Текст книги "Девять правил соблазнения"

Глава 15

– Джулиана не заслужила такого обращения.

Ралстон отвернулся от большого окна, выходящего в сад Ралстон-Хауса, и посмотрел в голубые глаза брата-близнеца.

– Она назвала своего учителя танцев болваном.

– Если говорить откровенно, она была не слишком далека от истины.

Ник подошел к Гейбриелу и протянул ему бокал скотча, который тот охотно принял. Братья молча стояли у окна, наблюдая, как лучи солнца играют на листьях пышного зеленого сада.

После долгого молчания Ралстон спросил:

– Ты пытаешься ее защищать?

– Ни в коем случае. Но твоя реакция была излишне строгой. Джулиана гораздо более тонкая натура, чем кажется.

Ралстон отхлебнул виски.

– Если бы ты видел, какой убийственный взгляд она на меня бросила, ты бы не был так уверен в тонкости ее натуры.

– Может, скажешь, с чего ты так завелся?

– Нет! – жестко отрезал Ралстон.

Ник отошел от окна и удобно расположился в большом кресле у камина. Пригубив свой скотч, он вопросительно посмотрел на брата, ожидая продолжения. Взгляд, которым Гейбриел одарил Ника, не предвещал ничего хорошего, и другой на его месте поспешил бы покинуть комнату, но Ник лишь усмехнулся и с легкой издевкой произнес:

– Похоже, увидев меня танцующим с леди Кальпурнией, ты совершенно утратил свое хваленое самообладание.

– Ты преувеличиваешь.

– Не думаю, Гейбриел. Ты до смерти напугал аккомпаниатора, уволил месье Латюффа и, по сути, выгнал из зала сестру; я уж не говорю о твоем намеке на мое якобы не подобающее джентльмену поведение.

– Ты пытаешься отрицать, что совершенно неподобающим образом флиртовал с дамой? – Голос Ралстона зазвенел от напряжения.

– Флиртовал? Да. Неподобающим образом? Нет.

Ралстон вновь отвернулся к окну. Конечно же, Ник прав: ничего неподобающего в его легком флирте не было.

По мере взросления близнецы избрали совершенно разные пути освобождения от материнского наследия, которое серьезно подпортило репутацию их фамилии. В то время как Гейбриел наслаждался жизнью, развлекая общество своими многочисленными и, как правило, довольно скандальными романами, Ник просто уехал на континент, где и провел почти десять лет, посвятив себя работе с древностями. Конечно, женщины у его брата были, однако Ралстон не помнил, чтобы Ник когда-либо сделал свои отношения достоянием гласности и дал хотя бы малейший повод для светских сплетен. И что в итоге? Оба брата пользовались огромным успехом у женщин, но по совершенно разным причинам. Ралстон имел репутацию отъявленного распутника, в то время как Ника свет считал рафинированным джентльменом.

– Вообще-то мы говорили о тебе, – добавил Ник, игнорируя удивленный взгляд брата. – Скажи-ка мне правду, брат, откуда леди Кальпурния знает, что ты музицируешь?

– Музицирую?

– Играешь на фортепиано, – словно разговаривая с ребенком, уточнил Ник.

– Понятия не имею.

Ник глубоко вздохнул.

– Ты можешь не отвечать, Гейбриел, но ведь это очевидно. Только услышав твою игру, она могла сказать, что ты играешь ничуть не хуже приглашенного тобой аккомпаниатора. А я никогда не слышал, чтобы ты играл где-то, кроме своей спальни.

Не дождавшись ответа, Ник продолжил:

– Значит, мисс Калли стала твоей любовницей?

– Нет. – Ответ Ралстона был мгновенным и резким. Он повернулся к брату, и в этом движении читался едва сдерживаемый гнев. – Она не стала моей любовницей. И того, кто осмелится утверждать обратное, я вызову на дуэль на любых его условиях. И мне наплевать, кто это будет.

Угроза была откровенной.

Николас удивленно посмотрел на брата и холодно произнес:

– Что ж, это меняет дело. Не хотелось верить, что Кальпурния Аллендейл могла так легко поступиться своей честью.

Гейбриел не ответил, лишь бросил недовольный взгляд на брата, и Ник продолжил:

– Надеюсь, ты понимаешь, что Калли не имеет никакого отношения к тем женщинам, которых ты обычно затаскиваешь в свою постель?

– Я не затаскивал ее в постель.

– Нет, конечно, нет. – Ник примиряюще взмахнул рукой, но произнес, язвительно усмехнувшись: – Конечно, это совершенно нормально – из-за женщины два раза за день нападать на собственного брата.

– Я пытаюсь уберечь ее репутацию. Она настолько тесно связана с Джулианой, что мы не можем допустить никаких сплетен, – сказал Ралстон, незаметно уводя разговор в сторону.

– Раньше сохранность репутации женщины тебя не слишком волновала, – с усмешкой заметил Ник.

– Раньше у меня не было сестры.

Ник недоуменно вскинул брови.

– Разве Джулиана имеет ко всему этому какое-то отношение? Думаю, все произошедшее касается только леди Кальпурнии. И думаю, что на карту поставлено нечто большее, чем ее репутация.

– Нет необходимости защищать ее от меня, Ник. Ты заметил, как она на меня посмотрела, прежде чем последовать за Джулианой? Не удивлюсь, если это была наша последняя встреча с леди Кальпурнией Хартуэлл.

– И ты будешь рад такому повороту событий?

– Конечно.

– В таком случае ты ничего не будешь иметь против, если я стану за ней ухаживать?

От этих слов Ралстон напрягся как от удара и, прищурившись, хмуро встретил веселый, понимающий взгляд брата.

– Вижу, тебе это не слишком понравится. Интересно…

– Ты заходишь слишком далеко, Ник.

– Возможно. Но кто-то должен открыть тебе правду.

– И в чем же она?

– Кальпурния Хартуэлл – женщина не твоего типа, Гейбриел.

– И что же она за женщина?

– Она из тех, кому нужна любовь.

– Любовь. – Ралстон как будто выплюнул это слово. – Калли не настолько глупа, чтобы верить в сказки. В ее возрасте уже приходит понимание, что любовь – это бесполезная и даже опасная штука.

– Значит, все-таки Калли? – переспросил Ник.

– Ты что, хочешь, чтобы я отправил тебя в нокаут прямо здесь? – проревел Ралстон.

– М-м, – только и ответил Ник уклончиво. Он долго смотрел брату в глаза, затем встал и направился к выходу, но у двери обернулся. – Скажи мне только одно. На этот раз правду. Ты за ней ухаживаешь?

«Да».

– Нет, – насмешливо произнес Ралстон. – С чего ты взял, что меня может заинтересовать эта серая мышка? – «Не такая уж и серая и не такая уж мышка». Ралстон раздраженно мотнул головой, заглушая назойливый внутренний голос. – Разве я когда-нибудь ухаживал за такими женщинами? Она нужна не столько мне, сколько Джулиане. Не моя вина, если мисс Аллендейл находит меня привлекательным.

Ник лишь кивнул в ответ и взялся за ручку двери, но в этот момент тяжелая дверь распахнулась и в проеме показалась Калли – глаза ее были широко открыты, а лицо побелело. Ралстон едва сдержался, чтобы не выругаться.

Было очевидно, что девушка все слышала.

Все мысли о Джулиане тотчас вылетели у нее из головы. Калли переводила взгляд с одного брата на другого и молчала, не находя нужных слов.

Действительно, говорить больше было не о чем. Ралстон высказался достаточно ясно.

Она сделала глубокий вдох; его слова все еще звучали в ее ушах: «С чего ты взял, что меня может заинтересовать эта серая мышка?» Что ж, по крайней мере теперь она знает правду. В этом тоже можно найти некоторое утешение.

Только не сейчас, конечно… но… наверняка когда-нибудь… в будущем… а сейчас эти жестокие слова причинили ей почти физическую боль.

А затем Калли почувствовала, как ее охватывает гнев, который рос внутри ее словно долгожданный шторм. После минутного замешательства ей страшно захотелось нанести ответный удар этому самоуверенному, самовлюбленному человеку, который, как оказалось, вовсе и не джентльмен.

– Что ж, – недобро усмехаясь, произнесла Калли, входя в комнату и пристально глядя в глаза Гейбриела, – похоже, вы о себе слишком высокого мнения, милорд.

Ралстон молчал, а Ник, быстро сориентировавшись, чуть смущенно кашлянул и произнес:

– Пожалуй, я пойду разыщу Джулиану. Возможно, у нее дела обстоят лучше, чем у моего брата.

Он низко поклонился, несмотря на то что Калли даже не посмотрела в его сторону, и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Калли шагнула к Ралстону.

– Как вы смеете?

Гейбриел направился к ней.

– Я не хотел…

Калли подняла руку, не позволяя ему продолжить.

– Вы сорвали урок вашей сестры, не говоря уж о том, что испортили ей весь день.

Он остановился, удивленный неожиданной сменой темы.

– О Боже! Вы же видели, Джулиана была готова устроить скандал…

– Но скандал затеяли именно вы. – Калли расправила плечи. – И я буду вам очень благодарна, если впредь вы не станете появляться на ее уроках.

Некоторое время Ралстон молчал, переваривая услышанное, потом холодно произнес:

– Похоже, вы неплохо проводили время.

Калли вызывающе вздернула подбородок.

– Так оно и есть. Жаль, что все так внезапно закончилось.

Несколько долгих секунд она дерзко рассматривала своего оппонента, потом развернулась, собираясь выйти из комнаты, но, коснувшись пальцами дверной ручки, обернулась.

– Вы должны извиниться перед своей сестрой.

Ралстон усмехнулся:

– За что же?

– Она молода и, в сущности, совершенно одинока, а сейчас еще и очень расстроена тем, что разочаровала вас, лорд Ралстон. Обо мне можете говорить что хотите, но постарайтесь запомнить, что у вашей сестры очень тонкая и нежная душа. Кроме того, к моему сожалению, вы ей нужны.

– Я не чудовище.

Она улыбнулась, но в глазах улыбки не было.

– Нет. Конечно, нет.

У него возникло отчетливое впечатление, что она не верила тому, что сказала.

Калли опять повернулась к двери, намереваясь выйти, и в этот момент Ралстон спросил:

– Он тоже значится в вашем списке?

– Прошу прощения? – Надменно выгнув бровь, девушка обернулась к нему, всем своим видом выказывая максимальное пренебрежение.

Гейбриел нервно повел плечом и уточнил:

– Николас, Калли. Мой брат. Он тоже значится в вашем списке? «Номер три: приручить Сент-Джона»?

Калли широко раскрыла глаза.

– Вы думаете, что я включила вашего брата в свой список?

– Именно так я и думаю. – Его глаза сверкнули едва сдерживаемой эмоцией, которую она не смогла определить. – Вы действительно это сделали?

Калли едва не расхохоталась прямо в лицо этому высокому, красивому, но такому бестолковому человеку.

– Нет, Ралстон, я этого не делала. Уверяю вас, что если бы в моем списке значилось завоевание чьего-то расположения, то этот пункт не имел бы отношения к вашему брату.

– А к кому он бы имел отношение?

«Вопреки моим убеждениям он имел бы отношение к тебе, бестолочь».

– Я не стану отвечать на столь бестактный вопрос.

Калли потянула на себя дверь, и тут Ралстон оказался рядом с ней. Крепко схватив девушку за руку, он развернул ее к себе лицом. Она ощутила тепло его кожи, и кровь быстрее побежала по ее жилам.

– Я еще не закончил.

– Лорд Ралстон! – Глаза у Калли сверкали неукротимым гневом. – Похоже, вы находитесь во власти заблуждения, что я обязана потакать вашим капризам. Позвольте мне кое-что вам разъяснить. Вы можете сколько угодно командовать своими слугами и давать указания членам вашей семьи, но я не отношусь ни к тем ни к другим. И пусть я останусь для вас серой мышкой, подчиняться вам я больше не собираюсь. Я ухожу.

Поняв, насколько Калли разгневана, он отпустил ее руку.

Она рванула на себя дверь, но Ралстон, перекрывая выход, придержал тяжелую створку красного дерева.

– Вы не моя служанка и не член моей семьи, Кальпурния, но ведь у нас есть договор.

Она замерла, услышав эти слова, не сводя глаз с его руки.

– Я выполнила свою часть сделки.

– Сегодняшнее поведение Джулианы свидетельствует об обратном.

– Перестаньте, – насмешливо произнесла Калли. – Мы оба знаем, что она готова.

– Я в этом не уверен. И потом, только я могу судить о степени готовности Джулианы к выходу свет.

– Наше соглашение не предусматривало таких условий.

– Но и не было оговорено их отсутствие. Теперь я их вношу. Вы получили то, о чем просили. Или вы забыли?

От этих слов по спине Калли пробежала дрожь. Гейбриел стоял у нее за спиной, и она чувствовала теплый поцелуй его дыхания на своей обнаженной шее. От этого ощущения тело Калли окатывало жаром.

– Я не забыла.

Эти слова сорвались у нее с языка непроизвольно, и она закрыла глаза.

Он положил руку на ее плечо и с легкостью развернул лицом к себе. Когда их взгляды встретились, глаза Калли уже не полыхали гневом, в них колыхалась сложная смесь самых разных чувств.

– И я не забыл. А ведь пытался.

Прежде чем Калли попыталась осознать значение этих слов, маркиз прильнул к ее губам, лишив ее способности думать.

– Я пытался забыть этот поцелуй… поездку в экипаже… фехтовальный клуб… Но, по-видимому, ты прочно обосновалась… в моей памяти.

Все эти слова он произнес в коротких перерывах между долгими, притупляющими сознание поцелуями. В то же время Ралстон потихоньку провел Калли по кабинету и усадил в большое кресло, стоявшее подле камина. Опустившись перед девушкой на колени, он погладил ее щеку сильной теплой рукой и посмотрел в лицо обжигающим взглядом. Покачав головой, словно не понимая, что это на него нашло, Ралстон издал негромкий горловой рык и снова поцеловал ее. Она запустила руки в его густые черные волосы, а Гейбриел с такой нежной страстью начал покусывать ее нижнюю губу, что уже через мгновение у Калли возникло предчувствие, что сейчас она просто умрет от интенсивности этого ощущения. Она застонала, и Ралстон начал целовать с настоящей страстью, наконец дав ей то, чего Калли действительно хотела.

На мгновение он прервал поцелуй и скользнул рукой под ее юбки, гладя внутреннюю сторону бедер.

– Такая нежная кожа… – шептал он, лаская ее бедра и возбуждая желание такой силы, что ее лоно буквально горело от нестерпимого жара.

Лишаясь рассудка от захлестнувшего ее желания, Калли жадно ласкала его грудь и плечи, подсознательно раздражаясь на мешавшую ей ткань. Проснувшаяся в Калли страсть жаждала ощутить его кожу, жаждала, чтобы его руки касались того места, к которому она лишь недавно начала привыкать. Маркиз на секунду замер, потом припал губами к ее шее и осторожно отстранился от нее. Калли открыла глаза.

– Я никуда не ухожу, императрица, – прошептал Ралстон, улыбаясь своей, наверное, самой соблазнительной улыбкой. – Я хочу лишь получше тебя рассмотреть.

Прежде чем Калли полностью осознала значение его слов, он быстрым движением вскинул ее юбки еще выше.

– Нет, – сказала Калли, смущенная самой мыслью о том, что он хочет видеть такое интимное место.

Ралстон потянулся к ней, обхватил пальцами затылок и уверенным движением привлек к себе для обжигающего поцелуя. Когда она снова расслабленно прильнула к нему, Ралстон во второй раз поднял ее юбки и мягко раздвинул бедра, вновь пробежав умелыми пальцами по коже.

– Такая гладкая и нежная, – прошептал он, покрывая короткими влажными поцелуями внутреннюю сторону ее бедра и прокладывая грешную, но такую горячую тропинку вверх.

Калли закрыла глаза, чтобы не видеть этого греховного движения, но вновь открыла, как только Гейбриел попросил ее об этом, – похоже, она была полностью в его власти.

Когда его губы коснулись самого интимного места, он слегка отстранился, с восхищением глядя на черные блестящие завитки, обрамлявшие ее лоно.

– Я воображал себе этот момент поздней ночью, в своей спальне. Я представлял себе, как ты открываешься мне, как сейчас, полностью моя.

От этих слов ее опалило огнем.

– Я представлял, как прикасаюсь к тебе, как сейчас… открываю тебя… ласкаю тебя…

Гейбриел говорил, а движения умелых пальцев следовали за его словами.

Неожиданно он припал губами к ее складкам, запечатлевая долгий и нежный поцелуй.

Оторвавшись от ее лона, Ралстон спросил:

– Ты трогаешь себя, милая?

Он провел пальцем по влажным и жарким губам.

Услышав этот вопрос, Калли крепко зажмурилась. Она не могла говорить… не могла на него ответить… не могла посмотреть Ралстону в глаза, которые потемнели от сдерживаемой страсти.

– Императрица, ответь мне. Ты это делаешь?

Калли кивнула, с легким стоном прикусив губу, щеки окрасились румянцем – свидетельством страсти и смущения, а он сверкнул белыми зубами и возобновил это сводящее с ума поглаживание.

– О ком ты думаешь, когда трогаешь себя?

Калли закусила губу, не в силах признаться.

Он нежно поцеловал ее в живот и поднял голову, посмотрев ей в глаза.

– Императрица…

В его голосе не слышно было никакого упрашивания, но ей отчего-то захотелось рассказать ему все.

– О тебе, – простонала Калли.

Услышав это признание, Ралстон возобновил ласку. Она охнула от удовольствия и подалась навстречу его дарящему наслаждение рту.

Когда волна удовольствия окатила Калли, она громко выкрикнула его имя и судорожно вцепилась в плечи. Через несколько долгих секунд она приоткрыла глаза, с трудом обретая осознание места и времени. Ралстон вновь попытался поцеловать ее лоно, но она нашла в себе силы отстраниться.

– Нет… – выдохнула Калли, качая головой и борясь с мощными ощущениями, которые пронизывали ее. – Гейбриел… остановись…

Маркиз поднял голову, напряженно наблюдая за Калли. Она открыла глаза и встретила его взгляд, наполненный страстью, удовлетворением и чем-то еще, что она не смогла опознать. Поднявшись на ноги, он припал к ее губам поцелуем, который больше походил на подтверждение права собственника, чем на ласку. Отпустив Калли, Ралстон хрипло произнес:

– Ты действительно меня хочешь.

Эти слова развеяли дымку поглотившего ее чувства, и Калли моментально ощетинилась. С отчетливой ясностью она поняла значение его слов. Им двигала не страсть, заставившая его заниматься с ней любовью в кабинете и при свете дня, а скорее необходимость самоутверждения и получения еще одного доказательства своего мастерства соблазнителя. Это было всего лишь состязание, в котором она оказалась призом.

Он не хотел ее… конечно, не хотел. Она для него серая мышка.

От этой мысли ее словно пронзило холодком, и она так резко оттолкнула Ралстона, что тот потерял равновесие. Калли встала, кое-как поправила свои юбки и, пошатываясь, пошла к двери.

Ралстон высокомерно поднял брови, его тяжелое дыхание отражалось эхом вокруг них.

– Ты хочешь отказаться от своих слов?

Боль становилась все сильнее, и она уже не могла скрывать ее. Когда она заговорила, ее голос заметно дрожал.

– Нет, не хочу. Я всегда думала о тебе.

Немного помолчав, она добавила:

– Лучше бы я думала о ком-то другом.

С этими словами она повернулась и – черт с ней, с гордостью! – побежала.

Ралстон не двинулся с места, прислушиваясь к затихающим шагам девушки. Спустя минуту хлопнула тяжелая входная дверь, и глухой стук зловещим эхом отозвался в комнате.

Некоторое время спустя Ралстон сидел за фортепьяно, искренне надеясь, что музыка поможет ему изгнать из головы мысль об этой неуправляемой, взбалмошной девице. Он играл, и напряжение, до сих пор не отпускавшее его, извлекало из инструмента совершенно неукротимые звуки. Музыка звучала все быстрее и яростнее, пальцы маркиза буквально летали по клавишам, глаза были закрыты. Ралстон играл и ждал, когда музыка развеет тупую тоску, терзавшую сердце. «Я всегда думала о тебе».

Музыка захватила его, мрачная и отравляющая, обостряя его чувства, Ралстон задержался на клавишах нижнего регистра, вбивая в них свои эмоции. Но эти звуки, мучительные и в то же время страстные, причиняли ему боль, вновь и вновь напоминая о том, с каким страдальческим выражением лица выбежала из его дома Калли.

«Лучше бы я думала о ком-нибудь другом».

Ралстон выругался, но его проклятие утонуло в очередном мощном аккорде. Ее отповедь – такая заслуженная – тем не менее не охладила его желания обладать ею.

Он подвел эту молодую женщину к тому, что она начала осознавать себя, свое тело, свои эмоции. Ралстон понимал, что делает, хотя и чувствовал, что заходит слишком далеко. Но он не мог остановиться, даже если бы и захотел. В тот момент он был слишком возбужден – наверное, так же сильно, как и Калли. Даже если бы сам король вошел в кабинет, Ралстон не смог бы остановиться.

Поняв это, Ралстон испытал некоторое потрясение, и его пальцы замерли над клавишами. Он тряхнул головой, словно пытаясь освободиться от воспоминаний. Что же такое было в этой женщине? В этой заурядной, непритязательной женщине, которую он раньше даже не замечал?

И он ненавидел себя за то, что говорил о ней так.

Нет… Леди Кальпурния Хартуэлл была совершенно непохожа на тех женщин, которых он знал до нее. И именно это безрассудное сочетание невинного любопытства и женственности соблазнило его.

Он хотел ее. Всей душой. Так, как он никогда не хотел ни одной женщины раньше.

Но, конечно же, он не мог обладать ею.

Ник был прав – Калли нужна любовь. Ралстон знал это с самого начала – она не скрывала своей веры в силу чувств и неколебимой убежденности в их существовании. Он перестал играть, задумавшись над тем, каково это – так сильно верить в то, что любовь способна творить добро. Приносить счастье.

Ралстон качнул головой и низко склонился над клавишами. Он никогда не видел этой стороны любви. Он видел только разрушающую душу боль, которую вызывала безответная любовь. В памяти пронеслись воспоминания об отце, не скрывавшем неугасающей любви к жене, которая отказалась от своих обязанностей супруги и матери и ушла, даже не оглянувшись. Дважды.

И о какой вечной любви тут можно говорить?

Ралстон зло выругался. Он мог не соглашаться с Калли в отношении любви, но это не означало, что он мог причинить ей боль.

Он не собирался отрицать, что испытывал огромное удовольствие, держа ее в своих объятиях, но вынужден был признать, что вел себя недопустимо. Эта женщина заслуживала лучшего.

Нужно обязательно вымолить у нее прощение, хотя, честно говоря, сам он нисколько не жалел о своем поведении.

Ралстон продолжал играть, мелодия звучала медленнее, становясь более созерцательной и задумчивой.

Раздался стук в дверь, и Гейбриел перестал играть. У него мелькнула сумасшедшая мысль: а вдруг это Калли?

– Войдите! – чуть громче, чем следовало, произнес он.

Дверь открылась, и он увидел девушку, силуэт которой выделялся на фоне ярко освещенного холла. Свою сестру.

Казалось, его окружали женщины, у которых он должен был просить прощения.

– Входи, Джулиана.

Ралстон встал, взял длинную лучину и от каминного огня зажег свечи в большом напольном канделябре, затем указал сестре на кресло.

– Я и не заметил, что уже стемнело.

– Да, уже довольно поздно, – тихо произнесла Джулиана, села в кресло и подождала, пока он зажжет еще несколько свечей и устроится в кресле напротив. Джулиана открыла было рот, собираясь заговорить, но Гейбриел поднял руку, призывая ее к молчанию.

– Позволь мне перед тобой извиниться. – Джулиана широко раскрыла глаза, и он добавил: – Мне не следовало выходить из себя.

Девушка улыбнулась:

– Похоже, что неспособность держать себя в руках – это наша общая черта, брат.

Гейбриел невесело усмехнулся:

– Похоже, так оно и есть.

Джулиана вздохнула и, расслабившись, поудобнее устроилась в кресле.

– Я пришла, чтобы fare la pace.

Гейбриел вытянул ноги, откинулся на спинку кресла и улыбнулся в ответ на это итальянское выражение.

– Я буду рад восстановить мир.

Она протянула ему большой сверток, завернутый в коричневую бумагу.

– В Италии у нас есть выражение: «Подарок после ссоры – это оливковая ветвь».

Гейбриел взял сверток.

– По-английски это звучит точно так же.

Джулиана улыбнулась:

– Ты не хочешь взглянуть на подарок?

Гейбриел посмотрел на сверток, аккуратно упакованный и перевязанный, и почувствовал, как его охватило любопытство. Когда он в последний раз получал подарок? Подарок от того, кто ничего не рассчитывал получить взамен? Посмотрев на сестру, он увидел на ее лице нетерпение – девушка, безусловно, рассчитывала, что ему понравится то, что скрывается под неброской коричневой упаковкой.

Гейбриел развязал бечевку, которой был перевязан сверток, и снял оберточную бумагу.

Взяв книгу в руки, он сразу понял, насколько вдумчиво был выбран подарок.

– Как ты узнала, что я обожаю Моцарта?

Джулиана улыбнулась:

– Моя спальня тоже находится в этом доме. Не трудно определить твоего любимого композитора.

Он почтительно провел пальцами по кожаной обложке.

– Я начну ее читать сегодня же. – Он встретился с ее серьезным взглядом. – Спасибо, Джулиана.

Девушка застенчиво улыбнулась:

– Не за что. Я рада, что подарок тебе понравился.

– Очень понравился.

Больше всего его удивило то, что девушка, которой так много пришлось пережить, позаботилась о подарке для своего недавно обретенного брата.

– А у меня нет для тебя подарка.

Джулиана рассмеялась.

– Конечно, у тебя нет. Да и с какой стати? – Он не смог найти подходящего ответа, и она добавила: – Мы ведь семья. А в семье совершенно не обязательно отдариваться.

Гейбриел помолчал в раздумье.

– Вообще-то я совершенно не представляю, как ведут себя в семье. Уж очень давно у меня нет никого, кроме Ника.

Джулиана задумалась над его словами.

– Действительно. Тогда давай будем считать, что в нашей семье поступают именно так.

– Великолепная идея.

Джулиана захлопала в ладоши и широко улыбнулась:

– Превосходно! – Затем несколько легкомысленно добавила: – Знаете, милорд, я всегда хотела иметь брата, который бы потакал мне.

Гейбриел рассмеялся, оценив ее притворную наивность.

– В самом деле? Могу я предложить вам обсудить этот конкретный вопрос с Ником?

Джулиана широко раскрыла глаза в ответ на его шутку, а затем расхохоталась.

На несколько минут воцарилось непринужденное молчание. Джулиана, спокойно сидя в кресле, наблюдала, с каким интересом Гейбриел просматривает книгу. Наконец он поднял голову и спросил:

– А когда ты нашла время выбрать подарок?

Джулиана небрежно махнула рукой и не задумываясь ответила:

– Когда мы с Калли и Марианной были на Бонд-стрит, мы зашли в книжный магазин. Продавец порекомендовал мне эту книгу, и Калли одобрила покупку, сказав, что тебе такой подарок понравится.

Он напрягся при упоминании о Калли.

– Она так сказала?

Джулиана кивнула:

– Насколько я заметила, она всегда дает замечательные советы.

Ралстон ничего не ответил, лишь нервно двинулся в кресле и прищурил глаза.

– У тебя виноватый вид, братец.

Гейбриел, отведя взгляд, уставился на горевшие в канделябре свечи.

– Из-за меня она сбежала и, полагаю, сейчас все еще очень сердится на меня.

– Ага! – поддразнила Джулиана. – Ты хочешь сказать, что сегодня в этом доме месье Латюфф был не единственным idiota?

Ралстон с досадой усмехнулся:

– Похоже, ты права. – Он откинулся на спинку кресла. – А знаешь, со мной никто и никогда не говорил таким тоном.

В ответ сверкнула улыбка.

– Вам давно нужно было заиметь сестру, милорд.

– Пожалуй, да.

– Калли непохожа на других женщин, – произнесла Джулиана, рискнув выйти за рамки. – Она всегда готова сделать все возможное, чтобы исправить ситуацию.

В голове у Ралстона промелькнула сцена: Калли стоит в дверях его кабинета; совершенно очевидно, что его слова, которые она случайно услышала, очень ранили ее, и все же она готова заступиться за Джулиану. Словно ее собственная гордость была не столь важна, как счастье его сестры.

Он встретил понимающий взгляд сестры.

– Вижу, что и ты это заметил.

– Да. Она совершенно замечательная.

– Так, может, тебе следует перед ней извиниться?..

Гейбриел снова подвинулся в кресле, закинул ногу на ногу, и между ними вновь воцарилась тишина: каждый задумался о своем. Наконец Гейбриел нарушил молчание:

– Ты любишь искусство?

Джулиана с любопытством посмотрела на него.

– Люблю.

– Мне бы очень хотелось сводить тебя на выставку Королевской академии искусств. – Он поднял книгу. – Отблагодарить за подарок.

– Тебе нет нужды благодарить меня. Ты не забыл? Это должно стать обычным в нашей семье.

Ралстон кивнул:

– Тогда я хочу, чтобы наша семья посетила эту выставку.

– Хорошо. Если ты хочешь сделать это правилом… полагаю, мне ничего не остается, как принять твое приглашение.

Гейбриел наклонился вперед и улыбнулся:

– Знаешь, Джулиана, думаю, тебе уже давно нужно было заиметь брата.

Она вновь наклонила голову, и этот жест показался ему весьма трогательным.

– Наверное, ты прав.