Текст книги "Лудингирра"

Сергей Фирсов
Лудингирра

Часть первая. Пляски Инанны[1]1
  Инанна – (шумер.) богиня войны.


[Закрыть]

Глава первая

Полуденный зной дрожал над пустыней. Каменистая почва безжалостно сбивала неподкованные копыта лошади, что неслась во весь опор, разбрызгивая пену. Энасир, облаченный в короткую красную тунику то и дело погонял кнутом. Стегал так, будто намеревался загнать животное до смерти. Из-под медного конического шлема, съехавшего на бок, ручьем стекал пот. Силы были на пределе и у всадника, и у коня.

Утром у Энасира состоялся неприятный разговор со старшим дозора. Тот, обойдя границу заявился в казарму и выпятив пузо, дыхнул перегаром прямо ему в лицо:

– Господин начальник городской стражи! Пограничная стелла низвергнута!

Энасир вздрогнул во сне:

– Чего? Ты это сам видел? – переспросил он, продирая глаза и поднимаясь с жесткого деревянного кресла, на котором задремал лишь под утро. Мало того, что ночью сон не шел, так еще этот вояка со своею вонью и худыми вестями!

– Да, уважаемый господин, сам видел…

– И кто это может подтвердить? – полюбопытствовал Энасир, а сам подумал: «Пропади ж ты куда-нибудь!»

– Мои воины…

– Когда ты это случилось?

– Поздно вечером… вчера.

– А почему я об этом узнаю только утром?! – рявкнул Энасир. – Ты хочешь сказать, что ночью видел разбитую стелу среди пустыни? А твои глаза тебя не подводят? Ты хоть понимаешь, что это значит?

Старший дозора втянул толстую шею в узкие плечи и приготовился услышать множество туго закрученных выражений столь же красноречивых, сколь и непристойных.

– Да, господин. Понимаю… – затряс он лысой головой.

– Где твои люди? – продолжал напирать Энасир.

– Спят, после ночного…

– Давай их сюда!

Начальник дозора стал мяться на месте, подыскивая нужные в таких случаях слова.

– Чего? – спросил Энасир.

– Ну так… это… они же после дозора спят… – пояснял старший.

– И что?

– Ну… просто… вот…

– Что? Пьяные? Уже? – Энасир старался прочитать по глазам мысли вояки. – Оба что ли?

– Но ведь не на службе… – оправдывался старший.

– Бараны!

Теперь Энасир скакал, очертя голову. Ему очень хотелось видеть стелу невредимой. Он уже подумывал с каким удовольствием, вернувшись, посадит всех троих дозорных в яму дней на десять, чтоб стелы разбитые не мерещились во тьме.

По дороге он обогнал какого-то старика в изодранной тунике, что влачился рядом со своей старой трухлявой арбой. Вез ее худосочный ишак раза в два меньше самой телеги. Старик отпрянул в сторону, чтобы пропустить всадника и, наглотавшись пыли из-под копыт, продолжил свой путь.

Энасир мысленно проклинал лагашцев, потому, как никому другому не придет в голову низвергать пограничную стелу и настолько увлекся своими злыми помыслами, что когда опомнился – понял: границу уже пересек – впереди замаячили скалы враждебного Лагаша.

На обратном пути он увидел того самого старика. Он возился подле телеги и что-то загружал.

– Эй! – крикнул Энасир, переводя коня на шаг. – А ну поди сюда!

Старик бросил свое занятие и пошел навстречу.

– Хвала Энлилю, почтенный господин! – сказал он кланяясь.

– Ты что тут делаешь?

Старик выдохнул из себя неопределенный звук и обернулся на свою арбу.

Подъехав поближе Энасир увидел, что рядом с арбой лежала огромная серая плита, расколотая на несколько частей. На ней клинописными знаками был высечен текст: «Энменлуанна Великий – царь, венчанный на трон всемогущим Энлилем, воздвиг этот камень в знак вечного мира между городами Эреду и Лагаш. Границы их навек определены и нерушимы. Правители их в том клятву дали именем Энлиля. И пусть отныне ни один из них не присвоит себе чужой земли. Тому же, кто осмелиться нарушить мир, кто задумает отнять то, что не принадлежит ему по праву, владыка небес и земли кару великую ниспошлет и низвергнет его в страну теней и вечной скорби.» Рядом со стелой лежало черное знамя с желтым львом.

– Твоих рук дело? – спросил Энасир, прекрасно понимая, что этому старику в одиночку такую стелу разбить невозможно.

– Нет, почтенный господин… она тут и лежала так…

– А ты здесь чем занимаешься? – надавил суровостью Энасир.

– Я-то? – сказал старик простовато. – А я тут мимо ехал… Вот, решил немного отдохнуть.

– Нашел место! Ты хоть знаешь, что на ней написано?

Старик виновато согнулся:

– Так… я грамоте-то не обучен, уважаемый господин…

Энасир заглянул в арбу и увидел пару огромных кусков камня, отколотых от плиты.

– А это что у тебя? – Энасир достал плеть.

Старик еще сильнее согнулся, исподлобья взглянул на кнут, на военного и запел:

– Добрый господин! Я ничего дурного не сделал. Я всю жизнь свою исправно работал на благо нашего царя… Да, продлят боги дни его жизни! Просто я подумал, раз уж так вышло, что стелу разбили, зачем, думаю, камню пропадать? А мне на дом сгодиться может…

– Дом, строить будешь? А ты знаешь, что бывает, когда разбивают приграничные стелы?

Старик весь затрясся, и в его взгляде Энасир прочел: «Только бы не кнутом!»

– Когда низвергают приграничную стелу – начинают войну! – сказал Энасир, понимая, что большего от старика не добиться. Он прыгнул в седло, хлестнул коня и галопом в обратный путь.

– Войну? – рассеянно переспросил старик сам себя. – Дом-то все равно строить надо… – он взял следующий кусок и кряхтя бросил его на арбу.

Энасир мчался в город и на ходу соображал, как будет обо всем докладывать. Но сначала весь дозор в яму! Плетью по хребтине и в яму!

******

В зале эдуббы[2]2
  Эдубба – (шумерск.) школа.


[Закрыть] на длинных, сложенных из грубого кирпича скамьях сидели ученики. Мальчики были разного возраста, все в белых туниках, обмотанные цветными субату[3]3
  Субату – платок.


[Закрыть]. Кто-то ерзал на месте и смотрел во все глаза, кто-то намеренно отвернулся и уставился в окно, но все хором считали:

– … пять, шесть, семь, восемь…

Розги со свистом резали воздух и в такт счету стегали спину ученика. Когда счет дошел до пятнадцати. Уммия[4]4
  Уммия – наставник.


[Закрыть] изрек:

– Достаточно. На сегодня хватит.

Паренек, что подвергся экзекуции натянул на плечи одеяние, подпоясался и собрался было занять свое место на скамье.

– Нинмар! – остановил уммия. – Не забудь поблагодарить старшего брата за урок!

Старший брат был взрослее остальных учеников, довольно плечист, с широкой нижней челюстью и весьма близко посаженными глазами, один из которых заволокло бельмо.

Нинмар вытер сопли и слезы встал перед публикой и начал декламировать благодарность, изредка прихлипывая носом и поглядывая на помощника уммия:

– Спасибо тебе, старший брат, за то, что преподал мне добрый урок. Я обещаю, что… что…

И тут в тишине раздался чей-то шепот:

– Что твои труды не пропадут даром!

– Не надо там подсказывать! – прикрикнул наставник.

– Что твои труды не пропадут даром! – повторил Нинмар с поникшей головой. – И я больше не буду… буду…

– Не буду опаздывать на занятия… – снова шепнул кто-то.

– Не… Не буду опаздывать на занятия, – с дрожью в голосе выдавил из себя Нинмар. – И стану всегда с должным усердием учить то, что мне задают.

– Вот и хорошо. – заключил уммия с благообразным видом. – Теперь очередь Шибкини.

Высокий светловолосый мальчуган поднялся со скамьи и подошел к наставнику. Уммия взял его табличку со своего стола и сказал:

– Ты переписывал гимн и допустил три ошибки. Следовательно, заслужил три удара. Не так ли?

– Да, учитель!

Уммия посмотрел на него внимательно и изрек:

– Мы отложим твое наказание до завтра. А на сегодня занятия окончены. Хвала Энлилю[5]5
  Энлиль – верховное божество шумеров.


[Закрыть]!

– Вечная хвала! – хором сказали ученики.

Нинмар взял холщовую торбу с табличками и вместе со всеми направился к выходу. По дороге домой его догнал Шибкини.

– Сильно попало? – с сочувствием спросил он.

– Терпимо… Правда, еще и дома достанется. А тебе завтра попадет…

– Это пустяки.

– Ты домой? – спросил Нинмар.

– Какое там! К отцу в корчму! А ты?

– Домой.

– Везет же! – вздохнул Шибкини.

– Пойдем, нам по пути.

Оба неспешно побрели вдоль улицы, а следом за ними на почтительном расстоянии увязались четыре мальчугана.

– Эй, стоптанные сандалии! – крикнул один из них и тут же в Шибкини полетел камень.

Он схватил камень и швырнул его обратно в сторону обидчиков. Горстка сорванцов рассыпалась в разные стороны как горох.

– Почему тебя дразнят «стоптанные сандалии»? – полюбопытствовал Нинмар.

– А! – махнул рукой Шибкини. – Это давняя история. Все из-за того, что на мои ноги сандалий не напасешься – рвутся быстро. Вот поэтому.

Нинмар посмотрел на его сношенную обувь и сказал:

– Хочешь, возьми мои и тебя никто больше не будет дразнить.

– Спасибо, – улыбнулся Шибкини. – Но они мне слишком малы. А в эдуббу можно ходить и без сандалий. – сказал он и выкинул рваную обувь подальше…

– Я давно хотел тебя спросить: почему ты подсказываешь мне всегда правильно, а когда сам задания делаешь – ошибаешься? Получается, ты знаешь правильный ответ! – рассуждал Нинмар. – Зачем наставника обманываешь?

Шибкини остановился:

– Ты это только моему отцу не говори. Хорошо?

– Хорошо, но почему? – допытывался Нинмар.

– Как только мой отец узнает, что я научился грамоте, он больше не станет платить за мое обучение. – грустно высказался Шибкини.

– Как так?

– Моему отцу нужен помощник, а не ученый… По мне так уж лучше получать палкой по спине, но учиться, чем у отца в корчме целый день смотреть на пьяные рожи. А хочешь пойдем со мной, посмотришь, как я умею готовить мясо с мелуххскими травами?

Они прошли насквозь тихий храмовый квартал, где располагались жреческие склады с пристройками и вышли на рыночную площадь. Народу было – не продохнуть. От хоровода запахов кружилась голова: тут и специи, и жаренная птица, и свежий хлеб, и прокисшее вино. Мимо хаотично установленных прилавков сновали женщины и мужчины, покупатели и продавцы с огромными корзинами, да мешками. Они наступали друг другу на ноги, ругались, спорили, торговались и при этом ловко подсчитывали барыш.

Шибкини с Нинмаром с трудом продирались сквозь людей и в итоге оказались перед одноэтажным зданием, слепленным кое-как из сырца. Первым вошел Шибкини. Внутри было намного жарче, воздух был пропитан запахом пива, печеного теста и бараньей похлебки. Посетителей было немного: всего двое солдат.

– Чего так долго? – спросил пухлый человек с круглым лицом, что суетился за стойкой.

– Я был на учебе, отец. – ответил Шибкини.

– От твоей учебы мало прибыли, убытки они…

– Я не один… с другом.

– Хвала Энлилю, почтенный Шешкала! – поздоровался Нинмар.

– Что еще выдумал? – этот вопрос корчмарь адресовал своему сыну. – Лучше помоги мне!

– Отец, это Нинмар, сын Лудингирры.

Хозяин тут же натянул мину добродушия.

– Сын почтенного Лудингирры?! Энлилю вечная хвала! Так что ты стоишь, в дверях? Приглашай гостя за стол!

Пока Шибкини возился на кухне, Нинмар стал невольным свидетелем разговора военных. Не то чтобы он понимал все, о чем шла речь, но отдельные фразы долетали до его ушей.

– … да гарнизон Эреду маловат…

– Это точно… если начнется… всем достанется…

– А если еще амореи…

– Да уж… они тут устроят… если, конечно, царь не…

Пообедав, военные ушли. У Нинмара эти взрослые разговоры пробудили любопытство.

– Жаренная баранина с мелуххскими травами! – объявил Шибкини подавая блюдо.

– Выглядит вкусно! – одобрил Нинмар и тут же шепнул: – Слушай, тут сидели два солдата. Они говорили… в общем я не знаю, но мне кажется они говорили о войне. На Эреду[6]6
  Эреду – город.


[Закрыть] могут напасть. Представляешь?

Шибкини оглянулся по сторонам и в полголоса сказал:

– К отцу недавно приходили люди… с виду амореи, но не из местных. О чем-то беседовали, долго. Отец ничего не сказал. Вроде он собирается ведать провизией для военных. Здесь в корчме придется справляться мне одному.

– Представляешь, война будет! Посмотрим, как наши сражаются! – сказал с гордостью Нинмар, – Пойду отцу расскажу!

– А мясо?

– В другой раз попробую!

Жилище, где обитал Нинмар было огромным двухэтажным особняком и располагалось рядом с храмовым кварталом в центре Эреду. На пороге его встретил пожилой слуга Эннам; совершил омовение ног и проводил во внутренний двор. Здесь раскинулся сад с небольшим прудом, где в кристальной воде плавали золотые рыбки. В тени деревьев за накрытым столом сидели отец и мать.

Глава семьи имел ухоженный вид. Под ногтями его грязи с роду не водилось, волосы свои он завивал и собирал на затылке в пучок с хвостом. Смуглый овал благородного лица не имел бороды, и в сочетании с наивным взглядом больших карих глаз являл признаки, человека скорее легкомысленного, нежели умудренного жизненным опытом.

– Как успехи в эдуббе? – спросил Лудингирра.

– Нормально.

– Учишься прилежно?

– Ну да. – неопределенно ответил Нинмар.

– Покажи-ка спину! – приказал отец.

Нинмар с обреченным видом выполнил приказ.

– Это результат твоего прилежного обучения? – спросил Лудингирра, глядя на свежие ссадины. – Эннам! Мой сын сегодня провинился, не приноси ему ужин.

– Да, господин. – ответил слуга, проводя рукой по коротким седым волосам.

Нинмар посмотрел на отца с немым вопросом: «В этом все наказание?» и счастливый убежал к себе наверх.

– Ну зачем ты так? – супруга попыталась взять руку мужа.

– Дамгула!.. Не лезь! – одернул Лудингирра. – Пусть приучается…

Супруга встала из-за стола и молча покинула сад.

Лудингирра остался один. Он мог сидеть у пруда хоть целый день напролет, думать о своем и бросать рыбкам ячменный хлеб. Но солнце уже садилось и надо было потихоньку направлять свои стопы в опочивальню.

Дамгула уже расплетала свои густые черные кудри сидя на краю ложа.

Лудингирра подошел к жене обнял за плечи и нежно стал снимать с нее тунику. Дамгула одернула его и резко встала.

– Что с тобой?

– Я не желаю, чтобы мой сын лег спать голодным! – заявила она.

– Ах вон оно что! Нинмар провинился, и ты это знаешь. Или ты хочешь вырастить из него простолюдина, что не ведает ни ремесел, ни наук?!

В опочивальню осторожно постучали и на пороге появился Эннам.

– Я принес Нинмару пирог с патокой и молока. Всё как ты и велел, господин.

– Благодарю, Эннам, ступай.

Добрая весть смахнула с лица Дамгулы тревогу. Она легла на свое место и поманила мужа. Однако Лудингирра не спешил.

– Что с тобой?

– Я видел по городу ходят военные, набирают войско. – ответил он. – Не нравится мне это…

– Может обойдется? – возразила жена.

– Завтра на совете все будет известно…

Глава вторая

В зале дворца чувствовалось напряжение. Старейшины сидели на длинных полукруглых скамьях белого мрамора и в ожидании царя полушепотом переговаривались друг с другом. Все разговоры сводились к гаданию: быть ли войне. Лишь один человек сохранял внешнее спокойствие и сидел на первом ряду в одиночестве – коренастый с небольшим животом, одутловатым лицом на котором криво пристроился широченный нос. Пальцы его толстые в тяжелых перстнях перебирали ожерелье из крупного жемчуга. Это был начальник гарнизона Эреду почтенный Лумма – вояка с ног до головы.

Он с молчаливым пренебрежением наблюдал как высокий и худощавый старейшина Алулим вышел к собравшимся и сказал:

– Почтенные сыны Эреду! Лагашцы бросили нам вызов – разбили стелу. Ту самую, что до потопа Энменлуанна Великий установил дабы обозначить границы наших земель. Они дали нам понять, что не собираются больше подчиняться царю и попирают древний договор.

– Почему именно лагашцы? – раздался голос из зала. – Кому известно, что именно они разбили стелу?

– Во-первых, – ответил Алулим. – На месте стелы было воткнуто копье с их знаменем, во-вторых, как вы все знаете у нас с ними давние споры за территорию, а в-третьих – хозяин корчмы некий Шешкала подтвердил, что видел собственными глазами отряд лагашцев у наших границ. Что скажите, почтенные собратья?

Тут начальник гарнизона встал и громогласно заявил:

– А что тут говорить?! Какой может быть разговор с теми, кто нарушил древний завет? Лагашцы за одно с амореями – это всем давно известно. Надо собрать войско и двинуть на Лагаш. Как только энси[7]7
  Энси – (шумер.) глава города.


[Закрыть] мятежников попадет в плен, разговор будет окончен. Это послужит хорошим примером – остальные города тоже присмиреют.

– Хочу сказать! – поднял руку Лудингирра. – Многоуважаемый Лумма думает осадить Лагаш и оставить наш город без войска? Так?

Старый вояка скрипнул зубами и скорчил на Лудингирру злобную мину, мол, кабы не публика отвесить бы тебе, хорошенечко и, откашлявшись, произнес:

– Я полагаю, что почтеннейший Лудингирра предлагает сидеть за высокими стенами и ждать, пока лагашцы с амореями возьмут нас в кольцо. Но знайте, кто свою голову прячет, тот ее первым и потеряет!

– Что ты этим хотел сказать, уважаемый?! – закипал Лудингирра. – Что ты храбрее всех нас?

– Ты, купец и сын купца… каким оружием владеешь? – рассвирепел начальник гарнизона. Лудингирра молча сел. – Удел торгашей – базар, а не война!

Один из старейшин поднялся и заявил:

– Хочу сказать! Гарнизон Эреду маловат и без наемников нам не обойтись. Во что встанет нам такой поход? Может разумней договориться с лагашцами?

– О чем говорить с бунтовщиками? – крикнул кто-то с места. И все почтенное собрание начало гудеть кто во что горазд. И поверх этого гвалта Алулим поднял руку и заявил:

– Мое слово! Почтенный Лумма – храбрый воин. Это правда. Он истинный сын Эреду и на его счету много побед.

– Какова цена этих побед? – крикнули с задней скамьи.

Гвалт начал усиливаться. Кто-то спорил, доказывая, что надо идти на Лагаш, кто-то говорил, что уводить солдат из города – верная гибель для Эреду, иные предпочитали отмалчиваться и наблюдать чем дело кончиться.

И вдруг шум утих. Старейшины встали как по команде, а почтенный Алулим поклонился – в зал вошел Утухенгаль – царь Киэнгира[8]8
  Киэнгир – название Шумерского царства.


[Закрыть]. Он был высок, светлая кожа, лишенная морщин, резко контрастировала с короткой темной бородой. Большие зеленые глаза обладали магическим насквозь проникающим взглядом. Этот взгляд… Он любого приводил в трепет может от того, что каждому, кто осмеливался смотреть ему в очи казалось, будто царь знает все его тайные помыслы. А может потому, что сам облик царя мало походил на типичного жителя Киэнгира, кто знает? Его побаивались все, не исключая Лудингирру.

Много времени прошло, со дня появления Утухенгаля в Эреду, но вот что удивительно – старость обошла его стороной. Еще сказывали, что царь любит дорогие ткани, а украшенья не признает. Тиару надел только однажды – по случаю восшествия на престол…

– Великий царь! – сказал Алулим. – Собрание старейшин приветствует тебя!

Утухенгаль долго молчал, вглядываясь в лица, а потом чуть слышно произнес:

– Нам бросили вызов. Не так ли?

И собрание замерло. Все надеялись, что вот сейчас царь скажет нечто такое, что сможет предопределить судьбу всей страны и каждого ее жителя в отдельности. Но вместо этого слово взял Лумма.

– Великий царь! Все знают: лагашцы издревле хотели подчинить себе Киэнгир. Когда Энменлуанна Великий воевал с амореями они не прислали ему подмоги. Они всегда были в стороне. У них самая плодородная земля, но им этого мало… Если их не обуздать это послужит дурным примером остальным городам.

– Ты уверен в своих воинах? – спросил Утухенгаль.

– Да, великий царь. Нынче, как никогда.

– Тогда веди их на Лагаш! – заключил царь.

– Войне быть! – провозгласил Алулим. – Хвала Энлилю!

– Вечная хвала! – отозвалось собрание.

Лудингирра возвращался домой в паланкине в крайне удрученном состоянии. Предстоящая война не сулила ему ничего хорошего. Он с роду не управлял боевой колесницей, да и мечом владел… так себе владел.

В саду его встретила Дамгула.

– Что ж, значит так угодно богам. – сказала она, когда выслушала что решил Утухенгаль. И печаль слегка коснулась ее благородного лица. Но и в этой печали она была хороша. Ухоженная, стройная, в ней чувствовалась порода. Её миндалевидные глаза с поволокой, слегка прикрытые в чувственной неге и бархатистая кожа, что подчеркивала соблазнительные формы – вся она являла собой олицетворение женственности, украшение любого мужчины.

– Мне тоже придется идти в поход. – констатировал Лудингирра.

– Так решил царь. – согласилась Дамгула. – Верь Утухенгалю и не забывай: твой отец тоже был им спасен. Боги выбирают пророков только из самых достойных мужей.

– Да, ты права… волю богов нам не дано познать. Вели подать мне вина.

Дамгула печально улыбнулась и ответила:

– Я сама тебе принесу.

И Лудингирра остался со своими мыслями наедине. Он сидел на гладкой диоритовой скамье смотрел на пруд и рассуждал. Дамгула говорит дело: Утухенгаль не простой человек. В Киэнгире он появился незадолго до Великого потопа, и никто до сего времени не знает откуда он пришел в наши края. Устроился на службу в храм. И как-то раз во время утренней молитвы объявил, что боги открыли ему день грядущий. Через него они сообщили людям: страшное бедствие постигнет весь Киэнгир. Наводнение, равных которому не было во веки, обрушится на наши земли. Над Утухенгалем стали насмехаться. Верховный жрец был взбешен, отстранил Утухенгаля от службы и, обвинив в богохульстве, назначил ему в наказание пятьдесят ударов аморейским кнутом. А поскольку в отличии от обычной плети, амореи традиционно вплетали в кнут острые металлические грузики по всей длине – наказание было весьма тяжким. Но даже когда на базарной площади двое солдат истязали Утухенгаля, боги продолжали говорить его устами: «Кровавая луна принесет Великий потоп. Кто не скроется в горах – погибнет».

В ту пору отец Лудингирры почтенный Тимахта торговал зерном. Он был суровым и набожным человеком; небогатый трудяга от зари до зари. Увидев полумертвого Утухенгаля, сердце его сжалось; он отнес бывшего служителя храма к себе домой в убогую лачугу и оплатил лекаря. Правда, в необходимости последнего Тимахта усомнился. Утухенгаль сам наставлял какие травы нужно взять и как сделать из них целебные мази и отвары.

Там, в отцовском доме Лудингирра впервые и увидел будущего царя. Утухенгаль посмотрел на маленького Лудингирру, приподнялся с ложа, провел тяжелой рукой по детской щеке, улыбнулся сквозь боль и сказал несколько слов, на своем родном языке. Это были резкие лязгающие звуки будто молотом по наковальне…

Отец делил с Утухенгалем свой хлеб и кров. Бывало будущий владыка Киэнгира играл с маленьким Лудингиррой. Он прятал в руке некий предмет и спрашивал: «Угадай что у меня в руке?». За неправильный ответ Утухенгаль тихонечко щелкал паренька по носу. И только раз Лудингирра победил – угадал что спрятал Утухенгаль – это была серебряная монета. И она досталась победителю… Лудингирре нравилось играть с Утухенгалем. Родному отцу, почтенному Тимахте такими пустяками заниматься было некогда.

Поправился Утухенгаль довольно быстро. А потом с теми немногими, кто все же поверил ему ушел в горы. Хорошо, что первым из них был Тимахта.

Те же, кто остался – горько пожалели в свой последний час, ибо все случилось так, как и было сказано в пророчестве: Идиглат и Буранун[9]9
  Идиглат и Буранун – реки Тигр и Евфрат.


[Закрыть] вышли из берегов и все живое погибло.

В аморейских горах, куда привел людей Утухенгаль, они жили сорок дней и сорок ночей. И Тимахта рассказывал, как будущий царь удивлял всех своими знаниями. Он без труда отыскивал среди камней подземный источник воды и отличал съедобное растение от ядовитого. А когда потоп ушел и надо было заново создавать города, рисовал на глине схемы, исправно зная строительное ремесло и мог в уме складывать и перемножать огромные числа.

Однажды спросили Утухенгаля: кто научил его разным наукам, на это был краткий ответ – «боги».

Мой отец почтенный Тимахта – да будет к нему благосклонна Эрешкигаль[10]10
  Эрешкигаль – шумерская богиня загробного мира.


[Закрыть] – уважал Утухенгаля и был одним из тех, кто возвел его на престол. И Утухенгаль, надев тиару, добро не забыл – сделал моего отца своей правой рукой. Все крупные закупки оружейной меди и строительного камня шли через моего родителя…

И как я теперь могу сомневаться в том, что Утухенгаль – правитель, дарованный богами нашему народу?! Неужто я последний глупец? Дамгула права: лишь достойнейший из мужей может стать пророком на троне!