилая леди распахнула дверь студии.

Сара и Том вместе прошли через двери, кивнув по очереди мисс Эллингхаузен, которая отвечала на кивок каждого студента размеренным, механическим опусканием головы. Впервые с тех пор, как Том начал посещать танцкласс, мисс Эллингхаузен прервала привычный ритуал и позволила себе задать вопрос:

– Вы двое довольны новым распределением пар?

– Да, – ответил Том.

– Очень, – сказала Сара.

– Замечательно, – произнесла мисс Эллингхаузен. – Надеюсь, мне не придется больше отвлекаться на всякую ерунду. – И она кивнула им на прощанье.

Том проводил Сару к лестнице. Фриц Редвинг уже стоял на тротуаре и закатывал глаза, кивая головой в сторону ожидавшего их фургона.

– Ну что ж, – сказал Том, жалея, что должен расстаться с Сарой Спенс, и гадая про себя, как она доберется домой.

– Тебя ждет Фриц, – сказала Сара. – На следующей неделе мы будем учиться передавать самые сильные эмоции в деликатной, сдержанной манере.

– Мы могли бы видеться не только здесь, – сказал Том.

Сара неопределенно улыбнулась и посмотрела себе под ноги, затем взглянула через плечо и отодвинулась в сторону, уступая дорогу товарищам, продолжавшим сходить с лестницы. Тому казалось, что она стоит как бы отдельно от всех остальных. Сара выглядела одновременно как две разные женщины. Том вспомнил, что уже испытывал когда-то подобные ощущения, но никак не мог вспомнить, с кем они были связаны. Сара подняла на него глаза, затем снова оглянулась. Том жалел, что не может прямо сейчас обнять и поцеловать ее, взять в плен. За последние пятьдесят минут, когда он держал Сару в своих объятиях, они сказали друг другу больше, чем за прошедшие пять лет, но сейчас Тому казалось, что он способен забыть обо всем и жадно ловить каждую секунду времени, проведенного с Сарой Спенс.

Последний ученик, собиравшийся поехать домой в фургоне, вскочил внутрь. Фриц весь извивался от нетерпения, словно ему срочно надо было в уборную.

– Тебе пора идти, – сказала Сара.

– Увидимся на следующей неделе, – сказал Том, начиная спускаться по лестнице.

Сара отвела взгляд, словно не понимая, зачем вообще говорить о столь очевидных вещах.

Том спускался к ожидавшему его Фрицу, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами. Ему казалось, что он потерял что-то очень нужное и важное, и все же почему-то радуется, что расстался с этим навсегда. Внутри, в груди, словно проснулось и забило крыльями что-то живое. На несколько секунд буря эмоций в душе Тома заслонила от него весь окружающий мир и, казалось, вот-вот заслонит, сведет на нет его самого. Он смутно видел Фрица Редвинга, глядящего на него с почти детским восторгом, видел красочный экипаж, свернувший с Калле Бергофштрассе на одну из узеньких боковых улиц. Экипаж показался ему смутно знакомым. Все вдруг затрепетало внутри, рука, держащаяся за перила, стала медленно бледнеть, и через секунду Том понял, что может видеть сквозь нее перила, словно рука была совсем прозрачной.

Где-то сзади, невидимый, но ощутимый, раздался взрыв – вспышка красного света, скрежет металла и звон бьющегося стекла. Том испарялся, превращался в ничто. Тело его медленно исчезало, продолжая спускаться по лестнице. Через секунду вся его фигура стала лишь дрожащим облаком, потом от нее остался только контур. Дойдя до последней ступеньки, Том исчез совсем. Он был мертв, он был свободен. Внутри продолжали разгораться противоречивые чувства, сзади – продолжалась катастрофа. Все стало вдруг целостным и полным смысла. Том ступил на тротуар. Он видел, как двигаются губы фрица Редвинга, но не слышал слов. На боку проезжавшего мимо экипажа Том разглядел золотую букву "Р", украшенную такими причудливыми завитушками, что она казалась золотой змеей, сидящей в золотом гнезде. Том выдохнул воздух и пошел к фургону. Теперь он слышал, как фриц Редвинг бранит его за то, что он так долго спускался.

Том влез в фургон и сел в последнем ряду рядом с Фрицем, который так и не заметил, что на три или четыре секунды Том стал абсолютно невидимым. Кучер натянул вожжи, и неторопливые кони мисс Эллингхаузен потянули фургон к повороту на Калле Бергофштрассе. Том не стал смотреть, как спускается по ступенькам Сара Спенс, но он слышал, как широко распахнулась дверь фургона Ральфа Редвинга.

17

Раз в год Глория Пасмор возила сына мимо усадьбы Редвингов и пустых камышовых полей, на которых попадались время от времени заросли ив, в Клуб основателей Милл Уолк. Охранник в форме с тяжелым пистолетом у бедра записывал номер ее членской карточки и сверял его со списком, в то время как другой звонил по телефону. Когда им разрешали наконец проехать, они двигались дальше по узкой асфальтовой дорожке, которая называлась Бен Хогануэй, мимо песчаных дюн и травы, напоминавшей торчащие из земли метелки, к океану, спокойно катящему свои воды слева от них. Они проезжали мимо грандиозного синего с белым здания клуба и оказывались на берегу, где старейшие члены Клуба основателей построили себе огромные дома, которые они предпочитали называть «бунгало». Здесь дорога разделялась. Они сворачивали влево, на Сьюзан Ленгленлейн и снова ехали мимо дюн и мимо домов, пока не оказывались у самой воды, где шла влево последняя улочка – Бобби Джоунс-трейл, которая вела к общему для нескольких домов парку. Здесь и стояло «бунгало» Гленденнинга Апшоу, куда он перебрался после того, как передал дом на Истерн Шор-роуд дочери и ее мужу.

Глория вылезла из машины и посмотрела почти со страхом на два конных экипажа, стоящих на стоянке. Оба экипажа были им хорошо знакомы. Тот, что поменьше, запряженный черной лошадью, принадлежал доктору Бонавентуре Милтону, а второй, из которого конюх только выпряг лошадь и теперь вел ее к конюшне, – Гленденнингу Апшоу.

После того, как он танцевал с Сарой Спенс, Том всю неделю чувствовал себя на грани срыва. Несколько ночей подряд его преследовал один и тот же кошмар, так что он даже стал бояться засыпать. Глория тоже выглядела усталой и встревоженной. За всю дорогу от Истерн Шор-роуд она произнесла только одну фразу. В ответ на заявление Тома, что они с Сарой Спенс решили снова быть друзьями, Глория сказала, что мужчина и женщина никогда не бывают друзьями.

Визит к дедушке напоминал поездку в Академию танца мисс Эллингхаузен, хотя бы тем, что Гленденнинг Апшоу тоже устроит проверку внешнего вида, прежде чем они будут допущены в дом. Глория сама проверила ногти сына, поправила ему галстук, критически осмотрела ботинки, потом прическу.

– Если он видит то, что ему не нравится, расплачиваться приходится мне, – сказала она. – Ты хоть захватил с собой расческу?

Том вытащил из кармана пиджака расческу и провел ею по волосам.

– У тебя мешки под глазами. Откуда они? Чем ты занимался?

– Играл в карты, пьянствовал, снимал проституток и все такое прочее, – ответил Том.

Глория покачала головой. Судя по ее виду, больше всего ей хотелось сейчас забраться обратно в машину и уехать домой. За ними закрылись ворота, перегораживающие Бобби Джоунс-трейл. Глория тяжело вздохнула, и Том почувствовал запах мятных леденцов.

Том повернулся и увидел Кингзли, дворецкого своего дедушки, который спускался по натертым до блеска ступеням бунгало. Кингзли был почти так же стар, как его хозяин. Он всегда носил длинный черный сюртук, высокий накрахмаленный воротничок и полосатые брюки. Кингзли удалось добраться, не свалившись, до нижней ступеньки и выпрямиться, опираясь на перила.

– Мы ждали вас, мисс Глория, – скрипучим голосом прокричал он. – И мистера Тома тоже. Вы стали таким симпатичным юношей, мистер Том.

Том закатил глаза, но мать послала ему такой душераздирающий взгляд, что ему тут же стало немного стыдно, и он спокойно последовал за ней к дому. Дворецкий изо всех сил старался стоять прямо, пока они шли в его сторону, а как только Глория оказалась рядом, поклонился ей. Медленно поднявшись по лестнице, он провел их на веранду, а потом, через белую арку, во внутренний двор. Над крышей дома носились разноцветные колибри. Кингзли открыл дверь и впустил их в прихожую, выложенную белыми и синими плитками. Рядом с дверью стояла китайская стойка для зонтов, в которой красовались штук девять-десять самых разнообразных зонтов. Год назад, во время их предыдущего визита Глен Апшоу сказал Тому, что люди, которые вспоминают о зонтике только в тот момент, когда начинается дождь, обычно крадут их прямо из-под носа своего ближнего. Тому показалось, что дедушка считает, будто они крадут именно его зонты, потому что они принадлежат знаменитому Гленденнингу Апшоу. Возможно, он был прав.

– Он примет вас в гостиной, мисс Глория, – сообщил дворецкий, отправляясь за своим хозяином.

Глория вышла вслед за ним из прихожей в широкий коридор, красные плиты которого были покрыты индейскими ковриками. Над закусочным столиком висело испанское оружие, а на самом столике стояла статуэтка пузатого человечка. Глория и Том прошли мимо столика и вскоре оказались в узкой длинной комнате с высокими окнами, выходящими на шикарный песчаный пляж Клуба основателей. Несколько пожилых мужчин сидели в шезлонгах, пожирая глазами девушек в бикини, играющих с пенистыми волнами. Между ними ходил официант, одетый так же, как Кингзли, только в длинном белом фартуке и с блестящим подносом, и предлагал старикам выпивку.

Том отвернулся от окна и внимательно оглядел комнату. Его мать, успевшая сесть на обитый парчой диванчик, посмотрела на Тома так, словно боялась, что он вот-вот опрокинет дедушкину любимую вазу. Несмотря на то, что окна выходили на залитый солнцем пляж и мерцающую полоску воды, в гостиной было темно, как в пещере. На рояле, на котором никто и никогда не играл, стоял горшок с папоротником, задняя стена представляла собой стеллаж, забитый книгами со странными названиями типа «Протоколы заседаний Королевского географического общества, том LVI» или «Избранные проповеди и эссе Сиднея Смита». Здесь было чуть больше мебели, чем требовалось для того, чтобы чувствовать себя комфортно.

Глория закашлялась и, когда Том подошел и встал сбоку от нее, глазами указала ему на кресло, стоящее рядом с диваном. Она хотела, чтобы Том сел лицом к двери и мог немедленно встать, как только дедушка войдет в комнату. Том сел в кресло и стал смотреть на собственные руки, сложенные на коленях. Они казались большими и крепкими, и это немного приободрило Тома.

Ночной кошмар, посещавший Тома, приснился ему впервые в ночь после занятий в танцклассе, и он предполагал, что сон этот имеет прямое отношение к тому, что произошло с ним, пока он спускался по ступенькам. Он не мог бы сказать, в чем эта связь, но... Во сне в воздухе стоял запах дыма и пороха. Справа беспорядочно мерцали то здесь, то там какие-то огоньки, а слева от него было большое голубое озеро. Озеро то ли кипело, то ли дымилось. Перед ним был мир потерь и утрат – мир смерти. Случилось что-то ужасное, и теперь Том бродил среди этих дымящихся осколков неизвестно чего. Пейзаж напоминал ад, но не был адом – настоящий ад таился внутри его. Внутри царили пустота и отчаяние. И вдруг Том понял, что смотрит сейчас на останки себя самого – это мертвое, разрушенное место и было Томом Пасмором. Он сделал несколько шагов, и тут заметил на земле тело женщины со спутанными белокурыми волосами. Ее синее платье было разорвано и лежало рядом бесформенной кучей. Во сне Том опускался на колени и брал на руки это холодное тяжелое тело. Он думал о том, что знает эту женщину, но под другим именем, мысль эта вертелась у него в голове, становилась все навязчивее, и Том со стоном просыпался.

«Мир наполовину состоит из ночи», – сказала ему когда-то Хэтти Баскомб.

– Что с тобой, Том? – прошептала мать.

Том покачал головой.

– Он идет!

Они оба выпрямились и улыбнулись в сторону открывающейся двери.

Первым вошел Кингзли, чтобы распахнуть дверь перед хозяином. В следующую секунду в комнату гордо ступил Гленденнинг Апшоу в своем неизменном черном костюме. Его окружала, как всегда, аура тайной власти, аромат кубинских сигар и ночных заседаний.

Том и его мать встали.

– Глория, – дедушка кивнул головой дочери. – Том.

Глен Апшоу не ответил на их улыбку. Наступившую тишину нарушил доктор Милтон, вошедший в комнату сразу же вслед за Гленом.

– Какая радость, двое таких людей! – он лучезарно улыбнулся Глории, но та не сводила глаз с отца, ходящего взад-вперед вдоль стеллажей с книгами. Доктор быстро подошел к ней.

– Здравствуйте, доктор, – Глория подставила ему щеку для поцелуя.

– Моя дорогая, – несколько секунд он смотрел на Глорию с чисто профессиональным интересом, затем повернулся, чтобы пожать руку Тому. – Ну-с, молодой человек. Я помню, как принимал роды у вашей матери. Неужели это было семнадцать лет назад?

Том слышал эту речь с небольшими вариациями несчетное число раз, поэтому он ничего не ответил – только пожал пухлую ладонь доктора.

– Здравствуй, папа, – произнесла Глория, целуя отца, который подошел наконец к ней.

Доктор Милтон потрепал Тома по волосам и отступил в сторону. Гленденнинг Апшоу отошел от Глории и встал перед внуком. Том нагнулся, чтобы поцеловать его в морщинистую щеку. Она показалась ему ужасно холодной. Глен вдруг резко отступил назад.

– Мальчик мой, – сказал он, оглядывая Тома с ног до головы. Всякий раз, когда это происходило, Тому казалось, что дедушка глядит прямо сквозь него, не заботясь о том, что видит. Однако на этот раз Том с удивлением заметил, что смотрит на широкое лицо старика сверху вниз – он перерос своего дедушку!

Доктор Милтон тоже заметил это.

– Глен, да мальчик же перерос тебя! – воскликнул он. – Тебе непривычно задирать голову, чтобы разглядеть кого-то, не правда ли?

– Хватит об этом, – отрезал Глен. – Мы все с возрастом усыхаем, и ты – не исключение.

– Несомненно, – закивал головой доктор.

– Как ты находишь Глорию?

– Что ж, давай посмотрим, – доктор снова подошел к матери Тома.

– Я приехала сюда на ленч, а не на медосмотр, – возмутилась Глория.

– Да, да, и все-таки осмотри мою девочку, Бони.

Доктор Милтон подмигнул Глории.

– Все, что ей необходимо, это побольше отдыхать, – сказал он.

– А почему бы тебе не выписать ей что-нибудь, – сказал Глен, доставая из ящика стола толстую гаванскую сигару. Он откусил кончик, повертел сигару в пальцах, затем зажег спичку и прикурил.

Том смотрел, как его дедушка проделывает весь этот ритуал. Его седая шевелюра была достаточно пышной, почти как у Тома. Глен Апшоу по-прежнему выглядел достаточно сильным. Казалось, что он запросто мог бы взвалить себе на спину тяжелый рояль. Он был высок и широк в плечах, и частью ауры, всегда исходившей от Гленденнинга Апшоу, была грубая физическая сила. Пожалуй, было бы слишком ожидать от такого человека, что он будет вести себя как нормальный обыкновенный дедушка.

Доктор Милтон выписал рецепт и вырвал из блокнота листок.

– Ваш отец очень просил меня дождаться, пока вы приедете, – сказал он Глории. – Захотел раскрутить меня на бесплатный прием. – Доктор посмотрел на часы. – Что ж, мне пора возвращаться в больницу. Я очень хотел бы остаться на ленч, но у нас в больнице сейчас неладно.

– Что-нибудь случилось?

– Ничего серьезного.

– По крайней мере, пока.

– Что-то такое, о чем мне необходимо знать?

– Кое-что. Речь идет об одной из медсестер, – доктор Милтон повернулся к Тому. – Ты, наверное, помнишь ее. Нэнси Ветивер.

У Тома словно что-то оборвалось в груди, и он снова вспомнил свой ночной кошмар.

– Конечно, я помню Нэнси, – сказал он.

– С ее поведением и отношением к работе у нас всегда возникали проблемы.

– Она была тяжелой женщиной, – сказала Глория. – Я тоже помню ее. Очень тяжелой.

– И не соблюдала субординацию, – добавил доктор Милтон. – Я позвоню тебе, Глен.

Дедушка Тома, выпустив облако дыма, кивнул доктору головой.

– Позвоните мне, если вас по-прежнему будет мучить бессонница, Глория. Том – ты прелестный мальчик. И с каждым днем становишься все больше похож на своего дедушку.

– Нэнси Ветивер была одной из лучших в больнице, – сказал Том.

Доктор нахмурился, а Глен Апшоу откинул назад свою массивную голову и внимательно посмотрел на внука сквозь клубы сигаретного дыма.

– Что ж, – сказал доктор Милтон. – Время покажет. – Он заставил себя улыбнуться Тому, снова сказал всем «до свидания» и вышел из комнаты.

Слышно было, как Кингзли провожает доктора к выходу и распахивает перед ним дверь, ведущую на террасу. Глен продолжал разглядывать Тома, время от времени поднося к губам сигару.

– Бони все уладит. Тебе ведь нравилась эта девушка, а?

– Она просто была очень хорошей сестрой и понимала в медицине гораздо больше, чем доктор Милтон.

– Это просто смешно, – сказала Глория.

– Возможно, в Бони больше от администратора, чем от терапевта, – сказал Глен обманчиво спокойным голосом. – Но он всегда прекрасно лечил членов нашей семьи.

Том увидел, как лицо его матери словно озарилось вспышкой молнии, но она сказала только:

– Да, это так.

– Он – лояльный человек.

Глория мрачно кивнула и подняла глаза на отца.

– Это ты всегда был лоялен к нему, папа.

– И он заботится о моей дочери, разве не так? – Старик улыбнулся и снова задумчиво посмотрел на Тома. – Не волнуйся о своей маленькой медсестричке, мальчик. Бони найдет правильный выход из любой ситуации. Не стоит так беспокоиться из-за небольшой заварушки в больнице. Миссис Кингзли готовит нам замечательный ленч, и как только я докурю сигару, мы сможем им насладиться.

– Я все-таки беспокоюсь по поводу Нэнси Ветивер, – сказал Том. – Доктор Милтон не любит ее. Было бы просто ужасно, если бы он пошел на поводу у своих эмоций, что бы там у них ни случилось.

– По-моему, это тебе надо постараться не идти на поводу у своих эмоций, – сказал дедушка. – Девушке надо было думать, как себя вести. Бони врач, что бы ты там ни думал о его познаниях в медицине... Он закончил университет, и давно уже лечит нас и почти всех наших знакомых. И еще он главный врач Шейди-Маунт – был главным врачом со дня основания больницы. Бони – один из наших людей.

«Так вот как ему удается удержаться на своем месте», – подумал Том.

– Я не считаю его одним из своих людей, – сказал он. Глория неопределенно покачала головой, словно отгоняя надоевшую муху. Дедушка набрал полный рот дыма, затем с шумом выдохнул его и посмотрел на Тома, стараясь держаться как ни в чем не бывало. Затем он обошел вокруг дивана и сел рядом с дочерью.

– А ты ведь неравнодушен к этой медсестре, – сказал он.

– Папа, ради Бога, – возмутилась Глория. – Ему ведь всего семнадцать лет.

– Вот именно!

– Я не видел ее с тех пор, как мне было десять, – Том присел на скамеечку у рояля. – Она была хорошей медсестрой, вот и все. Прекрасно понимала, что надо пациентам, а доктор Милтон просто заходил время от времени в палату, и толку от него не было никакого. И мне кажется ненормальным, что этот человек должен решать, как поступить с Нэнси в той или иной ситуации. Это все равно что ходить вверх ногами.

– Ходить вверх ногами, – задумчиво повторил Глен.

– Я вовсе не хочу быть грубым. И мне вполне симпатичен доктор Милтон.

– И ты, конечно же, понятия не имеешь, что там такое произошло в Шейди-Маунт. А ведь это что-то серьезное, если Бони так торопился.

Том почувствовал, что его поймали в ловушку.

– Да, – сказал он.

– И все же ты бездумно становишься на сторону медсестры против главного врача больницы. И ты считаешь, что доктор, принимавший роды у твоей матери, который приезжал к ней по вызову несколько дней назад...

– Я просто хорошо помню то, что видел.

– Когда тебе было десять лет. И ты вряд ли был тогда в трезвом уме.

– Что ж, я могу быть неправ...

– Я рад, что ты признаешь это.

– ...но я прав, – Том не вполне понимал, что заставляет его творить все это.

Том поднял глаза и увидел, что дедушка в упор смотрит на него.

– Позволь напомнить тебе некоторые факты, – сказал он. – Бонавентуре Милтон вырос в трех кварталах от твоего дома. Он учился в Брукс-Лоувуд, потом – в колледже Барнейбл и на медицинском факультете университета Сент-Томас. Милтон – член Клуба основателей. Он – главный врач больницы Шейди-Маунт и скоро станет главным врачом большого комплекса, который мы строим в этой части острова. Ты по-прежнему думаешь, что если доктор Милтон, с его опытом и квалификацией, критикует одну из своих медсестер – с ее опытом, – это все равно, что ходить на голове?

– У нее нет никакого опыта, – едва слышно произнесла Глория. – Она приходила когда-то к нам домой и ждала чаевых за то, что она помогала Тому.

– Это неправда, – сказал Том. – И...

– Это было в ее глазах, – настаивала на своем Глория.

– Дедушка, мне не кажется, что опыт доктора Милтона имеет отношение к тому, какой он врач. Роды иногда принимают полицейские и шоферы такси. А помощь доктора моей матери заключается лишь в том, что он прописывает ей таблетки и уколы.

– Я и не знал, что ты у нас такой пламенный революционер, – сказал Глен.

– Неужели я похож на революционера?

– Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, что там произошло в Шейди-Маунт, – спросил Глен. – Раз уж тебя так интересует карьера этой медсестрички?

– О, нет, – воскликнула Глория.

– Мне бы очень этого хотелось. Нэнси была прекрасной медсестрой.

– Я позвоню тебе, как только узнаю, что там случилось. И тогда ты сможешь составить собственное мнение об этом.

– Спасибо, – сказал Том.

– Ну что ж, не уверен, что мне по-прежнему хочется есть, и все же пойдемте позавтракаем.

Глен Апшоу затушил в пепельнице окурок сигары, встал и подал руку дочери.

* * *

Столовая, находившаяся в задней части дома, сообщалась с огромной террасой. Стол был накрыт на двоих, и рядом с ним стояла миссис Кингзли – худая и высокая пожилая женщина в черном платье с кружевным воротничком и белом переднике. Как и ее муж, она с трудом выпрямилась, когда хозяева вошли в комнату.

– Что-нибудь выпьете сегодня, сэр? – спросила она. Седые волосы миссис Кингзли были собраны на затылке в аккуратный пучок.

– Мы с дочерью будем джин с тоником, – сказал Глен. – Хотя нет. Я хочу чего-нибудь покрепче. Мартини. Тебе тоже, Глория?

– Мне все равно.

– Этому Карлу Марксу принесите немного пива.

Миссис Кингзли беззвучно исчезла. Глен Апшоу отодвинул для дочери стул, а затем уселся во главе стола. Том сел напротив матери. На террасу падала тень, и здесь было довольно прохладно. Ветер, налетавший с моря, трепал края скатерти и листья бугонвилий, растущих вдоль перил террасы. Глория поежилась.

Гленденнинг Апшоу укоризненно посмотрел на внука, словно это Том был виноват, что его мать испытывает неудобства.

– Шаль, Глория? – предложил он.

– Нет, папа.

– Поешь – и ты сразу согреешься.

– Да, папа, – Глория вздохнула. – Она смотрела на Тома безжизненными глазами, и тот подумал даже, что пропустил момент, когда доктор Милтон незаметно дал ей таблетку. Она сидел, слегка приоткрыв рот. Тому вдруг захотелось оказаться сейчас совсем за другим столом – в комнате мистера фон Хайлица.

Том вспомнил о кожаном альбоме, и в памяти тут же всплыли слова отца.

– Дедушка, это правда, что Фридрих Хасслгард начинал под твоим руководством? – спросил он.

Глен хмыкнул что-то невразумительное и нахмурился.

– И что с того? – спросил он.

– Мне просто любопытно, вот и все, – сказал Том.

– В этом нет ничего любопытного.

– Ты думаешь, что он покончил с собой?

– Том, пожалуйста, – взмолилась Глория.

– Ты слышишь – твоей маме не нравится разговор на эту тему. Может быть, ты будешь так любезен и прислушаешься к ее мнению.

Миссис Кингзли вернулась, неся на подносе выпивку. Она обслужила сидящих за столом и удалилась, явно не ожидая, что кто-нибудь скажет ей «спасибо». Гленденнинг Апшоу сделал большой глоток холодного джина и откинулся на спинку стула, опустил подбородок, так что лицо его состояло теперь как бы из нескольких бугров, и впадин. Распробовав джин, дедушка немного повеселел. Том думал о исчезнувшем Фридрихе Хасслгарде, который закончил свою карьеру тем, что получил взятку в размере трехсот тысяч долларов, убил свою сестру и уплыл на собственном корабле в открытое море. Гленденнинг Апшоу спокойно пьет джин с мартини.

Фридрих Хасслгард наблюдал недавно за собственным исчезновением.

– И все же я думаю, что Хасслгард действительно покончил с собой, – нарушил молчание дедушка. – А что еще могло с ним случиться?

– Я вовсе не уверен в этом, – сказал Том. – Люди ведь не исчезают ни с того, ни с сего, правда?

– Иногда они поступают именно так.

В наступившей тишине Том глотнул светлого, чуть горьковатого пива «Форшеймер».

– В последнее время я все время думаю о нашем соседе, – сказал он. – О Леймоне фон Хайлице.

И мать, и дедушка недоуменно уставились на Тома. В глазах Глена читалось удивление, смешанное с раздражением, а взгляд Глории почти не фокусировался. Том снова подумал, что доктор Милтон успел дать его матери какое-то лекарство.

– Леймон? – переспросила Глория. – Ты сказал Леймон?

– Давайте сменим тему, – дедушка снова нахмурился.

– Но он действительно сказал «Леймон»?

Гленденнинг Апшоу прочистил горло и повернулся к дочери.

– Как ты живешь в последнее время? – спросил он. – Вы ходите куда-нибудь?

Глория откинулась на спинку стула.

– На прошлой неделе мы с Виктором обедали у Лангенхаймов.

– Это хорошо. Неплохо повеселились?

– О, да! Да, повеселились.

– А тебе не кажется примечательным, что Хасслгард исчез в тот же день, когда полиция убила того человека в Уизел Холлоу? – спросил Том. – Как ты думаешь, дедушка?

Глен поставил бокал и медленно повернулся к внуку.

– Ты спрашиваешь, кажется ли мне это примечательным или что я думаю по этому поводу? – уточнил он.

– Мне интересно твое мнение.

– А я хочу знать, что ты думаешь об этом, Томми.

– Расскажи мне, пожалуйста.

– Точно доказано, что Хасслгард расхищал средства казначейства, не так ли? – Глен ничего не ответил, и Том продолжал. – По крайней мере, так говорят в местных новостях. Может, он и был честным человеком, когда работал на тебя, но, придя к власти, Хасслгард стал хапать обеими руками. Сестра потребовала долю в его доходах, и тогда Хасслгард убил ее. Он был уверен, что это сойдет ему с рук.

– Несколько странное предположение.

– Так я слышал... мммм... от своих одноклассников.

Гленденнинг Апшоу в упор посмотрел на внука.

– И что еще ты от них слышал?

– Что это полиция убила министра, а вину за убийство Мариты свалила на того уголовника.

– Значит, департамент полиции тоже охвачен коррупцией?

Том ничего не ответил.

– И, я полагаю, это должно означать, что коррупции подвержено наше правительство?

– По идее да.

– А как твои друзья объясняют анонимное письмо, которое получил капитан Бишоп?

– О, – Том не знал, что сказать.

– Письмо от частного лица, которое помогло обнаружить убежище этого Фоксвелла Эдвардса, предполагаемого убийцы Мариты Хасслгард. Ведь это письмо практически сводит на нет твою теорию. Потому что оно означает, что Фридрих Хасслгард не убивал свою сестру. А значит, она вовсе не требовала долю в его доходах, и в таком случае полиция вовсе не покрывает ее убийцу, а коррупция на острове ограничивается деятельностью Хасслгарда. Ты ведь веришь, что капитан Бишоп получил это письмо? Или считаешь, что он все это придумал в подтверждение официальной версии?

– Я думаю, он получил письмо, – сказал Том.

– Это хорошо. Значит, паранойя еще не окончательно разрушила твой рассудок. – Глен допил остатки мартини, и тут же появилась миссис Кингзли с подносом в одной руке и ведерком для льда в другом. Из ведерка торчало запотевшее горлышко винной бутылки. Миссис Кингзли поставила поднос и заменила бокал для мартини, который поставил на стол Гленденнинг, бокалом для вина. Затем она обошла вокруг стола и поставила второй бокал рядом с Глорией, которая вцепилась в свое мартини, словно ребенок, у которого хотят отнять любимую игрушку. Миссис Кингзли исчезла так же неожиданно, как и появилась. Через минуту она вернулась с другим подносом, побольше, на котором стояли три мисочки с гаспаччо. Она поставила суп перед каждым из сидящих за столом и вернулась в дом. Гленденнинг Апшоу попробовал холодный суп и снова поглядел на Тома. Он больше не сердился.

– В каком-то смысле я даже рад, что ты так разговорился сегодня, – сказал он. – Это подтверждает правильность моего решения.

Глория застыла, поднеся к губам ложку с супом.

– Думаю, тебе надо расширить свои горизонты, – продолжал Глен.

– Отец говорил что-то о том, что ты хотел бы помочь мне начать собственное дело, когда я закончу колледж. Это очень щедрое предложение. Я даже не знаю что сказать, кроме того, что я очень тебе благодарен. Спасибо, дедушка.

Глен только махнул в ответ рукой.

– Так ты собираешься поступать в Тулейн? – уточнил он.

Том кивнул.

– Луизиана полна возможностей. Я знаю там много хороших людей. Почти все они будут рады принять тебя, как только ты получишь диплом инженера.