Текст книги "Амурский сокол"

Глава 4. Кын да Лысьва

Первым делом, прибыв в Кын и поручив комиссару расквартирование бойцов, командир отряда в сопровождении ординарца, командира разведки и нескольких красноармейцев из его взвода направился на станцию.

Пожилой уже мужчина с седой бородкой смотрел сквозь стёкла пенсне на прибывших подслеповатыми глазами.

– Вы, уважаемый, Кузьмич?

– Да-с, чего изволите-с?

– Нам нужен телеграф! Работает?

– Только вчера починили-с…

– Телеграфируйте в Пермь, Васильеву…

– Я прошу меня извинить-с, но по последним сообщениям с Восточного фронта Пермь в руках у колчаковцев. А красные отступают в сторону Глазова…

– Та-а-ак, – сказал встревоженный комотряда. – Можешь связать с Глазовым?

– Нет, связь через Пермь. А там белые. Перехватят.

– А что поблизости?

– Ну, Лысьва… Там никого нет, но под беляками. Кунгур занят белыми, Пермь – в руках колчаковцев… Да и здесь Кын много раз переходил из рук в руки. Вы этому старосте Фёдорычу не верьте. Из беляков он. Они его тут поставили старостой. Хотя войск поблизости нет, но я бы поостерёгся оставаться на ночь в посёлке. Наверняка отправил гонца к своим.

– А что он тогда сдал нам атамана Верихова? – удивился комзвзвода Лысенко.

– Да у них давняя вражда. Недавно тот по пьяному делу Ваню одноногого, племяша старосты, застрелил. Тот с фронта мировой без одной ноги вернулся. Белые поставили его милицией местной командовать. Верихов любит попьянствовать, пошуметь в посёлке. Хоть и пришлый, но считает себя в посёлке главным. Вот и поцапались с милицией. Постреляли малость.

– Ах вот ты какой, Михаил Фёдорович! – сказал задумчиво Сергей. – Чужими руками любишь жар загребать… Но нет худа без добра. Зато мы успели своих товарищей спасти. Только атамана не смогли поймать – сбежал.

– А вы, Кузьмич, – спросил командир отряда, – не боитесь всё это нам рассказывать?

– Я уже стар, мил человек, отбоялся-с. Да и здесь я единственный специалист. Поэтому ни красные, ни белые меня не трогали-с… Пока-с…

– Ладно, Кузьмич, – командир отряда пригладил усы, – благодарю за предупреждение.

Потом повернулся к ординарцу:

– Скачи к комиссару да скажи, чтобы срочно прибыл сюда! А ты, Лысенко, со своими орлами будь наготове. Передай Шугарину, чтобы артдивизион выставил на станции. Белякам больше неоткуда прийти, кроме как вдоль путей. А скажи, Кузьмич, есть у беляков бронепоезд?

– В Лысьве стояли два бронепоезда красных. Теперь уж и не знаю, где они, чьи они…

– А по телеграфу узнать?!

– Попробуем-с…

Через несколько минут пришла весть, что в Лысьве стоит на ремонте блиндированный поезд[78]78
  Блиндированный поезд – железнодорожный состав, жизненные части паровоза и вагонов которого прикрывались бронёй, не пробиваемой ружейными и шрапнельными пулями, а платформы снабжались высокими стенами из такой же брони, предохраняющими его от ружейного и частично артиллерийского огня.


[Закрыть]с гаубичной площадкой. К утру должны устранить неполадки. Гарнизон белых небольшой. В основном укомплектован белочехами, но их перебросили несколько дней назад под Уфу, учитывая, что здесь более спокойно.

– Комзвзвода Лысенко, – сказал командир отряда, – слушай боевой приказ. Возьми с собой начальника артдивизиона Шугарина и со своим взводом выдвигайся в Лысьву. Шугарин пусть возьмёт пару человек своих, обученных. Раненых оставь здесь. Переодень их в форму шугаринских. Задача такая: скрытно прибыть в Лысьву, определиться с обстановкой. Затем захватить поезд вместе с машинистом и заставить его двигаться в направлении Кынского завода. Принимаю решение остаться здесь до утра. Всё! Действуй!

– Слушаюсь, товарищ командир!

Уже стемнело, когда отряд невидимых бойцов Лысенко рысью двинулся вдоль железной дороги в сторону Лысьвы. Кузьмич дал ещё один дельный совет – не соваться в Кормовище, там колчаковский гарнизон. Лучше обойти стороной.

Лошади сами чувствовали твёрдую землю железнодорожной насыпи, поэтому Сергей не стал понапрасну напрягать зрение, пытаясь что-либо увидеть впереди. Слушал лишь топот копыт пары коней, на которых дозорные двигались в полуверсте.

В Лысьву прибыли на рассвете, соблюдая все меры предосторожности. Донельзя сбившие копыта лошади и сонные, замёрзшие люди находились в крайней степени усталости.

«Нужен отдых и людям, и коням. Иначе это не бойцы, а дохлые курицы», – подумал комвзвода.

На окраине, чуть ниже тракта, горел свет в одном из небольших домов. Сергей сам решил узнать, кто там живёт. Оказалось, одинокая бабка. Ей по-стариковски не спалось в утреннюю пору, щедрую на сладкие сны. Громкий стук в окно заставил пожилую женщину вздрогнуть.

– Кого там черти носят в такую рань? – спросила она надтреснутым голосом.

– Бабушка, откройте! Замёрзли мы действительно, как черти… Пусти погреться.

Послышались шаркающие шаги, загремело что-то вроде ведра, открылась щеколда, и на Сергея уставилась растрёпанная старушка в накинутой на плечи, некогда богатой, а нынче изъеденной молью пуховой шали. Увидев человека в белом одеянии, бабка многократно перекрестилась, шевеля бескровными губами. Затем, словно опомнившись, попыталась быстро закрыть дверь, но комвзвода уже успел подставить ногу.

– Бабушка, не бойтесь! Я не привидение, просто такая зимняя одежда. Пустите, Христа ради!

Старая женщина отступила, махнула рукой: мол, заходи, чёрт…

Сергей не замедлил перешагнуть порог.

Половину довольно просторной избы занимала большая, жарко натопленная русская печь. Весь передний угол под образами был набит разнотравьем.

– Бабушка, дорогая, будем век благодарны, пустите в дом моих солдат. Только согреемся, отдохнём на полу пару часов. За это немного муки отсыплем.

– Да зови, чего уж теперь…

– Я там видел сарай довольно большой. Крыша, стены есть там? Лошадей поставить.

– Есть. Только надо откопать двери – снегом завалило. Я уж с осени не пользуюсь. Живности никакой не осталось, как моя бурёнка издохла. Да она и молока уже и не давала…

– Благодарствуйте, бабушка.

– Какая я тебе бабушка? Мне пятьдесят годков всего.

– Простите! А как вас величать?

– Марфа Семёновна я.

– Надо же! Мою первую учительницу тоже звали Марфой. Марфой Петровной… Простите, Марфа Семёновна, пойду распоряжусь насчёт своих.

Первым делом разместили лошадей в сарае, дали овса, сняли сёдла и накрыли попонами. Затем зашли в дом, заполнив всё пространство: одни уселись, привалившись к стене, другие растянулись на полу.

Марфа Семёновна с любопытством взирала на незнакомцев. Все как на подбор невысокие, но крепкие ребята. Только усталые…

– Всем раздеться до портков! – приказал Лысенко. – И постарайтесь уснуть. Через два часа подъём. Товарищ Шугарин, прошу назначить двух дозорных на улицу из числа ваших. Они потом выспятся. Вы останетесь здесь. За вами потом пришлём.

Бойцов не пришлось упрашивать. Через несколько минут в доме стоял дружный храп. Марфа Семёновна покачала головой, затем аккуратно слезла с печи, переступая через сонные тела, вышла в чулан и принесла воды в кадке. Налила в большой чугунный котёл, подбросила дров и стала дожидаться, пока закипит. Затем ещё раз сходила в чулан. Теперь уже в руках у неё был небольшой пучок трав. Залезла на своё место и, беззвучно шевеля губами, стала перебирать сушёные стебли.

Красноармейцев разбудил комвзвода, почти каждого теребя за плечо: «Вставайте! Встаём! Просыпаемся! Подъём! Пора!»

– Ну, соколики, проснулись? – спросила Марфа Семёновна.

К тому времени она переоделась, причесалась, повязала платок, дав Сергею повод взглянуть на неё другими глазами. Перед ним стояла не старушка, а стройная женщина с довольно приятным лицом, которое несколько портили излишне резкие черты, придающие выражению жёсткость. Строгости нагоняла и одежда траурно-чёрного цвета. Тёмные глаза смотрели испытующе, проникая в самую глубину души. Многие красноармейцы не выдерживали её взгляда и отворачивались.

– Вот, приготовила вам отвар травяной. Отпейте каждый по половине кружечки мелкими глоточками. Придаст вам силы, быстрее сон уйдёт. И не захотите спать до вечера. Не бойтесь! Пейте, всем хватит…

Сергей отхлебнул первым и передал кружку следующему. В самом деле, через некоторое время почувствовал бодрость в теле и свежесть в голове, будто всю ночь отдыхал, набираясь сил. Недоумённо посмотрел на Марфу Семёновну, которая наполняла очередную «кружечку».

– Меня тут многие называют колдуньей, – пояснила она. Посмотрела на дно остывшего котла и, легко подняв его, подала ближайшему красноармейцу. – Добавьте в ведро воды полкружки отвара и лошадей напоите, не помешает. Колодец за домом.

Комвзвода кивнул в знак согласия, и тут же два бойца выскочили во двор с чугунным котлом и кружкой.

– Многие обходят мой дом стороной. А ты не побоялся – пришёл. На самом деле я не колдунья. Просто после смерти мужа и сыновей пошла топиться в Лысьву, и какая-то неведомая сила меня вытолкнула из воды. С тех пор стала понимать всякую былинку. Иова против воров: наступит на неё вор – не двинется с места. Плакун-трава – от сумасшествия, от искалечения ног, от злой смерти при постройке дома. Чтобы скотина не болела, «царевы очи» держу в хлеву в сухой чистой тряпочке. «Петров крест» надо присыпать на сечёное место, хорошо эту траву иметь при себе – как хочешь секи по тому месту, ничего не будет. Вот и лечу тех, на кого немощь напала или хворь. Но чаще боятся приходить. С осени никого не видела. При живом муже у нас хорошее было хозяйство. И корову держали, и свиней, гусей, кур было много…

– А что случилось с вашими сыновьями и мужем?

– Муж ещё в конце 16-го на войне погиб. А сыновья… двое их было. Погодки. Младшенький пошёл в Белую армию воевать, а старший к красным подался. Разругались перед этим, подрались… Даже я не смогла их остановить. Первым погиб старшенький. Прошлой зимой. А младший, Серёжа, умер на моих руках. Привезли его, изрубленного саблей, той же весной. Не жилец он уже был. Меня не узнавал… Так в горячке и умер. Как я убивалась, пыталась помочь кровиночке. К доктору ходила. Но тот даже не взглянул на меня. Сказал, без того хватает работы. Ну да… Много было раненых. Весь двор лазарета был усеян калеками. Кто без рук, кто без ног, кто без глаз… Жуть…

Сергей церемонно поклонился женщине и сказал:

– Благодарствуйте, Марфа Семёновна! Вот, не обессудьте, немного муки и сахару вам оставляем. И ещё… Если позволите, трое наших товарищей пускай побудут у вас. Мы за ними скоро вернёмся.

– Пусть остаются. Берегите своих, как вы сказали, товарищей, Сергей. Они слабы. Нет, не физически, духовно слабы, а потому – уязвимы. А вы будете долго жить. У вас сильный ангел-хранитель! Бог с вами! Идите!

– А как нам к железнодорожной станции попасть?

– Очень просто. Спускаетесь за моими огородами к реке. Там лёд крепкий и берег пологий. Поворачиваете направо и через две версты поворотов Лысьвы упрётесь в железнодорожный мост. Поднимайтесь по правому берегу. А дальше сами всё увидите. Убивать идёте, знаю. Но, Сергей, запомни мои слова… Это мне муж любил говорить: «Велик тот полководец, который без боя побеждает».

– Хорошо, Марфа Семёновна, я буду стараться походить на того полководца.

Женщина перекрестила Сергея, а затем долго смотрела вслед белым всадникам на белых конях, пока они не исчезли в предрассветной мгле.

* * *

У Елисея Петровича с утра всё пошло наперекосяк.

Сначала разругался с супругой из-за того, что она куда-то задевала форменную фуражку. Ну какой он путеец, если нет на голове фуражки? – ни дать ни взять лапотный мужик. Затем дорогу перебежала чёрная кошка. Потом пришлось на полпути возвращаться домой, потому что забыл узелок с провиантом.

Нет, не получится сегодня обедать дома, хоть и недалёко живёт. Кровь из носу надо сменить последнюю пару повреждённых снарядами колёс поезда, да ещё успеть поманеврировать, проверить на ходу. А то этот есаул строг очень, нервничает, торопится – боится нападения красных. Говорит, что партизаны появились – то там нападают, то тут. Раз так, зачем дали Елисею Петровичу, потомственному путейцу, чёрт знает какого помощника, прости Господи.

Вот и сейчас – он подходит к паровозу, а этого шельмеца нет. Опять опаздывает! А что должен помощник первым делом сделать? Верно! Встретить машиниста, доложить о неисправностях, ежели таковые имеются, и с почтением руку протянуть. А этот!..

Ан нет, вроде пришёл. Смотри-ка, кажись, напялил на себя белую рубаху и что-то вытворяет в кабине. Ну, Елисей Петрович ему сейчас задаст. Курам на смех – в белой рубахе в паровозе.

Поднялся по ступенькам родного паровоза (немного стало неудобно, когда наклепали к ним стальные листы) и… уткнулся лбом в ствол маузера. От неожиданности чуть не полетел вниз, выпустив из рук узелок с обедом. Но его подхватила чья-то сильная рука и затолкала внутрь.

Там на Елисея Петровича жёстко посмотрели две пары тёмных глаз через прорези белых башлыков. Эти то ли люди, то ли призраки вообще были во всём белом. Как умудрились не испачкаться?! Хотя у Елисея Петровича везде порядок. У него не забалуешь.

– Господа, го-о-спода! – начал Елисей Петрович, заикаясь. – Что вам угодно? Я только машинист. Поездом командует есаул Зауров.

– Да вы успокойтесь, Елисей Петрович! – подал голос один из призраков. – С есаулом мы уже побеседовали. И он категорически не против, чтобы вы нам помогали! Комков, покажи есаула!

Из-за перегородки показали довольно-таки потрёпанного и испачканного в угольной пыли есаула. Он от волнения и страха не знал, куда деть руки – то подкручивал тонкие усики, то одёргивал полы и рукава бекеши, то пытался отряхнуть пыль и вновь дёргал себя за ус. А чтобы пленный устоял на ногах, Комков придерживал его за шкирку.

В такое нелепое положение есаул Зауров попал из-за своей неуёмности. Вот будто вожжа попала под хвост, не сиделось ему на месте. Побежал караулы проверять – каждого потрогал за лацкан, понюхал, приподнявшись на цыпочки (есаул был небольшого роста), потом залез к рабочим под платформу – один паровоз проверил, второй – до всего ему было дело, всё его касалось…

С караулами у разведчиков вышло очень тихо и быстро. Бесшумно сняли всех одновременно. Нет, убивать не стали – комвзвода приказал: «Оглушить, связать, но не убивать!» Рабочие не в счёт – пускай занимаются своим делом. Главное теперь – начальник поезда есаул Зауров и машинист паровоза Елисей Петрович.

Зря наговаривал тот на своего помощника. Тот пришёл вовремя и сразу попал в руки разведчиков. Ему приказали не кричать, да расспросили: кто да как зовут, долго ли в путейцах? Затем связали руки, засунули кляп в рот и бросили на угольную кучу – пусть пока посидит. Лишь бы железнодорожник, придя раньше времени, не испортил дело.

Долго пришлось выжидать есаула. Зауров, что-то насвистывая под нос, стремительно двигался вдоль состава, то и дело приседая возле каждого вагона. Вот он уже на расстоянии одной платформы от паровоза, где находятся разведчики Лысенко. Теперь слышно, что он насвистывает какую-то мелодию.

– Хабанера, ария из оперы «Кармен», – сказал вполголоса Сергей.

– А?.. Что?

– Я говорю, любителя оперы берём как можно тише, – сказал более внятно комвзвода. – Надо, чтобы даже свист не прервался, чтоб рабочие чего не заподозрили и не подняли панику.

– А это как? – спросил один из разведчиков озадаченно.

– Вы его возьмите за белы ручки, да рот закройте, а я продолжу арию… – ответил комвзвода.

Есаул, войдя в азарт от музыки, шёл, уже размахивая руками, как дирижёр. Не прерывая свиста, он с лёгкостью запрыгнул на первую ступеньку, ведущую в кабину машиниста, схватился правой рукой за поручень и, откинув левую руку вверх, вывел наиболее эффектную руладу. К чести есаула надо сказать, что мелодию он не перевирал. Закончив тянуть верхнюю ноту, вернул руку на исходную позицию, поставил вторую ногу на ступеньку, поднял голову и… увидел два привидения: одно из них целилось в него из маузера прямо в лоб, а второе схватило за руки и рывком затянуло в кабину.

Но, как ни странно, музыкальный свист не прекратился, а продолжился, причём в той же тональности. Есаул, лёжа на грязном железном полу паровоза, даже потрогал свои губы – нет, не свистят.

Сергей выдал изумительную каденцию[79]79
  Каденция – типичный гармонический оборот в конце того или иного раздела музыкальной формы. Каденция в музыкальном исполнительстве – виртуозное соло, то же, что исполнительская каденция.


[Закрыть]вступительной арии оперы «Кармен» и сел на корточки перед есаулом:

– Будете кричать, есаул, убьём! Верите?

Есаул бросил взгляд на дуло маузера в руках призрака.

– О нет! Не из маузера… Мы вас просто задушим вон тем шнуром, которым подают гудок.

Есаул панически задёргался, но молчал. Его глаза молили о пощаде, но больше всего он хотел говорить. Для него была мука молчать так долго. Не терпелось спросить, чего хотят от него эти… привидения.

А они сами объяснили, спрашивать не пришлось. Блиндированный состав реквизируется. Вместе с есаулом. Если, конечно, тот жить хочет. А есаул хотел жить. Он очень любил жизнь. Любил музыку, балы, танцы. Но это ушло безвозвратно. И для того, чтобы вернуть хоть маленькую толику былого счастья, князь Зауров пошёл добровольцем в колчаковскую армию. И выбрал, как ему казалось, самое безопасное место службы. Его часть редко привлекали для боёв, только для переброски войск – всё-таки не бронепоезд. Заурова (он был отпрыском разорившегося кавказского князя) вполне устраивало времяпровождение в своём бронированном вагоне, защищённом от всяких пуль и снарядов.

А теперь он валяется на пыльном, грязном полу под дулом пистолета системы «Маузер» и скулит, как та собачонка, которую он недавно пнул, чтобы не путалась под ногами.

– Поднимите его! – приказал комвзвода. – Машинист идёт! Принимаем Елисея Петровича! Вежливо!

Через пятнадцать минут к паровозу подошёл один из рабочих и прокричал сквозь клубы пара:

– Господин есаул! Елисей Петрович! Мы закончили. Можно проверять.

В боковом окне кабины машиниста появилось лицо в форменной фуражке, а в двери – есаул Зауров.

– Я говорю, можно проверять! – повторил рабочий.

– Ты это… ты скажи там… – есаул говорил дёргано. – Чтоб… это… Пристегнули ещё пять товарных вагонов для нагрузки…

– Хорошо, ваше сиятельство. Передам. А вы сами чего? Не хвораете, случаем?

– Всё, всё! – рассердился князь. – Поди прочь!

Есаул исчез из проёма двери. Вернее, его затянули внутрь за ремень.

Рабочий постоял ещё немного, удивляясь необычному поведению есаула. Потом махнул рукой и пошёл вдоль состава искать прицепщика.

Машинист Елисей Петрович, всё ещё проклиная сегодняшний день, занимался обычным делом – гонял помощника.

– Да чтоб тебя! Подкидывай угля! Видишь, давление не поднимается! Шибче, шибче работай лопатой.

Комков, видя, что помощник не справляется, схватился за вторую лопату, и они стали попеременно кидать уголь в топку. Через некоторое время состав дёрнулся – прицепили первый вагон, потом ещё и ещё – всего четыре раза.

– Комков! Передай ребятам, пускай ждут возле моста! Коней загрузим в один из вагонов. А Шугарин со своими пускай запрыгивает сразу на гаубичную платформу.

– А вы как же один здесь?

– Ничего! Справлюсь…

Глава 5. Путешествие в блиндированном поезде

Сергей правильно рассчитал, приказав есаулу добавить пять обычных вагонов к поезду. Иначе как разместить весь их «летучий отряд»? Был летучий, а станет бронированный.

Захваченный поезд двигался на всех парах в Кын, где разворачивалась трагедия. Но комвзвода об этом ещё не знал. Он, то и дело высовываясь в боковое окно из кабины машиниста, смотрел вперёд и дышал свежим морозным воздухом. Заодно приглядывал за своими подчинёнными.

Поезд вошёл в лысьвенский тоннель – стало темно, как ночью, и грохот колёс ударил по ушам многократно усиленным эхом.

– Убери голову и задвинь окошко, – сказал машинист сердито. – А то без головы останешься!

– Марфа Семёновна сказала, что я долго буду жить, – засмеялся комвзвода, но голову убрал.

– Это которая Марфа? – спросил Елисей Петрович. – Колдунья, что ли? Вы и у неё побывали?

– Да какая она колдунья?! Так, несчастная женщина, потерявшая мужа и сыновей…

Снова стало светло – миновали тоннель. Сергей опять высунул голову, чтобы понаблюдать за происходящим на гаубичной платформе, размещённой впереди паровоза. На ней люди Шугарина изучали матчасть и на ходу тренировались в стрельбе. Нет, настоящие выстрелы они не производили, но изготовку, прицеливание, обозначение ориентиров доводили до совершенства.

Особенно следил Шугарин за умением своевременно подносить снаряды к пушке. На гаубичных платформах (их было две – впереди состава и в хвосте) размещались по две трёхдюймовые горные пушки образца 1904 года. Кроме того, вся платформа изнутри и вокруг пушек была обложена мешками с песком для дополнительной защиты. Кроме пушек из вооружения также имелись два спаренных пулемёта «Максим». Запаса патронов и снарядов хватало на несколько часов боя. В отдельном бронированном вагоне хранился дополнительный боезапас.

Тем временем, пока красноармейцы Лысенко с пленённым есаулом Зауровым (князя решили оставить при себе, авось пригодится) мчались в блиндированном поезде, в Кыне шёл жестокий бой. Сам посёлок Кын и завод располагались в долине, окружённой высокими горами. С внешним миром завод был связан лишь двумя дорогами. Одна вела в направлении Уткинского завода, другая – к станции, находящейся в двенадцати километрах. Станция ещё находилась в руках «летучего отряда», а завод уже был занят белыми.

Всё-таки Кузьмич был прав, когда сказал, что не стоит доверять старосте. Тот ночью отправил гонца в Кынский завод, который находится в двенадцати верстах от станции. Там размещался целый полк белогвардейцев с двумя сотнями кавалеристов в придачу.

По дороге, ведущей к станции, ранним утром две сотни кавалеристов начали первую атаку. К ним начали подтягиваться пехотные части белых. Командир «летучего отряда» сосредоточил основные силы и артиллерию на железной дороге, ошибочно полагая, что белые могут прийти оттуда, поэтому сабельная атака кавалерийских сотен стала неожиданностью.

Они неслись по посёлку в сторону станции лавиной, рубя направо и налево выскакивающих в суматохе красноармейцев. С грехом пополам удалось организовать оборону, развернуть пушки и дать отпор. Кавалеристы с потерями схлынули, уступив место пехотинцам для осуществления второй волны атаки.

В посёлке началась паника среди мирного населения: кругом стрельба, грохот пушечных выстрелов – белогвардейцы тоже подтянули артиллерию. Хотя обе стороны понесли немало потерь, но у неприятеля всё же был численный перевес, а отряд красных, зажатый возле станции, не имел возможности для манёвра. Ещё немного, и белогвардейцы сомнут красный отряд, захватив ценный груз.

И тут на станцию въезжает блиндированный поезд, ведя огонь изо всех огневых средств – трёхдюймовых пушек и спаренных пулемётов!..

Это была своевременная и мощная помощь отряду. Шугарин, не прекращая стрельбы с передней платформы, приказал артиллеристам, ведущим огонь из маломощных пушек Розенберга, перейти в хвостовую платформу и подготовить имеющиеся там трёхдюймовки. Артиллеристы побежали вдоль вагонов и платформ, а красноармейцы отряда бросились к поезду, под защиту его брони.

Сокрушительный артиллерийский залп и мощный огонь из спаренных пулемётов остудили пыл белогвардейцев, заставили их отступить, оставив множество убитых и раненых.

Наступило некоторое затишье.

Воспользовавшись этим, командир отряда приказал грузиться в поезд. В первую очередь занесли раненых, ящики с золотом, затем завели лошадей (пригодились лишние вагоны), и только после этого красноармейцы заняли места у бойниц бронированных вагонов. Здесь пришлось прибегнуть к помощи есаула. Только он знал, как правильно организовать действия бойцов в блиндированном поезде.

Князь Зауров во время боя неоднократно порывался убежать к своим, но Сергей пресекал его попытки. Один раз, когда в суматохе боя упустил его из виду, тот уже был между колёс паровоза. Пришлось спрыгнуть на землю, дать кулаком в лицо и затолкать обратно в кабину машиниста.

– Есаул, – Лысенко приблизил лицо к Заурову, перекрикивая звуки боя, – в последний раз предупреждаю! Уйдёшь – пристрелю! Пойми, дурак, что только здесь ты сохранишь жизнь. Куда ты хочешь? К своим? Иди, глянь! Посмотри, посмотри! Видишь, сколько трупов валяется на подступах к станции? Вот один из них мог быть твоим, ваше сиятельство!

Сразу за паровозом был прицеплен штабной вагон. На его крыше имелись бронированная башня для наблюдения за обстановкой на поле боя и пулемёт с поворотным механизмом для ведения круговой стрельбы.

В этом вагоне командиры собрались на совещание. Там же присутствовал пленённый есаул. Решали, как поступить, в каком направлении двигаться. Большинство склонялись к возвращению в Лысьву, учитывая отсутствие там белогвардейского гарнизона. Некоторые предлагали двигаться на юг, в сторону Илима. А командир взвода разведки предложил решение, поставившее многих в тупик, в том числе и командира сильно поредевшего «летучего отряда».

– Товарищ командир, а давайте рванём через Пермь в Глазов?.. Ударим, так сказать, с тылу и поможем родной дивизии, попавшей в трудное положение.

– Да ты… что?! – командир даже задохнулся от возмущения. – В самое пекло к белым?

– Надо воспользоваться неразберихой на данном направлении. Кто, кроме нас, знает, чей этот поезд?.. В случае чего есаул выручит. Да, ваше сиятельство?

Есаул Зауров молчал, обиженно отвернувшись в сторону.

– Комвзвода дело говорит, – сказал в поддержку Сергея комиссар отряда. – Кузьмич, думаю, не обидится, если мы сломаем телеграф. Чтобы не могли передать информацию. То же самое можно сделать и на некоторых других станциях.

– Станции надо проходить по ночам, – наконец нарушил молчание Зауров. – Я вам помогу. Проведу через Пермь. Только оставьте меня там, пожалуйста.

– Хорошо, – сказал командир отряда. Однако непонятно было – то ли он согласился оставить Заурова в Перми, то ли в целом одобряет операцию. После непродолжительного раздумья он продолжил: – Надо начать движение, пока белые не очухались. Лысенко, займись телеграфом. Командирам – проверить личный состав, оружие, боеприпасы распределить по вагонам. Открытые платформы не будем использовать. Проверьте лошадей – лишних не брать. Оставьте их здесь. Шугарин!

– Я здесь, товарищ командир!

– Будешь загружать свою артиллерию? Если нет, то лучше взорвать.

– Слушаюсь, товарищ командир! На них боеприпасов-то не осталось – по одному-два снаряда на каждый ствол. Как раз используем, чтобы вывести из строя.

– Жаль, что не сможем похоронить погибших боевых товарищей, комиссар.

– Я переговорил с Кузьмичом, – сказал комиссар. – Он обещал собрать людей и похоронить наших в братской могиле.

По прибытии в Лысьву старый машинист показал характер, заявив, что ни за что не поведёт поезд в Глазов.

– Хошь сейчас ставь к стенке, – заявил он командиру отряда. – Всё равно погибать. Вести поезд через занятую белыми Пермь в Глазов – сущее безумие.

– Погоди, погоди, Петрович! – воскликнул командир отряда. – Не кипятись! Никто не собирается тебя к стенке ставить. И вообще, от лица командования Красной армии объявляю тебе благодарность! Ты же нас спас от верной гибели, подав вовремя состав к Кыну.

Машинист, несмотря на немолодые годы, зарделся от похвалы, как мальчишка, приосанился: мол, я и сам себе цену знаю. Но потом, снова нахмурившись, заявил:

– За благодарность спасибо! Только что мне с этой благодарностью делать, если моя старуха останется одна на старости лет? Нет, будя! Мне ведь уже без малого шестьдесят. Моё дело теперь, если оставят, – работать в депо. Чем смогу – помогу, подскажу, подготовлю паровозы… А их пусть водят молодые!

– Елисей Петрович, – обратился Сергей, включившись в разговор, – в таком случае кого порекомендуете на своё место? Сами понимаете, нужен человек не малодушный, смелый, решительный, можно сказать, отчаянный, чтобы прорваться в Глазов.

– Ванька!

– Да, Елисей Петрович! – отозвался помощник машиниста.

– Ну-ка, сбегай до Бурдина! Скажи, мол, Петрович зовёт.

– Хорошо, Елисей Петрович. А если спросит зачем?

– Скажи, что по старому делу. Он поймёт.

Старый машинист достал из кисета трубку, заранее набитую табаком, подсыпал ещё немного, слегка уплотнил большим пальцем и чиркнул спичкой. Пару раз пыхнул, обдав присутствующих облаком густого, ароматного дыма. «Как паровоз», – подумал Сергей. А Елисей Петрович был рад возможности озвучить давно не дающую покоя мысль:

– Он не один год зарился на мой паровоз. Сорок годков уже на железной дороге я. Из них десять лет на этом паровозе… Мишка Бурдин… Вот именно из-за того, что слишком шебутной и отчаянный, не пускал его к себе. Ну, значит, пришло время таких… А так он ничего. Дело знает. Да и Ванька мой подсобит.

Петрович отвернулся к боковому окошку, открыл его и стал дымить наружу. Возникло неловкое молчание. Все понимали, что машинист прощается с любимым паровозом. Командир отряда поманил комиссара с Сергеем, и они покинули кабину, оставив старого машиниста одного.

Через полчаса вернулся Ванька. Сказал, что Бурдина нет дома, домашних предупредил – как вернётся, пусть шурует в депо. Пока суд да дело, Елисей Петрович с помощником занялись паровозом. Надо подготовить его к поездке: залить воды, загрузить уголь, проверить все узлы и агрегаты.

А у нового командования блиндированного поезда своих дел было невпроворот. Для успешного, без сучка и задоринки, выполнения задания командования по доставке золота в Глазов требовалось избавиться от всего лишнего. Было решено, что в первую очередь надо отстыковать кое-какие вагоны, а это значит – оставить лошадей. Но комвзвода Лысенко воспротивился этому решению:

– Товарищ командир, ну что за разведка без коней? Ещё пригодятся, когда прибудем на место. Где таких лошадей мы найдём? Прошу оставить их для разведвзвода! Я даже думаю, что нам на каких-то участках придётся действовать верхом, товарищ командир.

– Вот хитёр комвзвода! – усмехнулся комиссар. – Но я поддерживаю его.

Следующий вопрос, который нужно было решить незамедлительно, – это обучение красноармейцев, привыкших воевать верхом на лошадях, действию в условиях замкнутого пространства вагона. Кроме того – организовать устойчивую связь между командирами для управления боем. За всё это дело взялся пленный есаул Зауров. Комиссар вызвался сопровождать его и заодно проверить боевой настрой личного состава.

Фактически блиндированный поезд превращался в боевую единицу – бронепоезд.

Уделили внимание и самому грозному оружию – артиллерии. Но Шугарин знал своё дело. Учитывая опыт короткого боя на станции Кын, он решил установить три орудия на головной платформе, дополнительно усилив её защитными мешками с песком, а на хвостовой пушечно-пулемётной платформе оставить два орудия. Пятая трёхдюймовка нашлась в Лысьве, только в неисправном состоянии. Но умельцы быстро восстановили находку и водрузили на платформу. В составе поезда также имелась и ремонтная платформа с рельсами, шпалами, набором костылей и инструментов.