Текст книги "Амурский сокол"

Глава 2. На запад

Поручик Жермен Дробны проснулся, по обыкновению, поздно. Он бы и дальше спал после вечернего возлияния, под покачивание вагона и мерный стук колёс, но был разбужен торможением поезда, шумом людских окриков и единичных выстрелов. Это был не бой – похоже, на станции назревал какой-то скандал, связанный с грузом, который везёт Дробны. Жермен, кое-как продрав глаза, встал со спальной полки и крикнул:

– Николя! Samagon!

К поручику был представлен в качестве ординарца один из красногвардейцев отряда Лысенко. Он шустро вбежал за ширму с наполненным стаканом и солёным огурцом на вилке. Жермен шумно, проливая спиртное на подбородок, опохмелился и, с хрустом откусив огурец, спросил:

– Николя, ш-что там?

Поручик за долгое время нахождения в России немного научился говорить по-русски.

– Это вам, пан поручик, лучше самому взглянуть. Похоже, нашему поручику нужна помощь.

После приёма очередной дозы алкоголя у Дробны прояснилось в глазах, конечности налились силой, которая позволила ему наконец встать на ноги. Взглянув в зеркало, висящее на стене, потёр небритый подбородок и, махнув рукой на своё отражение, вышел на перрон.

Причина скандала прояснилась сразу. Сергей со своими «чехами» сдерживал натиск офицеров и солдат, подчинённых полковнику Войцеховскому, которые хотели полностью отцепить восемь интендантских вагонов, находящихся в хвосте состава, и принять их в своё распоряжение. При этом офицер махал перед носом Лысенко телеграфной лентой, где значилось распоряжение Дитерихса о передаче этих вагонов. Сергей соглашался только на семь, доказывая, что первый вагон пуст. На самом деле первый вагон они освободили заблаговременно на одной из станций, оставив только собственный груз.

– Žák! Žák Nulíček![49]49
  Жак! Жак Нуличек! (чешск.)


[Закрыть]– услышали все вдруг восклицание Дробны.

Только что споривший с Сергеем офицер обернулся на знакомый голос и обрадованно сказал:

– Drobný?! Oh můj bože! Germain! Myslel jsem, že je mrtvý…[50]50
  Дробны?! О, мой бог! Жермен! Я думал, что тебя нет в живых… (чешск.)


[Закрыть]

Друзья крепко обнялись. Жермен тут же начал тащить того в вагон:

– No tak! Přijďte! Je nutné si schůzku všimnout![51]51
  Пойдём! Заходи! Надо отметить встречу! (чешск.)


[Закрыть]

Потом обернулся к Сергею:

– Serge! Et tu viens avec nous![52]52
  Серж! И ты заходи с нами! (фр.)


[Закрыть]

Три офицера скрылись в глубине вагона. Тут же появился Николай, молча сервировал стол, выставил всю имеющуюся закуску и самогон в хрустальном графине.

После первой дозы только что царившее напряжение и недружелюбие между ещё недавно скандалившими офицерами сошло на нет. Дробны, не зная истинных причин твёрдости Сержа, невольно помог осуществлению его миссии.

Разговор за столом продолжили на французском языке.

– В самом деле, Жак, – сказал Дробны после третьей рюмки, – зачем тебе этот пустой вагон? Забери по акту семь, а этот оставь нам с Сержем. Нам ещё переть на нём до Казани. Не хочу терять комфорт.

– До Казани у вас вряд ли получится доехать, господа. Там красные!

– Тогда, э-э-э… подскажи, Серж, куда нам надо?

– Верхотурье! Станция Верхотурье…

– Verkho-tu-rye?! Нет, не слышал… Мы воевали с красными под Екатеринбургом.

– Жак! – воскликнул Жермен, размахивая вилкой с надкушенным огурчиком. – Друг мой! Ты должен помочь нам! Давай выпьем за это!

– А почему пан поручик не пьёт? – спросил Нуличек у Сергея.

За него ответил Дробны:

– Жак, не обращай внимания! Он ещё молод! Пойдём, друг мой, сходим теперь к начальнику станции. Ты должен нас отправить в Verkho-tu-rye!

Когда уходили, капитан Нуличек обратил внимание на прикрытые брезентом ящики в дальнем конце вагона.

– А там что? – спросил он. – Вы говорили, пан поручик, что вагон пуст!

Полупьяный Дробны чуть не испортил дело, задав такой же вопрос Сергею:

– Да, Серж! А там у нас что? И-ик!

– Жерме-э-эн, – сказал Сергей, приобняв за плечи и подталкивая обоих чехов к выходу, – вы разве забыли, что мы везём в Верхотурье? Это же золотой запас Дальнего Востока!

Жак с Жерменом оценили шутку молодого поручика и пьяно расхохотались во весь голос. Вот такими, хохочущими, и встретили их подчинённые. Капитан Нуличек, окинув взглядом собравшихся на перроне, нашёл своих и крикнул:

– Odjeďte sedm aut z vlaku![53]53
  Отцепляйте семь вагонов от состава! (чешск.)


[Закрыть]

Потом обернулся к Дробны и махнул рукой:

– Pojďme![54]54
  Пошли! (чешск.)


[Закрыть]

Сергей незаметно кивнул головой своим в сторону оставленного вагона. Они тут же заняли охрану – трое зашли внутрь, двое остались снаружи. Сам командир направился в сторону станционного здания вслед за чехами.

Дело было улажено практически за пять минут. Начальник станции объяснил, что этим же составом вагон проследует до Екатеринбурга. А там господа офицеры сами решат, каким образом двигаться до станции Верхотурье. Расстояние составляет примерно триста вёрст. Надо ехать в сторону Нижнего Тагила, далее – станция Кушва.

– От Кушвы уже недалеко ваше Верхотурье. – заключил пожилой начальник станции, показав им карту железных дорог.

В Камышлове пришлось проторчать почти сутки. Наконец составу подали заправленный водой и углем паровоз, который, обдав перрон обильным густым паром, потащил за собой тяжёлые вагоны. После встречи с соотечественником и другом Жермен стал грустным и печальным. Даже любимая им samagonka не могла утолить печали и тоски по родному краю. Встав у открытой двери вагона и подставив лицо холодному ветру, смотрел на проплывающие мимо просторы и невольно стал декламировать пришедшие на ум стихи:

 
Сказал я птице: «Вижу даль я,
но всё же не пойму я, нет,
куда летишь с моей печалью?» —
«За тучи!» – слышу я в ответ.
Сказал волне я: «Дочка моря,
о тень и свет, поведай мне —
где погребла моё ты горе?»
Она сказала: «В глубине!»
Сказал я ветру: «Робкий странник,
все трогаешь ты на бегу…
Где прошлые мои страданья?»
«Остались здесь, на берегу!»
«Свободен, счастлив, юн ты снова!» —
сказал закат мне огневой.
«Нет! Родины моей оковы
влачу я всюду за собой!»[55]55
  Ярослав Врхлицкий (настоящее имя – Эмиль Фрида, 1853–1912) – чешский поэт, драматург, переводчик (перевод с чешского Л. Мартынова).


[Закрыть]
 

– Что ты там бормочешь, Жермен? – спросил Сергей. – Я не слышу из-за шума.

Поручик Дробны вытер глаза платочком и повернулся к Лысенко.

– Серж, дорогой! Что со мной? Куда я еду? Зачем?

– А что? Хотел бы, как твой друг Жак, оставаться на поле боя и воевать с красными, вгрызаясь в мёрзлую землю?! Красные понятно, за что воюют. Можно понять и белых. Но тебе зачем это надо?

Жермен молча прошёл в свой закуток. Николай, заметив настроение подопечного, наполнил его рюмку. Жермен так же молча выпил, не поморщившись.

– Хочу домой, – сказал просто и буднично.

– А где твой дом, Жермен?

– О, Серж! Мой дом находится в удивительно красивом месте Южной Моравии. Слышал про город Брно? Вот недалеко от этого города расположена усадьба моих родителей…

– Ну ничего, Жермен. Скоро попадёшь к себе домой. Как ты сказал – Моравия? У тебя жена или невеста есть?

Вопрос несколько оживил чеха, и он, мечтательно уставившись в одну точку, сказал:

– Мы должны были с ней обвенчаться, но война нарушила планы… Вот, смотри!

Поручик достал из-за пазухи медальон на цепочке и, раскрыв, показал Сергею. Внутри в каждой половинке помещался фотопортрет. Изображённого на одном из них Сергей сразу узнал – это был Жермен, только изрядно моложе. Во второй части медальона был снимок миловидной девушки.

– Это моя Janinka. Яна… А у тебя, Серж, есть невеста? Хотя… ты ещё молодой…

Сергей ничего не ответил. Его внимание привлёк один из своих «чехов», призывно машущий рукой. Сергей вышел из закутка, где размещался Дробны.

– Что случилось? – спросил вполголоса.

– Смотри, командир! – Семён показал рукой на горизонт.

В том месте, где железнодорожный путь делал плавный поворот направо, поезд начал замедлять ход. По всем расчётам получалось, что состав по завершении поворота обязательно встретится с отрядом вооружённых людей, верхом на лошадях ожидающих поезд на пригорке. Сколько ни всматривался, понять их принадлежность к какому-либо лагерю, не мог – было слишком далеко.

Вот отряд численностью примерно с сотню начал движение. Всё ускоряясь, он достиг скорости поезда и стал сближаться с ним. Поднялась беспорядочная пальба, гиканье и попытки с ходу зацепиться за поручни вагонов. Всё указывало на то, что это бандиты, или так называемые «зелёные», промышляющие разграблением поездов и участвующие в боях то за одну, то за другую сторону. Только пока было непонятно, на чьей стороне они в данный момент – то ли «бело-зелёные», то ли «красно-зелёные»?

– Приготовиться к бою! – приказал командир.

«Чехи» залегли в проёме раздвижной двери вагона, выставили имевшийся на вооружении пулемёт, но огонь не открывали.

– Ждём! – сказал Сергей. – В бой не вступать. Пусть разбираются сами. Но к вагону никого не подпускать!

Стрельба между охраной поезда и «зелёными» не прекращалась. Вот через некоторое время состав начал замедлять ход и остановился посреди бескрайнего поля. Видимо, кому-то из бандитов удалось пробраться к машинистам паровоза и заставить их остановить движение. Стрельба потихоньку прекращалась. Началось разграбление состава.

Подъехали на лошадях и к вагону, где находились «чехи», но держались в безопасном отдалении, увидев выставленную трубу «Льюиса». Сергей стоял в проёме, придав себе беспечный вид, поигрывая револьвером. Через раздвинутую дверь было видно, что вагон пуст. Дальний угол, где хранились ящики с золотом, нападавшими не просматривался. Предстояло перехитрить бандитов. Те сидели верхом на лошадях и молча ждали своего командира, не решаясь предпринять активные действия.

А вот и он. Колоритная личность!.. Верхом на белом коне медленно двигался вдоль вагонов мужчина лет тридцати. Красавец, можно сказать. Чёрные усики аккуратно подстрижены, голубые глаза излучают иронию и превосходство: вот, мол, я какой. На голове белая папаха, а кожаные тужурка, брюки, сапоги и перчатки – сплошь чёрные. Через одно плечо перекинут ремень маузера, а через второе – шашка с богато украшенной рукоятью. Когда поравнялся с вагоном Сергея, не снимая перчатки сунул руку в карман, вытащил горсть семечек и стал ловко кидать в рот по одной, вызывающе сплёвывая шелуху.

– Чо стоим? – спросил он своих, не обращая внимания на поручика в дверях.

– Дык, это… У него пулемёт…

Командир «зелёных» повернул коня в сторону вагона и стал приближаться, но тут же остановился, когда под копытами стали биться земляные фонтанчики от пуль.

Это пулемётчик, тот самый Комков, по знаку Сергея дал короткую очередь. Ефим обнаружил в себе отличного стрелка после случая на переправе, который был обозначен Сергеем на схеме как Золотой брод. Пулемёт свой Комков полюбил и никогда не расставался с ним. Всё свободное время проводил за чисткой и упражнениями по разборке и сборке «Льюиса». В общем, относился как к близкому другу, чуть ли не к одушевлённому существу. Иной раз он даже разговаривал с пулемётом: «Вот мы сейчас снимем коробку… почистим затвор… поправим прицел… протрём ствол. А вот враги… не подведи…» И «Льюис» не подводил, держа в страхе врагов и недругов.

– Не балуй! – сказал поручик на чистом русском языке, чем немало удивил атамана бандитов. – Что надо?

– А ты кто таков? – спросил в ответ «зелёный» довольно приятным баритоном.

– Я поручик Дробны из Чехословацкого корпуса, – сказал Сергей не моргнув глазом. – Везу важного чина в Екатеринбург. Мы его охрана. Поэтому не позволим приближаться к вагону.

– А я атаман Иван Кульчицкий. Слыхал про такого?

Сергей промолчал, не стал разуверять позёра. Ушёл вглубь вагона за перегородку, посмотрел на спящего Жермена и, вернувшись на место, крикнул:

– Я доложил пану полковнику о вас. Представил как крупного военачальника русских. Он требует незамедлительно начать движение поезда. Тем более что ваши уже его опустошили. В знак дружбы просит передать это…

Сергей почти без замаха кинул золотой червонец в сторону атамана. Тот ловко поймал и, удовлетворённо рассмотрев, сунул в карман тужурки.

– Нравишься ты мне, поручик! Но вот я думаю всё-таки заглянуть в твой вагон. Авось ещё такого добра найдём…

– Ну, если тебе людей не жалко, валяй! – ответил Лысенко. Затем вполголоса скомандовал: – Комков!

Тот дал ещё одну очередь, но уже более длинную, прочертив пулями полукруг перед конём атамана. Кульчицкий даже не вздрогнул. Пристально посмотрел на поручика, подпиравшего косяк проёма, и, поняв, что перед ним крепкий орешек, не стал рисковать. Кинул семечку в рот и повернул назад.

Через некоторое время поезд продолжил движение и, дав длинный гудок, помчался навёрстывать упущенное время.

Глава 3. Другая сторона

Одинокой девушке с саквояжем, полным золотых монет, можно сказать, повезло с попутчиками. В купе Даша оказалась вместе с большой китайской семьёй, которая, не обращая внимания на неё, всю дорогу до Харбина, а это ни много ни мало почти шестьсот вёрст, занималась своими делами.

Неумолчный шум и непрерывное движение, создаваемые чадами китайцев, были отвлекающим моментом и для Дарьи, и для лихих людей. Даше они скрашивали монотонность пейзажа за окном, а воришкам составили конкуренцию: не осталось ни одного человека, к кому бы детки не пристали с вопросами, ни одной полки, сундучка или сумки, куда бы они не залезли. Нет, не из желания что-либо своровать – их влекли природное любопытство и ребяческая непосредственность.

Дарья Михайловна – девушка не робкого десятка – молила Бога, чтобы эта семья не сошла раньше Харбина. В поле зрения нескольких пар раскосых очей она чувствовала себя спокойнее. Всю дорогу Даша не сомкнула глаз, то и дело притрагиваясь к рукояти маленького пистолетика, подвешенного особым образом к внутреннему хлястику модного жакета из чёрного бархата.

Несколько раз в купе заглядывали подозрительные типы, окидывая цепким взором пассажиров и их вещи. И каждый раз Даше казалось, что это пришли за ней. Конечно, в обморок она не падала, но под сердцем предательски ёкало, когда дверь купе в очередной раз бесцеремонным рывком открывалась.

Часами не сходить с лавки, подпирая одним боком жёсткий, набитый монетами саквояж, прижимая к животу другой, с бумагами, – занятие для девушки не из лёгких. Но Даша привыкла подолгу сидеть в седле во время многочасовых прогулок, потому мужественно вытерпела и это испытание: ни минуты не вздремнула, развлекая себя наблюдением то картинами за окном, то за шумной китайской семьёй.

Лишь однажды загрустила, вспомнив верного Орлика, которого пришлось оставить в Верхне-Благовещенске. Тогда она не придумала ничего лучше, чем отвести его к отцу Владимиру.

– Уезжаешь, дочь моя?! Надолго и куда, ежели не секрет?

– Да, уезжаю, батюшка! В Харбин на первое время. А там как Бог положит… Вы уж Орлика не обижайте, отец Владимир. Единственное близкое существо вам оставляю…

– Не волнуйся, дочь моя. Не приучены животину обижать.

– Спаси Бог, батюшка! Благословите на дорогу!

– Бог да благословит!

Даша, стараясь не смотреть на Орлика, села в экипаж, направляющийся в Благовещенск.

Она так и не узнает, что коня её заберёт себе один из красных командиров, а отец Владимир закончит свои дни в мутных водах Амура, спасая утопающих детей во время ледохода.

Харбин произвёл на Дашу впечатление типичного русского уездного города. Повсюду слышалась русская речь, виднелись вывески на русском языке. Поэтому по прибытии поезда на вокзал Харбина у Даши не возникло чувство оторванности от России. Перрон и привокзальная площадь были заполнены такими же переселенцами, как она сама, правда, в отличие от Дарьи Михайловны, у многих из них был весьма печальный вид, свидетельствующий о том, что дела на родине обстоят не лучшим образом и на чужбине они оказались в поисках лучшей доли.

– Извозчик!

– Куда изволите, барышня?

Даша показала записку с адресом, который написал Сергей перед расставанием. Она решила, что всё-таки лучше поехать к Никодиму с Ликин, нежели в дом вдовы Афанасьева. Конечно, её и там примут, но Даша решила обождать, присмотреться. Да и с саквояжем надо что-то делать. «С бывалым Никодимом эту щекотливую проблему будет проще решить», – подумала Дарья.

Дом Никодима стоял на улице Гоголевской в Мядоговке. Так русские на свой лад называли район Мядогоу. Экипаж свернул с улицы Брусиловской на Гоголевскую и, проехав мимо амбулатории имени доктора Казим-Бека, оказался перед домом чудной красоты – с резными наличниками на окнах, изящными балясинами на небольшом балкончике; ворота с навесом, богато украшенные резьбой, напомнили Даше Верхне-Благовещенск. Дохнуло смутными воспоминаниями далёкого детства: в памяти всплыла память о таких же воротах возле дома покойной матушки.

Судя по каменным домам, на этой улице жили довольно зажиточные горожане. Но Никодим по только ему известным причинам не стал ставить каменный дом, а построил из дерева – в русском стиле.

Даша расплатилась с извозчиком, подошла к воротам и покрутила металлическую ручку в виде головы дракона, закреплённую на столбе. Во дворе раздался мелодичный перезвон колокольчиков, затем послышались тяжёлые шаги, открылась калитка и появился огромный усатый мужчина в казацкой папахе на голове.

– Здравствуйте, дядя Никодим! – поздоровалась Даша. – Вы ведь Никодим?!

– Здравствуйте, барышня! – сказал басом мужчина, почесав затылок. – А вы кто ж будете?

– Меня зовут Дарьей. Я дочь Марьи, помните?

Затем она откинула волосы у виска и показала след от ожога. За долю секунды перед глазами Никодима промелькнул образ Марьи, и только теперь стало понятно, кого напоминает эта рослая, статная девушка. Он невольно залюбовался ею.

По-своему расценив молчание Никодима, Даша добавила:

– Вам низкий поклон от Сергея!

И только после этих слов мужчина встрепенулся, засуетился. Крикнув сначала в глубину двора: «Ликин! У нас гостья!», кинулся к Даше, осторожно приобнял, затем подхватил тяжёлый саквояж, стоящий у её ног.

– Даша! Дашенька! Какая радость! Пойдём! Пойдём! Вот неожиданность! Ликин, смотри, кто к нам приехал!

Навстречу им вышла миниатюрная, по сравнению с Никодимом, женщина с грудным ребёнком на руках. Она пристально, с недоумением посмотрела на Дашу, затем перевела взгляд на мужа.

– Ликин, дорогая, к нам приехала Дарья с поклоном от нашего крёстного сына, представляешь?

Личико Ликин засияло от услышанной новости о Сергее.

– Дашенька, познакомься – это моя жена Ликин. Ликин, дорогая, это Даша. Помнишь, я рассказывал про пожар, где Дашу и Сергея спас отец Владимир?

– Здравсцуй, Дзаша! – сдержанно сказала Ликин, не выказав бурной радости от появления в доме красивой девушки.

Будучи по природе ревнивой, она и мысли не допускала, чтобы рядом с любимым «Никодзимом» могла бы оказаться другая женщина. Хотя Никодим не давал к ревности никакого повода – стал до мозга костей домоседом, а кроме того, безумно любил свою маленькую Ликин. Но иной раз посмеивался и подтрунивал над её подозрениями.

Особенно усилилась эта черта у Ликин, когда она зачала от Никодима первенца и не могла постоянно сопровождать мужа в поездках. Пока была на сносях, супруг её жалел, чуть ли не на руках носил. Однако, когда она родила, дал волю фантазиям, рассказывая, каких женщин видел в городе, с кем разговаривал, во что они были одеты и тому подобную чушь. Это бесило Ликин, веселило Никодима. Но в конце концов он успокаивал её в своих объятиях, басовито приговаривая ласковые слова, от которых Ликин млела и забывала всё на свете.

Даше отвели отдельную комнату рядом с детской – просторную, выходящую двумя окнами в сад. Поскольку уже стояла поздняя осень, ничего не цвело, но по остаткам клумб, подстриженным кустам и десятку ухоженных вишнёвых и яблоневых деревьев можно было судить о том, что сад Ликин содержала в образцовом порядке. И вообще, их дом был уютным и тёплым, из него никуда не хотелось уходить.

Даша разложила вещи, тяжёлый саквояж затолкала под кровать, умылась, переоделась в светлое платье и вышла к хозяевам.

– Какая ты красавица, Даша! – улыбнувшись, воскликнул Никодим, краем глаза поглядывая на Ликин. – И так похожа на свою мать покойную…

– Да, говорят, что похожа, – сказала девушка, потупив взгляд. – Дядя Никодим, у меня к вам дело есть. Нужен ваш совет. Я ведь впервые в чужом городе.

– Погоди, Дашенька! О делах поговорим позже, сейчас время ужина. Попробуешь, как моя Ликин стряпает. М-мм… Язык проглотишь… Тем более ты с дороги.

За ужином Никодим был оживлён как никогда. Больше всего расспрашивал про Сергея, но не забывал и про гостью, подкладывая самые вкусные кусочки неизвестных Дарье китайских блюд.

– Аккуратнее, Дашенька! Это блюдо острое. Попробуй вот это. У Ликин оно особенно удаётся.

Аппетит у Дарьи Михайловны был всегда хороший – в мать. Если так дело пойдёт, то она скоро раздобреет без многочасовых скачек с Орликом и занятий физическими упражнениями. Девушка опять взгрустнула, вспомнив верного коня.

– Что такое? – спросил Никодим, заметив перемену в настроении гостьи. – Невкусно?!

– Нет, нет! Всё вкусно! Действительно, Ликин – отличная хозяйка. Благодарствуйте! Не обращайте внимания на меня. Просто вспомнилось кое-что…

– А, ну тогда попытаюсь развеселить. Ликин, дорогая, иди к нам! Ты тоже послушаешь, смешная история приключилась давеча.

Ликин оторвалась от кормления ребёнка и присела рядом с мужем. То ли стеснялась при постороннем человеке, то ли действительно ревновала, но вела себя необычно тихо и немногословно. Никодим нежно обнял её за плечи и, притянув себе, начал повествование:

– Так вот, вчерась, значит, ротмистр по фамилии Альтман решил утолить жажду пивом. Вполне хорошее желание, если бы не одно но. Водил он с собой ручного медведя, вполне себе мирного и привязанного к людям. На беду, что-то отвлекло внимание ротмистра, и медведь решил выпить его пиво. Представьте, после заправки напитком зверь взбодрился и отправился гулять по улицам города! Народ в ужасе разбегался, лошади шарахались, опрокидывая экипажи. Такая паника напугала и самого зверя – он встал во весь рост и начал реветь. В конечном итоге усилиями местной полиции медведь был пойман и прикован к цепи. Затем доставлен в участок. Испуганный зверь в ожидании нерадивого хозяина забился под лавку. К счастью, обошлось без жертв, но центр Харбина в результате этого инцидента был парализован на несколько часов.

Женщины заулыбались. Ликин, прильнув к Никодиму, что-то шепнула ему на ухо. Мужчина одобрительно кивнул. Китаянка вскочила на ноги и ушла в свою комнату.

Через некоторое время вернулась со свёртком; когда торжественно развернула его, в руках Ликин заструился красный шёлк. Это было традиционное китайское платье, украшенное цветочным орнаментом из золотистых нитей. Ликин церемонно поклонилась и протянула платье Дарье.

– Возьми, Даша! – сказал Никодим. – Это ципао. Раньше такие платья носили только знатные маньчжурские женщины[56]56
  В далёком ХVII веке власть в Поднебесной захватили маньчжуры и установили свое правление. Новые властители внесли свои коррективы во все китайские традиции, в том числе и в традиции одежды. Именно маньчжурские женщины носили платье ципао, что означало «одежда знаменитых». Надевать её полагалось аристократам и представительницам знатного рода. Когда в результате революции 1911 года власть маньчжуров была свергнута, китаянкам уже настолько пришлось по вкусу ципао, что платью не только удалось выжить, но стать национальной китайской одеждой.


[Закрыть].

– Благодарствуйте! – сказала Дарья. – Это, наверное, дорогое платье?

– Бери, Дарья Михайловна, бери! Иначе обидишь мою жену. У Ликин теперь такая традиция – дарить ципао понравившимся гостям.

Даша ушла с платьем в комнату, но затем выглянула и спросила:

– Ликин, вы мне поможете?

Ликин, важно взглянув на мужа, прошествовала к гостье. Через некоторое время – Никодим уже успел заскучать – женщины вышли для демонстрации платья. Идеально повторяя линии фигуры Дарьи Михайловны, оно вместе с тем целомудренно скрывало от посторонних глаз женское тело, открытыми оставались лишь голова, кисти рук и мысок ноги. Даже шея была спрятана за высоким стоячим воротником.

– Никодзим! – воскликнула сияющая Ликин. – Чцо цы молчичь? Скажи чцо-нибудзь!

Почувствовав изменение в настроении жены, тот вскочил на ноги, стал расхваливать наряд, кружась вокруг женщин. Он был как никогда галантен, многословен и учтив. Досталась похвала и «золотым» ручкам дорогой Ликин, и изяществу линий ципао, и хорошей фигуре Даши.

Напряжение, возникшее в первые часы появления молодой привлекательной особы, было снято, и, судя по всему, женщины подружились. Поэтому после раздачи комплиментов Никодим обратился к Дарье:

– О чём ты хотела поговорить со мной, Дашенька?

– Ликин, вы меня простите, но мне нужно с дядей Никодимом поговорить наедине. Это для вашей же безопасности.

– Хорошо. Мне надзо кормиць Е ли цза вэй та.

– Это она так на свой лад называет нашу дочку Лизу, Елизавету, – сказал Никодим в ответ на недоумённый взгляд Даши.

Поднявшись в отведённую ей комнату, Дарья вытащила из-под кровати саквояжи и, поставив на лавку, специальным ключиком отперла замки. Затем раскрыла и отошла на шаг. Перед взором Никодима предстало содержимое сумок: одна из них была доверху набита золотыми монетами, вторая – заполнена банковскими бумагами.

– Хорошее приданое у тебя, Даша, – сказал мужчина, почесав затылок. – И что ты собираешься с этим делать?

– Вот я у вас и хотела совета попросить, дядя Никодим. Я в этом ничего не понимаю.

Никодим подошёл ближе, засунул пятерню в монеты, ощутив их прохладу и тяжесть. Вытащил горсть, задумчиво высыпал обратно. Затем достал бумаги из другого саквояжа, просмотрел их и неопределённо хмыкнул.

– Дашенька, я не буду спрашивать, откуда у тебя это богатство, но сама понимаешь, что подобные бумаги и в таком количестве просто так в одни руки не попадают. Разговор о золоте пока оставим. Я понял, насколько позволяют мои ничтожные знания в китайском языке, что это ценные банковские бумаги. Чтобы их превратить в живые деньги, нужен специалист в банковском деле. Затем их снова можно будет положить в любой другой банк в виде депозита. Но это тебе решать.

– А у вас есть такой человек, дядя Никодим?

– Да есть… Только… Пойми, Даша… Возможно, действия с некоторыми из этих бумаг противоречат китайским законам. Но об этом должен сказать специалист. Мы завтра ему покажем документы, вызывающие у меня подозрение. Тогда и решим, что делать. Может статься так, что проще их уничтожить, нежели предъявлять для оплаты.

– Хорошо, как скажете, дядя Никодим…

– Теперь что касается золотых монет. Сейчас времена неспокойные. Даже здесь, в Харбине, стало тревожно. Думаю, что их надо спрятать, а не доверить банку. Дивидендов, которые ты получишь от ценных бумаг, с лихвой хватит на жизнь.

На другой день маленький, юркий и расторопный банковский служащий, одетый по европейской моде, сам приехал в дом Никодима, когда осеннее солнце уже клонилось к закату. Нацепив на переносицу пенсне, с прищуром стал просматривать представленные бумаги. Его хитрые и узкие глаза то расширялись от удивления, то сужались от испуга, но в целом было понятно, что посредничество с ним сулит обоюдную выгоду.

Разложив финансовые документы на две неравные стопки, сказал по-русски, почти без акцента:

– Подозреваю, что у вас есть ещё бумаги. Выкладывайте все. Я вас не собираюсь обманывать, но предупреждаю, что свою работу оцениваю дорого.

Он взял маленькую стопочку документов и, помахав ею в воздухе, продолжил:

– С этими бумагами даже я не стал бы связываться. Делайте что хотите… Лучше сжечь.

Банкир отдал их Никодиму, затем стал изучать бумаги, поданные Дарьей дополнительно. Удивлению его не было предела. Он даже вспотел, прикидывая в уме приблизительную сумму, которую сможет получить. Затем аккуратно сложил всё и взглянул на молчаливо наблюдающую за ним владелицу ценных бумаг. Он пока не понимал, кому принадлежат эти богатства, спрятанные в банках Китая.

– Ну, что скажете, господин Син? – спросил Никодим.

– Завтра утром, когда банк откроется, буду ждать вас с нетерпением. Пока не могу сказать, сколько стоят эти бумаги. Надо посмотреть стоимость акций, подсчитать проценты, накопленные в депозитах. По приблизительным подсчётам, не меньше десяти миллионов харбинских рублей[57]57
  Харбинский рубль (рубль Русско-Азиатского банка, хорватовский рубль (по фамилии управляющего КВЖД Д.Л. Хорвата)) – денежная единица, выпускавшаяся в обращение Русско-Азиатским банком в Харбине и на территории отчуждения КВЖД с декабря 1918-го по 1920 год. Рубли Русско-Азиатского банка были заказаны в США в частной типографии American Bank Note Company и выпущены номиналами: 50 копеек, 1, 3, 10 и 100 рублей.


[Закрыть]. Это чуть меньше одного миллиона золотом по нынешнему курсу. Мои услуги будут составлять десять процентов от всей суммы, которые вы хотите получить.

– Хорошо, господин Син! Мы будем завтра утром в банке. Там и обговорим все условия.

Банкир встал из-за стола, снял пенсне и кивнул в сторону отложенных бумаг:

– Избавьтесь от них! Чем раньше это сделаете, тем лучше для вас. Считайте, что я их не видел.

– Спасибо, господин Син! Так и сделаем. Ваш совет очень ценен для нас.

Как только банкир ушёл, Никодим бросил в топку печи опасные и подозрительные бумаги. Теперь он был спокоен. Впрочем, и без подсказки господина Сина догадывался, что они таят определённую угрозу для обладателя.

Дарья благодарно прижалась к плечу Никодима и сказала:

– Половина этих денег ваши, дядя Никодим. Спасибо вам большое за участие!

– Что ты, что ты, Дашенька! Мне ничего не нужно. У нас с Ликин достаточно средств для безбедной жизни. Я ведь однажды тоже обрёл нежданное богатство. Так что всё это только твоё!

– Нет, я настаиваю на том, чтобы вы взяли половину! Не для себя, так для Сергея возьмите. Вдруг я его больше не увижу…

– Господь с тобой, Даша! Зачем так говоришь?

– Я поживу немного у вас и уеду, дядя Никодим. В Америку или Австралию. А деньги могут понадобиться Сергею. Он обещал сюда приехать после выполнения какого-то задания. Вы не представляете, дядя Никодим, как он повзрослел, возмужал!.. Стал таким важным, в хорошем смысле этого слова.

* * *

Через месяц Даша стояла на верхней палубе большого морского парохода, идущего в Калифорнию, и наблюдала за исчезающей полоской азиатского берега.

В течение месяца финансовые дела были утрясены. Почти все деньги от реализованных бумаг отправились через Русско-Азиатский банк в несколько надёжных американских банков. Половину золотых монет Даша без колебаний оставила на хранение Никодиму. На это хозяин дома согласился, сказав, что сохранит их для Сергея – ясного сокола, на чёрный день. Оставшуюся часть монет Даша забрала с собой, и теперь они в том же саквояже были надёжно заперты в корабельном сейфе под личную расписку капитана.

Впереди её ждала чужая, неведомая сторона, но Дарья была уверена в своём будущем.

Она ни словом не обмолвилась ни Сергею, ни Никодиму, что перед отъездом из Благовещенска у неё произошла случайная встреча с Алексеем Дмитриевичем Сергеевым.