Текст книги "Нескучная классика. Еще не всё"

Валентин Гафт
“Там истина оголена…”

С Валентином Иосифовичем Гафтом нас познакомил Роман Виктюк. Была у Виктюка идея спектакля для нас двоих. К сожалению, идея так и осталась идеей, точнее застопорилась на стадии трех-четырех репетиций дома за столом. Но вечера этих репетиций я забуду нескоро. А после, когда разбор пьесы заканчивался, мы перемещались на кухню, где я кормила голодных гениев – Виктюка и Гафта. Я наливала им красного вина, к нам присоединялся мой муж, и Гафт начинал читать свои стихи – ироничные, глубокие, грустные и смешные – разные.

…Когда Гафт впервые пришел к нам домой, его взор буквально приковала к себе картина, висящая в гостиной, – “Яблоки” Семена Агроскина. Эту картину я приобрела сама, не посоветовавшись с мужем, и долго потом слышала от его друзей-коллекционеров снобские замечания, что, дескать, негоже, чтобы центральное место на стене в гостиной занимала картина малоизвестного автора, когда в коллекции есть и Немухин, и Вечтомов, и Целков, не говоря уже о Коровине и Добужинском. Всем на это отвечала одно: “Мне она нравится!” И вот Валентин Иосифович долго не мог от моих “яблок” оторвать глаз. А на следующий день принес листочек со стихотворением “Яблоки”. …Не могу простить себе одного: я этот листочек как-то так неуклюже спрятала, что найти его до сих пор не удалось. Но я всё жду, что однажды выскользнет из бесчисленных книг и альбомов и вернется ко мне то стихотворение.

И, конечно, я сразу же решила пригласить Валентина Иосифовича в передачу. На мой взгляд, Гафт – артист, не взявший за свою творческую жизнь на сцене и в кино ни одной фальшивой ноты!

Разговор 2013 года

САТИ СПИВАКОВА Мой сегодняшний гость не только великий артист, но еще и поэт от Бога, и музыка, как оказалось, играет в его стихах очень важную роль. У меня в гостях – Валентин Гафт. Здравствуйте Валентин Иосифович!

ВАЛЕНТИН ГАФТ Здравствуйте.

С. С. Вы часто открещиваетесь от звания поэта, но при этом постоянно пишете стихи. А какую роль играла и играет в вашей жизни музыка? Как началось ваше увлечение ею?

В. Г. Я с детства любил слушать патефон, пластинки с песнями эстрадных артистов, особенно Утесова и Шульженко. Хороших пластинок много было. А по радио передавали замечательные мелодичные песни военных лет. Шли трансляции концертов из Колонного зала Дома Союзов, и мне очень нравились певшие дуэтом Владимир Бунчиков – у него был лирический баритон – и Владимир Нечаев, тенор. Они пели наши песни – “Вечер на рейде”, “Летят перелетные птицы”, “Давно мы дома не были”. Пели прекрасно, и я говорю это не потому, что стал взрослым и романтизирую прошлое. Еще помню, как во время войны, году в 1943-м, посмотрел фильм “Два бойца”. Мы с мамой зашли в кинотеатр “Центральный”, и я, мальчишка, влюбился в Бернеса, который пел “Темную ночь” так, как уже никто больше не споет. В кадре мимо него проносили раненых, а он, будто и не глядя, ничего не выражая лицом, пел эту песню. До сих пор, слушая “Темную ночь”, я думаю: “Боже мой, что же это такое, ведь сколько ее пели-перепели, а в воображении все равно возникает Бернес”. И плакать хочется, и в то же время сил прибавляется. И нежности, и чуткости. И начинаешь понимать, какие это были люди…

С. С. А классическую музыку вы слушали?

В. Г. Классика пришла позже, когда я в 1953 году поступил в Школу-студию МХАТ. У нас был предмет – музыкальная грамота. И там с нами подробно разбирали симфонии Чайковского, что там и как.

С. С. В Школе-студии разбирали симфонии Чайковского?!

В. Г. Да, из чего состоит симфония. Добрые силы и злые. Где происходит взрыв, где опять, так сказать, печаль, потом возврат к веселью, потом опять оптимизм, пессимизм. Я не сразу стал прислушиваться, но смотрю, некоторые у нас плачут. (Напевает.) Та-та-та-та-та-та-ти… Тогда меня это заинтересовало… А дальше в жизни мне по-настоящему повезло. Я познакомился с Евгением Федоровичем Светлановым. Вот тогда началась музыка. Я понял, что такое симфоническая музыка. Что такое дирижер.

С. С. Чем, по-вашему, Светланов отличался от других дирижеров?

В. Г. Меня его музыка доводила до того, что я чувствовал: всё, больше терпеть не могу, взорвусь или заплачу. Какой темперамент, какая сила! И этот взмах руками и затем – такой удар…

С. С. Особенно в конце, когда он делал эти долгие-предолгие кульминации, казалось, что взорвется потолок в зале.

В. Г. А как читалась его спина! Можно было угадать – и я угадывал! – что он просил сделать: здесь вот так, здесь так, здесь этак. Казалось, он сейчас слетит с этого возвышения…

С. С. С подиума.

В. Г. Да, его спина разговаривала! Всего Малера его я прослушал, и я понял, что это такое. После одного из концертов я написал:

 
Я слушал Малера, закрыв глаза,
Застыла на щеке слеза.
Мне было страшно, но напрасно,
Я видел смерть – она прекрасна…
 

Ну что там говорить, Светланов – это… А однажды он со сцены прочитал мое стихотворение, ему посвященное. Я сидел в зале консерватории, слушал, как Светланов дирижирует Симфонию № 6 Чайковского, а потом попросил передать ему листок со стихами. Он взял эту бумажку, остановил аплодирующую публику и сказал: “Я вам сейчас прочитаю стихи, они мне понравились”. И прочитал лучше, чем я.

С. С. Почитайте, пожалуйста, это стихотворение.

В. Г.

 
Смычок касается души,
Едва вы им к виолончели
Иль к скрипке прикоснетесь еле,
Священный миг – не согреши!
 
 
По чистоте душа тоскует,
В том звуке – эхо наших мук,
Плотней к губам трубы мундштук,
Искусство – это кто как дует!
 
 
Когда такая есть Струна,
И Руки есть, и Вдохновенье,
Есть музыка, и в ней спасенье,
Там Истина – оголена,
 
 
И не испорчена словами,
И хочется любить и жить,
И все отдать, и все простить…
Бывает и такое с нами.
 

Что такое музыка, поди пойми… Вот сейчас открывали памятник Белле Ахмадулиной…

С. С. Я хотела вас попросить прочитать стихи, ей посвященные. В этих стихах много музыки – так же, как и в поэзии Беллы Ахатовны.

В. Г. У стихов Беллы Ахатовны особое звучание. Вот она начинает читать со своими особыми придыханиями – и слышишь в ее стихах своеобразную, очень непростую музыку, которая страшно привлекает. И мои стихи для нее начинаются с музыки.

 
Слышно в твоих волшебных придыханьях,
Как с Богом разговаривает Бах.
К тебе Шопен приходит на свиданье,
И аура тоски, любви и расставаний
Не гаснет никогда в твоих стихах.
 
 
Талант высокий получив в награду,
Ты к красоте лица, как музыку, причисли
Всю чуткость, нежность, тонкость взгляда
И неразгаданные мысли.
 
 
Ахматова, Цветаева и ты,
Как три сестры,
Как три родные дочери,
В России с первых лет Серебряной поры,
Поэты-гении рождаются по очереди.
 
 
Они земные… но антимиры,
Их жизнь всегда здесь кем-то укорочена.
Как трудно честно жить
И быть неопороченным,
Когда чумой кончаются пиры.
 

С. С. Вопрос к вам как к актеру. При подготовке к той или иной роли важно слушать музыку?

В. Г. Конечно, иногда звук помогает больше, чем слово. Его надо сохранить. Я помню, когда мы снимались у Сашеньки Орлова в “Тайне Эдвина Друда”, по диккенсовскому роману неоконченному, Сашка принес Брамса. Вот откуда моя любовь к Брамсу, к Третьей симфонии. Сейчас ее очень часто используют, но она такая точная, в ней столько всего, и она очень помогла мне играть. (Напевает.) Та-да-ри, та-да-та, та-да-ри-ту-ду-ту…

С. С. А каким образом композитор Гендель возник в ваших стихах?

В. Г. Была картинка у Никаса Сафронова – Гендель и Модильяни. Там в одном углу лицо Генделя, в другом Модильяни.

С. С. Но у вас, вероятно, уже были какие-то ассоциации и с музыкой Генделя?

В. Г. Да, были, с его “Мессией”. И я написал:

 
Мне снился сон, он был так странен,
Я б выдумать его не смог,
Как в соблазнительном тумане
Я флейтой плыл меж чьих-то ног.
И Гендель вместе с Модильяни
Ушли со мною в этот рейд,
В страну несбывшихся желаний,
Переплетенья ног и флейт.
 

С. С. Насколько я понимаю, к современной популярной музыке вы относитесь иначе, чем к классической. Напомню четыре строчки из вашего стихотворения, посвященного Визбору:

 
Попса дробит шрапнелью наши души,
Ее за это не привлечь к суду.
Часть поколенья выросла на чуши,
И новое рождается в бреду…
 

В. Г. Попса – это уже конец всему. Она отравляет людей бессмысленностью, болезненной физиологией и хамством. А разве музыка может быть связана с хамством? Про что поп-певцы поют? Не знаю, но про это не надо петь. Может быть, это я чего-то не понимаю, но, когда одна фраза повторяется пятнадцать минут нараспев: “А-а-а, а-а-а!..” – получается, что слушателям сегодня интересна чепуха какая-то.

С. С. Валентин Иосифович, а был ли в вашей жизни такой концерт, произведение, может быть, танец, впечатление от которого было настолько сильно, что вам не удалось его выразить словами?

В. Г. Был! Когда увидел Моисеевский ансамбль, я подняться не мог со стула, не мог понять, как это может делать человек. До сих пор, если показывают выступление ансамбля, я ахаю и зову всех: “Идите смотреть!” Потому что это невероятной силы и красоты искусство – то, что делают танцоры ансамбля имени Моисеева.

С. С. В вашем творчестве тоже есть совершенно неожиданный концерт невероятной силы – музыкально-поэтический проект с хором Минина. Как родился этот проект?

В. Г. Началось с того, что я, побывав на лекции Эдика Радзинского, написал так, шуточно, четыре строчки, ему посвященные[83]83
  По всей видимости, речь идет о стихотворении “Разговор товарища И. Сталина с Э. Радзинским”.


[Закрыть]. Прочитал их Никите Михалкову, у которого тогда снимался. Михалков говорит: “Напиши пьесу”. А меня эта тема – Сталин и его место в истории – давно волновала. Когда-то, после смерти отца, я нашел у него в столе десять портретов Иосифа Виссарионовича, хотя отец не был таким уж крепким сталинцем. Тем более что у нас во дворе не было семьи, из которой кого-нибудь не забрали бы ночью… в общем, мы все были детьми врагов народа. И я действительно написал пьесу в стихах. А когда стали обсуждать будущий проект с Мининым, то сразу поняли друг друга. Он тоже считал, что Сталин, безусловно, это страшная фигура и в то же время неоднозначная, с ним ассоциируется победа над фашизмом. Так появилась композиция “Скажи, он дьявол или бог?..”[84]84
  Премьера музыкально-поэтической композиции состоялась 18 марта 2003 г. в Концертном зале им. Чайковского. В основе литературной части проекта – поэма В. Гафта “Сон Гафта, пересказанный Виктюком”. В исполнении Московского государственного академического хора под руководством Владимира Минина в композиции звучат “Песня о Сталине” Исаака Дунаевского, Восьмой квартет Дмитрия Шостаковича, “Вокализ” Сергея Прокофьева и другие произведения.


[Закрыть]. Вы знаете, Минин – гений. Когда запел его хор – а у нас почти не было репетиций, – я отпал. Мне стыдно было начинать говорить словами после этого небесного звука.

С. С. А вы замечали, что, когда стихи звучат с подложенной музыкой и вообще когда текст ложится на музыку, он сразу приобретает какое-то другое значение?

В. Г. Не всегда, иногда музыка должна затихнуть, не мешать чистому звуку стиха.

С. С. В тяжелые минуты жизни, когда уходили близкие, когда предавали друзья, когда постигали разочарования, музыка вам помогала или важна была тишина?

В. Г. Музыка усиливала горечь этой утраты. Усиливала. Она уносила тебя куда-то от быта в вечность.

С. С. Валентин Иосифович, а как получилось, что у вас появилось стихотворение, посвященное Сальери, а не Моцарту?

В. Г. А мне интересен Сальери.

С. С. Вы бы наверняка сыграли Сальери с бо́льшим удовольствием, чем Моцарта. Почему?

В. Г. Хотите, я прочитаю стихотворение, и вы поймете?

С. С. Конечно хочу.

В. Г.

 
Об стену мне башкой не биться
И не бросаться на колени.
Я сделал это, я – убийца.
Сегодня мной отравлен гений.
 
 
Семь нот – любимые игрушки
Звучат, как в траурном узоре,
В его же Реквиеме. Пушкин
Как будто был при приговоре.
 
 
О, как безумно сердце бьется,
То страх, то счастье от потери.
И хоть страдаю я, как Моцарт,
Но сочиняю, как Сальери.
 
 
Меня, как звери, раздражали
Чужие звуки чудодейства.
Но, Пушкин, вы не только знали,
Что яд у Моцарта в бокале.
 
 
Вы всему миру предсказали,
Что рядом с гением – злодейство.
Пусть надо мной судьба смеется
И похихикивают черти.
Я буду рядом с вами, Моцарт,
Мне Пушкин подарил бессмертье.
 

С. С. И тем не менее Сальери в концертах исполняют гораздо реже, а слушать мы продолжаем Моцарта.

В. Г. С Андрюшей Мироновым я играл графа Альмавива в “Фигаро” под “Маленькую ночную серенаду”. Как хорошо, что такая музыка есть, это с ума можно сойти!

С. С. Валентин Иосифович, а вас учили в детстве играть на музыкальных инструментах?

В. Г. Мама как-то сказала, что купит пианино, и пошла со мной в магазин. После войны трофейными инструментами магазин был просто завален. Знаете, я потом уже, позднее, в океанариуме видел: акула на акуле, акула на акуле – и все агромадные! – и я вспомнил этот магазин, вот так стояли рояль на рояле. Мы долго ходили, я дергал маму: “Купи, купи, купи”. А она говорит: “Нет подсвечников ни на одном, я не буду их покупать”. Вот поэтому я не стал музыкантом. Подсвечников не было, подсвечников.

С. С. А часто ли вы пели в спектаклях?

В. Г. Нет, не часто. Эльдар Александрович Рязанов попросил меня спеть в “Гусаре”. Романс замечательный, и я стал петь. Дурака валял. А еще пел знаете где? Перед тем как уйти от Пети Фоменко из Театра на Малой Бронной, я репетировал Оливера в спектакле по комедии шекспировской “Как вам это понравится”[85]85
  Спектакль был поставлен в 1968 г., но снят после нескольких представлений.


[Закрыть]. И я там хотел петь – Юлий Ким написал для спектакля прекрасные песни. А потом как-то была передача по телевизору, мы говорили о Киме. И Петя спросил: “Вот эту песню помнишь, как ты пел?” Я кивнул и спел:

 
Я ненавижу брата! Я ненавижу его!
И в этом семья виновата:
Зачем не родили когда-то
Меня одного?
 

А он говорит: “А еще раз?” “Да я хоть двадцать раз перепою”. И опять: “Я ненавижу брата! Я ненавижу его!..” Он: “Слушай, опять не получилось, давай еще перепой”. Так я раз десять пробовал, и все десять раз вклинили в эту передачу. Это была лучшая и самая смешная передача в мире.

С. С. Вы сегодня говорили, что в стихах есть и своя музыка, и свой ритм. Как вы считаете, нужно ли обладать особым музыкальным слухом, чтобы писать стихи?

В. Г. Думаю, что нет. Сначала появляются стихи, а музыка сама возникает. Возникает, как и в любом виде искусства, от одного и того же – от чувства. От того, врете вы или не врете. И если это правда, и это прожито, и это взволновало вас, и вы не можете молчать, в стихах есть уже музыка.

С. С. А когда вы пишете стихи, то слушаете музыку? Если да, то какую?

В. Г. Нет, когда пишешь, слушать ничего нельзя. Потому что музыка отвлекает и выйдет ни то ни сё. Лучше всего в тишине это делать. Ночью, когда все спят. Ты понимаешь, что никто тебя не слышит, и куда-то проваливаешься. Спокойно можешь погулять по тем местам своего воображения, где никого нет. Правда, потом спать хочется.

С. С. И для здоровья очень “полезно” как раз ночью не спать.

В. Г. Для здоровья это очень плохо, но, к сожалению, бывает и так. А чтоб писалось, надо, чтобы застряло в башке. Я чем отличаюсь от настоящего поэта: написанные стихи редко переделываю. А стихотворение нуждается в этом. Написал – отложи, проверь, пусть отлежится. Если чувствуешь, что там недо… – не отпускай его. А я написал и сразу: “А-а-а!” – читаю. Это неправильно.

С. С. Валентин Иосифович, хотела спросить, как появилось стихотворение, посвященное замечательной женщине, красавице, великой певице Елене Васильевне Образцовой?

В. Г. Виктюк Ромочка, работавший с Образцовой, нас познакомил. Великая певица! Уникальный человек, редкий, сохраняющий вот эту самую бодрость, красоту, любовь к жизни, любящий свою профессию, одаренный свыше голосом божественным. У нее был день рождения. Я говорю: “Я стихи напишу”. Рома спрашивает: “Эпиграмму?!” Я отвечаю: “Нет, оду! Я никогда од не писал”. И написал ей оду. От всей души, от всего сердца. Я ее очень люблю.

 
Когда земля от горя выла,
Что небо отделилось от земли,
Чтоб не прошла любовь, чтоб сердце не остыло,
Тебе от Бога ноты принесли.
 
 
И музыка послышалась вдали,
И как дитя на свет родилось слово,
Под куполом божественным Земли
Запела ты, Елена Образцова.
 
 
В раю умолкли птицы на ветвях,
В аду, услышав твое пенье,
Волшебный голос стал спасеньем
Для всех, кто мучился впотьмах.
 
 
И вновь вскипает кровь, и снова жаждет плоть
Тех самых рук и ног сплетенье,
Весь мир ты привела в волненье!
Да сохранит тебя Господь!
 
 
Все, что хранишь в душевных тайниках,
Все, что накоплено в часы любви, разлуки,
Все это слышится в твоем небесном звуке.
И невозможно выразить в стихах.
 
 
Но Пушкин, Пастернак, Бодлер
В тебе слились в одно мгновенье,
Ты – гениальности пример!
Ты – образцовое явленье!
 

С. С. А что вам ближе, Валентин Иосифович: опера, балет, симфония?

В. Г. Балет набрал такую высоту, понимаете.

С. С. Техническую.

В. Г. Именно. Сейчас это очень ценится. Смотрят на танцовщиков, как на акробатов: что и как они делают, какой прыжок, какие мышцы. Но, бывает, выходит на сцену артист, и такой в нем чувствуется внутренний покой! Человек просто стоит и смотрит, а потом куда-то летит, а потом опять возвращается… Это куда ценней, чем всякая акробатика. А еще лучше, когда есть и то и другое. Я вот снимался с великой балериной. Никогда не забуду, как она играла в “Пигмалионе”…

С. С. Екатерину Максимову вы имеете в виду. Но она была ведь и великой актрисой.

В. Г. Она великая актриса, да. То, что она делает в “Пигмалионе” с Лиепой, – это уровень Чаплина. А может, Чаплин бы сказал, что это какой-то другой уровень.

С. С. Вы снимались с ней в фильме, который назывался “Фуэте”. И стихи ваши, которые посвящены Максимовой, там звучат. Прочитайте их, пожалуйста.

В. Г.

 
Всё начиналось с Фуэте,
Когда Земля, начав вращение,
Как девственница в наготе,
Разволновавшись от смущения,
 
 
Вдруг раскрутилась в темноте.
Ах, только б не остановиться,
Не раствориться в суете,
Пусть голова моя кружится
 
 
С Землею вместе в Фуэте.
Ах, только б не остановиться,
И если это только снится,
Пускай как можно дольше длится
Прекрасный Сон мой – Фуэте!
Всё начиналось с Фуэте!
Жизнь – это Вечное движенье,
Не обращайтесь к Красоте
Остановиться на мгновенье,
Когда она на Высоте.
 
 
Остановиться иногда
На то мгновение – опасно,
Она в движении всегда,
И потому она прекрасна!
Ах, только б не остановиться…
 

С. С. Мой дорогой Валентин Иосифович, спасибо вам огромное, что вы были героем программы “Нескучная классика”!

В. Г. Спасибо вам, я очень люблю вашу программу, и мне хотелось бы, чтобы она получилась.

 
Не стыдно быть рабом в искусстве,
Почти все гении – рабы.
Оставленные нам их чувства
Не умещаются в гробы.
 
 
И смерти нет у лицедея.
Пусть в честь него поет труба,
А сцена сохранить сумеет
Следы великого раба.
 

Саундтрек

Песни военных лет:

“Вечер на рейде”.

“Летят перелетные птицы”.

“Давно мы дома не были”.

“Темная ночь”.

П.И. Чайковский. Симфония № 6. Дирижер Евгений Светланов.

Г. Гендель. “Мессия”. Оркестр “Академия св. Мартина в полях” (Лондон).

Фильм “О бедном гусаре замолвите слово”. Режиссер Эдьдар Рязанов. Романс полковника Покровского (музыка А.П. Петрова, стихи П.А. Вяземского) в исполнении Валентина Гафта.

В.А. Моцарт. “Маленькая ночная серенада”.

П. Масканьи. Опера “Сельская честь”. Симфонический оркестр NHK (Токио). Исполняет Елена Образцова.

В. Гаврилин. Балет “Анюта”. Исполняет Екатерина Максимова.

Сергей Филин
Несколько жизней Сергея Филина

Не смогу сказать, когда наше знакомство с Сергеем Филиным переросло в дружбу. Наверное, все-таки после трагедии, разделившей его жизнь на “до” и “после”. Дружба – ведь это состояние, когда ты чувствуешь боль другого человека или когда радуешься его успехам, когда готов помочь в любое время суток, и для этого не обязательно созваниваться каждый день. Просто живешь и знаешь, что у тебя есть человек, который в нужный день, в нужную минуту будет рядом. Будет держать за руку, смеяться и плакать вместе с тобой.

Мне очень важно было связать эти два интервью, из “Камертона” и “Нескучной классики”, которые разделяет всего четыре года с небольшим! Но жизнь устроена так, что порой счастливая судьба в одночасье приобретает черты судьбы трагической, как две греческие маски, аллегорически изображающие театр. Считается, что балет – это искусство каждодневного подвига. Но то, с какой силой духа и с каким достоинством Сергей Филин прошел через все испытания, выпавшие на его долю в 2013 году, – это уже из разряда подвига человеческого.

Филя, спасибо тебе за то, что ты такой настоящий!

“Снится, что я танцую…” Разговор 2009 года, программа “Камертон”

САТИ СПИВАКОВА Сережа, будем говорить на “ты”, идет? В одном из твоих интервью меня поразили слова о том, что балет – профессия не мужская. Ты действительно так думаешь или это было сказано в минуту отчаяния?

СЕРГЕЙ ФИЛИН Возможно, некий привкус отчаяния в тех словах присутствовал, да. Но если говорить серьезно, то мужчина, как мне кажется, должен нести ответственность за своих близких: за семью, детей и родителей. А значит, мужчина, чем бы он ни был увлечен, должен – хочет он этого или нет – хорошо зарабатывать, чтобы свою семью содержать и кормить. Когда я понимаю, что творчество захлестывает меня с головой и я просто не успеваю создать комфортное существование для своих родных и близких, – вот в такой момент закрадывается мысль, что я бы мог найти какую-то другую профессию. Забота о семье – это одна из важнейших задач мужчины. И насколько я понимаю, женщинам как раз такие мужчины нравятся – состоятельные, уверенно стоящие на ногах.

С. С. Какое у тебя превратное представление о современной женщине!

С. Ф. Конечно, другие мужчины в жизни женщины – вторые, третьи и четвертые – могут быть любые, на разный вкус. Но первый и главный, единственный и неповторимый должен быть именно таким.

С. С. А как же любовь? Разве неверно, что с милым рай и в шалаше?

С. Ф. Да, любовь – это самое главное, любовь должна быть везде: и в шалаше, и без. Не важно.

С. С. А кстати, что такое любовь?

С. Ф. Любовь – это тот самый вечный двигатель, который все так ищут и никак не могут найти. Это и есть любовь. Для меня.

С. С. Кто находит, тот и счастлив.

С. Ф. Совершенно верно.

С. С. Если следовать твоей доктрине, доктрине отчаяния, то не только балет – профессия не мужская. Пианиста, скажем, тоже нельзя назвать человеком, владеющим мужской профессией. Так получается?

С. Ф. Нет, почему же. На самом деле хороший артист балета – это мужская профессия. Как и хороший пианист. Все зависит от того, как относиться к профессии, как сильно ее любить.

С. С. Выкрутился.

С. Ф. Да.

С. С. Ну тогда небольшой экскурс в детство. Когда ты был маленьким, тебе не хотелось танцевать, заниматься балетом…

С. Ф. Нет, не совсем так. Мне ужасно хотелось танцевать, но не хотелось этого делать специально, по учебной, так сказать, необходимости. А так танцевать-то я танцевал, и именно поэтому, наверное, родственники и соседи, друзья и подруги в один голос советовали моей маме отдать меня в Ансамбль песни и танца имени Локтева.

С. С. У многих артистов балета, с которыми мне приходилось говорить, один лейтмотив: детства у них практически не было. Вместо детства воспоминания о сплошных лишениях. У тебя тоже такое впечатление осталось?

С. Ф. До того момента, как я попал в Московское академическое хореографическое училище и начал серьезно заниматься хореографией, я очень хорошо, почти в красках, помню свое детство. Но как только переступил порог училища, детство закончилось и не имело продолжения.

С. С. Печально. А теперь из другой оперы вопрос. У меня много друзей в балетном мире, но спросить, пожалуй, могу только тебя. Наблюдая за танцовщиками, за балеринами, я понимаю, что вам присуще какое-то особое отношение к своему телу. И взаимоотношения с собственным телом, взаимоотношения души и тела совсем другие, нежели у людей, для которых постоянное зрелище своего отражения в зеркале, постоянная оценка каждой мышцы и ее состояния, каждого поворота и каждой линии не является профессиональной необходимостью. Я знаю балерин, которые уже давно не танцуют, но каждый день делают класс – для себя. Мне вот что всегда было интересно: как ты относишься к собственно наготе? По-моему, ты да и не только ты, вообще танцовщики, спокойно могут раздеться и остаться в костюме Адама и Евы.

С. Ф. Ну, сейчас уже не так спокойно!

С. С. Существует даже целая серия такого рода фотографий. Володя Глынин, например, сделал целый проект – арт-историю “Лебединое озеро”[86]86
  Арт-проект fashion-фотографа Владимира Глынина “Лебединое озеро” был впервые представлен публике в ноябре 2007 года в ArtAngar на территории бывшего завода “АРМА”.


[Закрыть].

С. Ф. И продолжает делать.

С. С. Да, продолжает делать еще более смелые проекты, где он уже тебя раздевает целиком. Скажи, что ты чувствуешь? Есть ощущение некоего куража? Или для тебя это нормально, разделся, и всё. И сижу голый…

С. Ф. Очень хороший вопрос о взаимоотношении со своим телом. Я это понимаю, как никто другой, наверное, хотя трудно говорить за кого-то другого; в других профессиях, может быть, еще есть такое, но о себе могу сказать однозначно. Всегда, изо дня в день, я прислушиваюсь к себе и пытаюсь почувствовать, рассмотреть, в чем нуждается, чего просит мое тело. Потому в нашей профессии зеркала – это необходимость. Если у тебя будет такая возможность, зайди и посмотри гримерную, в которой мы переодеваемся. В ней нет стены, на которой бы не висело зеркало в полный рост, от пола до потолка. Не для того, чтобы мы заходили и собой любовались: ах, какие мы божественные, фантастические со всех сторон, в одно зеркало смотришься, в другом отражаешься… Нет, просто того, что тебе важно, никто другой не увидит и тебе не скажет, никто…

С. С. …кроме зеркала.

С. Ф. Да, именно это я и хотел сказать. Глядя в зеркало до и после репетиции, я могу увидеть в себе какие-то изменения. Это может быть все что угодно: сутулость, неправильно сформировавшаяся мышца пресса или, скажем, неправильно работают мышцы спины, не так выглядит сегодня форма ягодицы, которая позавчера выглядела иначе. Мимолетом, мимоходом, но я должен это замечать, поскольку за это я тоже отвечаю.

Но еще важнее то, что тело подсказывает мне изнутри, чего ему не хватает, чего оно бы сегодня хотело. Нужно ли выпить стакан воды или, может быть, чуть-чуть коньяка или съесть что-то острое и соленое, либо, наоборот, сладкое и кислое. Меня часто спрашивают: “А есть ли у вас особая диета? Как вы ее соблюдаете?” Да все очень просто. Если я чувствую в чем-то необходимость и мой организм со мной согласен, я могу съесть и мясо с картошкой да еще взять себе половину торта и разделить его с коллегами и друзьями. То есть это все возможно… Понимаешь, когда мне говорят, к примеру: “Ой, как ты хорошо выглядишь сегодня!” – слышать это приятно, но для меня главное то, что я чувствую сам. Иногда я могу встать с утра с опухшим лицом, или не в настроении, или чувствуя себя усталым. Это значит, что я выработал свой ресурс, его нужно восполнить: мне надо, может быть, послушать громкую музыку, с кем-то поговорить, что-то съесть, чтобы накопить то, с чего я могу опять начать. И мне не стыдно сказать, что я проснулся сегодня с какими-то шрамами от подушки или с опухшим глазом. Я человек непьющий, не ухожу в запои, потому мне особенно неприятно, когда я себя вижу таким в зеркале. И тогда я задаю вопрос: тело мое, что нужно сделать с тобой, чтобы все это прошло? Скажи мне?

С. С. А оно отвечает: дай водки…

С. Ф. Это вряд ли… Так вот, я спрашиваю: что я должен сделать, килограммы льда на лицо наложить или срочно пойти в тренажерный зал? Ты отличный пример привела о балеринах, которые, уже не танцуя, каждый день делают урок. Именно потому делают, что привыкли выглядеть хорошо, привыкли, что их ноги должны быть точеными, что они должны быть всегда на высоте. Это такая планка, которую они не хотят сами для себя опускать. Опустить ее легко, а вернуться потом очень сложно. Несмотря на то что ты не выходишь сегодня на сцену и у тебя нет зрительного зала, нет аплодисментов, все равно остаются люди, которые тебя окружают; тебе хочется верить, что тебя еще кто-то помнит, еще кто-то смотрит, как ты выглядишь. У тебя есть жизнь. Это тот же зритель. И всегда кажется, что он смотрит именно на тебя. Конечно, не все способны на жесткую самодисциплину. Я многих людей знаю, которые себя запустили и очень изменились. Ходят с вот такими животами. Ну, значит, таково их внутреннее ощущение себя. Почему нет? Может быть и так.

Но своих артистов[87]87
  В 2008–2011 гг. Сергей Филин был художественным руководителем балета Московского музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко.


[Закрыть], особенно женщин, я заставляю выглядеть хорошо, требую от них этого и буду требовать всегда. Я никогда не предупреждаю их заранее – да я и сам не знаю, а в расписании репетиций этого, разумеется, нет – на какую из репетиций приду. Или приведу гостей. Они всегда должны выглядеть так, чтобы их могли заметить! Однако буквально вчера, заглянув на репетицию, я опять увидел, что молодые красивые девочки приходят… даже страшно сказать в чем. Какие-то шорты, трусы или нечто такое, что нельзя назвать одеждой, которая бы соответствовала их виду и их сегодняшнему…

С. С. …статусу.

С. Ф. Статусу, да. Понимаешь, я не со зла это требую. Мне хотелось бы, чтобы им удалось понять то, о чем я говорю, тогда они смогут это передать следующему поколению артистов, которые придут в театр после них. И тогда это будет красивая история.

С. С. Скажи, пожалуйста, а танцовщик Сергей Филин еще что-то танцует? Мы увидим тебя в какой-нибудь новой партии в современной хореографии? Есть ли такие планы? Я понимаю, в Музыкальном театре ты как танцовщик показываться принципиально не будешь…

С. Ф. Ты права, не буду. Я пришел сюда художественным руководителем и до тех пор, пока я тут, им и хочу оставаться. Здесь есть исполнители – и прекрасные! – и они соответствуют репертуару театра. Кстати, я ушел из Большого и оказался здесь именно потому, что понимал: там нет спектаклей, которые могли бы делаться на меня с учетом того, что Сергею Филину уже не двадцать пять лет и не со всем техническим материалом он может справиться. Более того. Уходя, я осознавал, что неправильно держать в своих руках репертуар, который уже могут танцевать молодые и талантливые исполнители, у которых больше сил и больше задора. Пусть у них пока нет опыта, но он придет, когда за плечами окажутся многие и многие работы. То, что мог, я в Большом уже станцевал, и эти роли останутся для меня самыми дорогими, я никогда их не забуду.

С. С. Кроме Большого, есть и другие театры…

С. Ф. Конечно. И возможностей предостаточно. Как ни странно, те хореографы, которые готовы переносить спектакли сюда, в Россию, понимают, что во многих из этих спектаклей могу участвовать именно я, и делают мне такие предложения. Наряду с этим поступают предложения от моих друзей, от моих коллег, которые работают в других театрах по всему миру. И это спектакли, в каких мне нечасто доводилось работать, где драма преобладает над балетом. Где я могу выступить как актер, где я могу играть… Такие, как, скажем, спектакль, который был показан в рамках программы “Короли танца”[88]88
  В ноябре 2007 г. на Новой сцене Большого театра в течение четырех вечеров был показан уникальный международный проект “Короли танца” с участием звезд мирового балета.


[Закрыть] в Большом театре. Ты знаешь, о чем я говорю.

С. С. Понимаю, да. Учитель в балете Флиндта “Урок” на музыку Жоржа Делерю.

С. Ф. Вот такие спектакли мне более подходят. Потому как выходить сегодня в партии принца в балете “Лебединое озеро”, если там в программке в либретто написано, что принц празднует свое совершеннолетие, – это означает справлять совершеннолетие двадцатый сезон подряд. Это смешно и, наверное, уже странно. Гораздо интереснее для меня спектакль, который я сейчас делаю здесь, на сцене театра Станиславского и Немировича-Данченко на закрытие сезона. Это балет Фредерика Аштона “Маргарита и Арман”. Спектакль я делаю на сегодняшних звезд театра, это своего рода бенефис. Бенефис актеров, которые могут держать зрительный зал своим присутствием на сцене, своей игрой, своим танцем, своей красотой.