Текст книги "Тайна"

– Клинк шел за ним. Не увидев никого в гостиной, они направились в кухню. И вдруг Эдвардс выскочил оттуда и ранил Менденхолла в живот. Майкл упал, а Клинк тут же начал стрелять. Майкл увидел, как Клинк прыгнул в открытую дверь спальни, и тут начался настоящий ужас. Все полицейские, стоявшие снаружи, разом закричали, капитан Бишоп орал что-то в мегафон. В доме раздался еще один выстрел, а в ответ открыли огонь снаружи. В Майка попали еще раза четыре. Он был очень зол – не было никаких сомнений: они явно хотели убить его. Они хотели убить всех троих, находившихся в доме. Клинка тоже подставили.

Нэнси опустила глаза и сделала еще один глоток пива, но у Тома было такое впечатление, что она не чувствует его вкуса.

– Менденхолл многое успел рассказать вам, – сказал Том. Нэнси подняла глаза. Она казалась сейчас такой же несчастной, как ее маленькие пациенты.

– Я пересказываю тебе общий смысл, – сказала она. – Майкл разговаривал в основном не со мной. Иногда он считал, что я – Роман Клинк. А два раза ему казалось, что перед ним – капитан Бишоп. Майкл почти все время был без сознания, ему сделали две очень серьезных операции. Капитан Бишоп зашел к нему всего один раз, но в тот день Менденхолл был в коме.

– А что с Клинком?

– С ним работы было немного – только вытащили пулю и зашили рану. На прошлой неделе Билл видел, как он выходил из бара. Он сказал, что Клинк держался как настоящий герой. Человек, покончивший с убийцей Мариты Хасслгард. Билл сказал, что Клинк был очень пьян.

– Билл понимает толк в таких вещах, – вставила Хэтти.

– Мне понадобился целый вечер, чтобы вытянуть из него хотя бы это, – сказала Нэнси, улыбаясь Тому. – Мой брат не слишком разговорчив. У него доброе сердце. Он разрешает мне принимать здесь этих несчастных ребятишек, хотя это поставило всю его жизнь с ног на голову.

– Там, на балконе, мы с Биллом видели капитана Бишопа. Он шел по нижнему ярусу. – Хэтти и Нэнси переглянулись. – Бишоп увидел бы меня, если бы не Билл, который сделал знак, чтобы я отошел от перил.

– Ты уверен, что он не заметил тебя?

– Не думаю, – покачал головой Том. – Я тоже не сразу узнал Бишопа без формы.

Хэтти фыркнула. Нэнси по-прежнему выглядела унылой и встревоженной.

– Бишоп обычно скользит мимо, словно невидимый, – Нэнси невесело рассмеялась. – Как только посмотришь на него, тут же хочется отвести глаза и никогда не иметь ничего общего с этим человеком.

– Наверное, навещал кого-то, – сказала Хэтти.

– Навещал? – удивился Том.

– Этот дьявол родился в Третьем ярусе, – сказала Хэтти.

– Здесь до сих пор живет его сестра Кармен, – добавила Нэнси. – Сидит целыми днями у окна и смотрит из-за занавески на улицу.

– Выглядит такой кроткой и мягкой, пока не взглянешь ей в глаза.

– И тогда понимаешь, что эта женщина готова перегрызть глотку младенцу за лишний пенс.

Нэнси потянулась и зевнула во весь рот. Даже в такой нелепой позе она все равно казалась Тому красивой. Потом она закинула руки назад и выгнула спину. Она немного напоминала кошку. Том вдруг понял, что все время разговора смотрел на лицо Нэнси и даже не обратил внимание, что на ней надето. Сейчас он заметил, что на Нэнси облегающая белая водолазка, бежевые джинсы и белые тенниски, такие же, как у Сары, только грязные и стоптанные.

– Пора впустить Билла обратно в его комнату, – сказала Нэнси. – Было так приятно снова повидать тебя, Том. И тебя, Сара. Хотя не стоило мне сегодня так откровенничать.

Она встала и запустила руку в волосы.

– Вы скоро вернетесь к работе? – спросил Том.

Нэнси посмотрела на Хэтти.

– О, готова спорить, что Бони пришлет за мной через день-два. А вообще-то, шел бы он к черту.

– Ты правильно понимаешь ситуацию, – кивнула Хэтти. Они направились к двери. Неожиданно Нэнси снова заключила Тома в объятия и сжала так крепко, что у него перехватило дыхание.

– Я надеюсь... о, я даже не знаю, на что мне надеяться. Будь осторожен, Том.

Они вышли на улицу, и только тогда Том сообразил, что Нэнси уже отпустила его. Билл, попыхивая трубкой, встал с перил и двинулся им навстречу.

– Как она тебе, Хэт? – спросил он.

– Нэнси – очень сильная девушка, – сказала Хэтти.

– Она всегда была такой, ребята, – сказал Билл.

Том сунул руку в карман и извлек оттуда первую попавшуюся банкноту. Он едва разглядел в полутьме, что это было десять долларов. Он вложил деньги в руку Билла и прошептал:

– Это для Нэнси, если ей что-нибудь понадобится...

Банкнота исчезла среди лохмотьев Билла. Брат Нэнси подмигнул Тому и направился к двери.

– О, – сказал он, оборачиваясь. – И как это вы прошли мимо? – Том ничего не понимал. – А я вас и не заметил.

Сара схватила Тома за руку, и они последовали за Хэтти по шатким деревянным переходам, узким улицам с издевательскими названиями, мимо покосившихся стен. Попадавшиеся навстречу дети смотрели на них во все глаза, а мужчины с тяжелым взглядом направлялись к Саре, но, увидев Хэтти, тут же отступали. Наконец они спустились на первый ярус, прошли под темной аркой и вышли на тенистую улицу, которая показалась им на этот раз удивительно яркой.

Даже пыльное жилище Перси с темными гостиными и бесконечными лестницами казалось светлым и уютным после «Рая Максвелла». Внизу, в мощеном дворике сидели, уютно устроившись на дырявом автомобильном сиденье, из которого выбивался конский волос, Перси и Бинго. Песик уткнулся в складки кожаного передника Перси и вилял хвостом из стороны в сторону.

– С Нэнси все в порядке? – спросил Перси.

– Эту девушку ничто не может выбить из колеи.

– Я всегда это говорил, – Перси передал визжащего щенка Саре, но Бинго рвался из рук хозяйки обратно к кожаному переднику, пока они не свернули за угол, но даже и тогда песик продолжал рваться в сторону жилища старьевщика.

– Непостоянное животное, – хмуро проворчала Сара.

Когда они сворачивали за угол, по улице, огибающей Райские кущи с юга, промчалась полицейская машина с визжащей сиреной.

За ней – вторая.

Сара вела машину медленнее, чем на пути к Нэнси, они ехали вниз, к морю и замусоренным болотам старого туземного квартала.

– Вы очень понравились мне, юная леди, – сказала Хэтти, снова примостившаяся на коленях у Тома. – И Нэнси Ветивер тоже.

– Да, действительно? – удивленно переспросила Сара.

– Разве она рассказала бы так много, если бы дело обстояло иначе? Нэнси вовсе не болтливая дурочка.

– Она безусловно не дурочка, – с уважением произнесла Сара.

Возле дома Хэтти забрала у Сары пелерину и поцеловала на прощанье ее и Тома.

* * *

Сара уронила голову на руль и тяжело вздохнула. Через несколько секунд она выпрямилась и включила зажигание.

– Извини, – сказал Том.

– За что это ты извиняешься? – удивилась Сара.

– За то, что привез тебя в это ужасное место и впутал в это ужасное дело.

– А, – задумчиво произнесла Сара. – Так вот ты о чем.

Она резко свернула в сторону.

Не сказав друг другу ни слова, они доехали до Парка Гете, затем проехали по оживленной Калле Бурле. Наконец Сара открыла рот и спросила, сколько времени.

– Десять минут седьмого, – ответил Том.

– И только-то. Я думала, уже гораздо позже. – Снова последовала пауза. – Наверное, это потому, что там, внутри было темно как ночью.

– Если бы я знал, насколько там ужасно, я пошел бы один.

– Я не жалею, что побывала там. Том, – сказала Сара. – Я просто счастлива, что видела это место изнутри. И еще я рада, что познакомилась с Хэтти.

– Что ж, хорошо, – сказал Том.

Сара обгоняла по три машины за раз, превращая улицы, по которым они ехали, в настоящий ад.

– Я еще раз подписываюсь под тем, что сказала тебе сегодня, – произнесла вдруг Сара. – Я – не Поузи Таттл и не Муни Фаерстоун. И мое представление о счастье не сводится к удачному замужеству, домику на Игл-лейк и путешествиям в Европу раз в два года. Мы ведь видели сегодня самых настоящих туземцев, самые настоящие отбросы общества и еще много такого, чего я никогда в жизни не видела. Я действительно открыла для себя что-то новое и встретила двух замечательных женщин, которые не видели тебя семь лет, но по-прежнему считают отличным парнем – Сара резко повернула руль, огибая едущий справа фургон. – Всякий раз, когда Хэтти Баскомб говорила «мистер Рембрандт», мне хотелось обнять ее.

Сара обогнала фургон, водитель которого разразился им вслед потоком ругательств. Сара помахала ему рукой и прибавила скорость.

– Она очень красивая, – сказала Сара, когда они выехали из Уизел Холлоу и свернули у отеля «Сент Алвин» на Калле Дроссельмейер. – Очень, очень красивая, правда?

– Иногда мне кажется, что она немного похожа на своего ястреба, – сказал Том.

– На своего ястреба? – Сара повернулась к нему с широко открытым от изумления ртом.

– Ну, на того, что сидит в клетке.

Сара резко отвернулась.

– Я имела в виду не Хэтти, а Нэнси. Ведь Нэнси Ветивер очень красивая, не правда ли?

– Что ж, может быть. Она немного удивила меня. Нэнси оказалась совсем не такой, какой я представлял ее когда-то. Моя мать сказала, что Нэнси – тяжелый человек, а она совсем не такая. Но я понимаю, что имела в виду мать. В Нэнси есть настоящая твердость характера.

– К тому же, она красива.

– Это ты очень красивая, Сара, – сказал Том. – Ты бы видела себя в этой пелерине.

– Я хорошенькая, – сказала Сара. – У меня есть зеркало и я много знаю, что из себя представляю. Всю жизнь мне только и говорят о том, какая я хорошенькая. Мне повезло родиться с красивыми волосами, хорошими зубами и высокими скулами. Если хочешь знать правду, мой нос немного великоват, а глаза слишком широко посажены. Я смотрю на себя в зеркало, и вижу свои детские фотографии. А из зеркала на меня глядит типичная школьница из Брукс-Лоувуд. Это просто отвратительно – быть хорошенькой. Это означает, что ты должна проводить большую часть времени, думая о том, как ты выглядишь, а большинство твоих знакомых считают тебя игрушкой, которая должна делать все, что им нравится. Могу поспорить, что Нэнси Ветивер почти никогда не смотрится в зеркало. Она наверняка постриглась покороче, чтобы можно было просто помыть волосы, стоя под душем, и высушить их полотенцем. А купить новую губную помаду для нее целое событие. И все равно она очень красива. Все хорошее, что в ней есть, все чувства, которые когда-либо волновали ее душу, – все это отражается у нее на лице – и по ней стразу видно, что ее никто не заставит плясать под свою дудку. Такие, как я, наверное, кажутся ей просто смешными.

– Думаю, тебе надо жениться на Нэнси, – сказал Том. – Мы жили бы все вместе в «Раю Максвелла» – Нэнси, ты, я и Билл. Сара изо всех сил пихнула его в плечо.

– Ты забыл Бинго, – сказала она.

– По-моему, Бинго и Перси тоже неплохо поладили.

Сара наконец-то улыбнулась.

– А что ты имела в виду, когда назвала себя игрушкой и сказала, что приходится плясать под чью-то дудку?

– О, не обращай внимания, – сказала Сара. – Я немного забылась.

– Я вовсе не считаю, что твои глаза посажены слишком широко, – успокоил ее Том. – Вот у Поузи Таттл – у той глаза находятся по разные стороны головы, и она видит ими разные вещи, как ящерица.

Сара свернула с Калле Берлинштрассе на Эджуотер-трейл, и тут они увидели едущего им навстречу доктора Бонавентуре Милтона.

– Сара, Том! – воскликнул он. – Остановитесь! Я хочу вам кое-что сказать.

Сара подъехала к его экипажу. Доктор серьезно взглянул на сидящих в белом «мерседесе» юношу и девушку, затем снял шляпу и вытер платком потный лоб.

– Я должен извиниться перед тобой, Сара, – сказал он. – Сегодня утром я увидел во дворе больницы твоего маленького песика и взял его с собой, собираясь завезти тебе, как только закончу с визитами. Однако этот маленький бандит удрал от меня где-то. Впрочем, я не сомневаюсь, что он вернется домой, как только проголодается.

– Не волнуйтесь, – сказала Сара. – Бинго был с нами почти весь день.

Услышав свое имя, Бинго встрепенулся между сиденьями и залаял на доктора. Пони, испугавшись, дернулся в сторону.

– Что ж, – сказал доктор Милтон. – Ммм... ууу... Значит, я ошибся. Хм-м-м...

– Но это так мило с вашей стороны, что вы беспокоитесь о моем песике, – добавила Сара. – Вы – самый лучший доктор на всем нашем острове.

– А ты прекрасно сегодня выглядишь, моя дорогая, – улыбнувшись, Милтон галантно поклонился Саре.

– О, спасибо за комплимент, доктор.

– Не за что, – Бони снова поднял шляпу и покачал головой, затем натянул вожжи, и поехал в сторону больницы.

– Мне надо домой, – объявила Сара. – К нам скоро придут Редвинги – хотят обсудить с родителями предстоящий полет. Я должна успеть принять ванну. Хочу выглядеть точь-в-точь как на детских фотографиях.

23

– Ты очень молчалив сегодня, – сказал Виктор Пасмор. – Простите, кто-нибудь что-нибудь сказал или мне послышалось? Я ведь сказал только, что «ты очень молчалив сегодня», не так ли? Никто ведь ничего мне не ответил, так что, возможно, мне это только показалось.

Они ели обед, который, ворча и жалуясь на жизнь, приготовил Виктор, и хотя мать Тома не спускалась вниз с тех пор, как он пришел, для нее тоже была поставлена тарелка с какой-то непонятной пищей и гарниром из переваренных овощей. Крики и шум, доносящиеся из телевизора, заглушали звуки музыки, звучащей в спальне Глории.

– Да ты всегда молчишь, черт возьми, – снова заговорил Виктор. – В этом нет ничего нового. Мне пора бы привыкнуть. Ты говоришь что-то – а твой ребенок спокойно продолжает возить пищу по тарелке.

– Извини, – сказал Том.

– Боже правый! Он подал признаки жизни! – Виктор печально покачал головой. – Наверное, мне это снится. Как ты думаешь, твоя мать спустится поесть? или так и будет сидеть у себя и слушать «Голубую розу»?

– "Голубую розу"?

– Ты хочешь сказать, что впервые слышишь это название? Твоя старуха крутит эту чертовщину по сто раз на дню, думаю, она давно уже не разбирает мелодии, просто...

– "Голубая роза" – название пластинки?

– "Голубая роза" – название пластинки? – жеманно передразнил сына Виктор. – Да, это название пластинки. Знаменитый диск Гленроя Брейкстоуна, который предпочитает слушать твоя мать, вместо того чтобы спуститься и съесть обед, который я приготовил. Это тоже в порядке вещей, как и то, что ты сидишь напротив и смотришь в сторону, когда я спрашиваю, где ты болтался целый день.

– Я ездил кататься с Сарой Спенс.

– Ты стал совсем большой, а?

Том посмотрел на сидящего напротив отца. Подбородок его был чем-то испачкан, а под мышками на рубашке, в которой он ходил сегодня на работу, виднелись пятна от пота. Вокруг носа Том разглядел сеточку лопнувших сосудов и открытые поры. Темные, влажные волосы прилипли ко лбу Виктора. Отец согнулся над тарелкой, сжимая обеими руками стакан бурбона с содовой. Черные глаза его блестели. От Виктора исходила почти физически ощутимая враждебность. Пожалуй, он был гораздо пьянее, чем показалось Тому вначале.

– Что ты делал целый день? – снова спросил он. Том увидел, что отец хочет сказать ему что-то гадкое, слова словно распирали его, поднимались изнутри, и он одним глотком осушил стакан, чтобы справиться с собой, а потом ухмыльнулся, как злобный карлик. Глаза его казались совершенно плоскими, а зрачков не было видно вообще.

– Сегодня ко мне в офис заезжал Ральф Редвинг. Сам Ральф Редвинг. Приехал поговорить со мной. – Виктор не мог выложить то, что казалось ему приятной новостью, просто так, сразу. То, что он знал, как бы ставило его выше сына, которому он собирался об этом рассказать. Он сделал еще глоток бурбона и снова зловеще ухмыльнулся. – Здание компании Редвинга находится всего в одном квартале от моего, но надеюсь, ты не думаешь, что он ходит куда-нибудь пешком. Черта с два! Шофер привез его на «бентли» – он ездит в этой машине по самым серьезным делам. Ральф купил в киоске у нас в фойе две сигары по пять долларов. И спросил, на каком этаже «Пасмор трейдинг». Ты думаешь, он этого не знает? Просто хотел показать всем, кто там был, что Ральф Редвинг уважает Вика Пасмора.

– Это просто замечательно, – сказал Том. – И чего же он хотел?

– Зачем мог Ральф Редвинг прийти к Вику Пасмору? Существует только одна причина. Ты ведь не знаешь своего отца, Том. Тебе только кажется, что ты знаешь меня – на самом деле ты меня не знаешь. Никто не знает Вика Пасмора. – Он склонился над тарелкой и обнажил два ряда мелких острых зубов. Это напоминало скорее не улыбку, а оскал злобной собаки, охраняющей какое-то отвратительное сокровище. Затем Виктор выпрямился, презрительно посмотрел на сына, отрезал кусок мяса и начал медленно его жевать. – Ты так и не понимаешь, в чем дело, да? Ты понятия не имеешь, о чем я сейчас говорю. Как ты думаешь, – кому обычно наносит визиты Ральф Редвинг. Для кого он покупает сигары по пять долларов за штуку?

«Для всякого, кого хочет обвести вокруг пальца», – подумал Том, но вслух сказал:

– Думаю, немногие удостаиваются подобной чести.

– Никто и никогда! Знаешь, в чем твоя проблема? Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что происходит вокруг. Чем старше ты становишься, тем чаще мне кажется, что ты – один из тех ребят, которые ничего не добиваются в этой жизни. Ты слишком похож на свою мать, парень.

– Он предложил тебе работу? – сказал Том.

Виктору даже не пришло в голову, что эти слова могут быть для него обидными, он был во власти вечных истин, которые собирался сообщить Тому.

– Ты что, думаешь, человек вроде Ральфа Редвинга вбегает, приплясывая, в офис и говорит «Хей, Вик, как насчет новой работы»? Если ты действительно так думаешь, ты – полный идиот. – Отец всегда вел себя примерно так, когда бывал чем-то очень доволен. – Он сказал, что обратил внимание, как хорошо я веду свое небольшое дело, не считая последних лет, когда дела шли не очень хорошо, а так, вообще. А потом он намекнул, что, может быть, ему понадобится грамотный менеджер по деловым вопросам, кто-нибудь, чьи глаза не закрыты шорами, как у большинства этих идиотов на Милл Уолк. Возможно, он захочет купить мое дело и перепоручить его кому-нибудь другому, чтобы я мог осуществлять для него более крупные проекты.

– Он так и сказал?

– Он намекнул, – снова жевание, снова глоток бурбона. – И знаешь, что я думаю? Пора мне наконец выбираться из-под опеки Гленденнинга Апшоу. Но мне ведь просто нечем больше заняться на этом чертовом острове.

– А разве ты находишься под его опекой? – усомнился Том.

– О, Боже! – Виктор покачал головой. С лица его исчезло торжествующее выражение. – Давай предположим на секунду, что для жизни на Истерн Шор-роуд требуется чертовски много денег, хорошо? И еще, ну, скажем, когда я только появился здесь, Глен помог мне начать собственное дело – но как он это сделал? Назначил меня вице-президентом компании «Милл Уолк констракшн» – я-то думал, что он сделает именно так. Но разве так твой Дедушка заботится о людях? Нет, черт побери! Я сидел на этой пресной пище семнадцать лет, а теперь мне пора, черт побери, отведать подливки. Я это заслужил.

– Надеюсь, что так и будет, – сказал Том.

– Ральф Редвинг держит весь этот чертов остров у себя в кармане – не стоит обманываться на этот счет. Глен Ашпоу стар, и скоро сойдет с арены. А Ральф знает, как делать некоторые вещи!

– И что же это за вещи? – поинтересовался Том.

– Я не знаю точно, какие, но знаю, что это так. Ральф Редвинг заботится обо всем заранее. Думаешь, он долго еще будет позволять Бадди вести разнузданный образ жизни? Бадди держат на гораздо более коротком поводке, чем тебе кажется, сынок, и очень скоро он узнает, что такое ответственность – попадется наконец в капкан, расставленный Ральфом. Этот человек не любит рисковать.

На лице Виктора снова появилось выражение злобного триумфа.

– А что это за ловушка? – спросил Том.

– Заканчивай обедать и убирайся с глаз моих, – потребовал вдруг Виктор.

– Я уже закончил, – сказал Том и встал из-за стола.

– Ты проведешь в этом доме еще год, – сказал Виктор. – А потом отправишься на континент, и Глен Апшоу будет выкладывать по четвертаку всякий раз, когда тебе захочется пописать. – Виктор улыбнулся с таким видом, словно собирается кого-то укусить. – И поверь мне, для тебя так будет лучше. Я уже говорил тебе об этом. Пользуйся тем, что предлагают, пока это предлагают. Потому что ты ведь не существуешь.

– Я существую! – закричал вдруг Том. Сегодня отец зашел слишком далеко.

– Только не для меня. Меня всегда от тебя тошнило.

Том чувствовал себя так, словно его поколотили дубинкой.

Больше всего ему хотелось схватить со стола нож и вонзить его отцу в сердце.

– А что ты хочешь? – закричал он. – Хочешь, чтобы я стал таким, как ты? Я не буду таким, как ты, даже за миллион долларов. Ты всю жизнь жил на деньги своего тестя, а теперь готов хрюкать от радости, как свинья в грязной луже, потому что получил более выгодное предложение.

Виктор вскочил, опрокинув стул, и ему пришлось схватиться за край стола, чтобы удержать равновесие. Кровь бросилась ему в лицо, глаза и рот стали вдруг маленькими – сейчас он действительно напоминал свинью, краснолицую свинью, шатающуюся по загону. На секунду Тому показалось, что отец вот-вот бросится на него.

– Закрой варежку! – пророкотал Виктор. – Ты слышишь меня?

Тома трясло, руки его непроизвольно сжались в кулаки.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – произнес Виктор по-прежнему повышенным тоном, но уже без крика.

– Я знаю достаточно, – Том тоже повысил голос.

– Ты ничего не знаешь даже о себе!

– Я знаю больше, чем ты думаешь, – прокричал в ответ Том.

Наверху начала выть его мать, и Тому захотелось вдруг зарыдать, до того отвратительной была вся эта сцена. Его по-прежнему трясло.

Виктор Пасмор вдруг переменился прямо на глазах – лицо его до-прежнему было красным, но он, казалось, немного протрезвел.

– Что ты знаешь? – спросил он.

– Неважно, – с отвращением произнес Том.

Наверху Глория принялась скулить размеренно и со вкусом, как брошенный ребенок, бьющийся головкой о край своей колыбели.

– Мало нам было всего остального – теперь еще и это, – сказал Виктор.

– Поднимись и успокой ее, – сказал Том. – Или теперь, когда твой друг Ральф купил тебе сигару, с этим тоже покончено?

– Я еще доберусь до тебя, умник, – схватив со стола салфетку, Виктор вытер лицо. Однако воспоминание о Ральфе Редвинге и его сигаре явно приободрило его.

В кабинете зазвонил телефон.

– Возьми трубку, – сказал отец, – и, если это меня, – скажи, что я перезвоню через пять минут.

С этими словами Виктор вышел из столовой. Том прошел в кабинет и поднял трубку.

– Что это так орет – телевизор? – раздался на другом конце голос дедушки. – Убавь громкость – мне надо сказать тебе кое-что.

Том выключил телевизор.

– Нам надо обсудить предстоящую поездку на Игл-лейк, – сказал Глен Апшоу. – Кстати, что ты делал в больнице сегодня утром?

– Хотел выяснить, что случилось с Нэнси Ветивер.

– Разве я не звонил тебе по этому поводу?

– Ты, наверное, забыл.

– Она приступит к работе через день-два. Твоя Нэнси несколько дней приходила на работу в странном состоянии. Доктор Милтон навел справки и выяснил, что она поздно ложится спать, возможно, пьет каждый день. Доктор отчитал ее, а Нэнси попыталась что-то ответить, но не смогла связать двух слов. Вот Милтон и отстранил ее ненадолго от работы. Надо было показать остальным, что не стоит так себя вести. Конечно, все девицы, которые там работают, понятия не имеют, что такое воспитание – в этом все дело. – Глен громко закашлял, и Том представил, как он сидит у телефона с трубкой в одной руке и сигаретой в другой.

– Нэнси Ветивер не смогла связать двух слов? – переспросил Том.

– Она попыталась что-то соврать. Сейчас не хватает медсестер, и даже в Шейди-Маунт берут на работу кого попало. Я думаю, теперь этот вопрос закрыт, – сказал Глен после паузы.

– Да, закрыт, – подтвердил Том. – Абсолютно и навсегда.

– Рад, что ты не разучился прислушиваться к доводам рассудка. Теперь к делу – у меня есть предложение, касающееся твоей поездки на Игл-лейк. – Том молчал. – Ты еще здесь? – крикнул в трубку Глен.

– Здесь, – слышно было, как наверху мать запустила чем-то в отца. – Здесь, только здесь и ни в каком другом месте.

– С тобой что-то не в порядке?

– Даже не знаю, что ответить. Я только что поругался с отцом.

– Дай ему время успокоиться, или извинись, или придумай что-нибудь еще. – Наверху снова закричала Глория. – Что это было?

– Телевизор.

Глен Апшоу вздохнул.

– Так вот, слушай, – сказал он. – В прежние времена, чтобы добраться до Игл-лейк, мы плыли до Майами, ехали на поезде до Чикаго, потом пересаживались в другой поезд – на Харли. Дорога занимала четыре дня. Но ты можешь добраться туда за один день, если только готов будешь выехать послезавтра. – Том кивнул головой, но ничего не сказал. – Ральф Редвинг использует иногда частный самолет, чтобы доставить на север своих друзей. Послезавтра как раз прилетят за Спенсами. Ральф согласился оказать мне услугу и позволить тебе лететь с ними. Так что собирай вещи и будь на летном поле в пятницу в восемь утра.

– Хорошо, спасибо, – сказал Том.

– Дыши там свежим воздухом, гуляй по лесу, плавай. Можешь воспользоваться тем, что я – член клуба. Не волнуйся о том, как доберешься обратно. Я позабочусь об этом, когда придет время. – Том никогда еще не слышал, чтобы голос его деда звучал так дружелюбно. – Тебе там очень понравится. Мы с Глорией иногда вспоминаем Игл-лейк и те счастливые времена, когда проводили там лето. Она очень любила это место. Могла часами сидеть на балконе и смотреть на лес.

– И на озеро? – сказал Том.

– Нет. В некоторых охотничьих домиках есть балконы, которые выходят прямо на озеро, но наш находится с другой стороны и смотрит в лес. Но ты можешь сидеть на пирсе и любоваться озером сколько угодно.

– А с балкона видны другие пирсы?

– А кому нужно смотреть на чужие пирсы? Мы с Глорией отправлялись туда, чтобы спрятаться от людей. Вообще-то, пока не появился ты – пока Глория не вышла замуж и не появился ты, – я подумывал иногда о том, чтобы удалиться на покой и поселиться вместе с ней на Игл-лейк. Но тогда мне не приходило в голову, что когда подойдет время, я вовсе не захочу удаляться на покой.

– Может, ей захочется поехать вместе со мной?

– Глория не может там находиться. Мы попробовали однажды – через год после того, как умерла ее мать. Но ничего не получилось. Она не могла с собой справиться. Наконец я сдался и уехал раньше, чем рассчитывал, – отправился по делам в Майами. Работал на благо своего будущего.

– На благо своего будущего? – испуганно переспросил Том.

– Мы построили там больницу в рекордно короткий срок. – Поняв, что Том спросил его совсем не об этом, Глен сказал. – Я договорился, чтобы в Майами Глорию осмотрел врач, которого считали в те дни ведущим психиатром. Но он оказался обыкновенным шарлатаном. Психиатры почти все такие. Он сказал, что мне надо ходить на его сеансы, а я ответил ему, что я гораздо нормальнее его самого. Я положил конец всем этим визитам. Глория была маленькой девочкой, которая за год до этого потеряла мать, – вот и все.

Том вспомнил, как мать отчаянно сжимала обеими руками стакан с мартини, сидя на террасе в доме своего отца.

– А ты не можешь вспомнить ничего другого, что расстроило ее тем летом? – спросил Том.

– Нет. Если не считать болезни Глории, это было замечательное лето. Один из младших Редвингов, Джонатан, женился на очень симпатичной девочке из Атланты. Свадьбы Редвингов – это всегда целое событие. Нас ожидало замечательное лето с множеством вечеринок в клубе.

– Но оно не было таким, – сказал Том.

– Тебе повезет больше, чем нам. Только не опоздай на самолет.

Том пообещал, что не опоздает, дедушка повесил трубку, не ожидая, пока его поблагодарят еще раз.

Том не помнил, как вышел из кабинета и оказался возле лестницы. Со второго этажа слышались крики и визгливые проклятия. Том заглянул в пустую гостиную, и ему вдруг пришло в голову, что все в этой комнате мертвое. Стулья, столы, длинный диван – вся мебель была мертвой.

– Так значит, она не могла связать двух слов, – произнес вслух Том. – Попыталась что-то соврать. – Сверху послышались крики отца. – Нас ожидало замечательное лето.

Сверху что-то с грохотом упало. Ноги словно сами принесли Тома обратно в кабинет. Он присел на ручку кресла отца и несколько секунд глядел в мертвый экран, прежде чем сообразил, что телевизор выключен. Ноги подвели его к телевизору, а рука сама нажала на кнопку. Джо Раддлер отчаянно кривлялся, сидя за столом в обществе нескольких мужчин в спортивных пиджаках. Большие буквы внизу экрана сообщали, что через несколько минут зрителей ждут «последние новости острова». Джо Раддлер исчез, и стали показывать рекламу блеска для полировки машин. Том выключил звук, опустился на старый продавленный стул и стал ждать.

– Надеюсь, ты сказал им, что я перезвоню, – повернувшись, Том увидел на пороге Виктора.

– Звонили не тебе, а мне. Это был дедушка.

Виктор мгновенно побледнел.

– Мы говорили очень долго. Я, кажется, никогда еще не говорил с ним так долго – я имею в виду, один на один.

Том заметил, что у Виктора появились мешки под глазами.

– Ральф Редвинг предложил деду отвезти меня на Игл-лейк на собственном самолете. Я лечу послезавтра. Дедушка был очень доволен собой.

Мешки под глазами напоминали синяки – нет, пожалуй, дело было скорее не в мешках, а в выражении глаз.

– Я ничего не рассказал ему о знаменательном визите Ральфа и сигарах по пять долларов за штуку. Да и как бы я мог? Ведь я не существую.

Виктор оперся о дверной косяк и заглянул в комнату. Ко лбу его прилип клок черных волос, и он по-прежнему выглядел побитым.

– Я займусь тобой потом, – сказал он и отошел от двери.

Из телевизора послышалась быстрая, скачущая мелодия, затем звучный голос объявил:

– Настало время «Последних новостей острова».

Джо Раддлер еще несколько секунд кривлялся на экране, пытаясь что-то произнести, затем его сменил блондин приятной наружности с тревожным выражением лица.

– Трагическая смерть героя острова – подробности через несколько минут, – произнес он, и исчез, уступив место рекламе шампуня.

Через несколько минут блондин снова появился на экране и, серьезно взглянув прямо на Тома, произнес:

– Сегодня Милл Уолк потерял одного из своих героев. Патрульный Роман Клинк, один из двух полицейских, пострадавших в перестрелке в туземном квартале при попытке взять живым предполагаемого убийцу Мариты Хасслгард Фоксвелла Эдвардса, получил несколько ранений, повлекших за собой смерть, пытаясь предотвратить вооруженное ограбление в районе пивной «Малруни». Когда патрульный Клинк, дежуривший в пивной, достал револьвер и попытался помешать ограблению, один из бандитов выстрелил ему в голову. Клинк скончался на месте. Свидетели видели трех человек, убегающих с места преступления, и хотя никто не смог дать четких примет убегавших, их арест неизбежен.