Текст книги "Лудингирра"

– Мерит! – крикнул Лудингирра.

Мерит предприняла усилие подняться.

– Ты как? – спросил он, помогая ей встать на ноги.

– Пока жива…

– Что это за тварь? – спросил Эннам, переводя дыхание. – Может расскажешь нам?

– Сами увидим! – ответил Лудингирра. – Оно там, возле наших коней…

– Пойдем, пока оно в себя не пришло. – торопил Эннам.

– С такой высоты… – Лудингирра помог Мерит встать. – Да оно себе шею свернуло, не иначе.

Все трое стали спускаться не спеша, но тревожное ржание напуганных коней заставило их поторопиться.

– Ты смотри! – сплюнул Эннам. – Эта тварь, кажется, жива!

Существо напоминало нечто среднее между человеком и обезьяной. Тело будто обезьянье, сутулое и покрытое шерстью, ступни и ладони непропорционально большие. Вместо одежды – набедренная повязка из бараньей шкуры. Существо лежало на земле и издавало утробное рычание. Густые патлы скрывали лицо.

Лудингирра осторожно приблизился к существу, пнул его по ребрам и чуть было ногу себе не сломал.

– Проклятье!

Существо никак не отреагировало на удар и продолжало лежать на земле и рычать.

– Эннам! Свяжи это… – приказал Лудингирра. – Если что я его прикончу! – он приставил лезвие к шее существа.

Легко сказать – свяжи! Эннам возился целую вечность – так показалось Лудингирре. Теперь, когда оно обездвижено, можно было перевернуть его на спину и рассмотреть лицо.

– Будь я проклят! Как такое родиться-то могло? – подивился Эннам и сплюнул. – Энлиль такое сотворить не мог!

Удивляться было чему. Первое, что выделялось – массивная нижняя челюсть из которой торчали крупные корявые зубы. Весьма узкий лоб и широкий нос – все как у обезьяны. Но вот глаза… глаза будто человеческие, наделенные осмысленным взглядом.

– Эй, волосатый! – злобно прорычал Лудингирра. – Где мой конь?

Обезьяна кивнула в сторону горной тропы.

– Лихорадка ему в печень! – воскликнул Эннам. – Эта скотоморда еще и речь человеческую разумеет! Чтоб тебя! – и засадил ему ногой в живот.

– Оставьте его! – крикнула Мерит. – Он не речь, он мысли наши читает!

– В самом деле? – опешил Лудингирра. – Это правда? Ну, отвечай!

Обезьяна перевела взор на Лудингирру и закивала ему головой в ответ.

– Ох, ты! – только и смог сказать Лудингирра, поскольку вся грязная ругань начисто выветрилась из памяти. – Кажется он связан плохо… Может треснуть ему по голове? А то на сердце как-то неспокойно.

В животе у обезьяны громко заурчало. Мерит положила ему руку на живот. Лудингирра тут же ее одернул:

– Не подходи! Эннам отрежь ему горло!

Тот примерился к существу и сказал:

– Я бы отрезал, но лезвие жалко! Могу дубиной прикончить!

– Не надо его убивать! Он есть хочет! – заключила Мерит.

– В самом деле? – вскипел Лудингирра. – Давайте же его накормим! Огненным луком! Это мы с радостью!

– У тебя только одна стрела! – возразила Мерит.

– И то верно! – захлебывался злобой Лудингирра. – Эннам принеси сюда божий гостинец – бронзовый камешек – сейчас мы ему в пасть затолкаем, да колечко выдернем. Главное: убежать подальше.

Обезьяну стало трясти. На ее глазах выступили слезы.

– Смотрите! Кажется, оно понимает, что такое огненный лук и божьи камешки! – высказался Эннам. – Верно? Понимаешь ведь, отродье волосатое?!

– Подождите! Не убивай его! – взмолилась Мерит. – У него на шее золотой медальон!

Она взяла его – такой же как тот, что дал Раусер Лудингирре.

– Откуда у тебя медальон Великих Учителей? – спросила она.

Существо задышало часто, открыло рот и произнесло утробным голосом:

– А-а-андари…

– Что? – хором удивились Эннам и Лудингирра.

– Раа-нд-ари… – повторило оно более внятно.

– Ты знал Великого Учителя Раяндари? – спросила Мерит.

Существо закивало головой.

Эннам тем временем разглядывал медальон.

– Дорогая, должно быть вещица. Золотая. Тут еще какие-то знаки. – сказал он.

– Да. – сказала Мерит. – Здесь написано Манир. Тебя зовут Манир, правда?

– Ме-ан-н-ир. – подтвердила обезьяна.

– А ты меня помнишь? Я Мерит!

– М-е-р-и… т! – произнесла человеческая обезьяна и улыбнулась.

У Лудингирры от этой улыбки челюсти свело в дыбы:

– Силы божьи! – взорвался он. – Так вы еще и знакомы! Может объяснишь… Мне до зарезу хочется знать: кто это такое, и где мой конь?!

– Успокойся! – сказала Мерит.

– Да что ты меня-то успокаиваешь?! Ты вон приятеля своего успокой! А то ишь как разволновался! Может треснуть ему дубиной по роже, для успокоения?

– Это подопечный Великого Учителя Раяндари. – объяснила Мерит. – Он его и создал. – потом, обратившись к обезьяне спросила: – Ты можешь показать куда вы стащили нашего коня?

Манир внимательно посмотрел на Мерит и кивнув головой встал и побрел прихрамывая вверх по горной тропе. Несмотря на то, что руки у зверя были связаны за спиной, взбирался по камням он весьма ловко. Лудингирре и Эннаму это восхождение давалось с превеликим трудом. Оба подворачивали ноги и спотыкались на каждом шагу.

– А он что, тут не один? – спросил Эннам, изо всех сил пытаясь заставить коня идти вверх.

– Нас ждут его соплеменники?! Так? – Лудингирра нагнетал обстановку.

– Они не живут по одиночке. – спокойно ответила Мерит.

От этого спокойствия у Лудингирры слова закончились, он просто заскрипел зубами и сплюнул на землю попавшую на язык грязь.

Идти пришлось недолго. Впереди замаячил отблеск костра.

– Опять этот проклятый зуд в голове. – заметил Лудингирра.

– И у меня тоже… – поддержал Эннам.

– Это они смотрят наши мысли. Не бойтесь. Они сами людей боятся.

– Как же! Боятся! Постой! У меня уже было такое. В доме нашего Учителя. Я тогда остался один и у меня в голове будто черви завелись… Тогда стащили с кухни все припасы… Не обезьяньих ли рук дело?

– Может их. А может черви из твоей головы подъели все. – сказала Мерит.

– Смешно! – рявкнул Лудингирра.

– Вон они, убегают! – крикнул Эннам показывая на две тени, что рванули от костра подальше в горы.

На костре жарился огромный кусок мяса – все что осталось от коня Лудингирры.

– И что ты теперь скажешь? – спросил Лудингирра то ли у своей возлюбленной, то ли у обезьяны.

Обезьяна потупила взор и с надеждой посмотрела на свою спасительницу.

– Снимай мясо, а то подгорает! – ответила Мерит.

Эннам и Лудингирра расположились у костра и стали делить конину. Лудингирра намеренно выделил своей возлюбленной кусок побольше, потому как знал: она все равно поделится с этим существом.

Если честно, Лудингирре до зарезу хотелось есть. И он даже рад был ощутить во рту зажаристое мясо, но признаться в этом считал неуместным.

Утолив голод, Мерит пояснила:

– Учитель Раяндари находил женщин – простолюдинок и вкладывал им в чрево семя обезьяны. Если женщина выживала – рожала получеловека.

– Кто тебе это рассказал?

– Никто. Я сама помогала Учителю Раяндари. А потом заботилась о малышах.

– Какая женщина согласится на такое богомерзкое дело? – возмутился Эннам.

– Они были подневольные. Наша кухарка тетушка Мези была одной из них…

– Зачем он это делал? – спросил Лудингирра и стал наблюдать, как Мерит, подвинувшись поближе к Маниру стала кормить его с рук. – Ну и дела творятся в нашем мире и его окрестностях!

Наевшись, обезьяна вела себя довольно спокойно, и более того, ее, как, впрочем, и людей стало клонить в сон.

– Куда это годится?! – нехотя возмущался Лудингирра, доедая собственного коня. – На чем я теперь ездить буду? И с этим надо что-то делать. – кивнул он на обезьяну.

Эннам посмотрел на Лудингирру исподлобья и незаметно для Мерит провел большим пальцем себе по шее.

– Не надо его убивать! Он вам ничего плохого не сделал! – заявила Мерит. – Отпустите его и пусть идет. Он просто хотел есть!

– Он может и нас съесть! – резанул Лудингирра.

– Они не едят людей.

– Хотелось бы верить… – подхватил Эннам. – В любом случае надо взять у него медальон. Это ж золото богов! Ему цены нет!

– Это его медальон. Пусть он с ним и будет.

– Моя госпожа! – возмутился Эннам. – Оставить столько золота этой обезьяне? Неужели она пойдет на базар покупать себе еду? А ежели и пойдет, то народ торговый… – Эннам ударил себя кулаком в грудь. – он же задаром все отдаст, коли такую скотоморду увидит посреди бела дня.

Эннам посмотрел на Лудингирру с расчетом, что тот обязательно одобрит сказанное. Но Лудингирра медлил.

– Если мы заберем у него медальон – его свои не признают. Выгонят из стаи. Одному долго не протянуть… – разъяснила Мерит.

И тогда Лудингирра бросил вызов:

– Тебя что больше беспокоит: наша безопасность или благополучие этого зверья?

– Ты действительно хочешь лишить Манира жизни? – заступилась Мерит.

Лудингирра отвернулся.

– Если угодно это могу сделать я… – предложил Эннам в полной тишине.

Мерит и Эннам ждали что скажет Лудингирра. Ждал своей участи и Манир. Внезапно у него участилось дыхание, а в глазах появился ужас – Лудингирра подошел к нему с ножом. Он постоял немного над Маниром, посмотрел в его испуганные глаза, зашел за спину и, перерезав веревку, что связывала зверю руки, сказал:

– Смотри: если ты или твои собратья вернутся сюда – я сниму с тебя твою волосатую шкуру и сделаю из нее сандалии! Уяснил?

Обезьяна встала посмотрела на Мерит и на Лудингирру, поняла, что она свободна и скрылась в горах.

– И все-таки золото надо было взять себе! – проворчал Эннам. – Обезьяне оно без надобности.

Всю оставшуюся ночь Эннам, Лудингирра не сомкнули глаз. Эннам поглядывал на горы, да на лошадей, Лудингирра – на возлюбленную, что довольная исходом дела мирно дремала у него на плече. Заснули только под самый рассвет.

Утром Лудингирра встал со страшной мыслью: «А вдруг лошадей увели?» Но нет. Все было на месте. Мерит проснулась позже всех и обнаружила у себя в руках золотой медальон.

– Этот медальон… – спросил Лудингирра. – Это его? Там на обратной стороне тоже какая-то надпись…

– Здесь написано: собственность отряда 731.

– Что за отряд такой 731?

– Это военные целители. Отец Раусера тоже там работал. Он его и возглавлял.

– Целители! – ухмыльнулся Лудингирра. – Не хотел бы я попасть к этим целителям… Исцелят как Манира, потом будешь всю жизнь от людей бегать.

Глава двадцать восьмая

Шибкини распоряжался в отсутствии отца – работал в пекарне обычным порядком – на износ, впрочем, как и вся немногочисленная челядь. Всю ночь напролет стряпали ячменные лепешки для строителей. А под утро надо было еще принять очередную партию пива от дяди Лахара. Скорей бы закончить дела и пойти вздремнуть! Но от Лахара, как назло, никаких вестей. Пришлось Шибкини идти на причал. Баржа дяди была уже пришвартована и даже перекинут помост, бочки покоились на палубе, но ни рабочих, ни самого хозяина рядом не было. Шибкини пересчитал бочонки, потоптался на месте и решив, что охранять пиво – не его дело, ушел искать своего дядю.

Недалеко от причала он увидел драку. Несколько ребят за сараем гурьбой избивали одного, вернее уже добивали лежачего. Никто из взрослых, не разнимал – народу было мало, да и те были заняты своими делами.

Шибкини решил вступиться.

– Эй, легко пятерым бить одного?! – крикнул он. – Не устали?!

Паренек, что был покрепче и побойчее – этакий заводила – вышел вперед и пригрозил:

– Тебе чего понадобилось? Иди куда шел!

– Говорю же: прекратите! – настаивал Шибкини.

– Проваливай, а то и тебе перепадет! – подтвердили остальные.

– Посмотрим.

– Уйди по-хорошему. А не то… – наступал заводила.

– А не то – что?

– А вот узнаешь!

Шибкини не заставил себя долго ждать – схватил булыжники и стал кидать в толпу.

– Э, э! – Ты чего это, а? – возмутились подростки и быстро ретировались под градом камней.

– Повезло тебе! Гляди, в другой раз нас будет больше! – крикнул издалека заводила и растворился вместе с подельниками среди набирающей оборот потовой суеты.

Шибкини подошел к лежащему и помог ему встать.

– Нинмар? Это ты? Как ты здесь?! За что они тебя?

Сын Лудингирры откашлявшись поправил свои лохмотья.

– Они узнали, что я сын преступника… сказали, что таким как я здесь не место.

– Ладно, пойдем…

И вдруг с причала крикнули:

– Шибкини! Хвала Энлилю!

– Вечная Хвала! А я тебя ищу, дядя Лахар.

– А я с самого утра здесь стою ни одной телеги нет. Разгрузить не чем. Всё строители себе взяли. Вот и жду – хоть бы одна освободилась!

– Я пойду к себе, дядя Лахар. А то работы много, а отец в отъезде.

– Если до заката телеги не будет, пришли кого-нить: придется вручную бочки таскать…

– Как ты? – спросил Шибкини у приятеля, когда ушли с пристани. – Сильно досталось?

– Нормально. – ответил Нинмар.

Шибкини привел его во времянку и снабдил хлебом и патокой.

– Вот. – сказал он, – возьми это тебе и твоей матери. Как она там?

– Плохо. Почти ничего не ест, – ответил Нинмар. – По ночам моего отца зовет во сне…

– Сколько вам еще осталось отрабатывать?

– Не знаю… – пожал плечами Нинмар. – Теперь у нас другой надсмотрщик, может полегче будет.

– Моего отца тоже чуть не побили. – сказал Шибкини грустно.

– А его-то за что?

– А! – махнул рукой Шибкини. – Знаешь, отец мой добрый человек, только… сидит в нем что-то. Будто злой дух какой…

– Ладно, мне надо идти… – сказал Нинмар. – А то попадет мне за то, что не на работе.

Добравшись до своей лачуги и оставив там угощение, он отправился к яме с глиной. Женщины перемешивали грязь, а Гешти сидела на деревянных формах болтала ногами и щелкала орехи.

– Тетя Гешти, вы не видели маму? – крикнул Нинмар.

– А она наверх пошла! – бойко ответила Гештианна.

– Моя мать? Наверх? Зачем?

– Да кто ж ее знает? А ты чё тут разгуливаешь? Гляди вода заканчивается…

– Я сейчас! – Нинмар бежал по настилам, высматривая маму.

Дамгула стояла на вершине недостроенной стены и смотрела вниз. Нинмару вдруг показалось, что она вот-вот бросится с высоты. Ему впервые в жизни стало страшно… Страшно потерять близкого человека. «Нет, она не посмеет сделать это, здесь же кругом люди!» – подумал Нинмар и тут же усомнился.

– Мам! – крикнул он.

Но было слишком ветрено. И его слова уносило в сторону.

– Ма– ма!

Он решил карабкаться дальше до самого верха, чтоб удержать мать. Он понимал, что бежит по настилам слишком медленно и может не успеть. Он досадовал на свой возраст, свою медлительность и на то, что до смерти боялся высоты.

Но вот и последний ярус.

– Мам! – крикнул он и, упав, схватил ее за подол.

Дамгула вздрогнула и обернулась.

– Мам, не делай этого! – повторил Нинмар.

– Я? – переспросила Дамгула. – А… а что произошло? Где я?

– Мам, что с тобой? – Нинмар смотрел в глаза матери и видел, что та не понимает ситуации. Причем это непонимание ее было настолько искренним, что Нинмару стало жутко. – Что ты здесь делаешь?

– Где? – ответила Дамгула. – Здесь?… Или… где?…

– Я тебе патоки принес. Она там, внизу… Меня Шибкини угостил.

Внезапно лицо Дамгулы приобрело озадаченный вид, словно она пыталась что-то вспомнить.

– А какой сегодня день?

Нинмар лишь пожал плечами.

– А ты не помнишь, когда он обещал вернуться?

– Кто? Отец? Не знаю.

– Я никак не могу вспомнить говорила ли я служанке, чтобы накормила тебя?

– Мам, у нас нет больше служанки…

– Ничего я сама что-нибудь приготовлю. А ты почему здесь? Уроки закончились? Пойдем… где тут выход… я что-то не могу найти.

– Вот же помосты, иди за мной.

– Где? Видно плохо… где? – она смотрела вокруг себя и не понимала, как и почему она оказалась на лесах.

Нинмар взял маму за руку, и они начали спускаться по настилам. Весь путь он опасался за то, что мама вдруг оступится и произойдет непоправимое.

Внизу надсмотрщик уже допытывался у остальных женщин где Дамгула и ее отпрыск.

– Эй, бездельники! – заревел он, увидев Дамгулу и Нинмара. – Где вы шляетесь? Ты, – ткнул он пальцем в лицо Нинмара, – за водой, живо!

Нинмар нисколько не обиделся на такое обращение. Более того, от этого крика стало даже спокойнее на сердце. Он знал, что рядом есть кто-то сильный, властный, и мама находится под контролем, следовательно, с ней будет все в порядке.

******

Возле еще недостроенного храма была расчищена площадка, на которой во всю шли гуляния по случаю праздника в честь бога Анки. Строителям раздавали поило местного разлива, что томилось на складе невесть сколько времени, фрукты, что полгода везли из Дильмуна и ячменные лепешки, которые если бы не торжество должны были пойти на корм скоту. Строители и солдаты были уже изрядно навеселе, а потому никто не обратил особого внимания на то, что трое человек в необычных одеждах с кучей сумок и огненным луком явились на всеобщую попойку.

– Что это за веселие у вас такое? – спросила Мерит.

– А! – махнул рукой Лудингирра. – Праздник в честь бога Анки. Сначала будет шествие музыкантов и танцовщиц, затем очередной жрец с торжественным лицом будет варить воду в священном котле… Ну а потом пойдут песни и пляски в честь этого водоварения. Одно хорошо – голодными нам сегодня быть не получится.

– Трезвыми тоже. – добавила Мерит, глядя на подгулявшего строителя, что с кувшином пива и с хлебом во рту шел прямо на нее. – Смотри, куда прешь! – рявкнула она, треснув ему по роже. Подгулявший рухнул наземь и разбил кувшин.

– Ох– хты… – промычал строитель, пережевывая хлеб и с прискорбием взирая на разбитый кувшин. – Кончился праздник!

– Давай сюда свои лохмотья! – Лудингирра сорвал с него одежду и кошелек. Поделив лохмотья с Мерит, он торжественно произнес: – В этом нас никто не узнает.

Строитель остался в чем мать родила, но несмотря на это собравшись с силами крикнул во след обидчикам:

– Э-а… а! Пиво-то… пиво куда… верните пиво!

Чем ближе Эннам, Лудингирра и Мерит продвигались к шествию, тем плотнее становилась толпа, и тем чаще в ней попадались невменяемые подгулявшие.

Все трое зашли в местную корчму, взяли себе по чарке вина, мясному пирогу и стали искать удобное местечко подальше от толпы, и так как внутри заведения народу было больше чем людей, уселись за столиком на улице.

– Что это за странный праздник? – поинтересовалась Мерит, набивая рот выпечкой.

– Древний обычай. – Эннам приготовился утопать в воспоминаниях. – Я еще в детстве, помню, любил этот праздник. Где еще можно съесть столько бесплатных сладостей!

– А мы в детстве в этот день ходили с ребятами и кидали камни в пьяных простолюдинов, разбивали им кувшины с дешевым пойлом… Весело было!

Тут Лудингирра по реакции Мерит почувствовал, что не к месту ляпнул. И решил исправиться:

– Отец мне рассказывал, что по преданию, когда бог Анки создал твердь земную, еще не было рек, а был один лишь океан, и бог превратил морскую воду в пресную, и наполнил реки той водою. И в честь этого каждый год устраивают подобный балаган.

Толпа начала расступаться и мимо храма торжественным шествием пронесли высокий медный сосуд цилиндрической формы. Его установили на храмовой террасе на угли, и жрец, как и предсказывал Лудингирра смастерил торжественное лицо и принялся читать молитву. Мерит смотрела на зрелище с неподдельным интересом.

– Это мне напоминает… – соображала она. – Когда я была на Земле богов, нас водили в какие-то хранилища и показывали такие же сосуды. Их было много… Да, такие же, только намного больше этого. И наш наставник рассказывал, что раньше, когда не хватало речной воды в этих сосудах морскую воду превращали в пресную. У вас так же было?

Лудингирра ничего не сказал. Никогда он не слышал, чтоб соленую воду можно было превратить в пресную. И всплыли сами собой слова Раусера: «Не хочу, чтобы мое ремесло с годами превратилось в пустой обряд». Неужели и наш народ посещали наставники с Земли богов? А может мы и сами когда-то были… а теперь…

В этой же корчме Шибкини прислуживал за стойкой и сразу обратил внимание на необычных посетителей. Выбрав момент, он подошел к Лудингирре и тихо сказал:

– Господин, здесь вам не безопасно.

Мерит и Эннам переглянулись.

– Ты знаешь кто я? – насторожился Лудингирра.

– Да. Отец моего друга Нинмара.

– Где мой сын? В Эреду?

– Нет господин. Здесь. И ваша жена тоже. Их продали в рабство, и они работают на стройке. Говорят, вы украли казну… Будьте осторожны, сам Утухенгаль прибыл вчера.

– Как мне их увидеть?

– Я могу помочь. Ждите здесь. – сказал Шибкини и ушел на кухню.

Шешкала внимательно наблюдал за своим сыном, и когда тот вошел сделал вид, что занят делом – начал покрикивать на стряпух: «Ну, вынимай живенько из печи, вишь подгорает!» Потом как бы про между прочим обратился к Шибкини:

– А с кем это ты разговаривал? Лицо у этого господина, кажется, знакомое?

– Это почтенный Лудингирра, отец моего друга Нинмара. Помнишь?

– А… не, не помню… – сфальшивил Шешкала, подсчитывая барыш.

– Отец, мне надо отлучиться ненадолго.

– Да, конечно…

Шибкини повел Лудингирру со спутниками в ту лачугу, где жили Дамгула и Нинмар. А следом за сыном покинул свою корчму и Шешкала, предварительно гаркнув на прислугу:

– Смотрите у меня тут! Скоро вернусь, чтоб все было в порядке!

Нинмар тащил деревянную кадку с водой, что была раза в два больше его самого. Вот и яма с глиной. В ней никого; работницы в ожидании песка разбрелись по лачугам на обед. Сам он на обед не ходил – смысла не было. Мать давно ничего не готовила, жила только на пайке, а казенные хлеба выдавали вечером. Правда, Нинмар не забывал вкус домашней еды – тетя Гешти его подкармливала ежедневно. Нинмара это ставило в крайне затруднительное положение. Ему стеснительно было принимать заботу чужой женщины при живой матери, но и отказываться не хотелось.

Теперь осталось исхитриться – вылить воду в яму, стоя на скользком краю и при этом самому не кувыркнуться вниз. Нинмар собрался с силами и тут ему показалось, что его окликнули по имени. И голос мужской теплый и такой знакомый…

– Отец!

Кадка полетела вниз и вдребезги…

Лудингирра долго не мог выпустить из объятий сына. Ему казалось, если отпустит – их снова разлучат, только теперь навсегда.

На свою беду мимо проходил надсмотрщик.

– Эй, оборванец, и вы – остальные… подите прочь, не мешайте работать! – крикнул он. Ох, не к добру он это сказал! И чего это, спрашивается, ему не обедалось? Надо было ему шляться по стройке именно в это время!

Мерит ему все объяснила одним ударом в челюсть. Бедняга полетел следом за кадкой.

Конечно, Нинмар обнял и Эннама, а затем указал на Мерит и спросил:

– А это кто?

Трое взрослых смутились не по-детски.

– Где мать? – ответил вопросом на вопрос Лудингирра. Как дорого он бы отдал сейчас за то, чтобы избежать тяжелого разговора с Дамгулой!

– Мама там, – ответил Нинмар, – я провожу. – Только она…

– Что она? Что с ней? Ну?

– Хворает немного…

Нинмар провел отца в ветхую лачугу. Там на лежанке в углу сидела женщина в изношенной хламиде, накинутой на костлявые плечи, на которые спадали грязные и спутанные как старая пакля волосы. Взгляд потухших глаз отстраненный, словно направленный в иную реальность. Лудингирра сначала подумал, что заглянул по ошибке не в тот барак и уже хотел выйти, но Нинмар упредил отца:

– Да вот же она!

– Боги! – только и смог сказать Лудингирра. Он, конечно, знал, что годы меняют лица, но чтоб вот так – до неузнаваемости… Он был к этому не готов…

Дамгула очень удивилась пристальному вниманию со стороны незнакомца. А потому, когда Лудингирра попытался прикоснуться к ней она одернулась:

– Поди прочь!

– Дамли, это я… Ты меня не узнаешь? Это я…

Такое обращение несколько озадачило Дамгулу. Лудингирре даже показалось, что еще чуть-чуть и она кинется ему на шею. Но Дамгула отшатнулась назад.

– Я тебе не рыночная девка, убирайся! – крикнула она. – Если хоть пальцем тронешь – мой муж придет и убьет тебя.

Лудингирра пребывал в полнейшей растерянности, но это продолжалось недолго; позади себя он услышал:

– Лудингирра, сын Тимахты! – на пороге стояли четыре солдата.

– Ты, спрашиваю, Лудингирра? – повторил один из них.

– Я. А в чем дело?

– Взять!

Его ловко скрутили и повели под конвоем.

– Это мой отец, он ничего вам не сделал… – завопил Нинмар. – Отпустите его!

Один из амореев схватив ребенка за лицо, швырнул в угол барака.

– Прочь, щенок! Э, щенок!

Лудингирру бросили в глубокую ужасно вонючую к тому же еще и тесную яму, и для надежности закрыли сверху решетчатой крышкой. Единственное, что его успокаивало – Мерит и Эннам видели куда его ведут.

Позже Шибкини вернулся в корчму, но отца за прилавком не увидел. Стряпуха буркнула недовольно, мол, не справляется она тут со всеми, а хозяин в подсобке, и что делает – про то не ведаю… А в зале пьяные рыла драли глотку в полный рост, требуя пива и мяса. И под этот гвалт Шибкини тихонечко заглянул в чулан. Отец сидел на бочке и в свете масляной лампы доставал из кошелька монеты, и, пробуя каждую на зуб, пересчитывал. Шибкини не мог взять в толк, что было в этой обстановке странного. «Кошелек!..» – осенило его. Да, именно кошелек из добротной красной ткани, а на нем – вышитый серебром царский знак – крылатая колесница.

– Отец? – Шибкини вошел так неожиданно, что Шешкала подскочил на месте.

– А, ну наконец-то! Иди… ступай за прилавок, помоги там… – корчмарь произнес это как-то неуверенно.

– Откуда у тебя это? – поинтересовался Шибкини.

– Так это… это мой кошелек…

– У тебя никогда не было кошелька с царской вышивкой. Откуда он у тебя?

Шешкала сглотнул и нечеловеческим усилием заставил себя улыбнуться. Вышло довольно криво…

– Ну… так это давно он у меня… да, давно… Ты просто не помнишь… – у Шибкини создавалось ощущение, что отец убеждал сам себя.

– Откуда? – повторил Шибкини.

– Да что ты заладил: откуда, да откуда! – Шешкала исполнил перед сыном негодующее возмущение во всей красе. – Иди, посетители шумят…

На счет шума Шешкала не лукавил – в корчме летала и билась посуда. Две подгулявшие личности возили друг друга мордами об стол. Остальные тоже не сидели сложа руки – поливали кухонных бойцов пивом и подбадривали крепким словцом. Кто – то уже спал у входа, растянувшись, на полу и Шибкини случайно задев спящего, услышал из полусонного бреда:

– Да чтоб тебя! Вина… неси еще вина! Гуляем дальше!

Но мальчуган, перешагнув через пьянь направил свои стопы подальше от корчмы. У него были другие планы…