Текст книги "Амурский сокол"

Глава 4. Замыкая круг

В апреле 1920 года учредительный съезд трудящихся Забайкалья в Верхнеудинске провозгласил образование самостоятельной Дальневосточной республики, включавшей в свой состав территорию от Байкала до Тихого океана. Вслед за этим в мае была создана Народно-революционная армия.

Под давлением её успешного наступления правительство Японии опубликовало декларацию об эвакуации из Забайкалья воинских сил. Белые части были вынуждены с боями отойти к Маньчжурской дороге, а затем стали частями отступать вдоль неё за границу. Белогвардейцы и устремившийся вместе с ними поток беженцев наводнили территорию Маньчжурии и ближайшие к ней станции КВЖД.

Всего из Забайкалья, Прибайкалья и Приамурья эмигрировали около пятидесяти тысяч белогвардейцев с членами семей и другими жителями станиц и посёлков. Хотя многие сразу же уехали в Японию, США, Канаду, а некоторые – в Европу, большинство остались в Китае.

Переселение белогвардейцев в Китай имело существенные отличия по сравнению с эвакуацией в Европу. Белоэмигранты в Китай шли не на пустое место. Наличие большого количества русских в Харбине, в районе КВЖД, Шанхае, Трёхречье, живших там по своим дореволюционным традициям, привлекало беженцев. Здесь молодёжь воспитывалась в духе традиций дореволюционной России, антисоветизма, антибольшевизма, что побуждало белоэмигрантов продолжать борьбу за потерянную родину с оружием в руках.

С окончанием гражданской войны и присоединением Дальневосточной республики к РСФСР значительная часть оппозиции начала активную разведывательно-диверсионную деятельность по свержению советской власти. На территорию СССР регулярно забрасывались агенты для организации повстанческого движения.

Среди них в большинстве своём были люди, с молодых лет попавшие на германский фронт, а затем в течение долгого времени воевавшие на фронтах Гражданской войны и не умеющие делать ничего, кроме как воевать. Они были готовы по сходной цене продать своё воинское ремесло любому, лишь бы вербующий их авантюрист озвучил какой-либо затасканный антисоветский лозунг. Злоба к молодому Советскому государству поглощалась их сознанием долгие годы, и от этой желчной отравы они уже вовек не смогли бы избавиться.

– Куда изволите, господин офицер?

Не успел Сергей выйти из вагона, как к нему подлетел человек с предложением свести с лучшим извозчиком Харбина за умеренную цену. Человек был русской внешности.

«Видимо, из переселенцев», – подумал Сергей, подавая чемодан в протянутую руку.

– Ну, веди к своему лучшему извозчику! – сказал офицер с усмешкой.

Юркий человек потащил довольно-таки тяжёлый чемодан к выходу с вокзала. Извозчик тоже был русский. При появлении штабс-капитана он приподнялся на кóзлах, снял шапку и спросил, точь-в-точь повторяя слова напарника:

– Куда изволите, господин офицер?

– На Мясоговку, любезный!

– Вмиг домчим, господин офицер!

– Вмиг не стоит, любезный, – сказал Сергей, усаживаясь в мягкие кожаные кресла крытой брички на рессорах. – И прошу, откиньте верх – хочу осмотреть город по пути. Да поезжай потише, не гони, я не спешу.

– Как прикажете, ваше благородие!

Мягко покачиваясь на эллипсоидных рессорах, бричка покатила по улицам Харбина.

Сергей с интересом созерцал чужой город, который кишмя-кишел иностранцами, в основном русскими. Везде был русский дух. Сергею, за свою ещё короткую жизнь повидавшему много городов России – разрушенных, разграбленных, обнищавших, Харбин напомнил дореволюционный Благовещенск. Особенно когда въехали в русский район города, где было множество магазинов, лавок, нотариальных контор и банков с вывесками на русский лад.

Наконец бричка остановилась возле резных ворот дома Никодима. Сергей расплатился с извозчиком и с замиранием сердца подошёл к калитке – почти два года он не видел своего крёстного отца. Напряжение, которое не позволяло раскисать в самые трудные минуты жестоких боёв, наконец, в обстановке мирного города, отпустило.

«Ещё не хватало слезу пустить при виде Никодима», – подумал Сергей и взялся за ручку звонка в виде головы дракона.

На мелодичный перезвон колокольчиков отозвался знакомый бас хозяина:

– Кого там принесло? Чего надобно?

Однако через миг недовольство, вызванное появлением непрошеного визитёра, сменилось бурной радостью. Крепкий, слегка похудевший Никодим молча сгрёб сильными руками крестника в форме штабс-капитана, крепко обнял, прижав к груди его голову, при этом фуражка с головы Сергея упала и покатилась по земле. Но мужчины не обращали внимания на эту мелочь – так и стояли, обнявшись, несколько мгновений.

Только после этого Никодим наконец прошептал:

– Серёженька! Сокол ясный! Сынок!

– Здравствуй, Никодимушка! – нарочито бодро сказал Сергей, не выказывая слабости. – Вот я приехал. Примете меня? А где крёстная?

Никодим разомкнул медвежьи объятия и суетливо поднял фуражку, отряхнул и водрузил на голову крестника. Затем взял его за плечи и, слегка отодвинув от себя, сказал восхищённо:

– Ну, хорош! Ничего не скажешь! Настоящим мужчиной стал. Офицер, едри его тудыть!

– Да вот, пришлось повоевать, крёстный…

– Вижу, вижу, что не отсиживался в погребе! Ну… пойдём в дом! Что мы у ворот разговариваем?.. Давай мне чемодан! Ликин пока нет дома. Они с Елизаветой – это дочь моя – пошли в лавку. Лизавете, вишь ли, баранок захотелось. Балует мать её необыкновенно. Я уж сколько ей говорил: «Не балуй ребенка – испортишь!» А она мне знаешь что отвечает? Вот рожу, говорит, сына тебе, тогда и лезь в воспитание. А дочь, мол, моя! Одно слово – Ликин! Строгая она у меня!

Вот так, под непривычное многословие Никодима, прошли через двор. Одного взгляда бывшего командира разведки хватило, чтобы понять, какое крепкое хозяйство содержит Никодим. В стойлах стояли два породистых коня одной масти, у сарая на специальном невысоком каменном постаменте со съездом была установлена одноосная повозка на рессорах. Видимо, для выездов в город. Вообще, весь двор и дом были ухоженные – чувствовалась умелая рука хозяина.

– Вот что, Серёженька! Пока Ликин нету, ты сходи-ка в баню – она давно затоплена. Тебе надобно попариться с дороги – усталость как рукой снимет. Разговоров будет много. Квасу тебе там поставлю. А потом все вместе под чаёк наговоримся. Иди, раздевайся и переоденься в халат. Вот твоя комната – там всё есть.

Сергей прошёл в комнату, довольно просторную и светлую, с одной лишь кроватью и шкафом для одежды. Он скинул пыльную и уже довольно-таки пропотевшую форму и облачился в длинный шёлковый халат.

– Кстати, до тебя в этой комнате жила Даша! – крикнул Никодим. – Я говорю, Дарья приезжала сюда, – повторил он уже потише, когда Сергей вышел. – И письмо тебе оставила перед отъездом. Ладно, пойдём, я провожу до бани, у меня тут есть переход прямо из дома.

Баня оказалась небольшая, но уютная. Была разделена на три части – собственно парилка, моечная и предбанник.

Сергей, отвыкший за последние годы париться, сидел недолго. Главное, вымылся от души горячей водой.

Посидел немного в предбаннике, обсыхая, и вернулся в дом.

К этому времени Никодим уже приготовил одежду для него – косоворотку и казацкие шаровары.

– Вот, сынок, переоденься. Завтра поедем в торговый дом «Чурин и компания», накупим тебе цивильных вещей. Такой красавец, как ты, должен иметь одежду на выход.

– У меня же есть форма, крёстный!

– Разве это форма?! Вот мы там тебе форму и закажем из самого наилучшего сукна. Ты должен выглядеть соответственно своему статусу. Здесь это любят.

– А где письмо Даши, крёстный? Ты говорил, что она оставила письмо для меня.

– Да, да, сынок. Потерпи. Всё потом, вечером. Мне надо сходить в погреб и достать оттуда всё то, что она оставила для тебя.

– А сама Даша где? Куда-то уехала?

– Дык в Америку подалась! – развёл руками Никодим. – Пожила тут с месячишко, управилась с делами и уехала. Открытку прислала, что благополучно добралась. Только я не знаю где. Это когда Ликин придёт, всё покажет – и открытку, и письмо. А вот и она, легка на помине! Ты, это… сиди… виду не подавай! Посмотрим, узнает ли тебя!

Ликин вошла в дом с нарядной девочкой лет трёх-четырёх, их появление сопровождалось шумными пререканиями:

– Лизавеца! Прекраци! Как цы себя ведёць? Смоцри, у нас госць! Здрасцвуйце! Скажи дяде «здрасцвуйце!»

– Не «здрасцвуйце», а здравствуйте! – передразнила маму девочка.

Никодим взял дочку на руки и, загадочно улыбаясь, старался загородить гостя от взора Ликин.

– Никодзим, – сказала ничего не подозревающая Ликин, держась ладонями за округлившийся живот, – я цак намучилась с ней! Лизавеца совсем меня не слушаеца!

– А вот и слушаюсь! – воскликнула Лиза на руках у отца. – Кто этот дядя, батюшка?

– А давай мы у матушки спросим, кто это? – сказал Никодим, подмигивая дочке и отодвигаясь в сторону, чтобы дать обзор Ликин. – Это очень хороший дядя!

Ликин недоумённо посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на широко улыбающегося Сергея. Затем раскинула руки и бросилась с объятьями к крестнику.

– Серёзенька!

– Здравствуй, крёстная! – сказал Сергей, обнимая Ликин.

Радостное возбуждение передалось и Елизавете. Со смехом и улыбками она стала носиться по дому. А Ликин всё причитала от удивления, её тонкому голосу вторил бас Никодима. Постепенно все успокоились, Сергей, отвыкший от родственного внимания, вздохнул облегчённо.

Разговоры продлились до самой ночи. Прерывались только два раза. В первый раз – когда Ликин пошла укладывать дочь, а второй раз – когда Никодим отлучился за тяжёлым саквояжем, который сразу занёс в комнату гостя. Открытку от Даши с видом Сан-Франциско Серёжа посмотрел сразу, а письмо решил почитать позже, оставшись в одиночестве.

Наконец, когда позёвывающая Ликин удалилась в спальню, Никодим поманил Сергея в его комнату.

– Смотри! – сказал он, открывая саквояж.

– Что это? – спросил Сергей, взглянув довольно равнодушно на сверкающие кружочки золота. Ему ли, перевёзшему через полстраны почти четыре тонны этого драгоценного металла, было удивляться?..

– Это золото твоё, Сергей! Дарья передала. Сказала, что тебе пригодится, если ты приедешь в Харбин. Думаю, что объяснение в письме, которое она тебе оставила. Поэтому не буду мешать. Пойду спать. Если будут вопросы, поговорим завтра! Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, крёстный!

Сергей ещё раз посмотрел на открытый саквояж. Не удержался – запустил руку в золотые червонцы, ухватил сколько смог и, ощутив тяжесть, высыпал обратно. Затем уселся на кровать и, прибавив огонь керосиновой лампы, принялся за чтение письма. Послание выглядело довольно коротким – на одну страничку – из-за убористого почерка.

В письме Дарья на французском языке извинялась за то, что не дождалась его в Харбине из-за необходимости скорого переезда в Америку, ссылаясь на известного обоим Алексея Дмитриевича. «Вот удивительно! – подумал Сергей. – Откуда она его знает?»

Далее Даша писала, что тоже решила избрать путь служения отечеству. Встреча с «А.Д.» оказалась как нельзя кстати. Он знает происхождение золота и даёт добро использовать его на благо Родины. Половину доставшихся ей богатств она оставляет Сергею. Это требование «А.Д.» Кроме того, Никодим отведёт его к надёжному банкиру. Он открыл депозит на имя Никодима, но средства принадлежат Сергею. «Распоряжайся ими, как велят долг и совесть». В конце Даша добавила, что скучает и что, возможно, они когда-нибудь встретятся.

Несмотря на мягкую постель и звенящую тишину в доме, Сергею не спалось. Нет, его взбудоражило не свалившееся богатство, поскольку он хорошо помнил притчу, рассказанную в гимназии учителем истории, – о юноше, который спросил философа Платона: «В каком случае богатство является злом и в каком – добром?» Тот ответил следующим образом: «Для таких добрых и честных людей, как ты, богатство является добром; для людей, умеющих пользоваться деньгами, оно также есть добро; но для бесчестных и не умеющих пользоваться им, оно есть зло. Так и во всех других делах: каковы пользующиеся им, таковы у них и дела».

Нет, молодой человек думал не о богатстве. Он уже легко преодолел этот соблазн. Будь его воля и желание, мог бы стать одним из богатейших людей, имея в руках более шестисот пудов дальневосточного золота. Но не мысли о богатстве взволновали бывшего командира конной разведки.

Дарья Михайловна, Даша, Дашенька – вот что стало предметом его бессонницы. За годы опасных скитаний по стране, жестоких боёв, голода и холода он не раз вспоминал Дашу. Но это были мимолётные воспоминания, не дающие памяти их смаковать, потому что через минуту – снова в седло, снова в путь, снова в бой, снова схватка не на жизнь, а на смерть. И так обстояло бесконечно долго, непрерывно, потому что любая остановка, любое расслабление могли обернуться гибелью.

А сейчас, в кругу милых сердцу людей, в их уютном доме, Сергей позволил себе расслабиться, представить себе, каково оно – находиться рядом с любимой девушкой, а возможно, и с женой. Наверное, у них могли бы быть красивые дети. Много детей. Полон дом…

Но… наступит завтрашний день, и штабс-капитан Горецкий, вытеснив из сознания красного командира Лысенко, отбросив сантименты, приступит к выполнению очередного опасного задания.