Текст книги "Амурский сокол"

– Вам нужна моя помощь?

– Нет, спасибо, барин! Уже помогли!

– Я не барин! Меня зовут Сергей. Просто Сергей. А ваше имя как?

– Тимофеем кличут… Вы это, барин, идите… Идите в толпу. Благодарствую за помощь. Афанасьев вас может запомнить.

– Да я, в общем-то, не боюсь, Тимофей. Пусть запоминает!

– Вы не понимаете, барин… Сергей… Это очень страшный человек. Ему человека сгубить – раз плюнуть.

– А кто эта девушка рядом с ним? И почему она на вас так разозлилась?

– Да я сам, надо быть, виноват, ежели подумать. Замешкался с лошадью. Хотел развернуть телегу. Вот и встал поперёк, а тут они. Кучер ихний кричит… Это я думал, что кучер, оказалась эта… в папахе. Убери, говорит, с дороги колымагу свою. Ну, я в ответ: «Пошёл ты к такой-то матери! Не видишь, ось слетела?!» Тут девка и налетела на меня коршуном. Это я потом признал, что она Дарья – приёмная дочь Афанасьева.

– Её зовут Дарьей? – переспросил заинтересованно Сергей.

– Да, Даша, дочь погибшей на пожаре Марьи.

Юноша посмотрел в сторону экипажа, почему-то не трогающегося с места, и на Дашу – злую, красивую, с горящими глазами. Молодой человек подумал секунду и, подобрав кнут, медленно приблизился к экипажу Евсея Петровича Афанасьева. На ходу намотал плетёный ремень на кнутовище и подал со словами:

– Прошу вас, Дарья! Позвольте представиться. Сергей. Сергей Лысенко. Здравствуйте, Евсей Петрович!

Афанасьев кивнул, Даша промолчала, продолжая злиться.

– Дарья Михайловна, вы простите, ради бога, за грубость. Если бы знал, что это барышня, к тому же вы, ни за что не стал бы применять силу.

– Откуда вы меня знаете? – спросила удивлённо девушка, услышав, как Сергей обращается к ней по отчеству.

Потом кивнула в сторону Тимофея:

– Ах, этот сказал!

– Поехали! – приказал Афанасьев.

– До свидания, Дарья! – с чувством попрощался Сергей.

Экипаж исчез с пыльной площади, и народ стал потихоньку расходиться, не дождавшись продолжения зрелища. А Сергей, крайне озадаченный встречей с молочной сестрицей, задержался здесь какое-то время, наблюдая за тем, как Тимофей возится с колёсной осью.

Глава 5. Другая жизнь

Даша, сколько помнила себя, всегда была рядом с мальчишками, мужчинами – там, где скакали, дрались, стреляли… Ей никогда не нравились куклы, шитьё, вышивание и прочие девчоночьи радости.

Когда Евсей Петрович приказал забрать Дашу в свой дом после пожара и потери матери, в мыслях не держал, что оставит её навсегда. Однако при виде крохотной девчушки, в одночасье ставшей сиротой, в сердце сурового мужчины что-то ёкнуло. То ли чувство вины перед её отцом повлияло, то ли сердце оттаяло, когда взглянул на обгоревшие волосы малютки, но через неделю Евсей Петрович заявил всем домочадцам и прислуге:

– Относитесь к ней как к моей собственной дочери. Отныне она горя не будет знать. Увижу, кто её обижает, – самолично выпорю!

Затем повернулся к образам, перекрестился и сказал уже тише, только себе:

– Авось Господь простит за это мои прегрешения…

С тех пор Даша была окружена вниманием и заботой. Она всего неделю проплакала в поисках матери, а затем и думать о ней забыла – Евсей Петрович нанял приёмной дочери няню, которая, как привязанная, бегала за девочкой по пятам. Ругать любимицу хозяина и препятствовать её желаниям было запрещено.

Нельзя сказать, что отсутствие каких-либо ограничений испортило девочку. Когда Даша подросла и Евсей Петрович подобрал ей воспитателя, способного обучать без излишней строгости, она занималась весьма прилежно и в конце концов получила прекрасное домашнее образование.

Но свобода, никем и ничем не ограниченная, конечно, не могла не сказаться на характере Дарьи: в ней с малых лет проявились независимость, напористость и умение отстаивать своё мнение. Она стремилась верховодить в мальчишеских играх и никому не давала спуску; сама не раз бывала бита сверстниками, но никогда не жаловалась. Евсей Петрович смотрел на всё это со стороны и посмеивался, нимало не сомневаясь в том, что со временем из девчушки-сорвиголовы вырастет царевна-лебедь: статная, крутогрудая, с волосами цвета антрацита – точная копия своей матери.

Так оно и вышло, только получилась Дарья станом потоньше и ростом повыше. Причиной этому, несомненно, были постоянные мужские забавы: езда верхом, охота, фехтование. Особенно любила Даша свою нагайку. Охотно пускала её в дело и потому часто наряжалась в мужскую одежду – в основном казацкую, – ведь не станешь оттачивать мастерство нагаечного боя в кружевном платье, эдак людей насмешишь.

Потому и брал Евсей Петрович Дарью повсюду с собой, что его самолюбию льстило присутствие у себя под боком семнадцатилетней красавицы, да ещё какой – иного мужика за пояс заткнёт. Давеча на рынке так Тимофея отхлестала – вот потеха была!.. Ничего-ничего, пусть знает своё место. А то ишь чего удумал: перегородить дорогу самому Афанасьеву.

Только испортил представление молодой человек – гимназист, кажись. Уверенный, прямо смотрит в глаза, не постеснялся представиться. Перед Евсеем Петровичем не стушевался, хотя знал, кто он такой. Сергеем, кажется, назвался. Дарью по отчеству кликнул… Нет, не припомнит Евсей Петрович такого знакомца, а потому смутным догадкам терзать себя не позволит. «Надо бы послать своего человечка в город – пусть разнюхает, – решил он. – Не таков купец первой гильдии Афанасьев, чтобы оставить себя в неведении даже по мало-мальскому делу».

– Дарья! – крикнул Евсей Петрович в окно, увидев во дворе девушку. На этот раз она была в платье. – Прикажи Семёну, пусть запрягает лошадь в двуколку. На заимку поеду.

– А я? – спросила Даша скорее по привычке, чем с надеждой в голосе.

Афанасьев подумал некоторое время, затем покачал головой:

– Нет, Дарья! Тебе рано ещё туда ездить.

Даша, нимало не расстроившись, пошла в сторону конюшни. Евсей Петрович посмотрел ей вслед. Нет, никакие мужские занятия не выбьют из Даши женское естество. Смотри, как бёдра качаются при каждом шаге, а как фигуристо упёрлась руками в бока, объясняя Семёну, что делать… Был, конечно, соблазн у Афанасьева взять её на заимку, как только она из ребёнка превратилась в девицу, но он придушил на время свою страсть. Баб, готовых на всё, ему и без Дарьи хватало. Афанасьев, погрузившись в кресло, мечтательно уставился в потолок. Да уж, много историй связано с этим заветным местечком…

В дверь постучали и тут же её распахнули. На пороге стояла Дарья, уже переодетая – на этот раз в амазонку: длинное батистовое платье цвета бордо с коротким жакетом, это великолепие дополняла чёрная шляпка в виде мужского цилиндра с вуалью и такого же цвета кружевами, оторачивающими тулью. На шее был элегантно повязан жёлтый платок.

– Двуколка заложена, Евсей Петрович! Семён спрашивает, ехать ли ему с вами?

– Спасибо, Дарья! Скоро выйду. Семён не нужен, сам управлюсь.

Грузный Афанасьев с трудом встал с кресла и в свою очередь спросил:

– А ты куда так нарядилась?

– В город поеду, – сказала Даша, стараясь придать голосу равнодушие и постукивая стеком по сапожкам.

– Ну так возьми экипаж.

– Нет, Евсей Петрович, верхом поеду… Орлику подковы заменили, посмотрю, как он в ходе.

Орлик – белоснежный иноходец – был любимой лошадью Даши. Афанасьев подарил его приёмной дочери ещё жеребёнком, приметив, что у него необычный ход. Даша сама же и объездила Орлика. С тех пор они стали неразлучными друзьями. Орлик во всём слушался девушку. Казаки научили Дашу премудростям выездки: как заставить коня встать на дыбы, как уложить, если надо вести стрельбу с поваленной лошади, как приучить не бояться громких звуков, как подозвать к себе, не привлекая внимания других, и многому другому. Орлик оказался умным животным и все команды схватывал на лету.

Однажды Дарья, решив с ходу взять случайно попавшийся на пути барьер, направила коня к куче валежника. Но инстинкт самосохранения у животного возобладал, и перед препятствием конь внезапно остановился. В результате он сохранил ноги, которые неизбежно переломал бы в нагромождении толстых ветвей, а Даша оказалась на земле. Очнувшись от прикосновений бархатных губ коня, она обнаружила, что самостоятельно встать не может. Похоже, сильно ударилась – ныл затылок, тошнило и сильно болела голова. Орлик некоторое время походил вокруг хозяйки, покрутился на месте и с трогательно тяжёлым вздохом прилёг рядом. Даша кое-как взобралась на его спину. В пути девушка несколько раз была на грани обморока и только благодаря верному Орлику добралась-таки благополучно до усадьбы Афанасьева.

Желание Даши поехать в город, кроме проверки хода коня на новых подковах, имело ещё одну причину: вот уже две недели у неё из головы не выходил гимназист, который посмел её ударить. Нет, не из желания отомстить она хотела его найти. Тут было что-то другое, непонятное… Даше врезался в память его притягательный, смелый взгляд. До сих пор никто не смел с ней так обращаться – боялись. То ли её саму, то ли Евсея Петровича. А этот – нет. Не только посмел подойти, но и представился, будто желал продолжить знакомство. Потому-то Даша и стремилась попасть в город – чтобы самостоятельно выведать, кто таков этот дерзкий Сергей Лысенко. Благовещенск – большая деревня, все обо всех всё знают…

Не успела Даша выскочить на белоснежном Орлике через большие ворота с двускатной крышей и резным выпуклым карнизом, как вслед за ней на неприметной лошадке выехал работник с особым поручением. Ему, как и Даше, предстояло раздобыть сведения о молодом человеке по фамилии Лысенко, только, в отличие от неё, в строжайшей ото всех тайне.

Если бы только девушка знала, как Сергей был занят в тот день!

Перед встречей с флотскими он наведался к Чубу за частью «груза», после чего отправился к матросам Амурской флотилии. Встреча с ними Серёже очень понравилась. Несмотря на железную дисциплину, царящую что на кораблях, что на берегу, флотские оказались ребятами свойскими.

Быстро спрятали «груз» от глаз начальства и повели осматривать свои владения.

Приказом по Морскому ведомству от 1908 года все амурские суда были объединены в Амурскую речную флотилию с оперативным подчинением её командующему войсками Приамурского военного округа. Базировалась флотилия в Осиповском затоне, расположенном под Хабаровском. В то же время на одной из главных баз флотилии – в Благовещенске – находилось восемь судов, в большинстве своём это были канонерки и баржи, за исключением одного посыльного судна «Пика».

Сергея на правах гостя пригласили на канонерскую лодку «Орочанин». Она, со слов Чуба, представляла собой судно длиной пятьдесят четыре метра и шириной чуть более восьми, водоизмещение «Орочанина» достигало ста девяноста трёх тонн. Лодка несла на себе два 75-миллиметровых орудия и четыре пулемёта. Осадка же, как и положено речному пароходу, была небольшой – шестьдесят сантиметров.

– Первую такую канонерку испытали на Волге, – сказал Чуб, показывая надстройки судна. – Остальные в разобранном виде доставлялись до Кокуя, а там уже осуществлялась их сборка.

– А где это – Кокуй? – поинтересовался Сергей.

– Да это село такое вверх по Шилке. Туда железная дорога подходит. По ней и доставляли из Сормовского завода в разобранном виде[27]27
  Кокуй был выбран не случайно. Именно с Кокуя начинается глубокий и наименее опасный фарватер Шилки – реки в Забайкальском крае России (левая составляющая реки Амур, образованная слиянием рек Онона и Ингоды). К тому же была построена Транссибирская железная дорога (Челябинск – Сретенск), да и рельеф местности в районе Кокуя подходил как нельзя лучше.


[Закрыть]. Экипажи канонерок комплектовались в основном балтийскими моряками, в Питере обучались и будущие судовые радиотелеграфисты. Так что, братишка, знай, с кем будешь иметь дело.

Сергей невольно улыбнулся обращению «братишка», потому что был одет в тот день, как настоящий барчук: длиннополый сюртук и чёрные шерстяные брюки в мелкую полоску. Благодаря поддержке Никодима он не нуждался в средствах. Крёстный ежемесячно высылал ему из Харбина порядочную сумму на прожитьё. После передачи Марфе Петровне оговоренной платы за комнату и стол у Сергея оставалось ещё достаточно средств, которые он пускал на дело революции: то поможет товарищу в переезде, то закупит типографскую продукцию, то раскошелится на поездки в другие города Приамурья. Один раз помог справить документы сбежавшему политкаторжанину, в другой – заново оплатил печать прокламаций, изъятых жандармами при обыске после ареста курьера. А ещё из соображений удобства и экономии времени Сергей тратил много денег на извозчиков.

Вот и в тот день, после того как обговорил все вопросы с моряками и вернулся на пристань, не замедлил выкрикнуть:

– Эй, извозчик!

К молодому человеку лихо подкатил экипаж.

– Куда изволите, барин?

Сергей ловко запрыгнул на подножку:

– Гони! По дороге скажу!

Ему не понравился господин с тонкими усиками, который бесцельно прохлаждался у парапета пристани. При этом подозрительный тип не скрывал, что пристально рассматривает Сергея. Может, только показалось?.. Между тем экипаж уже нёсся в сторону центра города. Оплатив дорогу, юноша выпрыгнул через пару кварталов, спрятался за угол дома и, надвинув на глаза соломенную шляпу, стал наблюдать за происходящим.

Проехали несколько пустых пролёток и один китайский рикша с пассажиром. Его подгонял тот самый господин с усиками, чьи маленькие поросячьи глазки так и зыркали по сторонам. Рикшу, судя по всему, он нанял с умыслом: наблюдать удобнее – не нужно крутить головой во все стороны, всё перед глазами. Но Серёжа заметил его раньше и, сделав шаг в глубину двора, исчез из поля зрения шпика.

Дворами он вышел на другую улицу и, снова наняв экипаж, доехал до дома.

Умылся с дороги, отобедал тем, что оставила Марфа Петровна перед уходом в гимназию (её сегодня опять пригласили подменить заболевшего учителя). Затем переоделся в костюм рабочего: ситцевую рубаху-косоворотку поверх тёмных брюк подпоясал тонким кожаным ремнём, брючины заправил в сапоги. Дополнив наряд жилеткой и пиджаком, посмотрел на себя в зеркало – ну, чисто рабочий с винокуренного завода, собравшийся на гулянку.

Захватив с верхней полки шкафа картуз, Сергей вышел на оживлённую улицу и попытался было затеряться среди прохожих, но был остановлен женским окриком:

– Эй, гимназист! Стой!

«Что за бесцеремонное обращение!» – подумал юноша и досадливо обернулся.

Удивлению не было предела: на противоположной стороне улице на белом коне гарцевала Даша – Дарья Михайловна собственной персоной! Не дав Сергею опомниться, она направила лошадь в его сторону, не обращая внимания на пешеходов и пролётки. Претензий никто не высказывал: люди расступались, а пролётки останавливались, чтобы пропустить дивную красавицу.

Сергей снял картуз и смущённо – откуда что взялось – стал мять его в руках, дожидаясь приближения всадницы. Сам в это время лихорадочно думал: «Как Даша меня признала? В следующий раз надо будет более тщательно подобрать гардероб и изменить внешность. Пусть Алексей Дмитриевич что-нибудь посоветует. А то давеча шпик преследовал, а тут не успел выйти из дома, и сразу попал в руки… гхмм… красавицы».

– Добрый день, Дарья Михайловна! – приветствовал он девушку. – Как вы меня узнали?

– Здравствуйте! – сказала амазонка с улыбкой. – В таком наряде, конечно, трудно вас признать… Но найти было совсем несложно.

– А вы меня искали? – спросил удивлённо Сергей. – И как нашли?

– Представьте себе, искала. А найти? Делов-то… Вы, наконец, подадите мне руку, чтобы я сошла с лошади? Или так и будете стоять как истукан, засыпая меня вопросами?

Сергей подскочил, чтобы поддержать девушку, но, по всей видимости, ей помощь не требовалась – взыграло женское кокетство.

– Уф-ф… Наконец-то на земле… Вы не представляете, как долго мне пришлось вас ждать!

– Скажите же, как вы меня нашли? – спросил нетерпеливо Сергей, не привыкший к галантерейному обращению с юными особами. – И зачем я вам нужен?

– Ну сами подумайте, разве сложно найти гимназиста по имени Сергей Лысенко?! Пошла в мужскую гимназию, там, на счастье, встретила Марфу Петровну, я у неё брала несколько уроков. Она тут же выдала все секреты про вас.

Сергей насторожился.

– Какие секреты? – спросил он, насупившись.

– Шучу, шучу! – засмеялась Даша, слегка стукнув стеком по рукаву Сергея. – Просто сказала: «Невероятно, но я знаю этого молодого человека. Более того, он квартирует у меня». Назвала адрес. Но сама не может подойти, так как есть ещё один урок с учениками шестого класса. Вот я и прискакала сюда одна, причём как раз в тот момент, когда вы поспешно забежали в дом Марфы Петровны. Кстати, вы были в довольно-таки элегантном костюме, в шляпе и с тросточкой.

– Ах, вот оно что…

– А вышли вы из дома в этой… рабочей… одежде. Тут-то я и догадалась, что вы совсем непростой человек. Намерена узнать все ваши тайны. Вы меня заинтриговали!

– Знаете поговорку про любопытную Варвару? – Серёжа принял непринуждённый тон, заданный собеседницей.

– Знаю, знаю! – засмеялась Даша, продолжая с любопытством разглядывать юношу.

Будь рядом Марфа Петровна, она наверняка сказала бы, что это моветон.

– Дарья, что ж мы стоим посреди дороги! – спохватился Сергей. – К сожалению, я не могу вас пригласить в дом в отсутствие Марфы Петровны и без вашего попечителя…

Сказал и запнулся: он совсем забыл с этой девушкой про свои дела – более чем четверть часа назад он должен был забрать у Алексея Дмитриевича очередную партию свежих газет для распространения среди фабричных рабочих.

– Дарья Михайловна, простите ради бога, но я вынужден вас оставить. Совершенно вылетело из головы. Да и одет я непрезентабельно, чтобы вас куда-либо сопровождать.

– Какие пустяки! – заметила Даша. – У меня к вам был только один вопрос. Откуда вы меня знаете, что обращаетесь по отчеству? Ко мне никто никогда так не обращался…

– Всё очень просто, Даша! Мы с вами брат с сестрой. Только молочные. Ваша мама меня выкормила своей грудью. И мы вместе горели на том пожаре. Извозчик!

Сергей подождал, когда пролётка остановится, запрыгнул в неё и сказал:

– Прощайте, Даша! Теперь вы знаете всё! Если будет желание – приезжайте. Марфа Петровна обрадуется… Я тоже…

Последнюю фразу он сказал уже в никуда – экипаж тронулся, оставив Дарью крайне озадаченной полученным известием. Она так и стояла, в растерянности поглаживая нос и бархатные губы коня, пока пролётка с Сергеем не скрылась за поворотом.

Часть 4. Уходили добровольцы на Гражданскую войну

Глава 1. Верхотурье

«Дорогой мой товарищ и друг Андрей Евгеньевич!

Когда ты получишь моё письмо, не могу сказать, где я буду. Благовещенск в руках японцев. Пока рыщем по тайге в поисках казачьих банд. Разбросала нас гражданская война по разным уголкам страны. Оно и понятно – мы, большевики, нужны на самых трудных участках в борьбе за социальную справедливость. Со всех сторон враги зажали нашу молодую Республику. Здесь мы боремся с японскими интервентами, вы – с чехословацкими. Это не считая того, сколько у нас внутреннего врага. Но дело наше правое. Вот ведь насколько злы враги рабоче-крестьянской республики – готовы допустить, чтобы русскую землю топтали сапоги иностранных солдат!

Из местных новостей могу сказать, что Никодим, который когда-то приютил нас в тайге, сейчас живёт в Харбине. А сына его Сергея я приобщил к нашему общему делу. Из него вырос отличный парень. Вместе громим казачьи банды Гамова.

Дорогой Андрей Евгеньевич! Я знаю, что ты настоящий большевик и тебе можно доверять. Возможно, скоро я пришлю Сергея с особым заданием партии. Будь на связи с курьером, который доставит тебе это письмо. Дело государственной важности. Береги себя.

Сергеев».

– На словах ничего не передавал? – спросил Андрей Евгеньевич Коган у курьера.

Тот пожал плечами и сказал:

– Моё дело – письмо передать. И если есть что для ответа – забрать.

– А где я могу вас найти, ежели что, товарищ?

– Ты вот что, меня в товарищи не записывай! – осёк Когана курьер. – Я не за красных и не за белых. Моё дело сторона. Ищи меня в верхотурском депо. Спросишь Изосима. А я уж придумаю способ передать куда угодно и кому угодно.

Андрей Евгеньевич покачал головой, ему не впервой было видеть хитрецов, которые тщились сохранить нейтралитет и, пользуясь случаем, наловить как можно больше рыбки в мутной воде. Наивные: воронка ожесточённой, беспощадной до бессмысленности гражданской войны втягивала всех, и выбор, пусть формальный, приходилось делать каждому.

Но сокрушался Коган не только поэтому, ещё – от понимания того, что просьбу Сергеева, скорее всего, не выполнит. В направлении Верхотурья по Ирбитскому тракту осенью 1918 года развернулось наступление белогвардейцев. Штабс-капитан Казагранди[28]28
  Николай Николаевич Казагранди – во время Первой мировой войны офицер русской армии, поручик инженерных войск, отличился в составе Ревельского морского батальона смерти при обороне Моонзунда на Балтийском море в 1917 году. Как видный деятель белого движения в Сибири произведён в полковники. Отличался интеллигентностью, самостоятельностью мышления и «партизанщиной». Из-за нежелания участвовать в авантюрных планах барона Унгерна против красных был казнён на склоне горы Эгин-Дабан (Монголия) и оставлен непогребённым.


[Закрыть], командующий группировкой из трёх полков, поставил задачу обойти дивизии красных, а затем, развивая наступление, создать надзор над Богословским горным округом.

Комдив Васильев[29]29
  Макар Васильевич Васильев – советский военачальник времён Гражданской войны. В 1914 году окончил школу прапорщиков. Воевал в составе 6-го Сибирского стрелкового корпуса. В 1917 году стал командиром 53-го Сибирского полка, затем – 6-го Сибирского корпуса. Участник установления советской власти и создания Красной армии на Урале. С октября 1918 года – начальник Сводно-Уральской, затем 29-й стрелковой дивизии; командир Особой бригады 3-й армии Восточного фронта. Руководил обороной Егоршина, Ирбитского завода, Кушвы, Перми. В 1936 году арестован, заключён в Верхнеуральскую тюрьму, затем выслан в Магадан, позже расстрелян.


[Закрыть] был в бешенстве и регулярно требовал на телеграф Ершова – бывшего военного комиссара Верхотурья, командовавшего отрядом обороны. Тот, в свою очередь, нашёл Андрея Евгеньевича Когана и как идейного большевика, в связи с отсутствием опытных командиров, назначил командовать одним из отрядов.

– Товарищ Ершов, ну какой из меня командир? – пытался возражать Коган. – Моя работа здесь – лечить раненых и больных…

– Ты большевик, Андрей Евгеньевич, значит, должен понимать положение дел! Левый фланг у нас совершенно оголён. Все командиры убиты или тяжело ранены. Всё, принимай командование! Комдив Васильев обещал направить помощь. Выдвигаемся к деревне Измоденово.

Не думал не гадал Коган, что назначение командиром спасёт ему жизнь. Останься он при лазарете у штаба, так подвергся бы нападению с тыла отрядом предателей. В разгар боя произошла измена одного из командиров – Цепелева.

Это был бывший офицер царской армии, по неизвестным причинам именно ему приказали собрать отряд для помощи Ершову. Преследуя свои цели, в отряд он набрал в большинстве своём колеблющийся элемент, а затем использовал его для неожиданного нападения на штаб красных. В этом сражении раненый Ершов был захвачен. Тяжёлое ранение не позволило ему сопротивляться, и его сводный отряд потерял практически всех бойцов.

Уцелевшие под командованием доктора Когана начали отступление к Верхотурью. Вскоре стало известно, что белые казнили красного командира Ершова.

Позиция красных была выгодной. С левого фланга протекала река Тура. Правый фланг прикрывал густой лес – там решили организовать засаду в случае прорыва белых, чтобы ударить с тыла. Вырыли окопы, подготовили позиции для пулемётов. После артподготовки белогвардейцы пошли в атаку – в открытую, надеясь на своё численное преимущество, – но были отброшены ружейно-пулемётным огнём. Тем не менее положение красных оставалось тяжёлым. Когда белые снова пошли в атаку, красногвардейцы дрогнули, некоторые стали отходить к Путимке. Всё-таки это была не регулярная армия, в основном добровольцы.

Андрей Евгеньевич находился в лесу среди тех, кто остался в засаде. Перед ним стояла задача – подпустить белых поближе и тогда уже, ударив разом, опрокинуть их атаку.

Но случилось иначе. Несколько снарядов, пущенных белогвардейцами, попали на опушку леса. Пришлось его покинуть и ударить по белым, но – не вовремя и неудачно, получился затяжной бой. А сил и оружия у белогвардейцев было больше. Начали отходить к Путимке, временами прибегая даже к рукопашной.

Прикрывал отход отряда матрос с пулемётом на крыше сельской часовни. Он до последнего сдерживал натиск белых, затем хотел уйти со своими, но был ранен и залёг посреди улицы. Кто-то из матросов кричал:

– Гоша, полундра! Отходи! Мы прикроем!

Но Гоша не слышал или не слушал – строчил из пулемёта. Попытались прорваться к нему на лошади с телегой, чтобы вывезти, но огонь с той стороны был настолько плотный, что оставили эту затею. И вот патроны у матроса кончились, дав белогвардейцам долгожданную возможность наскочить и поднять его на штыки.

Оторваться от отрядов штабс-капитана Казагранди Андрею Евгеньевичу удалось только на следующий день. Они вступили в город к исходу дня. К этому времени красные, по неизвестной причине расстреляв заложников, находившихся в верхотурской тюрьме, уже покинули город и заняли заранее подготовленные позиции около устья реки Актай, на правом берегу. Белые заняли левый берег.

Начались долгие, затяжные бои – до начала зимы.

Андрею Евгеньевичу пришлось остаться в верхотурской больнице для помощи больным и раненым. Лечебное заведение было битком набито пострадавшими что с той, что с другой стороны. Когда уходили красные, пришлось по максимуму использовать авторитет большевика, чтобы не отдать раненых на произвол представителей уездного Совета.

Сложнее стало, когда вошли белогвардейцы Казагранди. Они в каждом видели коммуниста. Штаб их полка во главе с капитаном Казагранди остановился в Верхотурском Свято-Николаевском монастыре.

На следующий день был устроен парад и отслужен молебен, на котором провозгласили Сибирское правительство. Пришли и в местную больницу. Многих расстреляли, а некоторых просто закололи штыками.

– Освобождайте места! – прозвучал категорический приказ.

Когану пришлось проявить чудеса изворотливости, выдавая красноармейцев за белых, но чуть ли не каждый день во дворе, за сараями, были слышны выстрелы.

Сражения под Верхотурьем шли с переменным успехом. Красногвардейцы раз за разом совершали попытки захватить город, но всё было тщетно, несмотря на применение артиллерии. Оборону белых тоже поддерживала артиллерия, да ещё и бронепоезд.

Однажды к больнице привезли женщину, завернутую в тулуп. Осмотреть её Когана заставил под угрозой револьвера взволнованный офицер.

Андрей Евгеньевич, выйдя к саням, раскрыл тулуп и увидел миловидную женщину с ранами на груди. Она явно была не из простых – аристократка, – так как бредила на европейских языках.

– Ну?! – сказал офицер, играя желваками и тыча в бок доктора револьвером.

– Здесь я не могу оказать помощь, – сказал Андрей Евгеньевич. – Надо нести в операционную.

– Так готовьте операционную! – крикнул чуть ли не в истерике офицер. – Два условия: она должна выжить, и никто, кроме вас, не должен видеть её лица. При невыполнении оных вынужден буду вас расстрелять. Живо приступайте, доктор! На всё про всё у вас шестьдесят минут. Через час я должен её увезти.

Прикрыв лицо женщины вуалью, её осторожно занесли в операционную. Несмотря на протесты офицера, её раздели, при этом Коган обратил внимание на тонкое шёлковое белье и дорогую одежду пострадавшей. Провели ревизию ран, промыли и наложили повязки.

Когда раненую переложили на кровать, доктор сказал офицеру:

– Хоть стреляйте, но до утра её отпустить не могу! Утром минует кризис, тогда можно будет судить о состоянии.

Разъярённый офицер опять угрожал револьвером, но был вынужден согласиться. Всю ночь проторчал возле изголовья её кровати, не сомкнув глаз.

Наутро Андрей Евгеньевич снова осмотрел раны.

– Господин офицер, вашей подопечной нужен должный уход в условиях больницы. Я не могу её отпустить в таком состоянии.

Офицер в возбуждении вскинул руку:

– Так! Срочно прикажите её одеть, вынести и уложить в сани. Мы уезжаем.

Когда вышли на улицу и остались наедине, офицер уже более спокойным тоном сказал Когану:

– Ну смотрите, любезный доктор, я надеюсь на вашу порядочность. Никто не должен знать о нашем пребывании здесь, слышите?..

Андрей Евгеньевич убедил офицера, что врачи не имеют права выдавать тайны своих пациентов.

Наконец в конце ноября отряд Казагранди, получив существенное подкрепление, перешёл к активным действиям против красных. Белые сумели потеснить их с актайских оборонительных позиций и вынудили отойти в район Кушвы, которую в первых числах декабря красным пришлось оставить и начать организованное отступление в сторону Перми.

Как-то Андрей Евгеньевич под видом осмотра раненых, оставшихся на отдых после расформирования отряда Николая Казагранди, прибыл в Кушву. Его основной целью была разведка сил и средств белогвардейцев с последующей передачей этих данных командованию Красной Армии через связного.

Он вышел на привокзальную площадь и стал свидетелем встречи знаменитого полковника Казагранди с настоятелем Верхотурского мужского Свято-Николаевского монастыря архимандритом Ксенофонтом. Кроме этих людей его внимание привлёк тот самый офицер, который привозил раненную в грудь даму. Тот тоже признал доктора и, перехватив его взгляд, быстро приблизился к нему.

– Штабс-капитан Куренков! – представился он. – Я так и не поблагодарил вас за оказанную услугу.

– Пустяки, – сказал Андрей Евгеньевич. – Это мой долг.

– Нет, нет! – ответил возбуждённо капитан. – Это была бы неминуемая смерть – и её, и моя. За нами тогда гналась военная контрразведка. Сейчас она в безопасности, можно говорить. Подумать только: лихой боевой белогвардейский офицер и двоюродная племянница вождя пролетариата Ленина![30]30
  Люба Ардашева (жена А. А. Куренкова) – родители Дмитрий Александрович и Антонина Ефимовна Ардашевы. Дмитрий Ардашев – двоюродный брат В. И. Ленина (Ульянова).


[Закрыть]

Врач удивлённо покачал головой:

– Это и есть, наверное, гримаса гражданской войны. Брат идёт на брата, а враг сходится с врагом…

– Иной раз я тоже так думаю. Задаю себе вопрос после боя. Во время атаки, в бою нет времени рассуждать: там враг, бей, руби, стреляй… А потом наступает затишье, и мысли роем. Ведь я настоящий боевой офицер. Меня готовили воевать с внешним врагом. А сейчас не понимаю – кто я? Я, человек, окончивший Казанское военное училище и переживший газовую атаку в Аушвице, стал жандармом собственного народа?! Или теперь это уже не народ, а просто население? Да, народа России уже нет… Лишь люди, населяющие это пространство.

– А ведь я тоже учился в Казани, – Андрей Евгеньевич перевёл разговор в другое русло, чтобы, вступив в полемику, не выдать себя. – Окончил медицинский факультет Казанского университета.

– Вот видите! Значит, вас мне сам Бог послал в тот день… Пойдёмте, я вас представлю полковнику и архимандриту.

– Удобно ли?..

– Вы наш спаситель, доктор! Я же видел, как вы трудились не покладая рук ради спасения жизней наших солдат и офицеров.

Но полковник Казагранди и архимандрит Ксенофонт уже готовились к фотографированию, и, чтобы не попасть в кадр, Андрей Евгеньевич для отвода глаз замешкался с саквояжем, Куренков же успел встать за спиной архимандрита. Когда фотограф удалился, капитан подозвал доктора и представил присутствующим.

Полковник Казагранди снизошёл до сухого, но вежливого рукопожатия. А архимандрит радушно подал для поцелуя руку, один из пальцев которой был унизан перстнем с большим кроваво-красным камнем. Андрея Евгеньевича передёрнуло от прикосновения губ к этому камню. Будто к сгустку крови приложился – почувствовал, сколько бед и лишений придётся испытать наместнику монастыря[31]31
  Последний наместник Верхотурского мужского Свято-Николаевского монастыря Ксенофонт был трижды арестован. В первый раз в 1920 году. Виновным себя не признал, заявив, что «власти подчиняюсь и признаю её законной, в настоящее время к делу отношусь спокойно, с чистой совестью». В 1925 году в связи с распространением копии письма епископа Соловейчика, проживавшего в то время в США, отец Ксенофонт был вновь арестован, осуждён и выслан за пределы Уральской области. Проживал в Казани. Результатом этого инцидента стало окончательное закрытие монастыря в этом же году. Третий арест произошёл по решению особого совещания при коллегии ОГПУ от 7 сентября 1932 года: архимандрит Ксенофонт, будучи 60-летним стариком, был заключен в лагерь на три года. Наказание он отбывал на строительстве Беломорканала. Дальнейшая судьба неизвестна.


[Закрыть].

– Ваше высокопреподобие, отец Ксенофонт, – нарочито бодрым голосом попросил Коган, – благословите!

– Бог благословит! Он никогда не отказывает тем, кто просит у Него помощи. Как тебя зовут, сын мой?

– Андрей.

– Буду молиться за тебя, раб божий Андрей! Иди с Богом!