Текст книги "Фронтир. Избранный. Книга вторая"

Ощущение пропало. Почему всё стало таким другим, зачем всё так изменилось, зачем такая Вселенная является ему, будто в кошмарах? Что происходит вокруг его мирка? Да и эти двое, беспристрастно следящие, подслушивающие, нащупывающие… Почему-то снова пришло в голову, что именно об этом он и думал, когда подходил к тому лагерю беженцев, когда поднимался по тропинке на холм. Размолвка с Кеирой, не признак ли это того самого вмешательства? Что, в конце концов, происходит с ним самим?

Он был тогда холоден и расчётлив, выпил ровно столько, чтобы не терять окончательно связи с реальностью, но чтобы полностью расстроить защитные функции следовых имплантантов. Он знал, зачем туда идёт? Он знал, кто там его ждёт? Сейчас Сержант не мог этого даже представить, настолько это дико звучало.

Он вздрогнул, окончательно приходя в себя, обнял Кеиру за плечи и осторожно прижал к себе, словно она могла разбиться от неосторожного движения. Надвигается что-то страшное. Не пугающее, а именно страшное. До дрожи в ногах, до сведенных судорогой скул, и не спрячешься от этого, не уйдёшь. Это то, что хуже смерти.

– Ой, – вскочила вдруг она, вытирая одной рукой заплаканные глаза и оправляя другой юбку. – Си тхани ауюрте! Я тебе больно не сделала?

– Да что ты, радость моя, я в порядке, вот только полежу, устал очень… Есть хочу – просто невмочь, – и улыбнулся, как мог, всегда нужно находить в себе силы тепло улыбнуться. Он знал, как реагирует Кеира на малейшую грусть в его глазах.

Сержант, ты готов слушать, или мне следует позже…

Это ты, а я уже забеспокоился, почему молчишь.

Да, я. Сестра у тебя?

Это ты её сюда?…

Нет, что ты, я просто сказал, что ты дома.

Ты всегда знаешь, что ей сказать, да?

Я знаю, ну может, не до конца понял, но знать-то я знаю. Она без тебя тут чуть с ума не сошла. Когда ты ушел, пробормотав, что жалеешь обо всём… Она ничего не могла поделать, только металась, не находя себе места. Теребила меня, чтобы вернул, но я отказался. Я не стал за тобой следовать, думал, тебе нужно побыть одному… Я бы не прав? Ты очень плохо выглядишь.

Ты прав, тьма побери, как же ты был прав. Я был очень сильно… не знаю, как сформулировать.

Я не следовал за тобой, и потому не почувствовал, но у меня было время подумать о твоих словах и о том, что случилось позже. Сержант, ты тоже понял, наверное, многое изменилось. Я могу понять вас с Кеирой, если очень постараюсь, но я не понимаю того, что случилось с тобой. Почему, Сержант? Зачем ты так поступил, зачем они так поступили?

Я тоже не понимаю. Я не машина, я иногда ошибаюсь.

Тогда я сам постараюсь всё обдумать. Возможно, тогда и пойму.

Не надо. Ты очень добрый человек, ты не должен. От этого будет только хуже, всем – хуже.

Раз ты говоришь, я постараюсь пока думать о другом, но мне почему-то постоянно кажется, что я должен кое-что уяснить для себя из всего этого. Вокруг тебя что-то растёт. Гости в опасности, ты тоже.

Скорее всего случайность, пойми.

Я постараюсь.

Когда выдастся время, я зайду к вам – поболтаем, нам о многом надо поговорить.

Да, ты прав, особенно, помнишь, мы разговаривали… тот момент из Синей Сутры… А это неприятно, когда тебя бьют по ребрам?

Язвительность противоречит Третьей Заповеди Тетсухары. Хотя да, это очень неприятно.

Извини, не смог удержаться.

«Ой, доиграешься, шутник».

Небольшое поселение беженцев из зараженных зон, поселение людей, что выжили, приютилось у остатков некогда простиравшихся от самого Западного океана Дольних лесов. Сейчас эти чахлые следы некогда царившего здесь великолепия живой природы представляли собой одинокие группки деревьев, разбросанных по нескольким тысячам квадратных километров.

Здесь всё называлось не своими именами. Беженцы не были беженцами, они ниоткуда не бежали. И Гости-со-звёзд не были их гостями. Как и леса уже не были лесами, погубленные вырвавшейся на свободу серой наносмертью там, где всё не сгубили подоспевшие химические и редиоактивные осадки. Но жителей наскоро собранных из походных модулей посёлков продолжали привычно называть беженцами, гостей Гостями, а леса – лесами.

Красивейшие некогда зелёные холмы предгорий теперь были укутаны в металлический саван. Редкие участки незаражённой земли благодаря своевременной рекультивации всё-таки могли прокормить беженцев. Землю берегли скорее по привычке, людей на планете спустя столько десятилетий каждодневого тусклого вымирания оставалось так мало, что хватило бы одних продуктов дальних океанических ферм, которые почти не пострадали. Просто даже для серолицых безэмоциональных беженцев в этих парниках было что-то символическое. Не намёк на светлое будущее, скорее знак, напоминание, что сами они ещё, по какой-то непонятной прихоти судьбы, живы.

Потому что вокруг было куда больше напоминаний совсем иного.

От пограничного поселка на северо-восток шла некогда ровная, широкая десятиполосная трасса для наземного транспорта, и, проводив неё внимательным взглядом, каждый мог сообразить, куда она вела, не погрешив против правды ни на йоту.

То был путь в ад. Ни одного следа не было заметно на растрескавшейся за годы поверхности. Здесь никто и никогда не ездил уже очень давно. Спустя сотню километров она обрывалась на краю гигантского зеркально-полированного круга, что раскинулся на месте бывшей многомиллионной столицы огромного государства, самое название которого теперь никому и вспомнить. Десятки лет останки жителей лежали, вплавленные в чёрное стекло горнилом ядерного пламени.

Этого места боялись, как чумы, не нашлось смельчаков, набравшихся достаточно храбрости, чтобы заглянуть в громадный стеклянный глаз, мертвенно сияющий в темноте. И во все стороны от проклятого места тянулись щупальца абсолютно голой земли, это потоки дождевой воды уносили частицы прокаженной материи дальше и дальше, в глубь континента, и ничто не могло сдержать этот тихий натиск.

Здесь воняло смертью. Смертью добровольно принятой, и потому ещё более ужасной.

Однако именно это место влекло бродягу к себе, как волшебное. Выплывал он всегда точно над эпицентром. Здесь веяло тем немногим, что он понимал. И за эти крохи стоило пытаться зацепиться.

Однако сейчас было не время вслушиваться в журчание струй энергии, широким потоком лившейся из гигантской стеклянной могилы. Следовало вернуться домой, в посёлок, туда, где обреталось уже столько лет его неподвижное тело, там будет ждать Сержант, а его теплая душа и быстрые мысли были гораздо важнее могучего, но мертвого стеклянного диска. Бродяга как можно точнее постарался припомнить, когда он впервые увидел Сержанта. Тринадцать лет, два месяца и двенадцать дней назад. Да он тогда и бродягой-то не был.

Беспамятное, будто новорожденное существо делало первые шаги, не понимая своей цели и не помня своего пути.

Былой лес, который он видел, как наяву, казался ему местом волшебных снов, где ему станет покойно.

Первое, что он отчётливо помнил – белый плащ Сержанта. Мокрая насквозь от бесконечного дождя фигура быстро нагнала смутно белевшего среди мёртвых стволов чужака. Чужак казался рыцарем из сказок, добрым, знающим, он должен был помочь, подсказать. Но добежать ему не удалось, лишь мелькнуло вокруг незнакомца нечто, похожее на сияние, как на него обрушилась тяжесть. Остались только распахнутые в ужасе глаза Гостя-со-звёзд.

Сержант проверял разметку зараженной области под прикрытием портативного нуклеарного ингибитора мощностью в полсотни киловатт. Вокруг оператора неизбежно возникает короткоживущая проникающая радиация, что за минуту спадает до относительно безопасного фона, но до тех пор…

Сержанту удалось отыскать у пострадавшего, окончательно впавшего в кому на вторые сутки, лишь одного близкого – юную девушку, назвавшуюся сестрой, хотя судя по биометрии пациент был её старше минимум на пару десятков лет. Разыскать её помог маяк, который вживляли каждому беженцу, кто не был в состоянии отвечать за свои действия и нуждался в присмотре.

Девушка называла пострадавшего братом скорее для простоты и по привычке, подобно многим жителям Альфы, не удаляясь в лишние подробности и не пытаясь что-то для себя объяснить. Её родные погибли в дни Прощания, только мама, которая встретила те времена подростком, прожила куда дольше. Кто был её отец, девушка не знала, она помнила только бесконечную тоску в глазах матери, которая, едва подняв её на ноги, однажды тоже уснула и не проснулась. Девочке тогда было двенадцать. И сколько она себя помнила, рядом с ней был названный брат, почти не встававший, толком не разговаривавший, старше её, обуза, к какой можно привыкнуть, особенно если ты – почти такая же сомнамбула, как и все остальные вокруг. Только однажды брат встал и пошёл, так что она даже не заметила. А спустя пару дней её отыскал Сержант.

Он твердил, что всё будет хорошо, а она неожиданно горько плакала и проклинала себя за беспечность, что-то встревожено пищал обруч белого металла на голове внепланетника. Тёплые руки придерживали его беспомощную голову, вливая в него жизнь. С этого момента и началась новая жизнь бродяги.

Его удалось спасти, и он окончательно стал собой, таким, каким он себя только и мог теперь припомнить. С тех пор он любил Сержанта, как отца, которого он не знал, как учителя, которого у него не было, любил его грустные глаза, его веселую улыбку, доброе сердце. Если все чужаки такие, то они, верно, спустились с небес.

Смешная шутка, откуда им ещё спускаться.

Прошло время, и некогда беспамятное существо превратилось в бродягу: неподвижное тело, полуприкрытые веки и бессильные руки на подлокотниках кресла.

Бродяга… несмотря ни на что, в этом теле с тех пор воцарился разум, и разум этот с неожиданной силой устремился вырваться из бренного тела и воспарить, влиться всем естеством в окружающее полуживое пространство.

Годы шли, девушка стала женщиной, почти ожив, обретя в отражении глаз Сержанта толику собственного, уже почти живого блеска. А её названный брат на вид оставался всё тем же молодым мужчиной не старше тридцати, каким казался когда-то. Теперь они действительно выглядели как брат и сестра, и только трое на всей планете могли догадываться, что его история не так проста, какой могла бы показаться. Он явно пережил дни Прощания уже взрослым, и с тех пор над ним словно стали не властны годы. Как он появился в этом доме, почему однажды встал и пошёл, а потом снова упал и уже не поднялся?

Бродяга сам задавался всеми этими вопросами, но не знал на них ответа. Впрочем, они его и не настолько беспокоили, больше всего он боялся уйти снова, уйти так далеко, откуда не вернуться.

Я не уйду туда.

Слишком дороги ему сестра и Сержант, слишком близка эта истерзанная земля. Ещё столько нужно пережить, столько познать.

А сейчас особенно. Меня беспокоят те трое.

Все они были как-то связаны с Сержантом, буквально ходили вокруг него, словно хищники вокруг жертвы, не желая ему зла, но и вряд ли любя. Так он видел. Все – внепланетники: Учитель, Боец и Никто. Три имени, почти неотделимых от него, и три больших проблемы. Спросить у Сержанта? Нет, узнать самому.

Планета умирала, не в силах справиться с наваждением чёрного дыхания зловонных ран, что нанесли ей люди. Даже те несколько десятков видов живых существ, что сумели приспособиться к радиации, оказались выбитыми из прежних экологических ниш. Где биосфера не была поглощена серым приливом всепожирающих наномашин, биоценозы всё равно обессилено разламывались на жалкие подобия тех сложнейших систем межвидового взаимодействия, что существовали на этих землях раньше.

Где раньше буйствовала река жизни, в лесах, степях, пойменных лугах теперь догнивали останки погибших животных. Чёрные коряги и трухлявые пни сочились не ароматом леса, запахом лугов, а аммиачно-йодистым смрадом смерти. Даже страшные рассказы про гигантских болотных мутантов не добавляли очков загнанной в угол жизни, слабые, больные множеством неизвестных науке болезней, те из них, что смогли приспособиться, уходили подальше в оставшиеся еще кое-где живые леса, стремясь хотя бы спокойно закончить жизнь, не способные к продолжению рода.

Осталось слишком мало пригодных для более-менее сносной жизни мест, да и те тут же начинали использоваться для выживания человека. Работа Гостей по очистке близлежащих территорий давала ту отдушину, в которой нуждалось всё на планете. Сержант каждый раз с удовольствием смотрел на зеленые ветки им лично посаженного деревца, что росло у самого его дома. Уже через метров пятьдесят виднелись сквозь полумрак скорченные мёртвые ветви столетнего дуба, и их сухой треск на ветру напоминал, что столько еще необходимо сделать. От таких мыслей было неуютно. Ветер тихо завыл за окном, смотреть расхотелось.

Выходя из дома, он по привычке выключил свет и потянулся к сенсору запора, но тут же вспомнил о забытом на полке в прихожей ингибиторе. Вечно возвращаться…

– Сержант, ты ещё долго?

– Иду. Иду.

Сержант потратил несколько лишних секунд на поиски нужного сенсора. Открывалась дверь нехотя, словно желая его разозлить. Когда мерцание силового полога истаяло, Сержант уже клял во все корки хваленую галактическую технику.

Схватив диадему, он сунул её в карман, и, уже буквально выбегая, хлопнул по панели запора. Проклятие. Спуститься с небольшого пригорка, на котором стоял дом, было делом нескольких секунд, однако и это время почему-то показалось вечностью.

– Кеира, милая, – и прижал её к груди с такой силой, что она охнула. Сержант поспешно сделал шаг назад и тряхнул головой. – Извини, словно чего-то испугался. Я сам не понимаю, что со мной сегодня происходит.

Кеира развела руками, вопросительно глядя из-под капюшона.

– Ты – испугался?

– Да, случается и такое. Ты себе представить не можешь… – Сержант взял её за руку и широко зашагал в сторону поселка, так что Кеире поневоле пришлось припустить почти бегом. Гость, мужчина, которого она столько лет любила, продолжал идти, глядя прямо перед собой, и говорил, говорил… Она знала, что Сержант порой очень нуждается в слушателе, и продолжала внимательно впитывать его слова, которые часто становились вовсе непонятными, но в них всегда слышалась неподдельная горечь. А значит, и любовь.

– …это словно тебя вынули из твоего теплого мирка и окунули в ледяную прорубь. Паранойя, чистой воды паранойя, но за моим плечом будто всегда стоит кто-то, постоянно чей-то взгляд, но не чуждый, а какой-то родной, что ли, этот взгляд советует, сочувствует. Иногда он холодный, но чаще строгий. Я чувствую, словно подступает что-то… такое почти неживое, и если в тот момент нет рядом тебя или бродяги, если нет чьей-то руки, если я не могу ощутить чью-нибудь ладонь, становится жутко. Не знаю, как это назвать, но всё началось несколько месяцев назад, а особенно усилилось после той истории, когда я убежал от тебя и ввязался… Откуда взялась эта неуверенность? Я смотрю вдаль и вижу нечто туманное, оно завораживает, тянет куда-то вглубь. Разве можно так жить? Я, наверное, совсем умом двинулся, раз не могу от тебя теперь даже на шаг отойти, – лицо Сержанта поднялось, и его взгляд устремился к небу. Сквозь хриплое дыхание прорывался шепот.

– Нет, Кеира, то, что происходит между нами, это не любовь, что что-то другое. Я когда-то очень давно любил одну девушку… И тогда всё было иначе. Да, желание доставить радость, да, восхищение, но не так же, чтобы бояться просто отпустить твои пальцы… Последнее время мне хочется спрятать тебя за спиной, а что окажется на моём пути, снести прочь! Это хаос, безумие. Ты же мне кажешься такой, как бы выразить… беззащитной, я не понимаю. Всё словно в кошмаре – точно весь мир ополчился, но не против меня, а против дорогих мне людей. Кеира, скажи мне правду, пожалуйста, мне это нужно. Я правда не понимаю ваш мир до сих пор, даже спустя столько лет?

Сбивчивый поток слов прервался. Сержант замер на месте, осторожно отстранил её от себя, с неожиданной тоской всмотрелся в дорогое лицо. Однако глаза не обманули, они светилось ответным пониманием.

– Ты ищешь всё время одно – себя, а видишь только меня. Ты так похож на мой народ, на то, что от него осталось… Мы тоже ищем себя в этих руинах, хотя и не подозреваем об этом. Ты любишь меня, милый, но и боишься этого. Пойми, для тебя любовь – это борьба. Но я не хочу борьбы, не могу я так. Я другая, а ты раньше жил среди подобных себе, добрых, умных, сильных людей. Со звёздами в глазах и солнечным ветром в могучих руках. Не все такие, мы тут – точно не такие, так что не думай больше о долгах, просто будь собой, тем, кого я люблю.

Сержант много думал об их отношениях. Она словно не чувствовала в нём вины за тот выбор, что сделал некогда её народ. Загадка дней Прощания её не касалась, а потому она его не изображала космическим кукловодом, и ей не за что было его прощать. Но он-то помнил, потому что был здесь. Сильные руки… Альфа оказалась в этих сильных руках давным-давно. И узнав об этом, она покончила с собой.

– Ох, Кеира, не такие уж мы и сильные, и не такие умные, и уж точно не такие добрые, – Сержант улыбнулся и, по привычке, снова нахмурился. – Но всё равно спасибо. Прости, что я тебе всякую чушь плету. Но мне давно не было так страшно. Сильные люди, да, там много очень сильных людей, а тут… Ты знаешь, твой народ словно начинает находить свой новый путь, но что-то мне подсказывает, что путь этот принесёт много бед, а у нас уже не осталось морального права вас на этом пути… неважно. Тот случай… эти беженцы не просто полезли в драку, они действительно хотели моей смерти и унижения. Не знаю даже, чего больше. И вот теперь все эти мысли, они лезут и лезут в голову. Наверное, это старость.

– Охвэйни лао, – чуть грустно засмеялась Кеира, – какая старость? Да мои ровесники выглядят старше тебя, рарша ех, пусть Сэми в нашем роду единственный дееспособный мужчина, ему едва за тридцать, а он уже совсем седой.

– Молодость, старость… Кеира, мне уже почти сто наших лет, ваших – даже немного больше, там живут очень долго. А здесь даже я начинаю чувствовать старость… чувствовать, что я втрое старше тебя.

– Ты устал от нашего мира? – шепнула она, попытавшись вырваться, но он не пустил.

– Нет, я бывал на безумно тяжёлых мирах, мирах вечного мрака, вечных снегов и вечного пекла, я тебя сутки могу нести на руках и не устану. Здесь другое. Позавчера в соседнем поселке умер парень, совсем молодой, отказала печень, и он умер, отравленный теми самыми лекарствами, что спасали ему жизнь до этого. Так не бывает, я готов был выть от злости. Почему! – орал я на его семью. Как вы могли, ведь я был в двух шагах. А они молчали и лишь отводили глаза. От этого постареешь.

– Сержант, в тебе чересчур много всего, ты несёшь в себе боль всех, кого встречаешь.

– Это плохо?

– Это плохо потому, что однажды эта боль тебя убьет… или в тебе просто иссякнет любовь к жизни, и для тебя тоже наступят дни Прощания, как наступили они у нас.

Они уже подходили к дому Кеиры, огонек над крыльцом приятно мерцал, заливая всё вокруг ровным мягким светом. Сержант одним движением поднял Кеиру на крыльцо и, сделав шаг назад, чтобы лучше её рассмотреть, серьезно ответил.

– Раньше ты меня разлюбишь.

Качание головой.

– Нет, раньше тебя просто не станет… Ты так и не понял, что люди умирают не так, как умирают деревья. Иногда ты думаешь, что человек ещё жив, он ест, спит, трудится, разговаривает. Но впереди у него – только Прощание.

Иногда даже после Прощания можно снова стать живым, – раздалось в голове ворчание.

– Иногда, бродяга, тебе лучше быть молчаливым исключением из правила. И не подслушивать.

Я просто хотел предупредить. У нас гости.

В дверях стоял Сэми. И вид у него был такой, что Сержант невольно подобрался, как перед прыжком. Лицо родича Кеиры горело едва сдерживаемым гневом, кулаки были сжаты, однако под пристальным взглядом Сержанта он быстро сник, опустив руки и ссутулив плечи, хотя в глазах его продолжала поблескивать затаенная искра. Сэми в первый миг было не узнать, однако сейчас он быстро обернулся прежним, таким, каким его привык видеть Сержант. Какими почти всегда оставались беженцы. Апатичным, серолицым, усталым и безэмоциональным.

– Лоа-то, Сэми. Что тебя сюда привело?

Тот бросил что-то невнятно приветственное, и, не переставая бормотать себе под нос, отвернулся и зашагал вглубь дома, бесцельно переставляя по пути предметы на полках вдоль стены прихожей. Сержант не без удивления заметил, как с одной из полок исчез незнакомый тяжелый блестящий предмет, и Сэми это явно хотел скрыть. Раздеваясь, Сержант продолжал наблюдать за завершением метаморфозы: сев в кресло у камина, в котором потрескивали уже поленья, Сэми весь окончательно сжался и, судорожно вздохнув, прикрыл веки.

Вот теперь он окончательно стал самим собой, на лице его опять поселилось выражение отчуждения и безнадежности. Этот новый, незнакомый Сержанту человек, что всё чаще в последнее время подменял Сэми, исчез. Войдя в комнату, Сержант по привычке расположился на старой-престарой софе в углу и, почувствовав, как к его боку прижалась Кеира, тоже молча её обнял. Наступила тишина, некоторое время все без слов смотрели на пламя разгорающегося камина, спокойно наслаждаясь теплом, превращавшим лица в маски чуть сведенной жаром кожи. Мерно попискивали часы на стене, и даже щелчки счетчика Гейгера казались неким элементом уюта. Вот бы так просидеть вечность.

Сержант, поговори с Сэми. Пожалуйста.

Главное – не вмешивайся.

– Сэми, мы задержались сверх обычного и заставили тебя волноваться?

Тот ещё чуть поник головой и неловко завозился в кресле, убирая с глаз прядь слипшихся волос. Замерев, он опять принялся смотреть в огонь.

– Это глупо. Сержант, ты же умный человек, умудренный жизнью, но порой твое поведение просто им миршим лениц-то ляруо санне. Зачем, тьма вас забери, их провоцировать?

– Разве изменение моего обычного распорядка дня что-то решит? Буду уходить позже, приходить раньше, да? Несмотря на то, что никто из ваших так и не согласился толком объяснить, что же происходит, я не дурак. То, что есть, оно и будет. Хоть я буду ходить по посёлкам в сопровождении, хм, охраны. Дело не в моем якобы поведении, а в нашем существовании вообще, так? Гости живут среди вас, не на закрытой базе, а с вами. Причём не просто живут, а трудятся ради вашего же блага. Всё остальное лишь завеса и ничего не изменит, не так ли? Или ты не согласен?

Сэми вздохнул. Да, подумал Сержант, это опять в точности тот самый человек, которого он впервые встретил тогда в поле за работой. Изрядно седые спутанные волосы, согбенная спина, безвольный голос, что-то напевающий безо всякого выражения. Сэми стоял тогда, наклонившись, над неровной грядкой скудной зелени. Увидав его, Сержанту захотелось отвести глаза и пройти побыстрее мимо, столько житейской усталости и сломленности судьбой было в этой фигуре, куда больше, чем в среднем беженце. На вид этот почти старик никак не мог быть родичем Кеиры, так мало было между ними общего, но она тогда, помнится, решительно взяла его за руку и повела через чахлые грядки.

– …знакомьтесь!

Человек выпрямился. Взгляды Гостя-со-звёзд и жителя этого мира встретились. В тот раз глаза рано поседевшего парня не стали прятаться от хоть заметно потухшего, но вместе с тем до сиз пор блестевшего упорством и стремлением к жизни взора Сержанта. Не такие, как у него. Привычным жестом отряхнув руки, испачканные в земле, он замялся, не зная, что сказать.

– Сержант, познакомься, это мой старший родич Сэми. Сэми, это Сержант, Гость, – как будто это нуждалось в объяснении. Кеира смотрела то на одного, то на другого, не зная, что еще сказать. Помявшись, она повернула обратно, но буквально в трёх шагах снова обернулась.

– Ну, я пошла в посёлок, а вы тут пока побеседуйте, – когда она скрылась, глаза Сэми чуть оживились, точно он стеснялся Кеиры, и Сержант с удивлением разглядел блеснувшую на миг сквозь усы улыбку. Сэми заторможено осмотрел Сержанта с ног до головы, вскользь глянув на сиявшую мерным светом диадему.

– У меня очень хорошая инья, родич, но она порой бывает немного бестактной, когда не знает, что ей делать со своим желанием всем угодить. Пора ей уже свой дом заводить, не считаете? Она мне много о вас рассказывала. Добро пожаловать к нам, роханье инто, будьте как дома.

– Я тоже о вас многое слышал, Сэмиен. Спорой работы.

– Сэми, Сержант, просто Сэми. Вот, тружусь потихоньку, семья нуждается в пище, Кеира помогает наравне со всеми, да какие из женщин работники, всё равно тяжелую работу надо самому.

Протянулись две мужских ладони и встретились в крепком рукопожатии, жесте, по странной прихоти истории сохранившемся именно на Альфе. Ладонь у Сэми была шершавая и теплая.

– Мы всегда вам рады, не забывайте этого.

– Роханье мони, – серьезно ответил Сержант, уже успевший к тому времени изрядно подучить побочный язык этой местности планеты, – но только никаких «вы», а то как-то уж слишком официально.

– Согласен. Пойдемте… пойдем к дому, там и поговорим.

Этот разговор с тех пор так и не закончился, иногда возобновляясь вот так, по случаю. Годы шли, менялись интонации, Сержант уже не мыслил своей жизни без Кеиры, Сэми ему стал «почти родичем», а поблизости всегда таился взгляд бродяги, не менялось главное – они двое всегда говорили об одном.

Вот и в этот раз, глотая обжигающий итонно, они тихо беседовали будто ни о чём, покуда Кеира впопыхах накрывала ужин.

– А ведь правильно вас сторонятся.

– Нас – это Гостей?

– Ты прекрасно понимаешь, что да. Вас, Гостей.

– Почему же? Что в нас такого, за что нас надо сторониться?

– Не надо, вот именно, что не надо, но… Вы – смута в нашем тихом болоте. Как звёзды на небе, как солнце, когда оно проглядывает на таком редком теперь синем утреннем небе. Только всё это где-то там, далеко, а вы – близко. И вы – постоянное напоминание о том, что надо бы забыть.

– Наше над вами многовековое… покровительство? Дни Прощания?

– Это всё ушло, кто не мог с этим жить, просто умерли, теперь вы как призраки чего-то, что умерло когда-то в нас самих, оставшихся. А умерло в нас много, слишком много.

– Объясни. Вам неважно, почему это случилось, как это случилось? Однажды утром вся планета решила не просыпаться, так, по-твоему это случилось? Или это была горькая случайность? Постъядерные миры известны во Вселенной, иные даже выживали. Но нет, вы деятельно, деятельно совершили планетарное самоубийство, приложив к этому массу усилий. Как такое может случиться спонтанно, чтобы потом, спустя полвека, ты мне просто говорил, что в вас слишком много умерло, даже не думая, что оно не умерло, а было убито, возможно, вот прямо этими руками!

Сержант показал свои ладони в пространство, как доказательство.

– Ты слишком сложно говоришь. На самом деле всё просто. Наш мир себя исчерпал, изжил, нет его! Мы попытались пережить весть о вашем… как ты сказал, покровительстве? И не смогли, если хочешь, проиграли своему тщеславию. Столетия вы нас предупреждали, пытались чему-то учить, но мы не слушали, мы искали иного. Да, по пути мы строили то, что привычнее вам. Вот и построили… пригодилось. А наш путь оказался гибельным тупиком. Остается доживать на радиоактивных руинах, да по возможности помогать вам их разгребать. Мы обречены.

– И наша помощь…

– Ничего не даст. Разложение не там, – Сэми кивнул в сторону окна, – а тут, в сердце! Взгляни на меня, я уже старик, хотя я даже не помню дней Прощания. Точнее, они продолжаются до сих пор, ты не видишь? И я устал от всего этого. И большинство остальных чувствуют то же самое.

– Хорошо, но скажи, вас что, пугают наши намерения?

– Скорее вас сторонятся потому, что каждое ваше дело – это удар по крышке нашего гроба, по гордости, по истории, по своему пути. Было время, когда мы были такими же, как вы, целеустремленными. Мы, быть может, шли прямиком к вам, к звёздам. Только другим путём. Но вы этого не увидели, и снова, уже скорее по привычке, попытались направить, помочь. Как и сейчас пытаетесь, пусть и с другой стороны. Только результат оказался непредсказуем, да?

– А теперь… всё кончилось, неужели вы так считаете? – полувопросительно-полуутвердительно сказал Сержант.

– Наша тень в вас, и это бьёт больнее всего, но что делать, если сил бороться с этой болью просто нет? – Сэми покачал головой, оставляя свой вопрос без ответа.

Ох, молчание, молчание. Всегда молчание, только молчание.

Оно окружало Сержанта все эти годы.

Да, когда-то их просто сторонились, а теперь… Вновь Сержанту пришла в голову мысль о том нападении. Что-то творится, зреет потихоньку, и отточенное его чувство происходящего кричало об этом, только доказательств не было.

Сержант некоторое время прислушивался к повисшей в воздухе тишине, не зная, что возразить. Должно же быть что-то в этих словах Сэми неправильно, иначе что они тут делают, не пора ли уже оставить эту несчастную планету наедине с её медленной и неизбежной смертью? Нет, оставлять всё в таком состоянии рука не поднималась, это будет просто очередным массовым убийством. Допустить, чтобы подобное снова прорвалось и залило Альфу? Если бы только отдать в их руки хотя бы общую санацию… пусть сами трудятся, активно спасают родную планету.

Для этого нужна воля, целеустремлённость, способность строить долговременные планы – всё то, чего в соседях Сэми и Кеиры было не сыскать. Да появись среди них хоть единственный человек, который смог бы вести их прочь от бессильного созерцания! Тогда они, Гости, могли бы уйти. Куда он сам подевается в таком случае, Сержанта не волновало. Сначала надо сделать всё, чтобы это «после» наступило.

Тут он сообразил, что в комнате уже слишком давно молчат. Вздохнув, он подумал – теперь Сэми уж точно не уговоришь уточнить, что именно его так волнует, что он не поленился прийти к ним в столь позднее время. Поднявшись, Сержант направился к креслу бродяги, что стояло в углу. Сегодня тот выглядел лучше обычного, порозовели щеки, взгляд, обычно слепо взирающий на угол комода, теперь заинтересованно поблескивал. Ресницы подрагивали, казалось, что недвижимое тело сможет двинуться.

В нём тоже жило что-то новое, что-то неизвестное.

Бродяга, твоё физическое состояние не изменилось?

Нет, Сержант, двигаться не могу, тела не чувствую, даже вижу плохо… хоть бы и мог, ты же знаешь, мне гораздо лучше… там.

Мне не дает мне покоя эта твоя замкнутость, ты уходишь от своей жизни туда, где ничего нет. Хотя кто знает, что хуже… Но помни, ты можешь вылечиться, если сам этого захочешь, по-настоящему. И, к сожалению, помочь тебе в этом я бессилен. Физическое твоё тело обследовали и не раз, оно ничуть не повреждено и жизнеспособно.