Текст книги "Разгадай мою смерть"

Глава 23

Прошло уже много времени. Без сомнения, Уильям скоро вернется. Не знаю, какое количество снотворного я проглотила, но тяжкое оцепенение всю ночь высасывало тепло моего тела и ясность рассудка. Допускаю, что я периодически впадала в забытье, хотя точно утверждать не берусь, ведь вокруг тьма. Если это и так, я не прекращала разговаривать с тобой даже во сне, и, видимо, от этого образы в моем воображении приобрели необычайную яркость.

Сейчас сна не осталось ни в одном глазу, все чувства обострились, нервы напряжены до предела. Должно быть, это все адреналин, гормон «борьбы или бегства». Он действует настолько мощно, что способен вновь запустить человеческое сердце после остановки. Вернуть меня в сознание.

Я пробую пошевелиться, однако голова все еще в тяжком дурмане, онемелые руки и ноги налиты тяжестью, а веревки впиваются в кожу. Темнота сгустилась и стала почти твердой – не шелковистой или бархатной, как в сказках, но утыканной шипами страха. Стоит чуть-чуть двинуться, и наткнешься на острые, как лезвия, зубы притаившегося во мраке зла. Совсем рядом, в нескольких сантиметрах от моего лица, что-то шуршит. Мышь? Насекомое? Я утратила способность определять направление источника звука. Щека, прижатая к полу, саднит – кажется, я оцарапала ее о шероховатый выступ в бетоне.

Что, если я бодрствую вовсе не из-за адреналина, а просто пришла в себя? Возможно, я приняла меньше таблеток, чем опасалась, или, наоборот, организм каким-то чудесным образом справился с передозировкой, и я выжила. Впрочем, это не имеет значения. Даже если доза не смертельна, я связана по рукам и ногам, во рту кляп, а Уильям обязательно вернется. Увидев, что я не умерла, он достанет нож.

Стало быть, пока его нет, я должна объясниться. Все произошло именно так, как я тебе рассказала, начиная с телефонного звонка, в котором мама сообщила о твоем исчезновении, и до того момента, как Уильям оставил меня умирать в грязном туалете. Моя история, как и твоя, закончится здесь же и останется недосказанной. У меня не хватает мужества признать близость смерти, а может, я просто слишком сильно люблю жизнь, чтобы тихо отпустить ее. Конец, что я придумала, не назовешь счастливым, но по крайней мере преступник получил по заслугам. Я очень старалась, чтобы окончание истории производило впечатление реального. Я обезопасила будущее для себя, Каси и ее дочурки, пускай хотя бы в фантазиях, и описала все в правдоподобных деталях.

Боюсь, ты ожидала услышать, что в последнюю минуту меня спас детектив Финборо, и все же наверняка уловила легкую «рябь изображения», когда я рассказывала о нашей встрече в «Карлуччо». Увы, это была лишь греза, попытка постелить мягкий коврик на ледяной бетонный пол. Гордиться тут нечем, но я уверена, ты меня поймешь.

Вдобавок думаю, ты уже догадалась, что никакого мистера Райта не существует. Я придумала образ юриста не только для того, чтобы мой рассказ завершился справедливым возмездием – судом и обвинительным приговором. Самое главное, при помощи мистера Райта я сумела изложить события, придерживаясь объективных фактов и правильной хронологии. Я нуждалась в слушателе, который помог бы мне разобраться, как все произошло на самом деле, и одновременно удержал бы от безумия. Не знаю, почему для меня так важно умереть в здравом уме и трезвой памяти, но, поверь, это имеет первостепенное значение. В отсутствие мистера Райта мое письмо к тебе превратилось бы в поток сознания, бурный и неуправляемый, в водовороте которого я бы просто захлебнулась.

Я наделила мистера Райта добротой и бесконечным терпением, а еще сделала вдовцом, понимающим, что такое горечь утраты. Возможно, во мне больше католической веры, нежели я сама предполагала, ведь я превратила выдуманного юриста в своего духовника, но такого, который, даже зная обо мне все до мельчайших подробностей, в неком прекрасном будущем был бы способен меня полюбить.

За эти долгие часы мистер Райт стал более реален, чем окружающая тьма; он не просто игра воображения. Я вылепила почти настоящую личность, человека, с чьим расписанием приходилось считаться. Мистер Райт не всегда поступал так, как мне того хотелось, и порой его образ не совсем отвечал той цели, что я поставила изначально. Я надеялась написать пуантилистскую картину, а вместо этого создала зеркало, в котором впервые увидела свое истинное отражение.

За компанию с мистером Райтом я придумала секретаршу – влюбленную в него матрону с накрашенными ногтями; выдумала нарциссы, кофе-машину, прочие несущественные подробности и сплела из них прочный трос, удерживающий меня от падения в пропасть безумия. Должна же была я за что-то держаться на краю этой пропасти, когда тело перестало подчиняться командам мозга, когда меня трясло от ужаса и рвало.

Если ты обратила внимание, я специально сделала так, чтобы в офисе мистера Райта всегда было много света и тепла.

Опять пищит пейджер. Я бы очень хотела заткнуть уши, но со связанными за спиной руками это невозможно. Он пищал всю ночь, примерно каждые двадцать минут, хотя опять же не знаю, как долго я пребывала в сознании. Мысль о том, что я ничем не могу помочь Касе, невыносимо терзает душу.

Снаружи доносится шелест листьев, поскрипывание ветвей. Никогда не думала, что деревья издают столько шума. А вот шагов пока не слышно.

Почему Уильям не возвращается? Если Кася рожает, все это время он находился рядом с ней, и сейчас тоже. Я просто сойду с ума, если буду думать об этом, поэтому стараюсь убедить себя, что Уильяма вызвали в больницу по другой причине. Он врач и должен постоянно быть на связи. В больнице Святой Анны ежегодно появляется на свет пять тысяч младенцев. Вполне вероятно, он поехал к другой пациентке.

А может быть, детектив Финборо занялся расследованием тех вопросов, которые, как он говорил, возникли у него по поводу твоей смерти? Может, он уже арестовал Уильяма и сейчас едет сюда? Это не просто самый желанный для меня вариант; сержант действительно отличный полицейский и порядочный человек.

Можно еще предположить, что профессор Розен решил поступить должным образом сейчас, в настоящем, и рискнуть славой в грядущих веках. Не побоялся поставить под угрозу свой эксперимент, громкое имя, репутацию ученого и пошел в полицию. Он на самом деле стремится нести людям добро, исцелять болезни; даже его амбиции – слава и богатство – выглядят вполне по-человечески в сравнении с отталкивающей жаждой высшей власти, которая обуяла Уильяма. Профессор не счел за труд прийти на твои похороны, где пообещал выяснить, в чем дело, и выполнил свое обещание, разве что побоялся публично озвучить результаты. Таким образом, я предпочитаю верить, что в глубине души профессор Розен – неплохой человек, хотя и безмерно тщеславный. Буду думать о нем хорошо.

Итак, вполне допускаю, что кто-то из этих двоих запустил механизм, действие которого приведет к поимке Уильяма и моему освобождению. Что это? Не слабое ли эхо полицейской сирены слышится в ночной тишине? Я слышу, как перешептываются листья и скрипят сучья. Звук сирены мне лишь пригрезился.

И все же отчаиваться рано. Я позволю себе последнюю фантазию, последнюю надежду. Представлю, что роды у Каси не начались. Что она, как обычно, вернулась домой и готовится к очередному уроку английского, расширяя свой оптимистический словарный запас. Уильям не знает, что Кася живет со мной, как не знает и о том, что, обязуясь стать внимательной и чуткой, я предусмотрела все до последней мелочи. Кася, безусловно, поймет, что если меня нет дома, я не отвечаю на звонки и не реагирую на сообщения пейджера, значит, со мной что-то случилось. Согласна, мои эгоистичные надежды можно назвать воздушными замками, но я просто обязана сообщить Касе, что ее малышке будет нужна искусственная вентиляция легких. Итак, вообразим, что она отправилась в полицию и потребовала начать мои поиски. Один раз Кася уже заступалась за меня, хоть и знала, что дорого за это заплатит, так что, уверена, перед инспектором Хейнзом она не оробеет.

Опять пищит пейджер. Мои фантазии разбиваются на тысячи острых осколков.

Я слышу пение птиц. На мгновение кажется, что это «рассветный хор» и наступило утро, но вокруг по-прежнему темно. Наверное, птицы что-то перепутали, а скорее всего их трели мне лишь почудились под воздействием снотворного – что-то вроде звона в ушах. Я запомнила последовательность, о которой говорил Эмиас: черные дрозды, потом малиновки, крапивники, за ними зяблики, славки и певчие дрозды. Помню, ты рассказывала, что городские птицы утратили способность слышать пение друг друга, и проводила аналогию со мной и Тоддом. Надеюсь, я не забыла упомянуть об этом в моем письме к тебе. Знаешь, а я ведь изучила вопрос глубже и узнала очень интересный факт: оказывается, ни темнота, ни густая растительность – не помехи для поющей птицы, потому что звук песни способен огибать и преодолевать препятствия и слышен даже на значительном расстоянии.

Я никогда не умела летать так, как ты, сестренка. Моя первая и единственная попытка – по крайней мере я считала свои действия попыткой – закончилась здесь, на бетонном полу. Если ее можно назвать полетом, то я эффектно разбилась при посадке, хотя, как ни странно, меня это не сломало. Я не раздавлена. Напугана до полусмерти, трясусь и стучу зубами от страха, да. Но больше не мучаюсь неуверенностью в себе. Расследуя обстоятельства твоей гибели, я обнаружила перемены в себе самой и словно по волшебству ощутила свободу. Теперь я могу дать волю своей фантазии: Уильяма арестовали, мы с Касей и ее новорожденной дочкой едем в Польшу, и крутой склон, по которому я так долго карабкалась, становится все более пологим, пока не превращается в ровную поверхность… Отпала нужда искать точки опоры, цепляться за выступы, больше не нужны кошки и страховочные тросы, потому что я хожу по твердой земле, бегаю, прыгаю и танцую. Живу полной жизнью. А вершиной горы стала моя… нет, не тоска, а любовь.

Я слышу слабый голос, зовущий меня по имени. Тоненький девичий голосок. Наверное, опять слуховые галлюцинации, порожденные мыслями о тебе.

Знаешь ли ты, что в открытом космосе тоже есть свой «птичий хор»? Высокоскоростные электроны попадают в радиационный пояс Земли и, притягиваясь к нашей планете, превращаются в акустические волны, схожие по звуку с птичьими трелями. Как по-твоему, не их ли поэты семнадцатого века назвали «музыкой сфер»? Тебе ее тоже слышно – там, где ты сейчас?

Откуда-то издалека опять доносится мое имя, совсем слабо, на границе слуха, вместе с пением птиц. Кажется, мрак понемногу бледнеет. А птицы по-прежнему поют, да, уже громче. Раздаются мужские голоса, они тоже зовут меня. По всей вероятности, мне опять все мерещится. Но если нет, я должна отозваться. К несчастью, у меня крепко завязан рот, а кроме того, я все равно не могу издать ни звука, так как старательно сплевывала слюну, опасаясь, что в ней успело раствориться некоторое количество снотворного. Теперь во рту страшная сухость, и я воображаю, что секретарша мистера Райта одну за одной приносит мне бутылки с минеральной водой.

– Беата!

Среди мужских голосов я четко различаю голос Каси. Да, точно, ошибки быть не может. Значит, она не в больнице, и Уильяма вызвали к кому-то другому. От радости и облегчения мне хочется громко смеяться, но с завязанным ртом это невозможно. Я чувствую, как по замерзшим щекам струятся горячие слезы.

Уильям был прав: полиция охотно поверит в мои суицидальные намерения. Кася, наверное, тоже испугалась, что я могу навредить себе, и поэтому незамедлительно сообщила о моем исчезновении. Уильям предсказал и другое: полицейские выйдут на это место, предположив, что именно здесь я предпочту расстаться с жизнью. Или же их привело сюда коротенькое сообщение, которое я отправила Касе, «odcisk palca»?

Я уже могу различить на бетонном полу отдельные пятна. Вокруг действительно становится светлее. Должно быть, утро.

– Беата! – Голос гораздо ближе.

Снова пищит пейджер. Мне не нужно отвечать, ведь этот маленький прибор играет роль радиомаяка, который приведет спасителей ко мне. Значит, Кася всю ночь вызывала меня не потому, что ей требовалась помощь, а потому, что волновалась за меня. Вот и последний кусочек зеркального отражения. Ты уже, конечно, поняла, что все это время она заботилась обо мне, а не я о ней. Той ночью она позвонила в дверь твоей квартиры, так как нуждалась в убежище, но осталась рядом, чтобы утешить меня в моей тоске и одиночестве. Это ее руки, покрытые кровоподтеками, обнимали меня тогда, и именно в ту ночь я впервые смогла заснуть после твоей смерти. Вопреки моему желанию Кася заставляла меня танцевать и улыбаться, побуждала хотя бы на краткие мгновения испытывать иные чувства помимо скорби и гнева.

Так же как ты. Всякий раз, вдыхая запах лимона, я вспоминала о том, что ты рядом со мной. На похоронах Лео я держала тебя за руку, но и ты в ответ крепко сжимала мои пальцы. Ты поддержала меня этой кошмарной ночью, Тесс, помогла дождаться утра. Я разговаривала с тобой, думала про тебя. Если я еще дышу, то только благодаря тебе.

Я отчетливо слышу приближающийся вой сирен. Ты права, это звуки цивилизованного общества, которое заботится о своих гражданах.

Я жду, пока придет помощь, и размышляю о том, что, потеряв тебя, лишилась самого дорогого в жизни, однако эта утрата не сделала меня слабее. Ты – моя сестра, и я ощущаю это всеми фибрами души. Нашу связь можно даже увидеть: двойная спираль ДНК в каждой клеточке моего тела визуально подтверждает, что мы сестры. Однако помимо этого нас объединяют другие узы, невидимые даже под самым сильным электронным микроскопом. Нас связала и смерть Лео, и уход отца, и тетрадка с домашним заданием, потерявшаяся перед самым выходом в школу; каникулы на острове Скай и рождественские традиции (без десяти пять утра разрешается ощупать чулок с подарками, в десять минут шестого – открыть самую верхнюю коробку, а раньше и уж тем более до полуночи – ни-ни, даже подглядывать нельзя). Мы связаны сотнями тысяч воспоминаний, которые впечатываются в нас и становятся нашей неотъемлемой частью. Внутри меня живет девочка с волосами цвета карамели; она гоняет на велосипеде, хоронит кролика, пишет картины – настоящие взрывы света и цвета, любит всех своих друзей, звонит мне посреди ночи, поддразнивает, учит полной грудью ощущать ценность настоящего момента, радоваться жизни. Ты – моя сестра, и потому все это часть меня. Я бы отдала что угодно, лишь бы вернуть время на два месяца назад и поменяться с тобой местами. Лучше бы я сейчас шла по парку и окликала тебя, Тесс.

Тебе, наверное, было гораздо холоднее, чем мне, а снежный покров приглушал шум деревьев, да? Было холодно и тихо? Согревало ли тебя хоть немного мое пальто? Остается лишь надеяться, что, умирая, ты чувствовала мою любовь.

Снаружи раздаются чьи-то шаги. Дверь открывается.

Я провела долгие часы в кошмарном мраке, использовала бессчетное множество слов, и вот все закончилось. Так просто.

Прости, сестричка. Я люблю тебя. И буду вечно любить.

Би.

От автора

Не уверена, что кто-то читает благодарности, и все же надеюсь на это, ведь без тех, о ком я скажу ниже, эта книга не увидела бы свет.

Прежде всего хочу поблагодарить моего чудесного редактора, Эмму Бесвезерик, за поддержку, творческий подход и смелость не просто иметь собственные убеждения, но и превращать людей в единомышленников. Кроме того, мне фантастически повезло с агентом: Фелисити Блант из «Кертис Браун» невероятно умна, инициативна и, представьте, всегда отвечает на звонки!

Выражаю благодарность Кейт Купер и Нику Марстону из агентства «Кертис Браун», а также всем сотрудникам издательств «Пьяткус» и «Литтл, Браун».

Огромное спасибо Мишель Мэттьюз, Келли Мартин, Сандре Леонард, Трикси Роулинсон, Элисон Клементс, Аманде Джоббинс и Ливии Джиуджиолли, оказавшим мне неоценимую помощь.

Космо и Джо, спасибо вам за понимание и за то, что гордитесь мной.

Наконец, выражаю самую искреннюю и горячую благодарность моей младшей сестре, Торе Орд-Полетт, – той, что вдохновила меня на написание этого романа и неустанно поддерживала от начала до конца.