Текст книги "Разгадай мою смерть"

– Так вы поэтому ничего мне не сказали о колыбельной? Не усмотрели в ней «ничего дурного» или хотя бы необычного?

– Именно.

Я переключила телефон на громкую связь и положила трубку, чтобы инспектор не догадался о том, что у меня трясутся руки.

– Если рассматривать факт записи на автоответчике вкупе с наркотическим веществом, обнаруженном в крови Тесс, разве это не доказывает, что над ее психикой жестоко издевались?

Гулкий голос инспектора заполонил комнату:

– А по-моему, гораздо правдоподобнее, что запись оставил друг или подруга вашей сестры, не знавшие о родах. Нечаянная бестактность, и только!

– Это вам доктор Николс сказал?

– Это абсолютно разумный вывод. Особенно, учитывая, что ребенок родился на три недели раньше срока.

Я уже не могла скрыть дрожь в голосе.

– Если вы давно знали о колыбельной и не приняли ее во внимание, зачем же звоните мне?

– Не забывайте, это вы позвонили нам, мисс Хемминг, а я из вежливости ответил на ваш звонок!

– В спальне освещение лучше, поэтому Тесс передвинула шкаф в гостиную и сделала из спальни студию! – почти крикнула я, но инспектор уже положил трубку.

Поселившись у тебя, я поняла смысл перестановки.

– Выставка состоялась через неделю после того, как вы услышали колыбельную? – задает вопрос мистер Райт.

– Да, меня пригласили однокурсники Тесс. Я непременно должна была посетить выставку, так как она давала возможность еще раз поговорить с Саймоном и Эмилио.

Знаешь, мне кажется логичным, что именно на художественной выставке в колледже, где каждый мог увидеть твои прекрасные полотна, почувствовать твой талант и любовь к жизни, я наконец нащупала ниточку, приведшую меня к убийце.

Глава 18

Утром в день выставки в дверь позвонил Бенджамин. Он убрал свои растаманские косички в хвост и выглядел по-деловому. С ним был еще один парень, мне незнакомый. Приехали они на старом белом фургончике, который должен был перевезти твои картины в колледж. Бенджамин сказал, что выставка в конце учебного года – более важное и помпезное мероприятие, но и эта тоже имеет немалое значение. Все участники пригласили родных и близких, ожидались также и потенциальные покупатели. Твои друзья обращались со мной осторожно, заботливо, как будто от громкого возгласа или смеха я могу рассыпаться на кусочки.

Когда они отъезжали от обочины, загрузив картины в кузов, в глазах у обоих стояли слезы. Что бы ни опечалило их, эта сторона твоей жизни оставалась для меня тайной. Возможно, они просто вспомнили, как раньше бывали в этой квартире, и контраст – я здесь, а тебя нет – оказался слишком болезненным.

Я своими руками заворачивала картины в бумагу и все равно просто ахнула, когда вошла в выставочный зал. Дома они темной грудой стояли у стены, но, развешанные по стенам, являли собой взрыв ярких красок и буквально дышали жизнью. Твои друзья, те, что неделю назад собрались в кафе, по очереди подходили ко мне и заводили беседу, как будто им поручили за мной присматривать.

Саймона нигде не было, однако сквозь толпу в дальнем конце зала я разглядела Эмилио. Рядом с ним стояла Хорошенькая Ведьмочка. Судя по ее лицу, случилась какая-то неприятность. Приблизившись, я увидела, что он выставил на обозрение картины с твоей обнаженной натурой.

Когда я подошла к Эмилио, внутри у меня все бурлило от ярости, и все же мне пришлось понизить голос, чтобы посторонние не услышали наш разговор и у этого мерзавца не появилась лишняя аудитория.

– Неужели смерть Тесс не положила конец вашему с ней роману? – возмущенно зашептала я.

Эмилио жестом обвел полотна с таким видом, точно наслаждался моей злостью:

– Картины отнюдь не означают, будто между нами что-то было.

На моем лице отразилось глубокое недоверие.

– Считаешь, все художники непременно спят со своими моделями, Беатрис?

Вообще-то да, именно так я и считала, а обращение ко мне по имени было недопустимой фривольностью, такой же как выставление напоказ твоих портретов в обнаженном виде.

– Чтобы написать ню, вовсе не обязательно состоять в любовной связи с натурщицей.

– Но вы состояли с ней в любовной связи! А теперь хотите, чтобы об этом узнали все? Как же, посмотрите, ослепительно красивая девушка готова на секс с мужчиной двадцатью годами старше! То, что вы ее преподаватель и вдобавок женаты, конечно, не важно по сравнению с шансом изобразить из себя настоящего мачо, так?

Я заметила, что Хорошенькая Ведьмочка коротко кивает, одобрительно и немного удивленно. Эмилио бросил на нее испепеляющий взгляд, она пожала плечами и удалилась.

– Значит, по-вашему, мои картины призваны доказать всем, что я мачо?

– Да, посредством демонстрации тела Тесс.

Я развернулась и пошла обратно, к твоим картинам. Эмилио двинулся вслед за мной.

– Беатрис!

Я не обернулась.

– У меня есть новость, которая может вас заинтересовать. Мы получили результаты медицинских тестов. Моя жена не является носителем муковисцидоза.

– Рада за нее.

Эмилио, как оказалось, не договорил.

– У меня тоже отсутствует дефектный ген.

Стоп, что-то здесь не сходилось. У Ксавье диагностировали муковисцидоз, значит, по законам генетики, болезнь передалась ему от обоих родителей.

Я ухватилась за возможное объяснение.

– Нельзя судить по одному-единственному тесту. Ген муковисцидоза способен к разнообразным мутациям и…

– Мы сделали все тесты, какие только существуют, – перебил меня Эмилио. – Все! Нам четко и ясно сказали, что ни я, ни моя жена не являемся носителями заболевания.

– Иногда муковисцидоз развивается у ребенка даже в том случае, если один из родителей здоров.

– И какова же вероятность этого? Один шанс из миллиона? Ксавье не имеет ко мне никакого отношения!

Эмилио впервые произнес имя Ксавье вслух – выдохнул так же небрежно, как и свой отказ от него.

Получалось, что отцом Ксавье был кто-то другой, но ты сказала мне, что беременна от Эмилио, а ты никогда не лжешь.

Напряженное внимание, с которым меня слушает мистер Райт, возрастает.

– Я поняла, что у Ксавье никогда не было муковисцидоза.

– Потому что носителями должны быть оба родителя?

– Именно так.

– Так в чем же, по-вашему, было дело?

Я беру короткую паузу, вспоминая чувства, захлестнувшие меня в момент осознания истины.

– Компания «Хром-Мед» проводила генетические испытания на абсолютно здоровых детях.

– С какой целью?

– С целью мошенничества.

– Если можно, объясните подробнее.

– Неудивительно, что «волшебный» метод лечения муковисцидоза оказался таким эффективным, ведь младенцы изначально не были больны! Благодаря «чудесному изобретению» рейтинг «Хром-Мед» взлетел до небес. Компания вот-вот собиралась выпустить на рынок дополнительные акции.

– Куда же смотрели органы надзора, контролировавшие ход эксперимента?

– Видимо, их каким-то образом ввели в заблуждение, понятия не имею, как именно. С другой стороны, участницы эксперимента вроде Тесс ни на секунду не усомнились бы в диагнозе. Если в семье кто-то болен муковисцидозом, всегда следует предполагать носительство.

– По вашему мнению, профессор Розен был причастен к афере?

– Я решила, что причастен. Даже если идея изначально принадлежала не ему, все осуществлялось с его ведома. Кроме того, возглавляя «Хром-Мед», в скором будущем он мог рассчитывать на фантастические прибыли.

После встречи с профессором Розеном в клинике я сочла его фанатиком от науки, жаждущим признания коллег. У меня в голове с трудом укладывался образ корыстолюбивого мошенника, которым двигало не тщеславие – мотив, старый как мир, а еще более древний порок – алчность. Я не верила в актерские способности профессора; не верила, что его жаркий монолог об уничтожении болезней и прорыве в истории был просто пылью, пущенной в глаза мне и, конечно, всем остальным. Однако если все действительно обстояло так, профессор держался весьма убедительно.

– Вы вновь связались с ним?

– Попыталась. Он улетел в Штаты со своим лекционным туром и должен был вернуться почти через две недели, шестнадцатого марта. Я оставила сообщение на автоответчике, но по возвращении профессор мне так и не перезвонил.

– Вы разговаривали с детективом Финборо?

– Да, позвонила и попросила встретиться. Он назначил встречу на вторую половину того же дня.

Мистер Райт сверяется с записями.

– При вашей беседе с сержантом Финборо также присутствовал инспектор Хейнз?

– Все правильно.

Человек, который бесцеремонно вторгался в чужое личное пространство, уверенный, что у него есть на это право.

– Прежде чем мы продолжим, я бы хотел уточнить один момент, – мягко произносит мистер Райт. – Какую связь вы проводили между аферой и смертью вашей сестры?

– Я пришла к выводу, что Тесс обо всем догадалась.

Тяжелый второй подбородок инспектора Хейнза нависал над столом. Его внешность полностью соответствовала низкому властному голосу и надменной манере. Рядом с ним сидел сержант Финборо.

– Что, по-вашему, вероятнее, мисс Хемминг, – загремел инспектор Хейнз, – что солидная компания, пользующаяся всемирно признанным авторитетом и прошедшая миллион различных проверок, ставит генетические эксперименты на здоровеньких младенцах, или все-таки, что молоденькая студентка не помнит, от кого забеременела?

– Тесс не стала бы обманывать меня насчет отца ребенка.

– В нашей прошлой беседе я любезно попросил вас прекратить навешивать безосновательные обвинения.

– Да, но…

– Всего неделю назад вы оставили сообщение, в котором назвали главных подозреваемых – мистера Коди и Саймона Гринли.

Я проклинала себя за то, что оставила на автоответчике детектива Финборо это дурацкое сообщение. Оно характеризовало меня как эмоционально нестабильную особу и подрывало всякое доверие к моим словам.

– Теперь, стало быть, вы передумали? – Инспектор Хейнз подался вперед грузным туловищем.

– Да.

– А мы – нет, мисс Хемминг. Не появилось никаких новых обстоятельств, могущих поставить под вопрос заключение коронера о самоубийстве. Еще раз изложу для вас голые факты, и даже если вы не хотите их слышать, это не означает, что они не существуют!

Сразу три отрицания в одном предложении. Красноречием инспектор отнюдь не обладал, хотя сам был убежден в обратном.

– Незамужняя молодая женщина, студентка художественного колледжа, – продолжал инспектор, с особым удовольствием выделяя определенные слова, – носит внебрачного ребенка, у которого диагностирован муковисцидоз. Плод получает успешное лечение in utero[12]12
  Внутриутробно (лат.).


[Закрыть], – судя по всему, инспектор Хейнз страшно гордился своими познаниями и возможностью щегольнуть латынью, – однако погибает при родах от внешних причин. – (Да, я отметила это безличное «плод»). – Кто-то из приятелей молодой женщины, которых у нее, очевидно, было много, записывает на автоответчик бестактное сообщение, каковое способствует усилению суицидальных наклонностей.

Я попыталась что-то сказать, но инспектор Хейнз сделал паузу ровно настолько, чтобы набрать воздуха.

– Испытывая галлюцинации, связанные с приемом запрещенного наркотического вещества, она вооружается кухонным ножом и идет в парк.

Сержант Финборо бросил взгляд на своего начальника.

– Вполне вероятно, что она приобрела нож специально, – рявкнул инспектор. – Выбрала дорогое и необычное орудие. Или просто острое. Я, знаете ли, не психиатр и не разбираюсь, что там в голове у потенциальных самоубийц.

Детектив Финборо изумленно отпрянул, на его лице отразилась явная неприязнь.

– Итак, она направляется в заброшенный общественный туалет, – гнул свое инспектор. – Опять же точно назвать причину затрудняюсь – то ли, чтобы укрыться от посторонних глаз, то ли, чтобы труп подольше не обнаружили. На подходе к парку или уже непосредственно в туалете принимает мощную дозу снотворного… – удивительно, как это он еще воздержался от фразы «тщательно спланированное самоубийство», – а затем при помощи кухонного ножа вскрывает вены на руках. Впоследствии выясняется, что отец ее незаконнорожденного ребенка – вовсе не преподаватель колледжа, как она считала, а другой мужчина, носитель гена муковисцидоза.

Я сделала еще одну попытку возразить, однако это было все равно что звонить в колокольчик на обочине шоссе М4. Знаю, это одно из твоих выражений, я вспомнила его, когда безуспешно пыталась вставить хоть словечко в напыщенную речь инспектора Хейнза. Видя его полное пренебрежение ко мне, я понимала, что плохо одета и волосы давно пора привести в порядок, что я веду себя дерзко и неуважительно по отношению к представителю закона… Понятно, почему он держался со мной столь высокомерно. Раньше я и сама так же относилась к людям вроде меня.

Сержант Финборо проводил меня к выходу.

– Он совершенно не слушал, – устало произнесла я в дверях.

Детектив чувствовал себя неловко.

– Это все из-за ваших обвинений в адрес Эмилио Коди и Саймона Гринли.

– Вы тоже считаете, что я поднимала ложную тревогу? Слишком часто кричала: «Волки, волки!» – так?

– И слишком громко, – улыбнулся сержант Финборо. – Вдобавок Эмилио Коди накатал на вас жалобу. А Саймон Гринли – тот вообще сын министра.

– Но ведь нестыковки видны невооруженным глазом. Неужели ваш босс их не замечает?

– После того как он сделал вывод на основе реальных фактов, переубедить его очень сложно. Разве что в противовес найдутся более серьезные аргументы.

Порядочный человек и хороший работник, сержант Финборо не позволял себе открыто критиковать руководство.

– А как думаете вы?

Помолчав, он ответил:

– Экспертиза ножа показала, что он абсолютно новый и ни разу не использовался прежде.

– Моя сестра не могла купить такой дорогой нож.

– Согласен, учитывая, что у нее не было даже чайника или тостера.

Значит, когда детектив приходил поговорить по поводу протокола вскрытия, он обратил на это внимание. То есть заглянул не просто из сочувствия, как мне показалось. Все-таки в первую очередь он был профессионалом. Я набралась мужества и спросила:

– Вы верите в то, что Тесс убили?

На некоторое время между нами опять повисла пауза.

– Для меня это пока под вопросом.

– Вы намерены отыскать ответ на этот вопрос?

– Постараюсь. К сожалению, большего обещать не могу.

Мистер Райт – весь внимание: корпус чуть наклонен вперед, в глазах живой интерес; он непосредственный участник моего рассказа. Как редко в наше время встретишь человека, по-настоящему умеющего выслушать собеседника.

– Из полицейского участка я отправилась к Касе. Я должна была убедить ее и Митча пройти тест на носительство муковисцидоза. Если хотя бы у одного из них результат окажется отрицательным, стоит подключать к делу полицию.

Со времени моего последнего визита облезлая гостиная Каси еще больше отсырела. Слабенький электрообогреватель не справлялся с влагой, сочащейся сквозь стены. Из щелей дуло, тонкая ткань индийского пледа, служившего занавеской, трепыхалась на сквозняке. В прошлый раз я видела Касю три недели назад, теперь она уже была на девятом месяце.

– Беатрис, я не понимаю, – растерянно произнесла она.

И вновь мне резануло слух обращение по имени – на этот раз я малодушно предпочла бы сохранить дистанцию, так как пришла с плохими новостями. Выбрав самый сухой и формальный тон, я объяснила:

– Чтобы родился ребенок, больной муковисцидозом, ген должен присутствовать у обоих родителей.

– Да, мне говорят в клинике.

– У отца Ксавье ген заболевания не выявлен. Ксавье не болел муковисцидозом.

– Ксавье не болеть?

– Нет.

Из ванной вышел Митч. Наверное, подслушивал.

– Да она, на хрен, просто врала насчет своих приятелей по койке.

Его лицо, отмытое от штукатурной пыли, было очень красивым, хотя контраст между изящными контурами лица и мускулистым телом, сплошь покрытым татуировками, почему-то казался угрожающим.

– Моя сестра не страдала комплексами в плане секса, – ответила я. – Если бы она спала с кем-то еще, то откровенно сказала бы мне об этом. Ей незачем было врать. Я действительно считаю, что тебе нужно пройти тест, Митч.

Зря я назвала его по имени. Я хотела, чтобы это прозвучало дружелюбно, а вышло, как будто школьная учительница обращается к первокласснику. Во взгляде Каси по-прежнему сквозило недоумение.

– Я имею ген муковисцидоза. Мой тест положительный.

– Допустим, но, возможно, тест Митча покажет отрицательный результат и выяснится, что ген заболевания у него отсутствует, и…

– Ага, как же, – язвительно перебил он. – Все доктора ошибаются, а ты одна права. – Митч посмотрел на меня с ненавистью. Может, и вправду ненавидел. – Твоя сестрица наврала насчет отца ребенка! Да и кто бы осудил девчонку, если ты постоянно допекала ее, заносчивая сучка!

Мне хотелось надеяться, что Митч проявляет словесную агрессию ради Каси, пытается убедить ее, что твой малыш был болен, так же как и его ребенок до проведения эксперимента, что лечение не жульничество. Доказать это можно было одним способом: выставить тебя обманщицей, а меня – надменной стервой, однако Митч слишком открыто наслаждался собственной грубостью, поэтому едва ли действовал из добрых побуждений.

– Хочешь правду? Твоя сестрица трахалась со всеми подряд и сама не знала, от кого залетела!

– Нет. Тесс не быть такая, – тихо, но решительно произнесла Кася.

Я вспомнила простую верность, с которой она назвала тебя подругой. Митч набычился, но Касю это не испугало.

– Беатрис говорит правда.

Произнося эти слова, она встала и рефлекторно заняла оборонительную позицию. По инстинктивному движению Каси я догадалась, что Митч ее бьет.

Тяжелая тишина в комнате смешалась с сырым дыханием стен. Хоть бы кто-нибудь нарушил молчание! Лучше жаркий словесный бой сейчас, нежели физическое насилие потом. Кася махнула мне, показывая на дверь, я вышла вместе с ней.

Мы молча спустились по крутым и грязным бетонным ступенькам. Проводив меня, она повернулась, чтобы уйти, но я взяла ее за руку.

– Переезжай ко мне.

Кася отвела глаза, свободная рука коснулась живота.

– Я не могу.

– Пожалуйста.

Я испугалась самой себя. Максимум, на что я была способна прежде, – подписать чек на благотворительность, а теперь вдруг приглашаю переехать к себе почти незнакомую женщину и очень рассчитываю на ее согласие. Я испугалась собственных эмоций. Кася развернулась и пошла вверх по замызганной лестнице в сырую холодную квартиру – назад, к неизбежности.

Говорила ли тебе Кася, за что любит Митча? Наверняка говорила, ведь она не из тех девушек, которые ложатся в постель без любви. Если обручальное кольцо Уильяма свидетельствовало о том, что он уже кому-то принадлежит, то миниатюрный золотой крестик на шее Каси не имел ничего общего с обетами, а служил знаком, запрещающим переступать границы всякому, кто не питает к владелице любви и нежности. Меня бесило, что Митч не обращал внимания на этот знак, грубо его игнорировал.

Вскоре после полуночи раздался звонок в дверь. Я побежала открывать, надеясь, что это Кася. Прежде всего в глаза мне бросился не ее вульгарный наряд или пережженные волосы, а кровоподтеки на лице и руках.

В ту первую ночь нам пришлось спать в одной кровати. Кася храпела, как паровоз. Да, ты говорила, что беременные часто храпят. Мне нравились эти богатырские раскаты. Сколько ночей я провела без сна, слушая свое горе, когда единственными звуками в квартире были мои сдавленные рыдания в подушку и ритмичный стук безмолвно кричащего сердца. Касин храп, такой обычный, житейский и невинный, успокаивал своей назойливостью. Этой ночью я впервые после твоей смерти заснула крепким сном.

Мистеру Райту пришлось отлучиться на деловую встречу, поэтому сегодня я возвращаюсь домой рано. Дождь льет как из ведра, и по дороге от метро до квартиры я успеваю насквозь промокнуть. Кася стоит у окна, высматривая меня. Мгновение спустя она с улыбкой открывает дверь.

– Беата! – Это «Беатрис» по-польски.

Кажется, я говорила тебе, что уступила кровать ей, а сама сплю в гостиной на матрасе-футоне и чувствую себя великаншей: ноги упираются в шкаф, а голова – в дверь.

Я одеваюсь в сухое и размышляю о том, что сегодня выдался хороший день. Мне удалось сдержать обещание, данное самой себе: не бояться, не робеть. Когда же на меня напала слабость, озноб и тошнота, я постаралась не допустить, чтобы тело одержало победу над духом, и, по-моему, весьма преуспела. Правда, у меня не хватило сил разглядеть что-то красивое в каждодневной рутине, однако не все же сразу, согласна?

Переодевшись, я преподаю Касе урок английского – мы занимаемся ежедневно. У меня есть учебник специально для поляков, слова в нем разбиты на группы, и перед каждым уроком Кася выучивает новую группу.

– Piękny, – говорю я, следуя инструкции по произношению.

– Прекрасный, красивый, замечательный.

– Молодчина, – хвалю я.

– Спасибо, Беата, – с шутливой торжественностью отвечает Кася.

Мне ужасно нравится, когда она называет меня по-польски, хотя я это скрываю.

– Ukochanie?

– Любовь, нежность, обожать.

– Отлично. Nienawiść?

Кася молчит. Я смотрю на страницу, где приведены пары антонимов. Только что я произнесла слово «ненависть» по-польски. Кася пожимает плечами. Я делаю другую попытку и называю польский эквивалент слова «несчастный». Она вновь непонимающе смотрит на меня.

Поначалу эти провалы в словарном запасе приводили меня в отчаяние. Нежелание Каси заучивать слова с негативным смыслом я считала ребячливостью, лингвистической «политикой страуса». Однако позитивные слова она запоминает с большим старанием и даже учит разговорные выражения.

«Как дела, Кася?» – «Тип-топ, Беата!» (Кася – поклонница старых мюзиклов.)

Я попросила ее не уезжать после рождения ребенка. И Кася, и Эмиас в полном восторге. Он разрешил нам пожить в квартире бесплатно, пока мы не встанем на ноги. Я буду приглядывать за Касей и малышкой. Я справлюсь, веришь?

После урока я выглядываю в окно и только сейчас обращаю внимание на цветочные горшки, расставленные на ступеньках. Передо мной целая россыпь (скромная, но все же россыпь) ярко-желтых нарциссов.

Я звоню в дверь Эмиаса. Он искренне рад меня видеть. Я целую его в щеку и радостно сообщаю:

– Ваши нарциссы расцвели!

Восемь недель назад я наблюдала, как Эмиас сажает луковицы в мерзлую землю, и, даже не обладая познаниями в цветоводстве, была уверена, что они погибнут. Эмиас улыбается, довольный моим смущением.

– Вовсе не обязательно делать такой изумленный вид.

Как и ты, я частенько заглядываю к Эмиасу – иногда на ужин, а иногда просто на стопку виски. Раньше я думала, что ты ходишь к нему из жалости.

– Признайтесь, вы, наверное, воткнули уже распустившиеся цветы в горшки, пока я не видела?

Эмиас разражается добродушным хохотом. Для старика он хохочет громко. Громко и энергично, правда?

– Сперва я полил землю горячей водой и хорошенько перемешал, а уж потом высадил луковицы. Все растет гораздо лучше, если предварительно прогреть почву.

Я мысленно представляю действия Эмиаса и чувствую умиротворение.