Текст книги "Фронтир. Избранный. Книга вторая"

Если их тоска – это тоска по тому, что их некогда объединяло, то это была тоска, с которой ничего нельзя было поделать. Если же он прав и надежда есть… тогда тем более, Сержанту не следовало раньше времени ничего говорить Учителю. Это была его личная разгадка тайны дней Прощания. Дел Миссии она будет касаться, только если безумная надежда вдруг станет явью. И у этих людей появится не только настоящее и будущее.

Тот крошечный затерянный в горах ашрам он нашёл случайно. Под брюхом несущегося на полной скорости скаута мелькнуло нечто, нарушающее однообразный вид окружающего мира. Церебр тут же дал целеуказание, похоже, там до сих пор кто-то жил, записи фиксировали давнее посещение этого места спасательными патрулями.

Синяя искра едва светилась, а старик с безумными глазами не смог толком ответить на его вопросы, но Сержант был так рад этой находке, что решил не возвращаться на старый маршрут, а отправиться сюда, к океану.

Он оглянулся на серую голую землю вокруг, провёл взглядом по черте, отделяющей её от пустоты обрыва и, ни о чём уже не думая, повёл отчаянно протестующий скаут в толщу восходящих потоков, спуститься сюда, на дно каменной пропасти, на узкую полоску хлюпающего берега между рёвом океана и холодным терпением суши.

Это было символическое место. Даже более символическое, чем голубая искра над каменным алтарём. В темноте и безумии умирающей Альфы что-то по-прежнему жило своей жизнью. А значит, у Альфы есть шанс возродиться.

Это и было ответом на вопрос, зачем он здесь. Однажды он увидит эту жизнь в виде яви, а не подбрасываемых неживой природой аллегорий. Каменная пропасть и одинокий калека. Лишь бы в следующий раз соотношение сил было хоть чуточку в его пользу. Тогда он сумеет осветить этот мрак.

Кругом была тьма. Сквозь тьму мерцали только далекие звёзды, словно напоминая. О чём? Этого они подсказать не могли, единственная цель – она, любой ценой она.

Вселенские огни гасли один за одним, пока налёт сознания не растворился в могучем внутреннем эго – всём том подсознательном, что и отождествляет тебя. Душа, инициированная матрица Вечного, его единственно верная сущность, теперь она была сама по себе. Холодная, лишённая всего того, чем она жила долгие годы. Чем она жила, даже когда была заточена в неподвижном бесчувственном теле пациента Наристийского госпиталя. Сейчас бы вернуть хоть на миг её силу…

Здесь, на Альфе, современная медицина, в том числе аппараты нейроиндукции, ментокоррекция, синапсное реверсное туннелирование, были просто недоступны, к тому же они не могли вернуть сознание человеку, по собственной воле устранившемуся от реальности, добровольно загнавшему себя в ловушку, из которой нет выхода. Но даже в его текущем беспомощном положении Сержант мог попробовать ей помочь. Уроки Учителя плюс интуитивное знание Избранного. Весь его дар никуда не делся, он просто спит, и даже в этом летаргическом сне может… мог слушать бродягу, предчувствовать опасность во время устранения прорывов, даже тогда, на холме, когда началось это несчастье, он мог бы справиться и без помощи Золотца. Выходит, просто не захотел. Думал о другом, пока уже не стало поздно.

Неужели и сейчас – поздно?

И пусть эти двое не смотрят на него с таким неодобрением.

Отделённый от внешнего слоя сознания, он мягко начал синхронизировать циклы коры своего головного мозга с её угасшими, замкнутыми на себя нейротоками, потом активировал подачу активизирующих сигналов в заторможенные центры гипокампа, таламуса, миндалевидного тела и далее к височным долям… что-то сдвинулось под его нажимом, потекла волна реакций, пока бессознательных, активируя лимбическую систему, он точно прочувствовал начало момента слияния. Вспыхнул свет.

Угол зрения расходился с непривычной высоты, он стоял, похоже, на широченном лугу, полном ароматов, тут же ударивших в его обостренное обоняние. Высоко пылало небо, а под ногами качалось на ветру море цветов. Однако до полной гармонии чего-то не хватало. Чего-то существенного. Рядом стоял высокий, седой, гибкий мужчина средних лет, он раскинул руки и громко, глубоким баритоном, засмеялся. Голос был знаком.

Это я так выгляжу в её воспоминаниях.

Он не забыл этот луг. Молоденькой девушке, почти не видевшей ничего в этом мире, кроме слез и смерти, подарили чудо. И она со всей юной напористостью поверила – от начала и до конца.

Сержант содрогнулся, неужели он мог быть с ней так жесток, пусть эта сказка хоть сто раз правдива? Сказки рассказывают детям, взрослым на самом деле нужна правда, любая сказка, рассказанная даже из лучших побуждений, потом аукнется жестокостью и горем.

Мужчина смеялся и прижимал её к груди, он рассказывал взахлёб про то, чего не будет еще тысячу лет. Он любил её и поэтому мог быть не прав. Ведь не было бы ей легче, умри она вместе со своей горькой планетой, умри ещё до своего рождения, стань песчинкой в океане серой пустыни, покрывающей сейчас большую часть Альфы.

Невыносимо… Дальше, дальше…

Дальше!

Мигнуло. Теперь дело происходило в жарко натопленной комнате, где собралось человек тридцать – все беженцы. Лица болезненные, бледные, некоторые периодически принимаются кашлять в спазме хрипящего дыхания. А она злилась, уговаривала, спорила, просила.

– Они же предлагают нам только помощь, ничего не просят взамен, только примите, как вы не понимаете? Просто примите! Они едят то же, что и мы, они болеют теми же болезнями, страдают от усталости, от безысходности, от нашего непонимания, инертности и апатии! Неужели стоит ненавидеть людей просто за то, что они оказались внепланетниками? Только потому, что они стали причиной наших дней Прощания? Это же не они с нами сделали подобное, это были мы сами!

Так вот почему именно она. Так вам всем и надо, а в особенности тебе, Сержант. Горстка людей, не сподобившихся решить свои собственные проблемы, отправилась вновь городить чужой огород. Спасать. Что, не так? А иначе как вы все здесь очутились? Люди без обратного билета.

Так длилось долго, очень долго, размышления, впечатления, разрозненные воспоминания, проассоциированные всегда с ним, только с ним. Подозревал ли ты, Сержант, что у неё кроме тебя нет никакой жизни, что ты для неё настолько всё? Да и зная, неужели отступил бы, неужели нашёл бы в себе силы хоть чуточку отдалиться, открыть ей какой-нибудь другой горизонт, кроме недоступного себя.

Нет, не смог бы.

И, наконец, вот она! В длинной череде картинок выплыла важнейшая: она подходит к двери, сигналящей о том, что за ней Гость.

– Любимый, сейчас открою!

Створка медленно-медленно поползла в сторону, случайный блик света пробежал по рукаву стоявшего за ней – и номер на медальоне. 028. Всё погасло.

Кеира.

Он увидел её прекрасное молодое обнажённое тело, свободно раскинувшееся на волнах мрака. Приближаясь, он чувствовал что-то сквозь бесстрастность своего расщеплённого эго. Он узнавал каждую чёрточку того, что снова стало реальностью. Она была прежней, эта детская складка на запястье, нежная раскосость глаз, девичья угловатость фигуры, но вместе с тем яркая женственность. И бесстрастное, немое выражение лица, неподвижность льда, зыбкость тумана. Таков же был и голос. Это не она, не вся она. Это больше он, чем она. Просто часть его заняла её место, смоделировала, дополнила, оживила.

Ты пришёл ко мне, Сержант. Как же долго.

Ты не поверишь, но я боялся… оказаться виновным в том, что ты здесь. И ждал тебя в совсем другом месте.

Не казнись, нам обоим давно следовало кое-что обдумать, слишком долго мы жили по инерции, любили по инерции. Ты знаешь, я только теперь по-настоящему ощутила, каков ты. Безмерно силён, но не устойчив. Ты всегда нуждался в опоре, но так и не нашёл её. Это тебя закалило, хотя и окончательно лишило связи с твоим Человечеством. Но вот, только стоило тебе найти эту единственно верную опору, как тут же ты её безвозвратно теряешь, страдая и корчась в душе от непоправимой утраты. Хотя внешне ты оставался несокрушимой скалой, внутри ты был замком из песка. А я любила этот замок. Ты ведь начинаешь подчас думать о смерти, желать её? Даже теперь, когда ты стал лишь едва тёплой оболочкой вокруг былого?

Твой вопрос сбивает с толку.

Но ведь это верно?

Да.

Я была слабой маленькой женщиной, а ты – человеком из большой Галактики, с длинной историей и опустошённой душой. Ты не можешь даже умереть, твое присутствие здесь – тому доказательство. Твоё второе я, если ему будет нужно, погасит любое доступное сознание, чтобы вновь обрести тело. Не со зла, просто такова его природа. И ты такой же. Оболочка любит кого-то, но сам ты даже не до конца понимаешь смысла этой любви.

Зачем ты так говоришь, Кеира. Это жестоко, ты понимаешь?

Слышу мольбу в голосе, ты начинаешь кое-что подозревать… Сержант, любимый, почему ты раньше о ней не подумал, о жестокости. Ты сделал меня калекой куда хуже моего названного брата, а ведь уж он-то никогда не почувствует ничего в этом мире, ничего не свершит, твой двойник, твой товарищ по несчастью. Одного я считала братом, другого – любимым. Страшно быть такой, ещё как страшно.

Кеира, милая, я кое-что понял, поэтому и пришёл сюда… пришёл просить прощения. Будто у самого себя.

Сынам человеческим нет прощенья, ибо их судьба – прощение самих себя, сказал Тетсухара. Упущенного не вернуть, не забыть, не изменить… Этот мир чересчур жесток для Кеиры, и она уходит. Ты, тот, кто называется Сержантом, запомнишь её. Я люблю тебя, Сержант, кем бы ты ни был.

Кеира!

Да, я ухожу, хотя ты и пришел, чтобы звать меня туда, вдаль, с тобой. Не получится, Сержант, обратной дороги никогда не бывает. Да и даль… ты сам-то её видишь?

Сержант молчал, слов не было.

Последняя просьба. Ты ведь не откажешь той, кого любил?

Не будь такой жестокой… пожалуйста.

Так надо, Сержант. И в первую очередь самому тебе. Открой мне себя. Всего и сейчас. Ты понимаешь, что это не я, это лишь тень меня в тебе, но эта тень хочет на миг снова стать прежней. Чтобы узнать, кого она любила. Не историю жизни неудачливого Кандидата, а историю человека.

Объясни, почему. Если тебе невыносима жизнь, зачем тебе моя, да ещё всего на мгновение, если она тебе нужна, почему не жить дальше? И разве моя память в этой дилемме что-нибудь изменит?

Да. И нет. У меня просто настал день Прощания. И в свой последний миг я буду с тобой, в конце концов, я и есть, на самом деле, лишь часть тебя. Помни меня.

И опять всё погасло, только свист рассекаемого воздуха – он нёсся куда-то вверх. Ощущение было такое, словно кто-то приник к нему, жадно впитывая все жизненные соки, что находил. Жуткое, с кровью и мясом, промывание воспоминаний причиняло боль, но вскоре и сама боль куда-то ушла, не оставив за собой совсем ничего. Пустота.

Только что-то брезжит.

Когда всё вернулось, он снова сидел, склонившись над постелью Кеиры. Было тихо, слышны только мелодичные звоночки приборов, звуки очень мирные и покойные. Секунды текли за секундами, время утекало. Поднялся он с колен лишь десять часов спустя. Кеира умерла. Умерла тихо, беззвучно, будто не умерла вовсе, а впервые за последние дни крепко уснула. И только снова, на краткий миг, почудилась на дне её глаз слезинка, да мелькнула в последнее мгновение мысль осознания. Умерла.

Выходя из комнаты, он тихонько прикрыл дверь, глядя прямо в эти глаза, что внимательно его изучали. Было странно, двое беженцев, сидевших в углу за столом, явно не замечали этих глаз. Покуда они смотрели вопросительно на уставившегося куда-то в пространство Сержанта, тот шептал что-то невнятное.

…где-то я эти глаза видел…

…совсем недавно.

Дальше ждать нельзя. Он опоздает, если не поспешит. С этой минуты Кеира будет для него вечно той девушкой, которая годы назад рвала цветы на лугу, заливаясь тёплым смехом. Не хладным телом на смертном одре, а той… Она так хотела.

Широким шагом Сержант покинул дом, даже не сделав движения собрать вещи – вышел на улицу в чём был.

Капсула, которую он сохранил после прибытия последнего груза, имела на борту немного топлива и доставит его к дому Учителя за минуту. Сейчас главное – не скрытность, а внезапность. Только в этом случае ему удастся. Уверенности в подобном служили и эти глаза, они давали обещание. С ними он мог всё. Как же так, Учитель, а?

Вытащить капсулу из укрытия стоило немалых усилий, он так устал за последнее время. Сжав в ладонях выступающие элероны полуторатонного цилиндра, Сержант по болезненным уколам чувствовал предельное напряжение мышц спины, кляня про себя за плохо прокачанную подвеску. Наконец, сигара капсулы стала вертикально, оставалось только запустить на ручную стартовый механизм и успеть вжаться в импровизированный ложемент, некогда даже испугаться, не рванёт ли в полете переделанная на живую двигательная установка.

Полёт.

Спустя положенное количество отсчитанных секунд его выбросило на посеребрённую траву, это осел вокруг выхлоп. Приземление было штатным, бесшумным и стремительным, и на то, чтобы почувствовать приближение Сержанта, у Учителя уйдет время. Этими-то отмеренными самой Судьбой секундами он и должен распорядиться. Нужно всё это безумие остановить, во что бы то ни стало.

И только одна неуловимая мысль искрой сомнения царапала его уставшее сомневаться сознание. Что-то он упустил. Что-то очень важное, что было в воспоминаниях Кеиры. Что-то, связанное с бродягой… мысль снова мелькнула и пропала. А Сержант уже действовал.

Словно тень, он влетел на крыльцо и с ходу ударил всем телом в тяжёлую гермодверь, начисто снося её с удерживающих запоров. Когда-то Сержанта учили проходить полосы препятствий, и не только на полигонах. Настало время вспомнить напрочь забытое.

Обстановка дома совершенно не изменилась, всё оставалось по-старому. На мгновение обозначив на лице ухмылку, Сержант с последним толчком сердца бросил себя вперёд. Фигура Учителя, склонившегося над прибором связи, казалась статуей, замершей под тяжелым взглядом тоже почти не движущегося в застывшем воздухе Сержанта. Единственный удар станет последним – потом надо будет много о чём побеседовать, но пока его необходимо отключить. Фигура Учителя рывком метнулась навстречу, так и не двинувшись. Неужели всё будет так просто?

Уже ребро ладони выдвинулось вперед, разрывая вихрящуюся атмосферу – воздух напрягся, транслируя толчок, точно рассчитанный сгусток волн пошёл вперед. Вот и всё. В последний момент Учитель всё же начал бесполезное, запаздывающее движение. Да что…

Блеснули глаза, встречный удар был мгновенным и мощным. Атака оказалась настолько сокрушительной, что, даже будучи предвиденной, полностью прошла сквозь защиту. Сержант запоздало начал гасить сознание, чтобы контратаковать даже после полного коллапса центральной нервной системы, на одних рефлексах, но был тут же смят. На него навалилась темнота.

Приходил он в себя медленно. Когда Сержант вновь смог разлепить набрякшие веки, он увидел тускло освещённое, довольно просторное помещение. Учитель сидел во всё той же позе – склонившись к прибору, лежащему у него на коленях. Высокая спинка кресла оставляла лишь немного падающего из окна света, так что лицо Гостя освещалось только сполохами света с панели. Лицо его казалось напряженным, хотя при таком неверном свете Сержант ни за что не смог бы поручиться. В углу комнаты, почувствовал он, находился дезактивированный биотех. Не стоит обращать внимания.

Итак, я умудрился провалить все возможности.

Достанет ли у него сил увидеть результат? Однако, несмотря на полный ступор в голове, Сержанта продолжало что-то не сказать что тревожить, но раздражать – вот нужное слово. Он лениво попытался понять. И понял.

Свет в окнах. Он что-то напоминал своим постоянным мерцанием, багровые пятна плясали по едва освещенным стенам, придавая помещению толику демонической атмосферы. Это был не закат, как Сержант подумал поначалу, таких закатов не бывает даже здесь. Он тут же почувствовал запах дыма, кто-то жжёт на улице костры. Костры?

Учитель поднял голову.

– Долго же вы, Сержант, лежали. Уж сутки прошли, – произнес он, встречая взгляд Сержанта.

– Где мы?

Брови Учителя полезли вверх.

– Постоянно забываю, что вы, Сержант, при всех своих качествах, на сознательном уровне – просто человек. Дело не в том, где, а в том, как.

Сержант промолчал, ожидая продолжения фразы.

– Да вы гляньте… – последовала чуть заметная пауза, словно Учитель подбирал слово, – в окно, если любопытно – до некоторой степени вы вольны… м-м… в перемещениях. Однако сами понимаете, если что, я вас пресеку. Собственно, вам пришлось прочувствовать на себе некоторые мои возможности. Покончить с собой я вам тоже не дам. Сейчас нам обоим не до глупостей.

Но Сержант его уже не слушал, он поднялся на ноги и подошел к окну. При чем тут это «как»? В предрассветной мгле действительно догорали костры… Это было словно удар поддых. Услужливое тренированное зрение автоматически акцентировало внимание, когда он, наконец, понял, что там горело.

К чёрным закопченным балкам, скрепленным буквой Т, были прикручены обугленные фигуры. Обгоревшие до костей тела Гостей, сразу же пришел в голову чуждый, не до конца осмысленный ответ. На каждом был его личный медальон, и порывы резкого ветра болтали серебристые диски на цепочках, до жути ярко блестевшие на угольно-чёрной поверхности обгорелого мяса.

Все, они все здесь.

Первый шок начал проходить, так что он наконец смог заметить десятки, сотни беснующихся беженцев. Криков благодаря хорошей звукоизоляции помещения слышно не было, ну и за то спасибо, подумал Сержант сквозь монотонный шум в ушах, сквозь кровавую пелену запоздало накрывшей его ненависти. Столько смертей.

Психика не справлялась с потоком событий, льющимся на сознание, но это было даже хорошо. Сержант уже привык к отстраненности, глухая стена из ваты пропускала внутрь только точечные уколы – когда-нибудь ему придется обдумать весь этот кошмар, а уж тогда помоги ему свет самому с ума не сойти вслед окружающей действительности.

Мысли его текли жёсткими, колючими импульсами, прорываясь сквозь шоковую блокаду, в душе было пусто, словно после затянувшейся попойки, вот только похмелье никак не наступало. Даже чувство конца было до невозможности спокойным и отстраненным. Голос возник ниоткуда, будто он всегда был где-то поблизости. Кажется, впервые один из тех двоих снизошёл до разговора.

Плохо, Сержант, плохо. Необходимо твёрдо смотреть в глаза врагу. Ведь вот он, не отвлечённый неживой механоид из дальних миров, а самый что ни на есть одушевлённый. Я слышу страх? Ты боишься – его? Нельзя прятать взор при подобных обстоятельствах. Ведь часть вины за содеянное висит и на тебе!

Правда. «Схожу с ума», – жестко подумал Сержант, однако взгляд его мгновенно потвердел, подчиняясь бестелесному голосу.

– Я полагаю, вам есть, что мне сказать, перед тем, как я последую за ними.

Реакция на реплику последовала странная, Учитель вдруг вскинул голову и громко захохотал. Руки его затряслись и выронили аппарат. Смех был отрывистым и судорожным, вскоре он сменился судорожным кашлем. Сержант никак не реагировал, он предпочитал дождаться ответа. Наконец Учитель успокоился.

– Да, надо отдать вам должное, вы отлично просчитали ситуацию, но вот чего вам не хватает, так это элементарного воображения. Ну неужели я похож на человека, который, дабы устрашить своих жертв, перед смертью с ними проводит душеспасительные беседы? – лицо Учителя вновь стало каменным. Его твёрдый голос теперь выплевывал слова с четкостью церебра, но глаза Гостя уже глядели мимо Сержанта.

– Вы плохой ученик. Доверие к Учителю должно быть стержнем, на котором крепится всё остальное. Так вот, скажу я вам одну вещь: тот медальон, что достался ворвавшимся к Кеире, действительно при жизни принадлежал Самоину. Медальон Гостя стал ключом в её убежище. Однако именно вы сделали так, чтобы Кеире в будущем этой несчастной планеты не было места.

Сержант, а не морочит ли он тебе голову? То, что он сказал, не несёт новой информации, кое-что ты и сам знаешь, о чём-то догадываешься, всё остальное – голая эмоция. Силой только одной логики невозможно восстановить здание реальности по паре кирпичей – это будет не дом, а будка для собаки. Хорошая, крепкая, но все-таки будка. Учитель хочет запутать тебя своими словами, разрушить твои представления о действительности, чтобы… построить новое здание? Или все-таки восстановить старое?

«Схожу с ума». Сержант вдруг почему-то испугался. Да, пожалуй, это верно, скоро он совсем тронется, но до этого нужно разок постараться, хотя это в последнее время ему почему-то плохо удаётся. Вспомни эпизод на холме, тогда тоже… Теперь снова можно попробовать.

Нервный импульс, который для умирающего послужил бы последней каплей, был безвреден для здорового, это в террианских рисованных сказках герои могли швырять друг в друга огненные шары, вызываемые силой воли. Но сейчас всё будет иначе. Даже спящая матрица Избранного невольно повторяет действия своего носителя, являясь до времени лишь зеркалом, усилителем, резонатором.

Ярость, которая клокотала сейчас в душе Сержанта, выплеснется наружу, он был сейчас в этом уверен. Этот импульс можно отклонить, но не отразить. Шансы велики. А уж мощность удара, на которую он был способен, возрастала с каждой секундой под одобрительными взглядами тех двоих.

Воин бережёт свою честь, пронося её через смертный порог. Когда я лежал, мёртвый, на поле брани в далекой стране Неведомо-Где, я тоже был абсолютно честен перед своим прошлым. И ты будь, Сержант.

Смертоносная сила потекла жаркими каплями, будто кровь, сочащаяся из раны. И тут же глаза Учителя сверкнули в полумраке.

– Так вы готовы слушать, Сержант? Выйти отсюда по собственной воле достоин только способный услышать собеседника в любой ситуации, при любых обстоятельствах. Довольно околичностей. У меня полно дел, мне некогда с вами попусту пререкаться.

Чего же он всё-таки добивается? Впрочем, Сержанту терять было нечего.

– Я слушаю. Слышу и слушаю.

– Хорошо. Моя задача была предельно сложна и без вас. Но вы – самая сложная моя проблема. Хоть вы и не поддаётесь, пусть неосознанно, ничему тому, что претит вашему внутреннему кодексу, я попытаюсь. Учтите, я не связан сегодня никакими обязательствами. Первый отдал мне вас как ещё один проваленный эксперимент, который всё-таки можно повернуть вспять, но как я с вами сегодня поступлю – мой и только мой выбор. При всём прочем, вы всё ещё мой ученик, пусть и отказавшийся от своего учителя. А теперь стойте и слушайте, ибо только правда решит всё.

Новая интонация Учителя невольно привлекла внимание, но отступать было уже поздно. Ощущение было странным. Не пугающим, нет, скорее пьянящим. Так решают задачу, являющуюся целью всей твоей жизни. Ту, что тянет из тебя сок подобно плоду, зреющему под сердцем у женщины. И только отдавая ей силы, ты бываешь счастлив. Только так.

И вот она сформулирована. Полюс, цель, ядро, особая точка твоих помыслов, чаяний и стремлений. Так человек, страдавший амнезией, разом вспомнив свою жизнь, начинает восхищенно перебирать в памяти вновь обретённые серые камешки воспоминаний. Так, вернувшись в город детства, ты находишь его другим, но с упоением разглядываешь заброшенный парк – место, где было твое Царство Детства. Учитель знал, что делал. Вся выданная им информация уложилась в памяти за мгновение. Сержант теперь мог смотреть на проблему сверху, наблюдая ее целиком. И принялся вспоминать.

Би-Дзета Дракона III, звездная система 328А-613 Сектора Сайриус в Галактическом Каталоге была третьей по счету планетой, заселенной едва нашедшим в себе силы выжить после Века Вне человечеством. Синие моря, красивейшие горы, искусственно выращенные зеленые равнины степей и саванн, тёмные прохладные леса и кристально чистые озёра. Колония росла быстро, так что вскоре её название Альфа стало обретать тот смысл, который не увидели пионеры-колонизаторы: Первая. Мир, ставший новым символом человечества, занял место потерянной навсегда Терры. Лицо планеты не было искорежено громадами заводских комплексов, оставаясь чистым и нетронутым. Рои кораблей не бороздили ее Зону Влияния, этот мир задуман и воплощён с научной точностью, став недостижимым идеалом, к которому могли прикоснуться немногие, интеллектуальная элита поверившего в свои новые возможности звёздного человечества. Или просто мечтой о рае. В ней так нуждались.

Это спасло Альфу, одновременно сгубив её. Когда снова пришёл враг, первыми пострадали промышленные центры ставшей довольно большой Зоны Человечества. Откуда механоидам было понять особую ценность одинокой опаловой капли, плывущей по черноте неба? Рвалась огненная спираль начала Второй Эпохи. А Альфа оставалась в стороне. Когда о ней вспомнили, на всей планете не было никого, кто слышал что-нибудь о Галактике.

Движение Архитекторов не коснулось Альфы, её оставили в одиночестве на долгие тысячелетия. Но потом началось то, что позже назовут главным провалом за всю тысячелетнюю историю Службы Планетарного Контроля.

Год за годом оперативники смотрели с небес на эту прекрасную планету и пытались сохранить её для Галактики. Но Альфа не желала слушать чужих советов, идти по чужому пути. Она словно намертво пригорела к мысли о тупиковом развитии. Закон Бэрк-Ланна скрежетал ржавыми шестерёнками своего несмазанного механизма, а планета переживала свои маленькие радости и большие трагедии, постепенно забывая, что это такое – не быть под постоянным и всё более пристальным наблюдением.

Технологические революции, промышленный бум, потом откат к аграрной культуре на волне движения последователей Тетсухары, клановое субгосударственное устройство общества, несчастье состояло в том, что в каждой букве этого букваря была видна рука оперативников СПК. Некоторые жители планеты, Посвящённые, знали об этом явно, некоторые подозревали, остальные чувствовали это почти подсознательно. Однажды всё окончательно открылось, и мир рухнул.

Альфа полыхнула, погребя под руинами тщательно спланированного планетарного самоубийства всё – надежды Совета Вечных, тысячелетнюю культуру, просто – людей. Миллиарды человеческих жизней. Сержант и его манипул были там, он помнил, как это было. Но было там кое-что ещё.

Мир вокруг плыл, колыхался, дрожал маревом, мешая сосредоточиться. Ощущение, похожее на приближение позабытого уже приступа, но глубже, стремительнее, ближе и плавней.

Не любишь напрягать голову, – заворчал вдруг голос. – Хорошо, я тебе помогу.

И словно гонг прозвенел над мрачным болотом бытия, когда внутри него завертелась, разворачиваясь во всю длину, тугая пружина логики. Слияние тех двух незнакомцев творило правду из окружающего хаоса лжи. Более не было Сержанта, сжавшегося где-то в неведомой глубине космоса, баюкая поток чёрной энергии. Был лишь младенец, новорожденный, невинный. Потаённая сила космической величины, она принялась за первое своё дело.

Спусковой механизм пущен.

– Всё так же плохо? – человек в чёрной лётной форме с долей интереса посмотрел на эрвэграфию.

– С тех пор, как мы оставили их одних, пусть спустя десятилетия, мы словно предали их второй раз.

– Вы отдаёте себе отчёт в том, что будет значить воплощение этого плана в действие? – голос человека в плаще пронзила непонятная интонация, казалось, буравящая тебя насквозь.

Собеседник склонился над разбросанными документами, вдруг грохнув кулаком по столу.

– Вы не понимаете – они продолжают умирать каждый день, просто будут сидеть вот так и ждать смерти! Некоторые просто не едят и не пьют! Для них эти проклятые дни Прощания словно и не закончились, растянувшись на годы. Проклятье, Ромул не стал бы раздумывать!

Его голос стих под пристальным, заинтересованным взглядом человека в чёрном. На долгий миг повисла тишина. Были слышны даже тишайшие шорохи, его нервное дыхание звучало, как паровозный гудок ранним весенним утром. Так же лишне.

– Ромула больше нет. Вы гарантируете, что у Ковальского там будут все условия для достаточной реабилитации?

– Он даже знать ни о чём не будет. Я ещё кое-что могу.

– Отправляйте Миссию. Это всё, что я могу для вас и для них сделать.

Не дожидаясь ответа, человек встал и вышел, тихо прикрыв за собой створку люка.

Получилось.

Самоин упрямо оттолкнул исписанные листки.

– После подобной катастрофы не выживало ни одной цивилизации планетарного масштаба. Это закон.

– Не вы ли говорили мне, что готовы умереть за то, чтобы они начали снова жить?

– Да. Я… может быть, если так вопрос стоит. Нас всех здесь подобрали со знанием дела, тьма побери, – Самоин едва заметно запнулся.

– Так вот. Сегодня утром я получил подтверждение своей догадки, – поднявшись из кресла, он ткнул пальцем в панель на стене. Засветились строчки текста.

– Кто это такой?

– Беженец из посёлка эр-семь-три. Весьма примечательная личность. И они двое, как видишь, нашли друг друга.

Самоин еще раз пробежал глазами файл. Некоторое время они оба, замерев, прислушивались к своим мыслям, лишь позванивал изредка таймер.

– Вы уверены, что это он? Нужно поговорить с остальными.

– Безусловно. Все, кто летел сюда, знали, что назад дороги не будет, но если кто-нибудь откажется, то пусть отправляется обратно в Галактику прямо сейчас.

Самоин посмотрел на него в упор и, снизив голос до шепота, спросил:

– Кому-то придётся стать исполнителем на последней стадии.

– Жребий решит. Так будет честно.

– Согласен, – Самоин резко развернулся, так что полы его белого плаща захлестнуло у ног, и стремительно вышел.

Мелькали лица, проносились секунды. Место действия – Альфа, драма в пяти частях.

Вид сверху.

Сознание временами возвращалось, словно собирая мозаику событий снова в единое целое, но потом рассыпаясь вновь. Позабытое уже ощущение уходило. Остался лишь указующий перст – есть три пути. Ты, Сержант, ещё зелёный мальчишка для игр космических масштабов. Никогда не бывает прямых дорог, всегда выбор, борьба интересов и предпочтений.

И он двинулся дальше, услышав напоследок голос: Ещё увидимся, быть может, Сержант. Теперь настало время Учителю кое-что рассказать самому.

Сержант.

– Ваше появление здесь, позже всех остальных, было воспринято остальными с подозрением. Состав Миссии не должен был меняться, я не стал раскрывать им деталей нашей изначальной договорённости с Первым. Вы сами назвали меня Учителем, Сержант, я и был для вас им, учителем жизни, третьей вашей жизни. Случайность? Вряд ли. В подобных делах нет места случайности – это закон. Я собирал вас по кусочкам, по осколкам и думал – Галактика, мне придётся, несмотря ни на что, доиграть эту пьесу. Пришлось… Это моё последнее погружение, я обманул вас, когда говорил, что подобные нам не могут умереть. Могут, если действительно этого захотят. Подумайте об этом ещё раз, ведь вы до сих пор живы, что в свете сказанного – значит гораздо больше, чем просто констатацию факта.