Текст книги "Двоедушник"

Кровь. Это, что, кровь? Мамочки, как много.

– Слово мое сильно!

– А Игни? Что с ним?

Шанна повернулась. Лицо блестит от слез. Губы дрожат.

– Я не знаю… Раньше такого не было. Черт, ничего не получается…

Серые глаза с длинными прямыми ресницами. Спокойные. Как у Антона: «Хочешь, чтобы я туда съездил?»

– Боль-хвороба из чужого короба, откуда пришла, туда и пошла. Кто тебя послал, тот по тебе заскучал… Он не вернется.

– Что?

– Он не вернется! – Выкрик звонким эхом разлетелся по комнатам. – Не сможет. Ника, найди его. Пожалуйста, пожалуйста, найди его… я бы сама. Но ты же видишь… Игни не вернется. Я уверена.

– И что тогда? – с трудом двигая непослушными губами, спросила Ника и почувствовала, как пол начинает уходить из-под ног.

– Они погибнут. Оба.

Боль пахнет полынью и кофе. У нее серые глаза.

Теперь Ника знала это точно.

Игни

Ник, Ника-а…

А хочешь, скажу, как меня убить?

Легко и просто.

Отрезать от Полупути.

Вот как сейчас.

Я не могу вернуться. Маршрута не получается. Нет, я вижу его. Свою первую душу. Только не шагнуть.

Может, мне только кажется, что вижу. Точно так же, как и тебя.

Если выпустить мне всю кровь, я подохну, как любой живой. Это плата за телесность. Но лучше так, чем духом бесплотным. Привык уже. Нормально.

Ты бы сейчас плакала? Или отвернулась бы и ушла? На меня не очень-то приятно смотреть. Самому противно.

Ты воображаемая не плачешь. Не человек, а каменная дева. Валькирия. Богатырша. Боевая подруга.

Шучу, не обижайся.

Ты, это… Не отвечай, если не хочешь. А я еще расскажу. Чтобы не отключаться. Я слышал, если уснуть, когда так вырубает, то можно потом не вернуться.

Киваешь. Сидишь рядом. Не смотришь.

Он тоже неживой, это точно. Живой бы со мной не справился. Тем более в одиночку. Я вообще еще не встречал того, кто был бы сильнее меня. А этот – намного. Он старше. Опытней. И птицы его слушаются.

И тех девчонок – тоже он. Больше некому. Лизу, Настю. Ксюшу твою.

Ник, я полежу немного, ладно? Глаза закрывать не буду. Просто полежу.

А вот еще, прикинь, заморочка выяснилась. Полупуть начинает глючить, если спящего Князева повернуть ногами на место головы. Вот казалось бы, какая, на фиг, разница, в каком положении лежит князевское тело, если оно по-прежнему князевское?

Но для Полупути это – сбой координат. И я не могу вернуться. Только по-живому. Ножками дотопать. Опять же – смотря откуда…

Что за криворукий инженер эту штуку проектировал?

Зато если вернусь – доползу, доковыляю, припрусь, одним словом, весь такой внезапный, – то бинго. В следующую ночь опять ни царапины. Мои раны становятся его ранами, и ему их зализывать.

Такая фигня.

Нет, не сплю, обещал ведь.

Ник, а если кровь изо рта, это, значит, легкое задето? Пена какая-то. Не знаешь? Вот и я тоже.

Устал говорить. В тишине хочу.

Если б ты мне еще вон ту карточку в карман сунула… а то потеряю. Где взял, где взял… Купил. Я, вообще, знаешь ли, законопослушный.

Но ты не можешь. Ладно. Сам потом…

Тогда хотя бы руку вот сюда. Да, сюда. Спасибо. Лучше. Так почти не больно.

А Дашка, она… Себя продавала. В институт не поступила, родителям боялась признаться. Возвращаться не хотела в свою Едьму – не прикалываюсь, правда такое название.

Вот и зарабатывала. Долго не решалась мне сказать. А когда сказала, я ее предал.

До сих пор иногда разыскать тянет. Зря я так, наверное. Нужно было по-другому. Погорячился…

Ник, ты чего, обиделась, что ли? Ладно тебе, не уходи! Не уходи, пожалуйста, я обещаю больше о ней не рассказывать. Ник, останься. Не бросай меня здесь. Ник, Ника-а…

У меня, кроме тебя, никого нет.

Мукомольный завод Башкирова

– Вы меня не подождете? Нужно будет вернуться обратно.

– Долго? – Молодой, похожий на гопника таксист выглядел недовольным.

– Полчаса! – выдохнула Ника и растопырила пальцы: – Пять! Заплачу пять тысяч. Только дождитесь.

Неохотно кивнул. Она вышла, и черная «десятка» с треснутой фарой задним ходом откатилась на парковку под мост. Ника постаралась запомнить место.

Запустила пальцы в волосы, втянула голову в плечи и медленно побрела через дорогу с видом полного отчаянья.

Разве здесь вообще можно кого-нибудь найти?

Клуб выглядел безжизненным. Ни прожекторов, протыкающих лучами небо. Ни грохота музыки. Ни машин у входа. Выходной, наверное.

Неоновая вывеска, правда, сияла. Пафосно и неуместно.

VOLUCRIS. Только сейчас Ника поняла, что Ксюша косыми буквами на удивление точно изобразила шрифт.

Ксюша…

Ника с ненавистью посмотрела на здание.

Позади – абсолютно черный склон холма. Даже деревьев не различить. И еще эти здоровенные штуковины бывшего элеватора. Внутри что угодно можно спрятать – никто никогда не найдет.

Или кого угодно…

То и дело спотыкаясь о крупный гравий, Ника обошла громадину мукомольного цеха. Запрокинув голову, посмотрела на пристройку элеватора, пересчитала редкие узкие окна. Прошлой зимой отсюда сбросились две школьницы. Взобрались на самый верх по пожарной лестнице и спрыгнули, взявшись за руки. Ника не могла понять, насколько невыносимой должна быть жизнь, чтобы на такое решиться. Здесь даже внизу стоять страшно. Темно, безлюдно. Брошенное здание загораживает собою небо. Люди хоронят людей, но никто не догадался хоронить дома. Может, поэтому они, мертвые, мстят нам, живым?

Ника стряхнула накатившее оцепенение и побрела туда, где заметила свет, – к небольшой двухэтажной постройке за «мукомолкой». Едва ли младше своего соседа, оно, тем не менее, могло похвастаться новенькими пластиковыми окнами и дверью с кодовым замком.

Повезло – кто-то тусовался на улице. Дымил. Любовался видом.

Выбора не было. Ника подошла, хоть и боялась до ощущения пустоты в животе.

Пока мялась и подбирала слова, мужчина заговорил первым.

– Потеряла кого?

– Да, – ответила она и приблизилась смелее. Вроде бы нормальный дядька. С криком не набрасывается. – Своего друга. Он собирался в клуб, но не вернулся.

– Так нет никого, сама видишь. Закрыты сегодня. Хотя один какой-то бродил тут.

– Как он выглядел? – заволновалась Ника.

– Да в темноте-то не разберешь. Только в клуб он не пошел. Вон там, на пятачке покрутился, а потом развернулся, через ворота махнул – и в развалины. – Мужчина мотнул головой в сторону старого завода. – И птицы за ним.

– Птицы?

– Целая стая. Вроде ворон. Жирные. Ор подняли. Я еще подумал: вроде как за парнем гонятся. Хотя вороны на людей не охотятся… Это совсем недавно было. Может, он до сих пор еще там.

– Спасибо, – кивнула Ника и собралась было бежать.

– Стой! – окрикнул ее дядька. – Не одна ж полезешь? Сейчас за фонариком схожу, контору закрою, и вместе поищем твоего приятеля. Да не бойся ты, не обижу. – Бояться, очевидно, было поздно. – Я тут ночным сторожем. Дочка у меня твоего возраста. Школу заканчивает.

– Я уже в институте, – робко улыбнулась Ника.

– Тем более. Ученая, значит. Жди давай.

Дружелюбный сторож скрылся из виду совсем ненадолго. Вернулся с фонарем и связкой ключей. Скомандовал:

– За мной! – И направился к воротам.

Какое счастье, что не придется идти туда в одиночку.

– Звать-то как? – С этими словами мужчина отпер замок и откатил в сторону железную воротину. На створке еще сохранился кованый крест, изображающий крылья мельницы, и ржавые колосья пшеницы.

– Ника.

– Может, хоть ты мне объяснишь, Ника-земляника…

По пустующему цеху гулял ветер. Внутри оказалось полным-полно узких путей-коридоров между кирпичными колоннами. Под потолком ветвилась целая система толстых коленистых труб.

Луч фонаря рыскал по стенам и полу. Никин провожатый шагал вперед и без остановки говорил спокойным размеренным голосом. Должно быть, поэтому она не бросилась метаться, как угорелая, а так же спокойно шла следом. И волевым усилием вдумывалась в его слова, а не в то, какая находка их ожидает.

– И чего вас, молодых, на приключения-то тянет? – неспешно вещал охранник. – Вот и мой старший оболтус туда же. Зацепингом увлекся. Знаешь, что за штука? На электричках они катаются. К вагонам цепляются и висят там, как груши на ветках в урожайный год. А поезд едет… я как узнал – ремнем отходил по первое число, не посмотрел, что лоб великовозрастный. Какого черта тебе, говорю, спокойно-то не живется? Мать, отец – люди как люди. Работать не хочешь? Даст Бог, прокормим, пока живы. Компьютер новый? На тебе. Телефон – тоже на. В долги залезли. Купили, какой нравится. А он вон что удумал. Жить ему скучно стало… Твои-то, небось, тоже волнуются?

Словно в подтверждение в кармане под ладонью Ники вздрогнул телефон. Достав его, прочитала: «Где ты?» Следом тут же пришло еще одно сообщение: «Антон, конечно, хороший мальчик, но вы еще слишком мало знакомы, чтобы у него ночевать».

Ох, мама-мама…

После того как обошли первый этаж, поднялись на второй.

– Мама волнуется, – наконец призналась она честно.

– А тебе ее и не жаль вовсе. Потому что кажется, что ты будешь жить вечно. И ничего с тобой не случится. С кем угодно, только не с тобой. Подумаешь – мамка. Что с ней станет. Поплачет и переживет. Приятель-то важнее. Правильно говорю?

– Я очень люблю свою маму, – запротестовала Ника.

– А раз любишь, так и бросай это дело. По развалинам шастать. И другу своему скажи. А то оба доищетесь приключений. Только поздно будет.

Лишь бы уже не стало.

– Вот он! Туда гляди! Твой? – Луч фонарика заплясал в углу между стеной и окном. – Парень, эй! Ты как, жив?

Игни не шевелился. Лежал лицом к стене. Одежда и волосы – белесые от пыли. Пол под ним – черный. Или нет, это в темноте так кажется. А когда свет туда попадает – отливает красным…

– Дочка, «скорую» вызывай! – хриплым от волнения голосом произнес сторож. – Без сознания он. Трогать нельзя – мало ли что случилось. – И огляделся по сторонам в поисках возможной причины. Но ее не было.

А Ника чувствовала, как ее стремительно наполняет возникшая внутри ледяная пустота.

– П-подождите, не надо «скорую», – ответила она. – Я сейчас…

Встав на колени, робко протянула к Игни руку и позвала:

– Антон… – Выговорить другое имя оказалось не под силу. – Слышишь? – Не отвечает. Глаза закрыты. Кровь на виске. Ника стерла ее ладонью. Обернулась к мужчине: – Помогите его поднять.

– Да нельзя, говорю же…

– Я знаю, что делать. Пожалуйста… Меня такси ждет.

– Чокнутая, – в сердцах сказал сторож, но все же склонился, закинул себе на плечо руку лежащего парня и, кряхтя, кое-как его приподнял. – Держи его с другой стороны. Вот так. Вдвоем дотащим. Машина далеко?

– У клуба.

– Дотащим, – повторил он и вдруг прибавил: – Гляди-ка!

Без предупреждения потянулся за чем-то на полу, почти отпустив Игни. Нике пришлось напрячь все силы, чтобы его удержать. К счастью, это длилось недолго.

Мужчина протянул ей пластиковую карточку с фотографией.

Ника машинально взяла.

Водительские права. Должно быть, выпали из кармана куртки. Игни не соврал. Как он вообще ухитрился их получить?

«Ландер Антон Олегович. 08.08.1997. г. Дзержинск».

Шли медленно. Шаг за шагом, ступенька за ступенькой оставляли позади пыльную темноту завода. Игни выдыхал шумно. Как вдыхал – Ника не слышала. Только этот прерывистый выдох через рот, каждый – будто последний. Он старался идти сам. Не хотел, чтобы его вели, дергался, пытался высвободиться. Не получалось. Снова едва не падал – Ника со сторожем подхватывали – получалось только хуже. И когда ей казалось, что все – ни вперед, ни назад ступить уже нет сил, осталось только рухнуть прямо здесь и остаться лежать вместе с Игни, сердце звонко выстукивало: «Ан-тон Лан-дер».

И она не падала. И ему не давала упасть.

За воротами остановились.

– Беги за своей машиной, дочка, – тяжело дыша, проговорил сторож. – Мы здесь подождем.

И Ника побежала. Сама удивилась, что смогла. Она уже не чувствовала усталости. Вообще ничего. Кроме стука своего сердца.

Как хорошо, что таксист ее дождался! «Десятка» по-прежнему одиноко маячила на пустой стоянке с включенными фарами. Ника подошла к водительской двери, но даже слова сказать не успела.

– Э, нет, – категорично заявил парень. – Ты себя видела? Зарезала, что ль, кого?

Ника растерялась. А когда догадалась опустить глаза и оглядеть себя, поняла, что он имеет в виду.

Одежда – куртка, брюки, даже шарф – пропиталась кровью Игни. Ладони липкие, волосы справа висят сосульками. Жутко даже представить, как выглядит лицо.

– В полицию бы позвонить, да черт с тобой, – не сказал, выплюнул таксист. И ударил по газам. Видимо, пока в сообщники не записала.

Последняя надежда выбраться отсюда самой и вытащить Игни умчалась в темноту вместе с «десяткой».

Хотелось закричать и разбить что-нибудь о землю.

Тупик. Тупи-ик…

Назад не пошла. Велела себе не раскисать. Еще успеет, а сейчас – не время. Надо взять себя в руки и думать. Она так и сделала. В прямом смысле. Обхватила себя за плечи. Так-то лучше.

Ника перебирала в памяти имена из телефонной книжки. Ни у кого из подруг машин не было. Родители подруг – не вариант. А здесь справа – клуб, слева – дорога. Метров триста пешком – и автобусная остановка. Вот только и автобусы в такое время не вариант.

Интересно, где Игни оставил свой мотоцикл? Хотя… Где бы ни оставил, с мотоциклом она попросту не справится.

Размышляя, Ника ходила туда-сюда вдоль дороги, не глядя по сторонам. Еще и бормотала себе под нос, поэтому не сразу услышала шум мотора.

Выбора все равно нет. Не из чего выбирать.

И она шагнула на проезжую часть. Ярко-красный автомобиль вильнул в сторону, пронесся мимо и взвизгнул тормозами.

– Жить надоело? – злобно выкрикнула блондинка в такой же алой, как и ее машина, куртке. Хлопнула дверью, крутнулась на шпильках и решительно направилась к Нике.

По мере приближения злость с ее лица словно ластиком стирали.

– Что с тобой случилось? – спросила она совсем тихо, когда подошла. И уставилась на Никину одежду.

Ника ее узнала.

Городская знаменитость Валерия Карпович. Дочь речного Есми. Ничего себе, ирония.

Но выбора по-прежнему не было.

– Это не моя кровь, – поспешила заверить она перепуганную девушку. – Нам в центр нужно. Подвезете?

Тыкать в ответ не осмелилась.

– Нам – это кому? Много вас? – сощурилась та.

– Двое. Я и мой друг. Он там. – Ника показала рукой. Все равно ничего не видно.

– Сейчас развернусь, – коротко кивнула Валерия, и Ника мысленно порадовалась, что та не оказалась равнодушной гадиной, которой все ее представляли.

Опять бегом вернулась к воротам. Машина уже стояла на обочине с распахнутыми дверями. Сама Валерия достала из багажника ярко-розовый плед. Протянула Нике.

– Заворачивай парня. Все сиденья мне перепачкаете. И куртку с него сними. Брось на коврик, потом отмою.

Имела в виду, естественно, коврик.

Дядька-сторож помог справиться. Вдвоем кое-как укутали Игни в мягкую ткань с легким запахом духов, устроили его на заднем сиденье. Ника села рядом.

– Береги себя, дочка. Мамку береги.

– Спасибо! – успела сказать она до того, как машина рванула с места.

Двое незнакомых людей не отказали им в помощи. Значит, кому-то там, наверху, нужно, чтобы так было.

– Может, в больницу? – Валерия то и дело посматривала на обоих пассажиров в зеркало заднего вида. Ника видела отражение ее идеально подведенных глаз.

– Нет, все будет в порядке. Нам на Верхне-Волжскую надо. Номер дома не помню. Покажу.

– Ну, смотри. Тогда через Сенную махнем.

Ника покивала. Привалилась плечом к плечу Игни – к счастью, он уже не дышал надрывно, а просто сопел, как все во сне – и спрятала нос в лохматых кисточках пледа. Сразу два ангела-хранителя сделали все, чтобы Антон Ландер остался в живых. Нет, три… Еще она, Ника.

– Симпатичный, – произнесла вдруг Валерия насмешливо. Первоначальный испуг отступил, и к ней вернулось явно привычное расположение духа. – Кто его так разукрасил?

Ника не ответила. Только плечами пожала, чего собеседница наверняка не увидела.

– Наши, что ли, отрихтовали? – продолжала Валерия. – Да нет, Вик бы мне сказал. И клуб сегодня закрыт… Кто тогда?

Клуб! Так вот откуда она ехала! Ника снова промолчала, интуитивно ощущая, что каждое лишнее слово может выйти ей боком.

– Ты всегда такая милая с теми, кто делает тебе одолжение?

– Прости… те, – выдавила наконец Ника. – Я ничего не видела.

Знала бы Валерия, кому она помогает. Убийце своего папы. Ника не слишком много знала о природе Есми, но раз Горан Карпович сопротивлялся Игни, значит, не хотел уходить.

Значит, все-таки Игни убийца.

Клуб еще этот… Знает ли Валерия, что там действительно происходит?

Розовый плед под Никиной рукой пришел в движение – «вторая душа» попытался освободиться. Но Ника обняла его обеими руками.

– Живой! Очухался! – тут же прокомментировала блондинка.

Лучше бы за дорогой следила.

– Не пустил меня, – пробормотал он негромко, но вполне отчетливо. Кровавые пузыри на губах – плохо дело. – Даже не дал подойти. Такой же как я.

– Ш-ш… – Ника еще крепче в него вцепилась.

«Отличный момент для откровений выбрал, ничего не скажешь», – подумала она и поспешила предупредить разогнавшуюся Валерию:

– Следующий дом. Да, этот. Спасибо.

– Особняк Каменской? Ты шутишь? – светская львица уже не скрывала веселья. – А твой товарищ, значит, потомок купеческого рода?

«Начитанная», – отметила про себя Ника. Как минимум знает историю родного города.

В очередной раз не получив объяснений, Валерия замолчала и только наблюдала за тем, как Ника выходит на улицу и идет к дому. И снова подала голос, когда увидела Шанну, которая вышла на стук:

– Непло-охо, смотрю, парень устроился!

Обе девушки не обратили на нее никакого внимания, слишком занятые Игни, которому они помогали выбраться из машины.

– Да, плед можете оставить… себе, – блондинка сникла, но уезжать не спешила и следила за происходящим с неиссякаемым интересом.

Посмотреть и правда было на что. Игни вроде бы и порывался идти самостоятельно, но не слишком успешно, точнее, совсем безуспешно, потому что в результате этих попыток все трое шатались из стороны в сторону, почти не продвигаясь вперед. К тому же вторая душа не утруждал себя скорбным молчанием мученика, а вовсю ругался. Иногда весьма заковыристо.

– Отвлеки ее! – не выдержала наконец Шанна. – В дом я его не потащу. Пусть отсюда проваливает. Только чтобы эта не видела.

Ника была очень даже не против. Во всяком случае, когда она выбралась из-под тяжелой руки Игни, собственное тело показалось ей легче перышка.

– Валерия, так неудобно просить об этом снова, – издалека начала Ника, вставая так, чтобы блондинка повернулась спиной к Шанне и не видела дальнейших ее маневров. – Вы уже очень сильно меня выручили, да еще и жизнь человеку спасли… – Она как могла тянула резину, то и дело поглядывала поверх плеча своей собеседницы. Еще никогда не наблюдала, как Игни прекращает свое ночное существование и передает эстафету Антону. – Может, подвезете меня до дома, поможете в самый последний раз?

Только на мгновение отвлеклась, посмотрела прямо на Валерию, чтобы не таращиться все время ей за спину. Услышала, как стукнула железная дверь, – и никого.

– Садись уже, – с тяжелым вздохом снизошла Валерия Карпович. Подозрительно оглядела тротуар, особняк и окрестности. – И чего я с вами связалась? Одна в кровище, второй исчез.

– Да не исчезал он, – возразила Ника. Еще не хватало подобных умозаключений от завсегдатайши «Волюкриса»!

– Хочешь сказать, твоя подружка в одиночку его внутрь затащила, а потом еще и дверь захлопнула? и все это за полминуты?

Вместо ответа Ника в который раз посчитала за лучшее промолчать.

Антон

Старые дома пахнут говяжьим бульоном. Застывшей корочкой жира в забытой на плите кастрюле. Фенолом. Старые дома звучат пыльным кашлем в кулак. Шарканьем тапочек, детским плачем. Старые дома тянутся стенами к солнцу. Ржавчину греют, плесень. Старые дома тянутся к людям. Люди проходят мимо. А они все тянутся.

Я рисую слезы в выбитых окнах, рисую себя. Я штрихую тени в собственных трещинах. Голуби взмывают в небо с моих плеч. Я смертельно болен, мои трубы ломит, когда дождь и ветер. Это я смотрю на мир сквозь прицел оконной рамы, щурясь осколками стекол. Осыпаюсь лоскутьями обоев. Протягиваю руки к людям. Они проходят мимо. И я опускаю руки…

Ты тоже проходишь. Не узнаешь меня под слоями штукатурки. Не слышишь, как я кричу тебе, или думаешь: показалось. Я хотел бы бежать за тобой, но слишком прочно врос фундаментом в землю. Я хотел бы обнять тебя, но только поскрипываю ставнями. Я хотел бы быть с тобой, но нельзя.

Ты стоишь на остановке, поглядываешь на часы. Ждешь кого-то. Меня?

Мы хотели встретиться. Гулять по вечернему городу. Считать фонари. Сегодня? Уже сегодня?

И я прихожу.

Не я – он.

Неужели и ты не видишь разницы? Даже ты теперь нас путаешь?

Бежишь к нему, что-то говоришь, захлебываясь словами, вжимаешься в его руки. Вы стоите в толпе, но не сливаетесь с нею. Вы – часть иной реальности. Осколки друг друга. Вы притираетесь сбитыми гранями, вы соразмерны, вы однозвучны. Вот прямо сейчас вы уже одно целое. Так пальцы сцепляются, так совпадают бугорки и впадинки, так вдох переходит в выдох. Ты – в него. Он – в тебя.

На вас засматриваются. Вы очень красивые, когда вместе.

Он возьмет тебя за руку. Вы будете заходить в каждый магазин. Ты будешь переодеваться сотню раз. Он будет смотреть на тебя, а все остальные – на него. А ты будешь счастлива, что он видит только тебя.

Потом он затащит тебя в ночной кинотеатр, где вы будете единственными зрителями – в каждом городе первым делом находит такие места, круглосуточность это его конек, – и там сделает с тобой то, что должен был сделать я.

Твой первый раз. Ты берегла себя для меня.

Он будет нежен. Он это умеет.

Все, что я мог обещать тебе, это глоток вины и горсть запретов: не смотри на меня, не трогай меня, не будь для меня…

Он сможет дать тебе все, чего ты хочешь. Давно уже хочешь, не отпирайся. Знаю.

К тому же ты веришь, что он – это я. Мы действительно сильно похожи.

Пусть – в глубине моих стен распадаются провода. Пусть – лопаются трубы, взрываются вены. Пусть – я буду ждать много дней, прежде чем придут эти люди. Выломают дверь, спугнут тишину. Они будут искать здесь мертвых детей, но найдут только мертвый дом.

Они станут говорить и пускать дым в мой потолок. А потом уйдут, оставив окурки на моем паркете.

Я бережно впитаю каждый крошечный огонек. Впущу его в себя, каждым сантиметром стен изнывая от боли, и буду выдыхать твое имя из впалой деревянной груди. До тех пор, пока пламя не пожрет обрывки обоев. Пока дочерна не вылижет мои наличники. Не изгрызет мою кровлю. И тогда мой крик взовьется искрами. Я буду звать тебя из самого сердца этой пытки, уже рассыпаясь в пепел: моя девочка, моя девочка, моя де…

– Все будет хорошо. Теперь я справлюсь, – уверяет меня голос, похожий на твой, но я не понимаю смысла фразы. Просто цепляюсь за нее краем сознания. – Терпи, Тошенька, терпи, еще немножечко…