Текст книги "Психолавка"

– Да, это так.

– И Адама его создатели оценивают по тому, насколько хорошо он ведет здесь дела?

– И это верно.

– И его послали сюда, потому что у него невероятно высокий коэффициент умственного развития, а также имеется множество иных, самых разнообразных и невероятных талантов?

– Ну да. И поэтому тоже. – Она медленно переползла через меня.

– Значит, ваш возраст исчисляется столетиями… точнее, тысячелетиями?

– Но мы же тебе говорили!

– Ну да, считается, что вы из двадцать пятого века и отправились назад по временной оси, открыли эту лавку, а теперь направляетесь домой по, так сказать, самой длинной, но весьма живописной дороге.

– Мы не из двадать пятого века.

– Но Адам говорил, что вы прибыли сюда… или, точнее, отправились в древнюю Этрурию… именно из этого времени.

– Это правда. Мы остановились там на обратном пути, чтобы кое-что починить. Тот… корабль, в котором мы живем и работаем, во время полета был поврежден, а двадцать пятый век – самый первый пункт на временной оси, где такой ремонт еще возможен.

– Ах вот как? В таком случае откуда же – точнее, когда же вы в действительности отправились сюда?

– Этого я сказать тебе не могу.

– Почему?

– Я обещала Адаму. Еще когда ты впервые здесь появился.

– Но почему?!

– Из-за тех клонов. Если ты действительно среди них самый главный, это слишком важная информация для тебя.

– И чем же она для меня так важна? Она снова переползла через меня.

– И этого тоже, дорогой Альф, я тебе открыть не могу.

– По-моему, я догадываюсь.

– Нет, не догадываешься.

– Ну и ладно. Расскажи мне лучше о своих генетических корнях.

– Охотно. Я из рода змей. Адам – кошка. Вот и все.

– Похоже, ученым пришлось проделать огромную работу по расщеплению генов, чтобы вывести оба этих вида на уровень человека – по внешности и по уровню умственного развития…

– Согласно старым проектам мы вовсе не должны были обладать таким разумом, как ваш. Скорее предполагалось, что будет развиваться наш собственный разум, со свойственным ему образом мыслей. И он должен был достигнуть весьма высокого уровня…

– Но, очевидно, этот план воплотить в жизнь не удалось?

– Да-с-с-с.

– Но вы способны по-настоящему размножаться? И представляете собой теперь совершенно самостоятельные расы?

–Ода!

– В таком случае к чему же вся эта чехарда с детьми в пробирках? И эта история с Адамом?.. В его изложении она звучала как описание неких первых опытов не сразу удавшегося крупного эксперимента.

– Это так и было. Вернее, есть… И Адам на самом деле является результатом все еще продолжающегося эксперимента по доведению каждой из созданных рас до наивысшего уровня развития. Ученые хотели узнать, как далеко может продвинуться каждый народ и какой из них сможет дать некое особое суперсущество благодаря «четырехкратному клонированию». Правильный термин на языке этрусков звучит примерно как «калейдейон», то есть «прекрасные из пробирки». Или «божественные из пробирки». Если это действительно ваш язык.

– Ну конечно, наш. Земной. А почему ты так говоришь?

Она на мгновение прилегла мне на грудь вся целиком и затихла. Потом вдруг спросила:

– Ты ведь не стал бы лгать мне, правда, Альф? Ты ведь не участвуешь в заговоре против нас?

– Да я в заговорах ни черта не смыслю! И чего ради мне в нем участвовать? Слезь-ка, пожалуйста, а? – Но я уже и сам обнимал ее. – Да если бы я только попробовал, вы бы меня тут же вокруг пальца обвели! Значит, наш Адам – «калейдейон»?

Она покачала головой:

– Так нельзя сказать. «Калейдейон» – это множественное число. ,?(отя всего лишь раз за всю долгую историю этой программы что-то действительно удалось и было создано одно такое существо. Наш Адам.

– Ну хорошо. Пусть будет множественное, – сказал я. – Просто для меня это термин, которым можно его называть. Я и без того знаю, что он необычайно умен и изобретателен.

– Но значение этого термина значительно шире… – начала было она и умолкла.

– Тебе нельзя говорить об этом? – догадался я. Она кивнула. – Я понял. Не расстраивайся, дорогая. – Я стиснул ее в объятиях. – А как они наблюдают за Адамом? Способны ли они оценить, насколько хорошо он справляется со своими обязанностями?

– Мы думаем, что они делают выводы на основе тех разрушений, которые мы вызываем, проходя сквозь время и его историю, – сказала она. – По всей видимости, у них нет возможности наблюдать за самим Адамом непосредственно. Если только ты и твои клоны специально с этой целью ими не засланы…

– Ты это себе окончательно в голову вбила, да? – Я покачал головой.

– Послушай, а не опасно ли то, что он шныряет туда-сюда по временной оси и перекраивает историю по своему вкусу? Так ведь вам в вашем далеком будущем недолго и в тыквы превратиться!

Она рассмеялась и сказала:

– Ну что ты, Вселенной это вреда не причинит. Она достаточно велика и способна вобрать, поглотить и скомпенсировать все. А ваша история – на самом деле всего лишь небольшой эпизод ее существования. И эпизод этот никогда не сможет стать настолько значительным, чтобы повлиять на развитие всей Вселенной. Однако в будущем кто-то, пристально этот эпизод изучая, сможет, видимо, сделать кое-какие догадки насчет того, как развивались «божественные».

– Но это будут всего лишь догадки, да и то весьма, как мне кажется, смутные. Ведь природа данного явления исключительно самобытна.

– Да, это, пожалуй, правда. – И она улыбнулась.

– Значит, я прав?

– Я этого не говорила.

– А тебе и не нужно говорить! Хотя мне и эчень интересно почему?

– А ты подумай.

– Хочешь их обмануть?

– Возможно.

– Ясно! Ты хочешь, чтобы они недооценивали – точнее, оценивали неправильно действия :воего «божественного» Адама, поскольку он сей-[ час готовит что-то такое, что ни в коем случае не 'должно стать им известно, чтобы они были совершенно к этому не подготовлены. Ах, хитрый дьявол!

Улыбка застыла на ее губах.

– Такая догадка достойна скорее народа мангустов или койотов! – сухо заметила она.

– Да ладно тебе! Ты же сама мне подсказала.

Ее язычок защекотал мне ухо.

– Верно. Но все-таки отдельные отвлекающие моменты…

– Слушай, я же не они, правда?

– Кто – «они»?

– Не мангуст, не койот!

– Вспомни, мы ведь уже исследовали ткани твоего тела и можем сказать совершенно определенно: ты самый обыкновеннный человек.

– Рад это слышать.

– А мог бы и огорчиться. Между прочим, оба вида этих существ обладают массой достоинств. У людей многих из них нет и в помине.

– Надеюсь, ты не перестанешь меня из-за этого любить, а? – спросил я, и она вдруг расслабилась и потерлась о мою щеку.

– В отличие от некоторых, я верю в возможность межвидовой любви, – заявила она. – Но я уверена: ты смог бы завоевать мое сердце и будучи койотом! А вот если бы ты был мангустом… Не знаю.

– А какое отражение это могло бы найти в мировой литературе! Два благородных дома – Змеи и Мангуста – заклятые враги, разумеется… Сцена первая: входят прелестная девушка-змея и живой энергичный юноша-мангуст…

– Глория и Альф – две слившиеся звезды! – воскликнула она. – Слушай, мне прямо-таки видится трагическая сцена в гробнице, когда ты насильно открываешь мне рот и пытаешься поранить себе губы моими ядовитыми зубами. И смертельный поцелуй этот длится бесконечно долго, пока аудитория не осознает, что ты лежишь со мною рядом мертвый. А я, проснувшись всего лишь на мгновение позже, подношу руку к губам и сама себя кусаю…

– Так у тебя действительно есть ядовитые зубы? Она засмеялась свистящим смехом, переходящим в шипение.

– Альф! Да ты весь побледнел, дорогой! Позволь же своей милой иметь хоть какие-то секреты, а если тебе следует ее бояться – так бойся же ее!

Ее зубы впились мне в ухо. Я поморщился.

– Я ведь всегда был добр к тебе, не правда ли?

– Пока что да, – сказала она.

– Надеюсь, ты не просто подчиняешься приказу присматривать за мной, а?

– Мы давно уже перешли те границы, что были определены для меня приказом, – заметила она. – Сперва, правда, меня это немного беспокоило… но какого черта! Я же все равно выполняю данное мне поручение – так или иначе. Поцелуй же меня, человечек!

И уже через несколько минут стакан на столике у кровати зазвенел от ее страстных ультразвуковых воплей.

Я сидел в постели, со всех сторон обложенный подушками, и потягивал cappuccino, не имея ни малейшего представления о том, сколько прошло времени.

– Между прочим, – сказал я Глории, – когда я упомянул о змее Уроборосе, ты сделала какой-то странный жест и пробормотала: «Великий предок». С чего бы это?

– У всякого народа свои тотемы, свои боги или богини, – сказала она.

– Покровительница Адама – кошка Баст, египетская богиня радости и веселья. А мы считаем себя потомками – по крайней мере, духовными – этого первопредка. Все началось, насколько я знаю, вместе с зарождением видов и во имя того, чтобы у каждого нового поколения не прерывалось ощущение континуума, непрерывной связи настоящего с прошлым. Так, по крайней мере, принято считать. Однако старинные мифы и легенды успели претерпеть столько всяких изменений и порой так искажены…

– Но ведь каждому из ваших народов, должно быть, понадобились тысячелетия, чтобы оформиться как вид и достигнуть такой численности, чтобы иметь возможность создать и развить собственную культуру. Или я не прав?

– Ну да, конечно! Ты прав. Хотя культуры наши развивались очень быстро после того, как каждому из народов было предоставлено собственное жизненное пространство. Некоторые виды, разумеется, смешивались, а стало быть, пересекались и их жизненные пути. И все же наличие собственного мира, имеющего конкретные границы, очень помогало.

– И все равно – для такого процесса времени требуется немало! Да еще и ваша невероятная продолжительность жизни… Кроме того, ты и сама говоришь, что культуры эти зародились в очень далеком прошлом. Значит, вы явились сюда совсем не из двадцать пятого века?

– Ну конечно!

– Я догадывался! И эта меняльная лавка с ее загадочной способностью исполнять любые желания тоже свидетельствует о невероятно высоком уровне развития, который для меня, например, граничит с магией… И все-таки объясни мне, какова цель столь значительного увеличения числа различных видов? Результатом какой программы явилось происхождение и твоего народа?

– Сперва мы были полезны всего лишь для решения различных конкретных проблем – например, на только что открытых планетах. Затем проявились и многие другие, в значительной степени уникальные, таланты, и нас всюду стали привечать.

– Но сперва, вероятно, возникли серьезные социальные проблемы?

– Возникли. Но вскоре мы обрели равные права со всеми, и нам были пожалованы собственные территории. А затем наши прежние хозяева добились нашего присоединения ко Всегалакти-ческому Союзу в составе общего блока землян.

– Вот это да! И сколько же видов землян туда входят?

– Двадцать восемь. И наши с Адамом народы были одними из первых.

– Название «Всегалактический Союз» для меня звучит как нечто из области фантастики. Во всяком случае, из немыслимо далекого будущего.

– Для нас это далекое прошлое, – молвила она. – Точнее, его часть.

– А каковы были дела в это время у человеческой расы?

– Люди к моменту нашего вступления были в Союзе в отчетливом меньшинстве. И наше присоединение к этому блоку очень им помогло.

– Ну а в тот период, когда ты начала участвовать в эксперименте с Адамом?

– Видишь ли, Альф, к этому времени понятия «человек» уже практически не существовало – интеллект и плоть людей подверглись уже стольким воздействиям… Но если говорить о тех «людях», которые легко могли бы воспроизводить себе подобных, вступая в сексуальную связь с вашими людьми, то их там меньшинство – точнее, несколько меньшинств, и весьма интересных.

– М-да, несколько удручающая картина… Ну а сама-то Земля тогда все еще существовала?

– Вряд ли имеет смысл говорить об этом в отрыве от конктекста. В общем, да, она существовала, хотя и в несколько ином обличье. Земля была чрезвычайно истощена, тем более что многие ее компоненты использовались для создания почвы на других планетах. Позднее, впрочем, она была реконструирована по инициативе группы ностальгирующих политиков. Причем не единожды. Теперь-то я понимаю, что все это делалось во многих отношениях неправильно… Возможно, мы с Адамом сможем как-нибудь взять тебя с собой и показать тебе один из вариантов. Впрочем, ты, возможно, и сам все видел.

– Прекрати свои инсинуации, Глория!

– Но разве нынешняя земная культура способна была бы обеспечить тебя семью клонами? Или с определенной целью отправить их в прошлое?

Я отхлебнул кофе.

– Честно говоря, я об этом как-то не думал, – признался я. – А что, если я просто был чем-то вроде фотомодели при создании всех этих Аль-фов?

– Все равно вряд ли это совершенно не связано с будущим. Весь вопрос в том, с каким именно будущим?

– Есть варианты?

– Ни одного такого, который я бы хотела обсуждать с тобой.

– А какие-нибудь мысли насчет того, как нам разрешить эту проблему, имеются?

– Вот у Адама время освободится, он этим пусть и занимается.

– Расскажи, как ты стала его няней? Она улыбнулась.

– Это же совершенно логично, – сказала она. – Я была наиболее близка ему по типу – когда мой народ создавал нечто подобное «божественным».

– Ax вот как! Действительно разумно. Значит, ты и Адам из разных времен, верно?

Она издала на редкость продолжительное шипение и села совершенно прямо. Глаза ее сверкали, а волосы облаком окутывали лицо и шевелились как бы сами по себе. От нее, казалось, исходил некий жар, но ощущалась не столько высокая температура, сколько непонятное давление на каждую мою нервную клетку. Глорию словно окутало мощнейшее силовое поле. Она как бы постоянно увеличивалась в размерах, нависала надо мной, доминировала в замкнутом пространстве комнаты, заполняя его целиком… Когда же она заговорила, в голосе ее чувствовалась, хотя и в несколько меньшей степени, та неумолимая сила, что была свойственна Адаму-Магнетрону. Ее старые шкуры шевелились и шуршали на стенах. Во рту у нее вдруг стали очень заметны клыки. Раздвоенный язык так и метался меж губами, и я невольно отпрянул от нее, пролив кофе. Она явно была разгневана донельзя.

– Откуда ты об этом узнал? Ведь ты клянешься, что ничего о данном деле не знаешь?

– Спокойнее, детка! – вскричал я. – Спокойнее! Всего лишь обыкновенная журналистская смекалка. Ты же сама сказала, что создать «божественных» чертовски трудно, что на это ушли столетия, – а значит, просто статистически невозможно, чтобы вы были примерно ровесниками!

– Ты прав, – сказала она и буквально на глазах стала уменьшаться. – Я погорячилась. – Она погладила меня по щеке. Итак, самое страшное бьыо позади, и я тоже осмелился ее погладить.

– С-с-с-с, – сказал я.

– С-с-с, – поправила она. – Но твое произношение становится все лучше и лучше.

– С-с-с, – послушно повторил я и, извиваясь, подполз к ней. Ну, и она тут же, конечно, растаяла!

В очередной раз проснувшись – я то и дело буквально проваливался в сон, – я вдруг обнаружил, что стою рядом с Глорией на кухне. Она укладывала еду в корзинку для пикника.

– Тенистая роща у ручья? Заветная каменная скамья? – спросил я.

– Совершенно верно, – откликнулась она.

– И Выключатель трогать не будешь?

– Не буду, – ответила она, укладывая в корзину салфетки и скатерку в тон. – Ну вот, все готово.

Я поднял корзину:

– Тогда веди.

Она повернулась и повела меня через прихожую к задней двери. Я не отставал.

– Что-то я не припомню, был ли здесь лесной питомник, – удивился я и вспомнил, как мы искали Уртча.

Она тихонько засмеялась и остановилась перед незнакомой калиткой. Когда мы вошли в нее, то перед нами открылся небольшой двор, заваленный грудами всякого хлама. Заперев за собог калитку, Глория повернулась ко мне. Мы сдела ли еще шаг, и двор сразу же исчез, сменившись бескрайним зеленым полем. Цвели цветы, вдали! виднелись какие-то холмы, а прямо перед нами' и чуть левее тянулась цепочка деревьев – там,, должно быть, была речка или ручей. Среди деревьев порхали птицы. Мы подошли ближе, и я услышал тихое бормотание бегущей воды.

– Виртуальная действительность во плоти, – молвил я. – Отличный трюк!

– Здесь можно устанавливать различные уровни реальности, – сказала она. – Можно даже сделать действительность более реальной, чем та что вокруг тебя. Стоит только захотеть. Я обыч но называю это помещение просто «многоцеле вой отсек».

– Более реальной, чем реальная действительность? Что ж, неплохо было бы попробовать! – И я принялся помогать ей распаковывать корзинку. – Ну, и насколько все это реально – вот сейчас?

– Если бы ты вдруг вознамерился свалиться в ручей, то запросто мог бы в нем утонуть, – ответила она.

– А для чего еще вы используете этот отсек, кроме пикников?

– Я же сказала: он имеет многоцелевое назначение.

– Это я понял. А что он может конкретно? Покажи.

– Пожалуйста.

Она посмотрела куда-то мимо меня, на дальний край поля, где вздымались невысокие горы. И вдруг сельский пейзаж исчез.

Мы оказались в каком-то очень странном месте, освещенном сероватым рассеянным светом. Куда ни посмотри – всюду виднелись сплетения разноцветных трубок, внутри которых проплывали желтые светящиеся шары, скапливавшиеся в местах соединений и выстраивавшиеся в очередь.

– Похоже на какую-то огромную схему… – неуверенно предположил я. – Только исключительно сложную. Может быть, это внутренность какого-то микропроцессора?

– Нет, я полагаю, это его далекие предки. Кончиком пальца Глория нарисовала в воздухе маленький прямоугольник, и он повис прямо перед нею, испуская яркое металлическое сияние. Его поверхность была вся покрыта какими-то цифрами или буквами неведомого мне алфавита. Затем Глория коснулась маленького красного пятнышка в правом углу прямоугольного предмета, и символы на его поверхности стали меняться – в зависимости от того, какое движение совершала ее рука. При этом все вокруг нас тоже менялось, формы как бы перетекали одна в Другую. Наконец Глория взяла прямоугольный предмет рукой и опустила его куда-то вниз. Все символы тут же исчезли. И все вокруг нас – тоже. Я решил не выдавать своего изумления – стиснул зубы, сжал кулаки и стал ждать. В конце концов движение вокруг нас замедлилось, потом совсем прекратилось. И я увидел перед собой совсем иную схему.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала она. – Назови любой из цветов радуги, простой или сложный.

– Зеленый, – сказал я.

– Хорошо. Это и будет цвет его стен и шпилей.

– Кого это «его»?

– Города, – ответила она.

И руки ее задвигались, как бы проникнув внутрь этих трубок и странным образом «подталкивая» сверкающие шары, скапливавшиеся на стыках. Глория без конца создавала также новые трубки и соединительные узлы – словно лепила их из теста – и направляла некоторые из шаров по этим созданным ею новым путям.

– Что это такое? – спросил я. – Что это за шары?

– Ты бы скорее всего назвал их электронами, – отвечала она, извлекая один и сунув его мне. Он почти ничего не весил, не был ни горяч, ни холоден и был упруг, как теннисный мяч.

Я вернул ей шар и спросил:

– А что ты, собственно, делаешь?

– Придаю семени нужную форму, – сказала она. – Я выбрала именно эту, потому что когда-то уже работала с такой моделью и еще помню некоторые простые способы, с помощью которых можно обойтись наименьшим количеством ходов.

Я покачал головой.

– Это всего лишь обман? Или все-таки что-то стоящее? – пробормотал я.

– И того и другого понемножку, но в целом – ни то ни другое. Мы можем воспользоваться этим по своему усмотрению. И когда этого захочется нам самим. Здесь у нас, помимо всего прочего, центр дизайна и изготовления продукции. В общем, многоцелевой отсек, я же говорила.

– Значит, ты просто воспользовалась некой уже существующей моделью дизайна?

– Ну да.

– И что из этого получится?

– Те самые штуки, о которых ты говорил…

– Микропроцессоры?

– Угу. Точнее, целый комплекс, состоящий из миллиардов таких процессоров, в котором каждый из них служит конкретной цели. Представь себе некий набор микроопераций, служащих для созидания еще большего количества микропроцессоров. Представь себе мастер-программу, которая их включает и выключает, заставляя работать в различном режиме и в зависимости от твоих потребностей. А теперь представь, что имеешь доступ к запасам сырья, необходимого, чтобы воплотить заданную программу в жизнь.

Я засмеялся.

– Звучит как расшифровка некоего генетического кода… Но поскольку ты сказала «город», то должен появиться неорганический артефакт, верно?

Она кивнула, подняла руку и снова извлекла из ниоткуда тот же прямоугольный предмет. На сей раз она нажала в определенной последовательности на несколько разноцветных кнопок, видневшихся на его поверхности, и прямоугольный предмет тут же сам собой распался, превратившись в яркое пятно, удивительно яркое в этом мрачноватом месте, освещенном серым рассеянным светом.

– Ты прав, – сказала она и как бы «подняла» с земли золотистое пятнышко. Распрямляясь, она легко коснулась моего правого кулака – руки мои, оказывается, все еще были сжаты в кулаки, хотя сам я этого совершенно не замечал. – Разожми, – велела мне она.

Я разжал кулак, и Глория положила мне на ладонь крошечное семечко.

– Не потеряй! – предупредила она. И я бережно сжал семечко в ладони. Глория взяла меня за руку и сказала: ~ А теперь иди вон туда.

Мы сделали несколько шагов по каменистой тропе, внезапно появившейся у нас под ногами. Над головой синело небо, в спину нам светило яркое солнце. Оглянувшись назад, я увидел внизу, под нами, ярко-зеленую равнину и примерно в полумиле от нас, на склоне пологого холма, цепочку деревьев.

– Это что ж там, наша лужайка для пикника? – спросил я.

–Да.

– Надеюсь, виртуальные муравьи не сожрут наши бутерброды? Если муравьи здесь такие же настоящие, как твоя скатерка…

– Выбирай место, – сказала она.

– Ты хочешь прилечь?

– Нет. Я хочу, чтобы ты опустил свое семя в землю.

– По этому поводу существует одно библейское предписание…

– Я имею в виду семя дизайна. Ты можешь посадить его где хочешь. Можешь даже просто бросить его на землю в каком-нибудь подходящем местечке.

– 0'кей. – Я опустился на колени, разгреб землю, положил в ямку семя и засыпал его землей. – Ну, что теперь?

– Все. Больше ничего не требуется. Я встал.

– А дальше что будет?

– Вернемся назад и позавтракаем на траве. И мы, взявшись за руки, побрели назад.

* * *

С нашей лужайки не был виден тот каменистый склон, на котором я посадил это «семя». В том направлении вообще ничего не происходило – по крайней мере, в течение получаса, – так что я практически забыл о «зеленом городе».

– Ну что, вино откупорить?

– Да, было бы неплохо.

И тут вдруг – не успел я и глазом моргнуть! – склоны далекого холма совершенно переменили свои плавные очертания.

– Черт побери! – вырвалось у меня.

– Давай я попробую, хочешь? – Глория протянула руку, желая взять у меня бутылку.

– Не в бутылке дело! Там, на холме, что-то происходит!

– Ах да! В первый раз это зрелище кажется действительно несколько необычным.

Прерывистая линия, пробиваясь сквозь холм, все время вытягивалась, росла в высоту, превращаясь в стены…

Мне наконец удалось открыть бутылку, и я наполнил наши стаканы.

Скорость, с которой рос город, все увеличивалась. Теперь он рос ввысь куда быстрее, чем опускалась вниз вершина самого холма. Вскоре его башни стали уже хорошо видны; они становились все выше и как бы покачивались, утолщаясь и продолжая расти.

– Теперь, видимо, происходит виртуальное прочтение заложенной в «семени» программы? – спросил я.

Глория отпила вина, подумала и посмотрела на меня:

– Это может быть все, что угодно, дорогой Альф; все, что я захочу; все, что мне придет в голову. Вспомни: ведь реальность состоит из множества множеств. Ее можно даже вывернуть наизнанку – и заставить город вновь превратиться в семя.

– Между прочим, города по большей части так и поступают. Только это относится скорее к характеристике их обитателей, а не самих городов.

Солнечные лучи сверкали на шпилях, которые уже приобрели отчетливо зеленоватый оттенок.

– Так можно за один день построить целый мир, причем вполне пригодный для житья, – сказала Глория.

– Спорить готов, у тебя есть и другие «семена», которые способны ошеломить любого! – заметил я.

– Да, есть. Но у всего этого есть и отрицательная сторона. Конечно, это грандиозное зрелище – когда видишь всю поверхность планеты, купающуюся в море красок – превосходящих друг друга яркостью, гаснущих, вспыхивающих, смешивающихся…

– И разве бывает у этого конец?

– Однажды я видела полностью оформленный мир. Каждое пятнышко земли было занято. Но жить там не мог никто! Слишком много было посеяно вражды. Да и ресурсы самой планеты были полностью исчерпаны.

– И целый мир… пропал даром?

– Ну, не совсем. Эту проблему решили в другом месте – я уж не помню, то ли с помощью войны, то ли с помощью денег, – и победитель вернулся, разрушил все до основания, добрался до истоков и начал все с самого начала, но уже не с таким размахом. Правда, потом там потребовались немалые усилия по оформлению ландшафтов…

Я налил еще вина, продолжая наблюдать за растущим городом.

– А если это «семя» посадить где-нибудь на поверхности Земли? Оно тоже превратится в город?

– Конечно.

– Но ведь здесь множественная реальность, и, должно быть, ее невозможно просто взять и уничтожить, а потом снова сунуть на прежнее место, когда наш пикник закончится?

– Верно.

– Нет, уровнем вашей технологии можно только восхищаться! – сказал я.

– Это же чудо, что мы с тобой вообще можем вот так разговаривать!

– У меня есть существенное преимущество: я прожила всю вашу историю насквозь.

– Это правда, и к тому же ты знаешь, куда мы идем.

– Только в общих чертах. Будущее отнюдь не так уж неизменно – я ведь уже пыталась это объяснить тебе.

– Неужели ты собираешься снова тащить все это с собой в такую даль?

– Мы ведь уже один раз проделали весь этот путь, правда?

– Но ты сама говорила, что даже Земли там практически существовать не будет.

– Ну, это, конечно, так. Но даже и в этом случае путь перед нами открывается очень и очень неблизкий.

– Вы ведь что-то ищете здесь, верно? Пытаетесь уловить некое событие во времени и пространстве, насчет которого не испытываете уверенности… или ищете некий поворотный момент… Должно быть, это с теорией вероятности как-то связано, да?

– На какой из твоих вопросов мне ответить в первую очередь? Да, здесь есть некий элемент вероятности – как, впрочем, и во всем на свете. Кто знает, что мы можем найти? Ведь именно природа зверя определяет его положение в окружающей природе.

Я снова наполнил наши стаканы.

– И ты по-прежнему ни о чем никогда не проговоришься, верно. Медуза?

Она придвинула свою руку к моей, наши пальцы переплелись, и мы молча стали смотреть, как растет у нас на глазах изумрудный город.