Текст книги "Девять правил соблазнения"

Глава 24

Калли, сидевшая на подоконнике свернувшись в клубочек, смахнула набежавшую слезу, вспоминая события предыдущего вечера.

Как она будет жить без него? И как она сможет жить, зная, что каждое проведенное вместе мгновение значило для него очень мало, а истинной целью было выиграть пари и помочь своей сестре получить признание общества?

Этого просто не могло быть. Каждая ее частичка отвергала мысль о том, что он мог так бессердечно ее использовать.

И однако он этого не отрицал.

И почему она не должна этому верить? Маркиз Ралстон, закоренелый шалопай и повеса, вполне мог без особых колебаний использовать ее для достижения своих целей. Разве он не делал именно это? Причем с самого начала? Разве не согласился он на поцелуй в обмен на обещание опекать его сестру? И почему она должна верить, что он мог измениться?

А ведь она верила, что мог, что его пренебрежение к прекрасному чувству любви было всего лишь отражением его печального прошлого опыта. Верила, что она любит его достаточно сильно, чтобы доказать ему, что этот мир заслуживает его любви и доверия.

В этом, вероятно, заключалась самая жестокая правда – образ Ралстона, по которому она страдала больше десяти лет, никогда не был реальным.

Даже когда она познала истинного Ралстона – того Ралстона, что не был облачен в героические одежды, – Калли не разглядела правды. И вместо того чтобы понять, что это разобьет ей сердце, она влюбилась, теперь уже не в героя своих мечтаний, а в этого нового Ралстона, со всеми его недостатками.

И она искренне поверила в то, что он может измениться, но сегодня вечером стало ясно, что та метаморфоза, свидетелем которой она стала, происходила не с ним.

Она происходила с ней.

И почти все это получилось благодаря ему.

Невидящим взглядом Калли уставилась в скомканный, потертый листок, который сжимала в своей руке, – список, ставший каким-то образом их общим. У нее сжалось сердце при мысли, что Ралстон был неотъемлемой частью этой новой, смелой, склонной к приключениям Калли, что он поддерживал ее во всех приключениях. Она бесповоротно изменилась благодаря ему.

Как пережить эту душевную боль? Как сможет она забыть, что так сильно любила его?

Этого Калли совершенно не представляла.

Но она точно знала, что не может больше ни одной минуты находиться в этой комнате. Девушка соскочила с подоконника и, открыв дверь, бесшумно прошла по затихшему дому в кабинет Бенедикта. Она решила напиться. Мужчины, по-видимому, ищут утешение в бутылке, когда находятся в отвратительном настроении, – так что же мешает ей сделать то же самое?

Войдя в комнату, Калли тотчас остановилась, обнаружив, что ее брат сидит за своим огромным письменным столом, глядя в пространство. Услышав ее шаги, он повернулся к ней, и Калли увидела, как тень набежала на его лицо.

– Калли, – произнес он, и от сочувствия, которое ему не удалось скрыть, слезы вновь заблестели у нее на глазах. – Четыре часа утра.

– Извини, – сказала Калли и попятилась, собираясь уйти.

– Нет, – он махнул рукой, приглашая ее войти, – останься.

Калли бесшумно прикрыла за собой дверь, подошла к столу и уселась в кресло напротив, поджав под себя босые ноги.

Бенедикт посмотрел ей в глаза.

– Калли?

И тут она расплакалась, быстрые и бесшумные слезы полились по ее щекам. Она опустила голову и уставилась в колени, теребя подол ночной рубашки.

– Я думала, что смогу изменить его. – Бенедикт вздохнул в ответ. – Теперь я понимаю, что не могу. Я просто… думала, что смогу помочь ему полюбить меня.

Он долго сидел молча, тщательно обдумывая ее слова.

– Калли… любовь растет… пробуждается. Не у всех любовь рождается мгновенно, как у нашей матушки и отца. Как у Марианны и Ривингтона. Ралстон слишком долго был одинок.

И вновь слезы подступили к ее глазам.

– Я люблю его, – прошептала Калли.

– Но почему не поверить, что он тоже любит тебя?

– Он поставил две тысячи фунтов на мое будущее, Бенни.

На лице брата появилось подобие улыбки.

– Не буду отрицать, что в этом он повел себя как полный идиот. Но я думаю, что злосчастное пари было всего лишь проявлением мужского самолюбия.

Калли покачала головой:

– Вы, мужчины, очень странные. – Она пожала плечами. – Но это не означает, что он любит меня. Я думаю, что вообще ему безразлична.

– Это нелепо. – Бенедикт замолчал, дожидаясь, когда Калли посмотрит ему в глаза, затем продолжил: – Я бы, конечно, предпочел, чтобы вы с Ралстоном никогда больше не встречались, Калли, принимая во внимание тот скандал, который вы учинили сегодня вечером, не говоря уже и о других скандалах, в которых вы определенно замешаны, но о которых мне ничего не известно, да я и не хочу ничего о них знать. – Бенедикт помолчал. – Однако ты забыла, что я видел его вчера вечером. Он заходил ко мне в библиотеку, перед тем как отправиться к тебе. Он любит тебя. Я это знаю, иначе никогда бы не дал ему своего благословения.

– Ты ошибаешься, – прошептала Калли. – Я думала, что моей любви хватит на нас обоих. Но это не так.

Бенедикт смотрел, как слезы струятся по лицу сестры, и наконец прервал молчание:

– Калли… Ралстон вызвал Оксфорда этим вечером.

Калли резко вскинула голову в полной уверенности, что неправильно поняла брата.

– Прости, я не поняла.

– Он вызвал Оксфорда на дуэль.

Калли тряхнула головой, пытаясь осознать услышанное.

– Нет. Этого не может быть. Ты уверен, что именно он? Может, Сент-Джон? Они ведь близнецы. Можно и перепутать.

– Калли, я прекрасно знаю, что они близнецы. И точно так же уверен, что на дуэли встретятся Ралстон и Оксфорд, поскольку все это происходило при мне. А учитывая то, что эта дуэль из-за тебя…

– Из-за меня? – пискнула Калли. – Ралстон никогда бы не стал драться из-за меня на дуэли. Ведь он не любит меня, – усмехнулась она, встретив его обеспокоенный взгляд. Бенедикт промолчал, и только тут до нее окончательно дошел смысл его слов. – О Боже!

– Возможно, он и не любит тебя, Калли, но, готов поспорить, питает к тебе серьезные чувства, иначе они с Оксфордом не выбирали бы сейчас секундантов, пока мы тут с тобой беседуем.

Калли широко раскрыла глаза.

– О Боже… – Она подалась вперед и схватила его за руку. – Бенедикт, ты должен проводить меня туда.

– Калли… – Бенедикт покачал головой. – Я не могу отвезти тебя туда. Ты это знаешь.

Она вскочила с кресла и воскликнула:

– Бенедикт! Он ведь может погибнуть!

Калли стремглав бросилась из комнаты, быстро поднялась по широкой парадной лестнице обратно в свою спальню. Бенедикт последовал за ней. Она с шумом распахнула дверь и, бросившись к изысканно украшенному шкафу, достала оттуда платье.

Бенедикт прикрыл за собой дверь и попытался успокоить сестру, обратившись к ней мягким спокойным тоном:

– Его не убьют, Калли. Дуэли теперь уже не имеют смертельного исхода.

Она повернулась к нему, держа в руках муслиновое платье.

– Я не заблуждаюсь относительно того, как все это происходит, Бенедикт? Двадцать шагов, поворачиваются и стреляют? Из пистолета? Из заряженного пистолета?

– Ну да, – согласился Бенедикт и добавил: – Но смертельного исхода никто не ждет. Я хочу сказать, что за убийство на дуэли можно попасть в тюрьму.

Калли, сощурившись, посмотрела на него.

– А что, если один из участников – плохой стрелок?

Бенедикт открыл было рот, но так ничего и не ответил.

Калли покачала головой и направилась к ширме для переодевания.

– Ты меня отвезешь.

Ночная рубашка тотчас была заброшена поверх ширмы. Бенедикт воздел руки, выражая свое возмущение, и отвернулся.

– Я не возьму тебя с собой, Калли. Ты будешь ждать здесь, как и положено женщинам.

– Конечно же, я этого не стану делать. Я больше не такая покорная и послушная.

– Ты пребываешь в заблуждении, что когда-либо была покорной и послушной!

Бенедикт повернулся и обнаружил, что Калли уже одета и натягивает сапожки.

– У тебя есть выбор, Бенедикт. – Она сверкнула глазами. – Ты можешь сопровождать меня как любящий брат или остаться в стороне, в то время как я выйду из дома и буду бродить по Лондону глубокой ночью одна.

– Ты не найдешь дорогу.

– Чепуха. Ты забываешь, что мне хорошо знакома пара трактиров в этом городе. Уверена, что новость о дуэли с участием одного из самых известных лондонских аристократов разошлась быстро.

Он широко раскрыл глаза.

– Я посажу тебя под замок!

– Тогда я спущусь вниз по шпалере! – заявила она.

– Черт побери, Калли!

– Бенедикт, я люблю его! Я любила его десять лет! И только один день он принадлежал мне, прежде чем я все полностью и окончательно испортила. Или он испортил. Этого я для себя еще не решила. И неужели ты думаешь, что я не буду бороться за его спасение?

Эти слова повисли между ними, брат и сестра упрямо смотрели друг на друга.

– Прошу тебя, Бенни, – тихо и печально произнесла она. – Я люблю его.

Граф Аллендейл издал долгий вздох.

– Господи, за что мне эта твоя кара! Я прикажу заложить экипаж.

* * *

– Уверен, что ты этого хочешь? – Ник прислонился спиной к одинокой рябине, съежившись от холодного утреннего тумана, наблюдая, как Ралстон проверяет свой пистолет. – Тебя ведь могут убить.

– Меня не убьют, – рассеянно отозвался Ралстон, оглядывая широкий простор поля, выбранного Оксфордом в качестве места для их дуэли.

– Многие не менее достойные мужчины говорили то же самое, Гейбриел. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказался в земле.

– Это было бы лишь к твоей выгоде, – мрачно пошутил Ралстон, методично набивая оружие порохом. – Ты бы стал маркизом.

– Мы с тобой слишком хорошо знаем друг друга, и ты прекрасно понимаешь, что маркизом я быть не хочу, спасибо.

– Тогда я приложу все усилия, чтобы сохранить свой титул.

– Превосходно.

Воцарилось молчание, братья стали ожидать прибытия Оксфорда и его секунданта. Поле купалось в светло-сером свете, который скрадывал яркие краски весеннего ландшафта, делая пейзаж почти унылым.

Через несколько долгих минут Ралстон сказал:

– Я этого не оставлю: он такое о ней говорил, Ник.

– Понимаю.

– Она заслуживает самого лучшего.

– Она заслуживает тебя. Живого.

Ралстон повернулся к своему брату и решительно посмотрел ему в глаза.

– Ты должен мне кое-что пообещать.

Ник тотчас понял, что Ралстон собирается сказать.

– Нет.

– Да. Должен. Ты мой брат и мой секундант. Тебе не остается ничего другого, как выслушать мое последнее желание и поступить в соответствии с ним.

– Если это твое последнее желание, я последую за тобой в ад и заставлю тебя заплатить за это.

– Тем не менее, – Ралстон поднял глаза на небо и поплотнее закутался в плащ, – пообещай мне, что позаботишься о ней.

– Ты сам позаботишься о ней, братец.

Их сверкающие взгляды скрестились.

– Клянусь перед тобой и перед Господом, что я это сделаю. Но если что-то случится, что-то пойдет не так этим утром, пообещай мне, что позаботишься о ней. Пообещай, что скажешь ей… – Ралстон умолк.

– Сказать ей что?

Ралстон сделал глубокий вдох, от слов в груди его возникло стеснение.

– Пообещай сказать ей, что я был болваном. Что деньги не имели никакого значения. Что прошлой ночью, когда я осознал ужасающую вероятность того, что потерял ее… я понял, что она самое важное, что когда-либо было у меня в жизни… – Он снова умолк. – Что же, черт возьми, я натворил!

– Похоже, что ты просто влюбился.

Ралстон задумался. Раньше он мог бы усмехнуться в ответ на эти слова – такие прозаичные, и фантастические, и пугающие, – но вместо этого почувствовал, как по его телу разлилось тепло при мысли о том, что, возможно, он любит Калли.

Ник продолжил, не в силах скрыть самодовольной улыбки:

– Сказать тебе, что сделал бы я, поняв, что был круглым болваном и потерял единственную женщину, которую когда-либо любил?

Ралстон, сощурившись, посмотрел на брата.

– Не думаю, что могу заставить тебя промолчать.

– И правда не можешь, – сказал Ник. – Так вот, я бы не стоял в этом Богом забытом поле на проклятом холоде, ожидая, когда идиот Оксфорд начнет в меня стрелять. Я бы отказался от этого нелепого устаревшего способа выяснять отношения – помчался бы к этой женщине и сказал ей, что был полным идиотом. И сделал бы все возможное, чтобы убедить ее не отказываться от меня, несмотря ни на что. А как только с этим было бы покончено, я потащил бы ее тотчас к викарию и обвенчался с ней. И позаботился бы о наследнике.

В голове у Ралстона промелькнул образ Калли, пополневшей и округлившейся, вынашивающей его ребенка, и он закрыл глаза, наслаждаясь этим видением.

– Я думал, что если позволю себе полюбить ее, то стану таким, как наш отец. Думал, что это сделает меня слабым.

– Ты не такой, Гейбриел.

– Теперь я понимаю. Она заставила меня это понять. – Ралстон помолчал, погрузившись в воспоминания о карих глазах Калли, о пухлых улыбающихся губах. – Бог мой, ведь именно с ней я стал самим собой.

Это утверждение, полное изумления и восхищения, было прервано криком с другого конца поля, на котором показались Оксфорд, его секундант лорд Роли и доктор.

Ник чертыхнулся себе под нос.

– Признаюсь, я надеялся, что Оксфорд был слишком пьян вчера, чтобы вспомнить о дуэли.

Он взял пистолет у Ралстона и пошел навстречу Роли, чтобы уточнить подробности дуэли. Как это было принято, Оксфорд, в глазах которого читался страх, подошел к Ралстону и протянул руку.

– Как бы там ни было, Ралстон, я прошу прощения за свои слова о леди Кальпурнии. И хочу, чтобы ты знал: хоть сейчас у меня такой суммы нет, я найду способ выплатить долг.

Ралстон напрягся при упоминании о злополучном пари, которое принесло так много боли и несчастья. Не замечая протянутую Оксфордом руку, он посмотрел ему в глаза и сказал:

– О деньгах можешь забыть. У меня есть леди Кальпурния. Это все, что мне нужно.

Истинность этого утверждения поразила самого Ралстона, и он почувствовал, что идея дуэли потеряла свою привлекательность, теперь, когда он понял, как сильно хочет быть с Калли. Так почему же он стоит в этом холодном сыром поле, когда мог бы тайком прокрасться в Аллендейл-Хаус, подняться в спальню, забраться в теплую уютную постель и засыпать ее извинениями, пока она не простит его и не согласиться выйти за него замуж?

Ник и Роли, желающие побыстрее покончить с этим неприятным делом, вернулись быстро. В то время как Роли разъяснял Оксфорду порядок проведения поединка, Ник отвел Ралстона в сторону и тихо произнес:

– Двадцать шагов, повернись и стреляй. И как я узнал из достоверных источников, Оксфорд собирается стрелять мимо.

Ралстон кивнул, признавая, что неприцельная стрельба позволит обеим сторонам защитить свою честь и остаться невредимыми.

– Я сделаю то же самое, – сказал он, сбрасывая свой плащ и беря у Ника протянутый пистолет.

– Хорошо. – Ник перебросил пальто через руку. – Давай побыстрее с этим покончим. Холодно.

– Один… Два… – Ралстон и Оксфорд стояли спиной друг к другу, а Роли отсчитывал шаги. – Пять… Шесть… – Ралстон думал о Калли, о ее ярких глазах и теплой улыбке. – Двенадцать… Тринадцать… – О Калли, которая в этот момент, вероятно, крепко спит в своей постели. – Шестнадцать… Семнадцать…

Ему не терпелось поскорее разделаться с Оксфордом и отправиться к ней. Он попросит прощения, все объяснит и будет умолять ее выйти за него замуж…

– Остановитесь! Нет!

Крик раздался с края поля, и Ралстон повернулся в ту сторону, но, еще не видя, он уже знал, что там Калли и что она бежит к нему. И единственная его мысль была о том, что Оксфорд собирался стрелять в сторону, и если именно в ее сторону…

Ралстон не стал медлить. Он побежал.

Звук пистолетного выстрела эхом отозвался в поле.

Падая на колени, Ралстон видел карие глаза Калли – глаза, о которых он думал все утро, – широко раскрытые от ужаса. Крик разорвал безмолвие раннего утра, вслед за ним послышалось ругательство Ника, затем раздался возглас Бенедикта: «Доктора!» – и высокий гнусавый выкрик Оксфорда: «Я целился мимо!»

Ралстон был охвачен одной-единственной мыслью: «Я так и не сказал ей, что люблю ее».

Он видел, как Калли упала перед ним на колени и начала расстегивать его сюртук, проводя руками по груди и пытаясь обнаружить рану.

Она жива.

Его пронзило чувство облегчения, горячее и подавляющее все другие мысли, и он мог лишь наблюдать за ней, повторяя про себя, что Калли жива и невредима, пока это не дошло до него окончательно.

Шквал эмоций, который обрушился на него за считанные мгновения до выстрела – страх, что он может потерять ее, что она может быть ранена, – лишил его способности мыслить.

Он застонал от боли, и Калли, ощупав его руку, замерла, глядя на него полными слез глазами.

– Где тебе больно?

Он сглотнул комок, застывший в горле, появившийся от возникшего перед ним образа: она такая обеспокоенная, полная переживаний, так любящая его. Ему хотелось заключить ее в объятия, но сильнее оказалось желание хорошенько отругать.

– Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – взорвался он, и Калли широко раскрыла глаза от удивления.

– Гейбриел, – мягко вмешался Ник, ножом отхватывая рукав его сюртука, – будь осторожен.

– И не подумаю! – Ралстон вновь повернулся к Калли. – Ты не можешь болтаться по Лондону, когда только вздумается, Калли.

– Я приехала, чтобы спасти тебя… – начала Калли и умолкла.

Ралстон хрипло рассмеялся.

– Думаю, что вместо этого тебе прекрасным образом удалось подставить меня под пулю.

Ралстон не обратил внимания на приблизившегося к ним Оксфорда, который, продолжая оправдываться, все бормотал:

– Я целился в сторону.

– Гейбриел, – произнес Ник предупреждающим тоном, отрывая рукав рубашки у брата. Ралстон поморщился, не уверенный, что Ник сопереживает физическим мучениям брата. – Перестань.

– И ты тоже хорош! – Ралстон повернулся к Бенедикту. – О чем ты только думал! Это надо же – привезти ее сюда!

– Ралстон, ты прекрасно знаешь, что ее невозможно остановить.

– Ты должен держать своих женщин под контролем, Аллендейл, – сказал Ралстон, вновь поворачиваясь к Калли. – Когда ты станешь моей женой, я тебя посажу под замок, клянусь Господом!

– Гейбриел! – Теперь Ник уже рассердился.

Ралстону это было безразлично. Он повернулся к брату, в то время как хирург опустился перед ним на колени и осмотрел рану.

– Ее могли убить!

– А как насчет тебя? – На этот раз в разговор вмешалась Калли: ее до этой поры сдерживаемая энергия нашла свой выход в гневе, и мужчины дружно обернулись, удивленные, что она посмела вмешаться в разговор. – Как насчет тебя и этого бездумного намерения защитить мою честь, размахивая оружием в этом нелепом месте с Оксфордом. – Она произнесла имя барона с презрением. – Вы словно дети. Это нелепое, безрассудное, свойственное именно мужчинам поведение… да кто вообще в наше время стреляется на дуэли?

– Я стрелял в сторону, – вмешался Оксфорд.

– Ох, Оксфорд, кого это волнует! – воскликнула Калли и, вновь повернувшись к Ралстону, сказала: – Ты беспокоился за меня? А как ты думаешь, что чувствовала я, зная, что, когда приеду сюда, могу найти тебя мертвым? Как ты думаешь, что я почувствовала, когда услышала этот выстрел? Когда увидела, как мужчина, которого я люблю, падает на землю? Из всех твоих эгоистичных поступков, совершенных за всю жизнь – а я уверена: ты совершил их немало, – этот самый самонадеянный и оскорбительный. – Теперь Калли уже плакала, не желая останавливать слезы – или не в силах остановить. – И что я буду делать, если ты умрешь?

Его боевой пыл угас при виде ее слез. Ему непереносима была мысль, что она так переживает из-за него. Ралстон отодвинул в сторону доктора и обхватил ладонями ее лицо, не обращая внимания на боль в руке. Он притянул ее к себе и твердо произнес:

– Я не собираюсь умирать, Калли. Это всего лишь царапина.

Его слова, в точности повторение тех, что она сказала ему несколько недель назад в фехтовальном клубе, вызвали у нее слабую улыбку.

– Откуда тебе известно, что это?

Ралстон улыбнулся и нежно поцеловал ее, забыв обо всех присутствующих.

– Вот что, моя императрица. У нас теперь будут совершенно одинаковые шрамы. – Вновь слезы подступили к ее глазам, она с опаской посмотрела на его рану, а он повторил: – Я не умру, милая. Еще очень и очень долго.

Калли подняла бровь – жест, который она позаимствовала у него.

– Даже не могу в это поверить, Гейбриел. Похоже, ты не слишком искусный стрелок.

Ралстон, прищурившись, бросил сердитый взгляд на брата, когда тот хихикнул над словами Калли, затем вновь повернулся к ней.

– Запомни, Кальпурния: я великолепный стрелок, если только мне не приходится переживать, что ты можешь попасть под пули.

– С чего бы переживать за меня? Это ведь ты участвовал в дуэли!

Потерявший терпение хирург приступил к осмотру раны, и Ралстон поморщился.

– Милорд, – обратился к нему доктор, когда Ралстон зашипел от боли. – Боюсь, мне придется извлечь пулю. Это причинит вам некоторое неудобство.

Ралстон кивнул доктору, который уже доставал из своего саквояжа зловещего вида инструменты, готовясь к процедуре.

Калли нервно посмотрела на инструменты:

– Вы уверены, что хотите сделать это прямо здесь, доктор? Возможно, нам следует отправиться в какое-нибудь другое место… не столь живописное?

– Это место ничем не хуже, миледи, – любезно ответил доктор. – И это не первая пуля, которую мне приходится извлекать на этом самом поле, и, уверен, не последняя.

– Понятно, – ответила Калли, и по ее тону было ясно, что на самом деле она мало что поняла.

Ралстон коснулся ее руки. Когда он заговорил, то в голосе послышалась такая настойчивость, какой раньше она никогда не слышала.

– Калли… это пари…

Калли покачала головой:

– Мне безразлично это глупое пари, Гейбриел.

– И тем не менее… – Он поморщился, когда доктор проткнул его рану. – Я был идиотом.

Она, со скептическим видом наблюдая за действиями доктора, кивнула:

– Готова с тобой согласиться. Но я тоже была хороша – поверила самому плохому. А потом Бенедикт сказал мне, что ты здесь… Я так беспокоилась, что тебя могут застрелить. И тогда я приехала сюда, и из-за меня тебя ранили.

– Хуже было бы, если бы ранили тебя: это причинило бы мне гораздо больше страданий. Понимаешь, императрица, похоже, я крепко в тебя влюбился.

Она дважды моргнула, широко раскрыв глаза, словно не совсем поняла значение сказанных им слов, и прошептала:

– Прошу прощения?

– Я люблю тебя. Я люблю твое экстравагантное имя, и твое прекрасное лицо, и блестящий ум, и твой нелепый список, и твою тягу к приключениям, которая, вполне вероятно, станет действительной причиной моей гибели. И мне очень хотелось успеть сказать тебе все это.

Окружающие их мужчины одновременно отвернулись в смущении, почувствовав себя лишними при этом откровенном объяснении и не желая мешать этому исключительно деликатному моменту.

Калли было безразлично, что у этой сцены есть свидетели. Ее волновало лишь одно – правильно ли она расслышала его слова? Не отводя взгляда от Ралстона, она неуверенно спросила:

– Я… ты… ты уверен?

Ралстон криво улыбнулся:

– Абсолютно. Я люблю тебя. И готов любить всю свою жизнь.

– В самом деле?

Она улыбалась словно маленькая девочка, которой пообещали дополнительную порцию пудинга после обеда.

– В самом деле. Однако есть кое-что еще.

– Все, что угодно.

Он ее любит, остальное не имело значения.

– Ник, – позвал Ралстон и попросил, когда тот повернулся к ним: – Тебя не затруднит подать мне пистолет? Он нужен Калли.

Калли открыто рассмеялась, мгновенно поняв его намерение.

– Гейбриел, нет!

– Да, моя проказница! – шутливо произнес он, и в его голосе явно слышалась любовь. – Я хочу, чтобы с этим списком было покончено. Он, несомненно, представляет опасность для твоей репутации и для меня лично. А поскольку сегодня утром ты можешь вычеркнуть пункт «Поприсутствовать на дуэли», уверен, что мы одним выстрелом убьем двух зайцев, предоставив тебе возможность выстрелить из пистолета.

Калли долго смотрела на маркиза, пытаясь прочесть его мысли, затем широко улыбнулась и сказала:

– Хорошо. Я это сделаю. Но только для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

Ралстон, морщившийся от боли в руке, громко рассмеялся.

– Как великодушно с твоей стороны!

– Но ты ведь понимаешь, что случится, когда этот пункт будет выполнен?

Ралстон прищурился.

– И что же?

– Я составлю новый список.

Он застонал.

– Нет, Калли. Время списков прошло. Просто чудо, что мне удалось пережить эти приключения.

– В моем новом списке будет всего один пункт.

– Похоже, что он будет весьма опасен.

– Ты угадал, – радостно согласилась она. – Это очень опасно. Особенно для твоей репутации.

Ралстона охватило любопытство.

– И что же это за пункт?

– Исправить повесу.

Он помолчал, обдумывая смысл ее слов, затем притянул к себе и крепко поцеловал. Слегка отстранившись, он коснулся лбом ее лба и прошептал:

– Договорились.