Текст книги "Двоедушник"

Игни

Похоже, Пастыри тоже могут ходить через Полупуть.

Догадка кажется важной, и я позволяю себе ею насладиться некоторое время. Сам прохаживаюсь по периметру холла, разбрасывая пинками птичьи тушки. Нормально так отожгли…

Эта босая, в маске Доктора Чумы, явно не своими ногами отсюда утопала.

И та, вчерашняя, не с крыши навернулась.

Она из Полупути вывалилась. Причем, вот так ирония, реально на полпути. В тот момент, когда резко перестала быть Пастырем.

Сбежала? Вряд ли. Полупуть сам по себе – идеальное средство погони.

Значит, отпустили.

Значит, она сделала то, что требовалось, и больше не могла это продолжать.

Одноразовое удовольствие? Одноразовые Пастыри.

Собрали Есми, отдали Есми – и пишите заявление по собственному желанию.

А ты, вторая душа, жди вторую находку.

И я жду. Если повезет, мне светит такая же легкая добыча, как и прошлой ночью.

С этой точки зрения Полупуть представляется мне чем-то вроде воздушного коридора. Ни стен, ни пола, ни потолка – но довольно четкое положение в пространстве. Если бы эти штуки были видимыми, небо было бы изгрызено ими, как проеденное древесным жучком полено.

Полупуть – это тоже маршрут. Мертвячий маршрут. Грубовато, но точно. Та самая яркая линия на карте. Нужно только четко обозначить пункт назначения.

Иными словами, мне достаточно фотографий на листовках, чтобы найти оставшихся двух потеряшек разом. Если бы не одно но.

Став Пастырями, они перестали быть собой.

Прицел сбивается. Женский голос в системе навигации популярно шлет меня куда подальше.

Я и сам предпочитаю лишний раз не связываться. Вместо того чтобы просто оказываться в нужном месте, заморочился с мотоциклом.

Так, как сделал бы живой человек.

Проверяю. Девчонка в зеленой парке прям стоит перед глазами. Нет контакта.

По идее, должно было получиться.

Но не получается.

Повторяю с последней. Глухо. Может, вообще зря стараюсь?

Значит, два вывода, с трудом шевелю я извилинами, отвыкнув от этого дела. Все мозги по кладбищам проканифолил. Либо Полупуть не ведет к самим Пастырям, либо к тому месту, где они находятся. Честно говоря, впервые встречаюсь с чем-то подобным. Полупутем нельзя уйти только на тот свет. Прямо сюжет для мистического романа: филиал «того света» на этом, контора неживых вроде меня. Я б даже предложил свои услуги. Оклад, премия, отпуск на южных островах. Размечтался…

Если, думаю, с этой птичьей принцессой сейчас не срастется, надо хотя бы парочку тех, из подвала зацепить. Стремные они, конечно. Засиделись. Десяток за одного потянет. Да и я не Пастырь, чтобы их пачками утилизировать. Но тоже вряд ли станут сопротивляться.

На сопротивленцев меня уже не хватит.

Почти решил, что лучше так, чем никак, но все же в последний раз проверил контакт с девушкой в зеленой куртке.

И Полупуть меня впустил.

Мне не нужно знать место. Достаточно ее лица с фотографии.

Картинка – шаг.

Первое ощущение – сильный запах газа. Особенная такая едкая вонь.

Еще не успел оглядеться, а уже догадываюсь, где оказался. Промзона. Завод. Или ТЭЦ.

Но важно не это.

Я нахожу ее сразу. На козырьке складского навеса. С самого края свисает кисть руки.

Хорошо, что Ника не со мной. Без нее проще. Никто не орет, не истерит и не кидается из стороны в сторону.

Озираюсь в поисках Есми. Обычно же рядом торчат, а эту куда черти унесли?

Настя, кажется. Настя.

Приходится снова лезть в Полупуть. Едва не расплачиваюсь за поспешность, потому что выхожу из него на приличной высоте.

Светофорная площадка одной из заводских труб. Под ногами метров эдак триста. Над головой – густой коричневый выхлоп. Покачивает…

Здесь она и тусуется. Сидит перед ограждением на самом краю, свесив ноги в пустоту. Любительница, блин, острых ощущений.

Подхожу, сажусь рядом. Конкретно не по себе.

– А и бэ сидели на трубе…

– Всегда мечтала побывать. – Ветер треплет воротник ее куртки. Моей тоже. И в ушах свистит. – Красиво?

– Ничего так, – отвечаю. – Помнишь что-нибудь?

– Не-а. – Она болтает ногами и смотрит вниз, на свое изувеченное тело. – Только как падала. Но это очень быстро было.

Как и предыдущая.

– Теперь убьешь меня?

Не люблю вопросы, на которые не могу придумать больше одного ответа.

– Слушай… – продолжает она. Внизу из цеха появляется охранник. Бродит, покуривая, под тем самым навесом, на котором лежит мертвая Настя. – Может, подождешь немного? С сестренкой хочу попрощаться. Прежде, чем насовсем…

– Ладно, – киваю. – Только по-быстрому.

Поворачивается, глядит прямо в глаза. На лбу – отпечаток ограждения, в которое она упиралась.

– Жаль, она меня не увидит. Ведь не увидит, да?

– Почему? Может.

Вот кто меня за язык тянул? Приходится договаривать.

– Если я буду поблизости.

– Блин. – Она придвигается так резко, что я невольно отклоняюсь. – А ты… Как там тебя?

– Антон.

– О’кей. Антон, а ты со мной пойдешь?

– Само собой. – Отпущу я ее одну, как же! – Только не хочу, чтобы нас вместе видели. Проблемы потом будут.

С поиском вероятного убийцы по фотороботу, например.

– Да она… Да я… я же все ей объясню!

– Что, что именно ты объяснишь? – Мы встаем одновременно. Легкая техническая площадка скрипит и едва ощутимо прогибается. Этого достаточно, чтобы мое желание почувствовать под ногами твердую опору приобрело небывалый масштаб. – Что ты к ней, вообще-то, мертвая явилась? Когда будешь говорить, отворачивайся, кстати. У тебя глаза белые.

– Как это белые?

Забавно наблюдать у девчонок-Есми эту характерную для них реакцию. Страх некрасоты.

– Как у Доктора Манхэттена, – подкалываю я. Мелко мщу за то, что приходится торчать с ней на этой верхотуре.

Охранник застывает с задранной кверху головой. Смотрит не на нас – он внезапно обнаружил кое-что на козырьке. Бросает окурок и бегом возвращается в цех.

Не до нас ему, короче.

– Ладно. – Мне не терпится поскорее отсюда свалить, поэтому я заранее на все соглашаюсь. – Ты первая, я за тобой. Только сразу в квартиру не суйся. А то сестрицу удар хватит.

– Без тебя знаю.

Грубиянка-Есми по имени Настя. Везет же мне.

Она исчезает в Полупути. Поглядываю вниз, прикидывая, как скоро позвонят ее родным с известием об этой трагедии. По всему выходит, что времени у нас немного. Мысленно стонаю, все мышцы ноют – здорово она меня укатала своими птицами, – а сам покорно следую за ней. Куда деваться.

Настя уже топчется на детской площадке. Кусает обветренные губы.

– Иди, – говорю. Я устал, реально устал. Пользуясь случаем, падаю на скамейку под каким-то раскидистым кустарником. Шарю в карманах.

– А ты? Сам говорил, что должен быть рядом.

– Не рядом, а поблизости. Здесь – в самый раз.

Она кивает, хотя на лице отражается сомнение. Потом уходит.

– Только давай недолго там! – кричу ей в спину. – Туда и обратно. И не дури! Я тебя везде найду.

Отмахнулась. Да и черт с ней.

Жду, курю и смотрю на ночные окна. Раньше не мог. Стискивало внутри. Прошло.

Теперь меня мало что пробирает.

От нечего делать представляю, что Ника тоже здесь. На другом конце скамейки. Волосы распущены, прячет лицо, свет фонарей позади, нога на ногу, мерзнет.

Моя Ника молчит. Настоящая тоже молчала бы, наверное. И плакала.

Нужно привыкать к воображаемым друзьям… Рано или поздно они должны были появиться.

Пять минут, десять, пятнадцать. Задерживается. Скоро меня потащит обратно к Князеву.

Хорошо, что глаз не спускал с подъезда, проворонил бы иначе.

Настя выскочила и смутной тенью метнулась вдоль дома в соседний двор.

Детский сад, младшая группа… Не соображает еще, что я везде.

Едва делая шаг из Полупути, ловлю ее, разогнавшуюся, но не рассчитываю.

Катимся на газон. Подминаю ее под себя, прижимаю всем телом. Ревет бесшумно. Вырваться не пытается.

– Ну, и что это было?

– Она меня не отпускала, – захлебывается словами, – у нее телефон зазвонил, и я сбежала, она сейчас искать меня будет и сюда придет…

И то верно.

Хорошо, что поздно: свидетелей нет. Вернее, уже рано. Но для меня всегда поздно.

– Отпусти меня, а? – просит она и судорожно сглатывает. – Какая тебе разница? Ты себе других найдешь. А я хоть иногда ее видеть буду.

– Ты просто не понимаешь… – Господи, как же я это ненавижу! Ее ненавижу. Глазищи белые, как под пленкой. Стараюсь не касаться кожа к коже. Жжется. – Я – не судья. Не мне решать.

Поняв, что договориться не получится, она пытается вырваться из моих рук. Неловко, безнадежно. Ворочается, толкает, но слишком слабо. Я сильнее. Зажимаю ей рот, чтобы не орала. Услышат.

– Закрой глаза, – шепчу. Вдыхаю ее запах. Потная кожа, немытые волосы. Все, как у живых. – Не смотри на меня. Так легче. По себе знаю.

Треплюсь и треплюсь, несу первое, что приходит в голову, лишь бы не молчать. Сам себя отвлекаю. Получается долго. Я ее мучаю. Но не могу заткнуться и сосредоточиться. Прошу у нее прощения. Мне это важно. Я прошу. Это важно. Я прошу. До тех пор, пока она не обмякает подо мной. И после еще некоторое время говорю, не ослабляя хватку, по инерции продолжаю, хоть она и не слышит.

Просто так легче. По себе знаю.

Университет и особняк Каменской

Подруга снилась Нике и раньше. Сны давали надежду. То Ксюша вообще не пропадала. То возвращалась домой и объясняла свое долгое отсутствие какими-то очень курьезными причинами, над которыми потом потешалось все их семейство. То приходила в институт и тоже смеялась над собой: заблудилась, перепутала…

Но на этот раз было по-другому.

Она постучала в окно.

Ника услышала не сразу. А когда поняла, что происходит, – тут же вскочила. Сперва подумала: Игни. Кто еще мог так беспардонно заявиться среди ночи? Отдернула занавеску, выглянула – Ксюша…

Как только держалась на узком карнизе?

В этот самый момент Ника и догадалась, что все еще спит. Правда, когда дергала шпингалет, ее колотил самый настоящий озноб. И руки дрожали натурально.

Ксюша забралась на подоконник. Такая же, как всегда. Вернее, почти такая же – волосы слиплись и спутались. На ней была знакомая Нике одежда. Черная куртка с меховым воротником. Черные брюки. Не хватало только обуви…

Она сидела в странной позе – на пальцах, не касаясь опоры босыми пятками. А за спиной висела маска с длинным загнутым клювом.

Ника медленно протянула руку и погладила подругу по колену. Живая. Теплая. Та мотнула головой: нет. Совсем как Настя в гостинице. Только смотрела умоляюще. Широко распахнутыми глазищами с размазанной тушью. Густые черные потеки.

– Ты тоже не можешь говорить? – спросила Ника растерянно.

Нет. Тонкие серьги-сердечки качнулись при движении головы из стороны в сторону. Ксюша сложила пальцы в щепоть и изобразила, будто пишет. Ника поняла. Метнулась в комнату, нашарила на столе ручку, выдрала из первой попавшейся тетради с конспектами чистый листок.

Протянула.

Пока подруга выводила на бумаге непохожие на ее почерк каракули, Ника разглядела ссадины на Ксюшиных руках и грязь под ее сломанными ногтями.

– Птичий… пастырь? – наконец прочитала она. – Это тот, кто тебя похитил?

Нет. Отложила листок с ручкой и сложила ладони у себя на груди.

– Это ты! – догадалась Ника. Вопросы тут же хлынули потоком: – Ксюшечка, где ты сейчас? Что с тобой случилось? Тебе… больно?

Нет. Снова взяла ручку и бумажку.

Ника пристально вгляделась в корявые буквы.

– До-мой… Ты хочешь домой?

Ника встала на цыпочки и бережно провела рукой по Ксюшиным волосам, разделяя пальцами спутавшиеся пряди. Ксюша смотрела вниз, и слезинки падали на подоконник с кончика ее носа.

Из-за того, что окно было отворено настежь, комната мгновенно выстудилась. Ника мерзла, дрожала, смотрела на Ксюшу и от этого тряслась еще сильнее. И не знала, что делать дальше.

– Чем я могу тебе помочь? – едва шевеля губами, спросила она. – Напиши. Я тебя найду. Обещаю!

Снова этот взгляд. Безмолвный крик одними глазами.

– Во…лю…крис? – От неожиданной догадки Нику бросило в пот. – Но почему?

Вместо ответа на нее глянула клювастая маска из черной сморщенной кожи.

Оставив листок, Ксюша махнула рукой: пока-пока! – и вдруг повалилась спиной назад.

Ника едва сдержала крик. Легла животом на подоконник, свесилась наружу, ожидая увидеть самое страшное.

Внизу никого не было.

Стылый воздух мгновенно пронял ее насквозь.

Ника схватила листок с Ксюшиными каракулями, затворила окно и забралась в постель. Укуталась в одеяло, сжалась и подтянула ноги. Колотило беспощадно. Не то от холода, не то от волнения – сама уже не понимала. Все спуталось.

VOLUCRIS. В памяти всплыла неоновая вывеска ночного клуба, устроенного в переделанном здании дореволюционного вокзала. Владелец – Павел Нелидов. Молодой и дерзкий Никин однокурсник. Сын богатого папочки. Старье плюс инновации равняется новому молодежному тренду. Идея выстрелила. О клубе заговорили.

Или как там еще в таких случаях принято? Пипл схавал…

Но как связано исчезновение Ксюши с нелидовским клубом?

Странный сон… Бред бредовый…

– Вера, подъем! В институт опоздаешь! – Мама приоткрыла дверь и кричала из коридора. – Про вторую пару можешь даже не врать, знаю, что к первой… – Не дождавшись ответа, зашла. Решила растормошить лентяйку-дочь. – Какая тут у тебя холодища… Окно открывала? Может, еще и куришь?

Ника с трудом продрала глаза. Ей казалось, что она вообще не спала. Все тело словно катком укатали.

– Мне уже поздно начинать, я старая, – проговорила она с трудом. Супер. Похоже, еще и простудилась. – И не называй меня Верой. Ненавижу Веру.

– А я ненавижу Нику.

Надоевшую до зевоты тему имени обе предпочли не развивать.

– Мам, представляешь, Ксюха снилась. Такая реальная, что…

И запнулась, почувствовав под ладонью лист бумаги.

Одеяло откинула, взяла записку, быстро пробежала взглядом.

Нет. Не может быть. Невероятно.

Три неровные строчки. Не вдоль и не поперек, а наискось, по диагонали:

птичий пастырь

домой

VOLUCRIS

* * *

На университетской парковке белый нелидовский «Кайен» выглядел выпендрежником.

Точь-в-точь как и его владелец, который ошивался рядом с машиной в компании двух неуловимо схожих между собою девиц.

Ника топталась возле корпуса и делала вид, что кого-то ждет. А сама потихоньку приглядывалась к мажору.

До этого Павел Нелидов и Вероника Бородина существовали в разных вселенных. Не пересекающихся ни в одной точке пространства и времени. Не интересные и чуждые друг другу, как какой-нибудь папуас с острова Новая Гвинея и президент небольшого европейского государства. Но если она хотя бы теоретически знала, что Нелидов учится на параллельном потоке, то сам он понятия не имел ни о какой Нике. Как и еще о тридцати сокурсниках, которые составляли всю ее группу.

На занятиях почти не пересекались, а если и бывали общие пары, то «обеспеченный мальчик из хорошей семьи» попросту прогуливал.

И вот надо же, явление Христа народу.

Когда он развернулся и двинулся в сторону главного корпуса, Ника пошла следом, как приклеенная. Пялилась искоса так, словно рассчитывала прочитать мысли. И понимала, что на маньяка он не тянет. Совсем-совсем. Не бывает у маньяков таких небрежно-рваных стрижек, лисьих глаз и темных бровей. А еще маньяки не ходят в белых кашемировых свитерах. Или?..

Ох, да откуда ей знать.

Все это продолжало крутиться у Ники в голове и потом, когда шестьдесят человек расселись в огромной аудитории-аквариуме. Нелидов – на галерке. Обычно Ника такого себе не позволяла, но на этот раз уселась там же, неподалеку. Преподавателя не слышно, надписей на доске не видно.

Но сейчас ей все это и не нужно.

Просто подойти на перемене и пообщаться? Анекдот из серии «ой, говорящая собака». Или еще лучше: «Паша, скажи, в твоем клубе случайно не превращают в птиц похищенных девушек?», а он такой: «Да, точно! Давно собирался тебе рассказать! Превращают!» Или записку написать. И подбросить в его сумку с британским флагом. Текст – что-то вроде: «Я все знаю. Отпираться бесполезно. Отпусти Лисницкую, а не то…»

Дальше Никина фантазия буксовала. Потому что все варианты упирались в неизбежную встречу с таинственной «службой безопасности» Нелидова, о которой трепались Коваленко и компания.

Интересно, что будет, если на эту встречу придет не она, а Игни?

Надо бы рассказать ему про Ксюшу. И про клуб. Еще бы с Антоном при этом не пересечься… Расстались совсем не по-дружески. Наверняка он знает, что она опять искала приключений на то самое свое место. Даже не наверняка, а точно знает. Сам видел. Во сне. Двоедушник чертов.

Про Игни вспомнила совершенно зря. Только окончательно загрустила. Вчера получилось так, как будто она его бросила. Там, в гостинице. Бросила и сбежала. Эта мысль колола в груди невидимой занозой.

– Смотрю, и ты туда же? На мальчика-мажора запала?

Ника заморгала и очнулась. Аудитория опустела, а она по-прежнему таращилась на парту, за которой только что сидел Нелидов.

Спрашивала староста – Катька Коренец. Кто же еще! Глаза и уши группы. А в экстренных случаях еще и язык.

– Тебе показалось, – буркнула Ника, проглотив первый, более острый вариант ответа. Надо было все-таки выдать – может, Коренец отстала бы сразу. А так семенила рядом до самого буфета и трещала на ухо.

– Не хочу тебя огорчать, но ты не в его вкусе. Нелидову рыженькие нравятся. Заметила, что он только с такими встречается? – Угу, делать больше нечего. – И богатые. Чтоб все и сразу. Короче, не нашего полета птица.

«Не нашего!» Тоже еще, додумалась.

Отстояв длиннющую очередь, Ника получила наконец свой кофе с булочкой и протиснулась за столик возле окна. Катька – следом. Свободных мест не оказалось, и староста устроилась прямо на подоконнике. В час пик, каким был обед, многие так делали.

– Ты реферат по социологии написала? – поинтересовалась Катька и тут же отхватила от куска пиццы. – Череж недею ждавать. – Прожевала, добавила уже по-человечески: – За него зачет автоматом обещали.

Зачет автоматом – это плюс. Реферат – это минус. Ника про него забыла. В чем и призналась.

– Давай прямо сейчас в библиотеке засядем? – неожиданно предложила Катька. – Половину я конспектирую, половину ты. Дома перепечатаем и обменяемся. А то там так много, что и за неделю не управиться. Список у меня с собой!

Ника задумалась. Вариант, конечно. Допоздна просидеть за книгами, потом поехать к Антону. Вернее, к Игни.

Полдня хотя бы не впустую.

– А давай, – согласилась она. Одним глотком допила оставшийся кофе, закинула на плечо сумку и покорно двинулась в обитель знаний вместе с Катькой.

Книг по списку набрали полные руки. Еле дотащили, сгрузили на стол возле окна и разделили по-честному: каждой по пять.

Сидя под раскидистым фикусом, Ника один за другим конспектировала труды незыблемых столпов советской социологии. Попутно думала о Нелидове.

Ничто так не способствует полету мысли, как работа, этого самого полета не подразумевающая.

Рыженькие ему нравятся. Богатые. Пыль в глаза. Так и представила подобную: огненная грива, кожаный прикид, стразы. Он выходит из своего «Кайена». Она подлетает к институту на черном байке и…

На скорости бьет его машину в бок.

Нормальный такой повод для знакомства!

Стоп.

Катька подсунула ей под руку очередной том извечных истин и пихнула локтем, но Ника этого даже не заметила.

Черный байк, кожа, длинные волосы… Все это постепенно складывалось в единое целое. Складывалось, складывалось. И вдруг сложилось.

План получался рискованный. Даже дерзкий. Но попробовать стоило. Потому что если получится, у нее появится шанс выяснить что-нибудь о клубе. А если нет, она все равно ничего не теряла.

– Кать, сколько сейчас времени?

– Не зна-аю… – после паузы ответила та. – Мне кажется, мы уже всю жизнь здесь сидим. Сейчас, погоди… О, нет! Половина девятого. Точно всю жизнь.

Ника захлопнула тетрадь и с наслаждением потянулась. Кроме них двоих в читальном зале оставалось еще несколько таких же упертых ботаников. За окнами – темень. И дождь со снегом. Домой бы… Но об этом пока оставалось только мечтать.

– Поеду, ладно?

– Ага, – Катька строчила без остановки, даже глаз не отвела от книжки. – Я еще полчасика, и тоже все. До завтра!

Натягивая в гардеробе куртку и поплотнее наматывая длинный шарф, Ника чувствовала внутри нарастающую дрожь. Как перед походом к стоматологу. Или накануне экзамена. В течение дня она тоже испытывала определенное беспокойство, но оно утихало благодаря череде занятий, разговорам и библиотечной писанине. А теперь, когда все это закончилось, и от встречи с Антоном Князевым Нику ничто больше не отделяло, – волнение охватило ее с небывалой остротой.

Страшно не хотелось заново выслушивать князевские доводы про тюрьму и собственный Никин авантюризм. Да и захочет ли он вообще ее видеть?

Нет, не то. Не поэтому сердце колотится, как ненормальное, а руки в перчатках зябнут даже в карманах куртки.

Игни.

Попала. Он – источник переживаний.

Кажется, действительно попала. Но в другом смысле.

«Глупости», – подумала Ника и сама на себя разозлилась. Подошла к зеркалу, скорчила рожицу. Собрала волосы в хвост, но решила, что стало хуже. Распустила обратно. Хотя какая разница? Под капюшоном все равно не видно. Размотала наушники, сделала громче звук.

До остановки почти бежала. Хотя спешить было некуда. Просто поспевала за темпом любимой музыки.

Пролетавшие мимо машины обдавали обочину смесью воды и грязи. Ника пряталась под навесом и беззвучно шевелила губами, повторяя слова песни. Первая же маршрутка оказалась попутной. Полупустая. Зато можно выбрать, где сесть, и сидеть одной.

Телефон в кармане коротко завибрировал. Эсэмэска от мамы. «Домой собираешься?» Прежде чем ответить, Ника долго смотрела на улицу. Мимо проносились деревья, фонари и окна чужих квартир.

«Буду позже. Я у Антона».

Телефон помолчал. Словно задумался. Спустя пять минут ожил снова: «Хорошо. Не задерживайся».

Ночная набережная с невидимой в темноте рекой с одной стороны и сонными нежилыми особняками с другой показалась Нике старинной знакомой. Маршрутка миновала бывшую гостиницу «Россия» – Ника снова ощутила укол совести где-то в середине – и здание ресторана, нависшее над откосом на длинных подпорах-колоннах. Сквозь стеклянные стены было видно, что посетителей в заведении нет.

«Образец архитектуры ретроспективизма» встретил ее темными окнами и еле слышными звуками скрипки внутри.

Ника постучала в серую дверь. Она ожидала увидеть Шанну. Но вышел Антон.

– Привет. – Холодок в приятном голосе Князева и его недобрый прищур говорили о том, что он все знает. И помнит. И продолжает осуждать. – Ко мне?.. Или к нему? – прибавил он язвительно.

Ника растерялась. На радость от встречи, конечно, не рассчитывала. Но это желчное «к нему»… Покоробило. Чего уж там.

– Случилось кое-что важное. Я хотела об этом поговорить, – сказала она кротко. Самая лучшая тактика, если не хочешь навлечь на себя еще больше критики.

– Говори. Я ему передам. – Руки в карманы джинсов сунул, плечом дверной косяк подпирает и глядит выжидающе. Войти не спешит пригласить.

А Ника не торопилась рассказывать. Так и стояли, играли в «кто кого переглядит».

Антон сдался первым.

– Все с тобой, короче, ясно. – Усмехнулся – как ледяной водой окатил. Но все же посторонился, пропуская в дом. – Заходи.

Ника не стала ломать голову над тем, что же ему там ясно. Кажется, Князев вообще понимал в происходящем больше, чем она сама.

Проводив до комнаты на втором этаже, которую они с Шанной облюбовали и приспособили для житья, Антон с ногами забрался на узкий диванчик и отвернулся, потеряв к Нике всяческий интерес.

На полу, в пол-литровых стеклянных банках теплились три оплавленных свечи.

Ника скромно присела на колченогий стул без спинки, сложила руки на коленях и прикинулась частью интерьера.

Шанна играла. Закрыв глаза, не замечая ничего вокруг. Неизъяснимо печальная мелодия то стелилась по вытертому паркету, то поднималась к потолку кружась, как завитки табачного дыма, где и таяла без остатка и вновь возрождалась. Потрескивали свечи. Грустил, впитывал стенами музыку старый дом. Когда-то здесь раздавались голоса. Звучала музыка. Смеялись дети.

Давно, невозможно давно…

Антон не спал. Лежал неподвижно, смотрел на пламя свечей. И тоже слушал.

– Привет, – шепнула скрипачка. Ника даже не заметила, когда стихла музыка. Кажется, звуки все еще повторялись эхом в пустующих коридорах и комнатах заброшенного особняка. – Игни ждешь?

Ника кивнула и бросила быстрый взгляд на Антона. Глаза закрыты, лицо расслаблено. Так не засыпают. Так теряют сознание.

– Как думаешь, придет?

– Он ведь знает, что ты здесь. Если посчитает нужным – явится.

– А если нет?

Шанна подошла к невидимому в темноте столу. Оттуда донеслось короткое шипение – видимо, она открыла бутылку с газировкой. И вместо ответа заговорила о другом.

– Игни нашел вторую.

– Что-о? – Подумалось мгновенно: почему в новостях об этом не было ни слова? Ах, да. Некогда было смотреть телевизор. А потом: значит, с ним самим все в порядке. Ох, не о том она думает. – Настю? Она жива?

– Нет.

Ксюша. Она ведь следующая!

А они по-прежнему ничего не знают. Группы волонтеров прочесывают город. Ищут в подвалах, на чердаках и в заброшенных домах. Вроде бы даже в лесу.

Игни находит только мертвых… Ничем он ей не поможет.

– Тоха не из-за поисков девчонок злится, – виновато сказала Шанна. – Не думай, что он такой сухарь. Ему самому несладко.

– А чего тогда? – Разбираться в мотивах Князева прямо сейчас не хотелось. Но молчать было невмоготу.

– Напрягается по поводу тебя и Игни. Как бы это сказать… Что вы слишком сблизитесь.

Спасибо темноте! Лицо, наверное, вспыхнуло.

Тут следовало бы категорично возразить, но Ника задала вопрос. И он прозвучал резче, чем ей хотелось бы:

– Ему-то что?

– Ему-то, как раз, очень даже что… Все сложно, – прибавила Шанна.

И замолчала. Подбирала слова.

– Помнишь, я говорила, что Тохе нельзя терять контроль с девушками? И в духовном плане, и в том самом… Ну, телесном. Хм. Это не так-то просто. В смысле Игни волен делать все, что ему в голову взбредет, а так как Тоха постоянно его видит, то… Э-э… Не понимаешь?

Ника начинала догадываться. И то, что приходило в голову, было мало похоже на хорошие новости.

– Ну, вот представь, что тебе нельзя, скажем, есть сладкое. Под страхом смерти. Или наказания. А хочется. При этом оно везде тебя окружает. Ты даже во сне сладости видишь. Так вот. Игни ничего не связывает. Ему можно… э-э… Есть сладкое. Не то чтобы он с каждой встречной. Один раз всего было. Но нам хватило. – Ника отметила это нам с легким удивлением. – Одно дело – терпеть, не особо зная, от чего отказываешься. И другое – когда тебя против воли заставляют это знать. И ты все чувствуешь, только сделать ничего не можешь. Двойное изнасилование, понимаешь? – Шанна тяжело выдохнула, переплела пальцы, несколько раз стиснула и разжала ладони. – Какой-то ерунды тебе наговорила, да?

Слова оставили осадок. И требовалось время, чтобы понять, какой именно.

– Один раз… – повторила Ника. – У Игни, что, была девушка?

– Громко сказано. Так, случайное знакомство. Ну, погуляли пару раз. Вспыхнуло. И сгорело. Что-то с ней не то оказалось. Она ему рассказала, а он не принял. Больше с ней не встречался. Хотя чему удивляться. Сама подумай – какой нормальный человек будет бродить по ночам, да еще с кем-то вроде Игни? Ой, – Шанна заморгала, глядя на Нику. – Прости. Тебя я не имела в виду.

Ника не успела обидеться. В глубине дома скрипнула половица. Обе одновременно обернулись к двери.

Как сказала бы Шанна – явился.

Принес с собой запах дождя и полыни. Мокрая куртка, влажные джинсы. Улыбается.

– Привет, мелкая! – Проходя мимо Шанны, Игни слегка взъерошил ей волосы. Покосился на скрипку. – Сбацаешь что-нибудь?

Шанна коротко кивнула. Взяв инструмент, приняла положение для игры и занесла над струнами смычок.

Игни бухнулся на свободный стул, вытянул ноги и кивнул Нике:

– Рассказывай.

Соберись. Да соберись же!

– Ксюша ко мне приходила. Теперь она тоже Пастырь. И… вот. – Она протянула сложенный вдвое листок с каракулями Лисницкой.

Пока Игни, хмуря брови, изучал записку, Ника нет-нет да и поглядывала в сторону спящего Князева. Действительно – двое. Игни и Антон. Нет, сомнений давно не осталось, но все же немного странно, когда вот так. В одной комнате.

Когда-то она читала, что если собаки долгое время живут с людьми, то они приобретают сходство с ними. Так вот, эти двое тоже были похожи, как хозяин и, хм, его любимый пес. Непонятно чем. Но бесспорно.

Подумалось: некоторые заводят собак, с которыми потом не могут справиться. И сами становятся на них похожи…

– Волюкрис… – протянул Игни. Пощелкал пальцами, вспоминая. – Знакомое что-то.

– Это клуб. Мы с Ксюшей были там до того, как она пропала, – пояснила Ника и добавила: – Он недалеко отсюда. У самой реки, внизу. Под метромостом.

– Хочешь, чтобы я туда съездил?

– Можем поехать вместе, – предложила она неуверенно.

– Незачем. Я сам. Тем более здесь недалеко. Удачи пожелаешь?

– Уда… – начала Ника, но запнулась.

Игни махнул рукой Шанне и вышел не попрощавшись.

Запах полыни остался.

Шанна тут же прекратила играть.

– Дождешься его, или домой?

Ника бы дождалась. Но она пообещала маме не задерживаться.

– А то подожди. Кофе угощу.

Похоже, кофеманили здесь часто. Независимо от времени суток.

– Давай по кофе – и домой, – сдалась Ника.

К тому же она так и не объяснилась. И поспешила начать, когда Шанна разливала по пластиковым стаканчикам густой черный напиток из термоса.

– Можешь передать Антону, что волноваться не о чем. Вряд ли мы с Игни… сблизимся. Я о нем не думаю. В этом смысле. И он обо мне, скорее всего, тоже. Он вообще… очень холодный.

Красноволосая девушка мелодично рассмеялась из своего угла.

– «В сердце, что кажется холодным, порой скрывается страсть, неизвестная огненным душам», – произнесла она нараспев, явно кому-то подражая. И добавила совсем иным тоном: – Да не переживай ты так! – Подошла, села рядом. Сунула в руки Нике горячий стакан и подула на свой. – Просто помни об этом, если вдруг надумаешь с «ночным» развлечься. По Тохе шарахнете…

Вот вроде бы и объяснились. Расставили все по местам. Только легче ни капельки не стало. «Развлечься». Слово-то какое… Грязное.

Сидели молча, прихлебывали кофе.

Опустошив свой стаканчик, Ника поставила его на пол, рядом с ножкой стула.

– Теперь точно пора.

Ника успела сделать несколько шагов.

А потом услышала протяжный выдох. Всхлип. И стон.

Шанна услышала тоже. Метнулась к спящему.

– Шанн, что-то не так? – подбежала Ника.

Отмахнулась. Забормотала:

– Боль-хвороба из чужого короба, откуда пришла, туда и пошла. Кто тебя послал, тот по тебе заскучал…

– Шанн! Шанна!!!

Шепчет, шепчет, раскачивается, шепчет…

– Тебя заклинаю, обратно отсылаю, за синие реки, за высокие горы, туда где тебя не найдут заговоры. Вернись к пославшему, горя не знавшему. С ним оставайся и не возвращайся…