Текст книги "Лудингирра"

Часть пятая. Хе-ам! (Да сбудется!)

Глава двадцать шестая

– Проклятье! – воскликнул Ургула. Он стоял у своего шатра и с холма наблюдал за строительством храма как раз в тот момент, когда часть одной из стен вместе с лесами и рабочими обвалилась. Пыль развеялась, и он увидел среди снующего рабочего люда старика, что выделялся среди прочих своим огромным ростом. Одно плечо выше другого; на длинных руках висели кулачища с ослиную голову каждый. Двигался он в сторону шатра с угрюмым выражением на лице.

– Дышло тебе в глотку! – бросил ему Ургула. – Что это было?

– Западная стена рухнула… – глубоким басом отозвался старик. – А я говорил, что раствор никуда не годится – сохнет долго.

Ургула не любил слушать дурные вести. Особенно утром, особенно натощак.

– Пить надо меньше! Раствор!.. Скоро здесь будет Утухенгаль. И что я по-твоему должен ему сказать?!

– Пусть раствор хороший дают! И мне еще каменщиков надо… – заявил старик.

– А кнута аморейского тебе не надо? – тут Ургула понял, что малость перегнул с кнутом – старик недвусмысленно хрустнул кулаками. – Послушай, Арад, ты знаешь, что строишь, и знаешь, чем быстрее – тем лучше. Так что справляйся с теми, что есть.

Старик испытующе глядел на Ургулу.

– Что? – спросил царский казначей. – Что еще тебе надо? Ступай!

Арад отправился к каменщикам на леса и сообщил что теперь им придется работать больше. Днем каждый работает на своем участке, а ночью переходит на западную стену. Иначе будет не догнать. На что рабочие хором стали возмущаться.

– Куда еще работать?! Вот они пусть свое строят, а у нас – свое. Мы за них хлебов не получаем!

– Да, верно… пускай сами догоняют.

– Да и хлеба нынче дерьмовые дают.

– И пиво тухлое! Собакам в пору!

– Вот что! – басил Арад. – Делать будете как я сказал. Иначе вместо пива кнутов аморейских до отвала получите. Ну, что застыли?! Живо по местам!

Рабочие поворчали меж собой на несправедливость, на то, что раньше все было намного лучше и тем не менее, стали расходиться.

– А вы что шатаетесь без работы? – рявкнул он на мастеровых, что едва успели подняться на леса. – Кто старший этого сброда?

– Сырца нет. Работать нечем. – ответил старший.

– А чего молчите?! – Арад попробовал ногой доски на прочность. Доски хоть и были толстые, но трухлявые и одна из них треснула и полетела вниз, звучно шмякнувшись под ноги одинокому работнику к испугу и удивлению последнего. – Чтоб вас всех тут!.. – буркнул Арад. – Занимайтесь настилами пока… Тут и шею недолго свернуть. А насчет сырца – узнаю. И так людей не хватает, да еще настилы гнилые…

Тем временем Шешкала возле склада осматривал доставленное на стройку пиво со своим обычным выражением лица: один глаз в хитром прищуре, а вторым – бойко искал, где может скрываться подвох.

– Отец, я уже посчитал – здесь опять двух бочек не хватает. – сказал Шибкини. – Может не будем больше покупать пиво у дяди Лахара?

– Сколько не хватает?

– Два бочонка.

– Не хватает, значит они пошли в уплату… за провоз… Эм… молодец, что заметил, – небрежно похвалил Шешкала. – Не зря, значит, я платил за твое обучение!

– Ты хочешь меня снова отправить в эдуббу? – у Шибкини в глазах появилась надежда.

– Кто? Я? – и тут Шешкала осекся – не хотелось сыну портить настроение. – А… да, надо, конечно… Но не сейчас… Сейчас сам видишь, времена не лучшие – работать приходиться много. И тебе и мне. Но погоди… вот наступит день…

Тут в барак заглянул главный надсмотрщик. Шешкала подскочил на месте:

– Хвала Энлилю! Как поживает почтенный Арад?

– Вот, побеседовать пришел… Жалоба на тебя от моих людей имеется. – пробасил Арад сурово.

– Какая жалоба? – улыбкой Шешкала замаскировал страх. Арад хоть и был старик, но в беседе частенько пользовался своими кулачищами в качестве веских аргументов и об этом знали не только каменщики. Он сел на неструганую лавку, положил легонечко кулак на стол и все доски нервно задрожали и заскрипели.

– Говорят, пиво твое в глотку не лезет! А если и лезет – тут же вылезает обратно.

Шешкала не то захихикал, не то закашлял:

– Да… сейчас самая жара и все так быстро портится…

А сам думал, если сейчас и будут охаживать этими кулачищами, только бы не на глазах у сына.

– Жара, говоришь, виновата… Так? А что за хлеб ты даешь моим людям?! – наехал Арад по второму кругу. – Они работают с восхода до восхода и не желают набивать брюхо твоими помоями.

– Какие помои, почтеннейший Арад?! У меня все самое свежее!

Старший надсмотрщик взял один бочонок отхлебнул из него и тут же выплюнул:

– Во истину дерьмо свинячье! Смотри, собака плешивая, – громыхнул он бочонок о оземь. – Дождешься ты… Однажды утопят тебя и твоего отпрыска в твоем же дерьме… – ушел Арад отплевываясь.

– Теперь трех не хватает. – спокойно сказал Шибкини.

– Что?… а да… это… это все жара… – сказал Шешкала, вытирая пот со лба. – Жара спадет и все будет нормально… да, сынок. А как же иначе?

Шешкала попытался обнять сына, а сам подумал: стоит ли прямо сейчас пожаловаться Ургуле, чтоб он приструнил своего мастерового или выбрать более удачное время.

Следующим пунктом, куда решил наведаться Арад – место, где изготовляли сырец. Здесь месили глину и закладывали в форму. Тип по прозвищу Козлопас следил за работой формовщиков и отвечал за поставку сырца. В настоящий момент этот надсмотрщик о чем-то разговаривал с некими людьми. Причем, рядом стояли три телеги, запряженные онаграми. На телегах находилось нечто объемное, прикрытое тряпками и сеном.

– А я тебе говорю, двадцать шеклей за тележку – хорошая цена. – уверял Козлопас. – Дешевле все равно не найдете!

– Прошлый раз было пятнадцать. – возражал один из погонщиков.

– Прошлый раз у меня людей было в два раза больше. Теперь я говорю: тридцать шеклей, но только для вас так и быть сделаю – по двадцать. О! Почтенный Арад – хвала Энлилю!

– Где сырец, шакал смердящий!? – резанул Арад с ходу.

– Еще не высох, почтенный Арад… Прохладно нынче, вот и сохнет долго…

– Показывай!

– Да что тут показывать! Завтра будет готов. – суетливо заметил Козлопас.

– Показывай, говорю!

Арад остановился там, где должен обсыхать кирпич, бросил взгляд на пустые формы и тут Козлопас понял: сейчас ему не поздоровится.

– Не высох, говоришь? У тебя же вместо глины пустота сохнет! Где кирпич, спрашиваю?? Как он завтра-то будет готов, а??? Э! А вы кто такие? – обратился Арад к тем людям, что разговаривали с Козлопасом.

– А это мои знакомые, родственники, можно сказать… из Киша. Пришли меня наведать…

– Я вижу они пришли не с пустыми руками? – заметил Арад, разглядывая повозки.

– Да… пришли… гостинца привезли… вот… сладостей, хлебов… – бормотал Козлопас, стараясь отодвинуть Арада как можно дальше от повозок. – А то на местных хлебах похудеть можно.

И тут смердящий шакал внезапно понял, что ему нисколечко не верят. Более того, показалось, что старший надсмотрщик вынашивает в голове недобрый замысел против него и лишь выжидает удобного момента, чтоб исполнить. И такой момент настал: онагр дернулся и из повозки вывалился кирпич, а за ним и второй.

Арад сдернул тряпки и сено – повозки были полны сырца – взял один и произнес:

– Гостинец, говоришь, привезли? Ну так угощайся!

И треснул Козлопаса кирпичом по лбу. Тот рухнул наземь как подкошенный.

– Вкусно?! Сейчас твоя трапеза продолжиться в компании амореев! А вы куда собрались?! – поинтересовался Арад у «родственников» Козлопаса. – Берите носилки и тащите кирпич на помосты, вон на ту стену. На западную! Живо!

«Родственники» нехотя начали разворачивать телеги и сгружать только что купленное.

Арад сорвал с пояса Козлопаса кошелек и пересчитал монеты:

– И почем нынче сырец торгуется?!

– Два… двадцать шеклей за телегу. – пробормотал тот.

– Монеты твои при тебе и останутся. Слово даю. А к ним прибавим столько аморейских кнутов, сколько наторговать успел. Три телеги – шестьдесят ударов.

Приговор был исполнен публично на закате дня. После экзекуции строители отнесли Козлопаса в его хижину, где он под утро и скончался.

Правда, шестьдесят шеклей на богоугодное погребение не хватило. Пришлось замуровывать прямо в стену.

******

К тому времени, когда Лудингирра только начал постигать целительство, на аморейском руднике, где добывали Черное солнце оставалось не более пяти черноголовых. Остальные – кто из Нубии, кто из Дильмуна. Во главе рабов стоял Эннам. Трудился он исправно, на судьбу не жаловался и даже пользовался некоторым уважением среди аморейской охраны.

Именно он ввел распределение еды, чего отродясь не было. Он сумел где силой, где рассудительностью убедить остальных рабов в необходимости распределять все поровну. Аморейская стража была очень недовольна внезапным исчезновением своего единственного развлечения – мордобоя за кусок черствого хлеба. И когда старший из охранников – Джарлагаб спросил Эннама: «Ты кто такой, чтоб тут хлеба распределять?», верный слуга Лудингирры спокойно и с достоинством ответил: «Я так решил и так будет.»

– Соскучился по кнуту, э? – пригрозил аморей, и охранники быстро вывели непокорного раба из загона, дали под дых и привязали руками к решетке.

– Сто ударов! – приказал Джарлагаб.

Били Эннама два здоровенных аморея. Всерьез. На виду у всех, дабы остальным была наука. Но чем дольше били, тем сильнее было удивление и амореев и рабов: за все время Эннам не проронил ни единого звука. После экзекуции старший поинтересовался:

– Будешь еще подымать свою голову выше остальных, э?

Эннам сплюнул и ответил:

– Можешь меня убить, но я господин своих слов. Пока я жив будет так, как я сказал.

– Глотку ему отрезать, э? – предложил один из амореев.

– Не велено… – ответил Джарлагаб. – Повелитель сказал – каждый раб на счету. Чего ждете?! – негодовал он на своих от безысходности. – Тащите его обратно в загон!

– Сам дойду. – сухо сказал Эннам, оттолкнул охранников и пошел.

После этого случая не только рабы признали в Эннаме своего лидера, но даже сами амореи во главе с Джарлагабом изменили к нему отношение. Ему стали прибавлять паек, но он все равно делил его на всех.

Когда приказом Эбеха рабов перевели на медные рудники, Эннам уже стал потихоньку собирать вокруг себя людей, на которых можно положиться. На меди было полегче: и загон побольше, да и охраны поменьше. Здесь рабы могли относительно свободно перемещаться по шахте и даже не возбранялось выходить на поверхность, что позволяло Эннаму и его товарищам строить определенные планы…

Единственный раб, кто не смирился с подобным лидерством – тот самый темнокожий верзила по имени Ченени, что когда-то сцепился с Лудингиррой. Верзила был не прочь отобрать еду, особенно у новенького, особенно если этот новенький не обладал крепким здоровьем. И у Ченени тоже нашлись свои сторонники. Их было меньше, чем у Эннама – совсем гнилые людишки – они смотрели в рот Верзиле, чтоб тот не забрал у них последний сухарь, но и с Эннамом ссориться не торопились.

Эннам понимал, что убить Верзилу просто так нельзя – за это будет всеобщее наказание. Поэтому сделал следующее: свой хлебный паек съедал на половину, а остальное складывал в два разных тайника, но с тем расчетом, чтобы, обнаружив один тайник можно было бы отыскать и второй. В первый Эннам положил немного сухарей; так для вида. А во втором сделал весьма приличный запас. И однажды во время работы подошел к начальнику охраны со словами:

– Почтенный Джарлагаб, мне кое-что известно. Кое-кто из рабов планирует побег.

– Э! Что ты такое говоришь?! Отсюда невозможно убежать! – рассмеялся аморей. – Такого никогда не было и не будет! Кругом горы, а дальше пустыня – если не от жажды – умрешь от голода.

– А я говорю, что готовится побег… Сбежать хочет этот верзила Ченени. А может и не только он.

– Ну а тебе что за дело?

– Как же? – состряпал обиду Эннам. – Если несколько рабов сбегут с рудника, нам всем придется работать за них. Это и вам не понравится и нам в тягость. А что на это скажет Эбех? Он за это тебя не похвалит.

– Ладно, – согласился начальник охраны. – Рассказывай, что тебе известно.

Далее Эннам поведал такую историю:

– Я давно за ним наблюдаю. Он свой паек недоедает. Раз оставил сухарик, два оставил… Зачем спрашивается? Я решил разузнать. Оказывается, он сухарики-то свои кладет про запас в тайник. Разве раб, который не помышляет о побеге будет делать тайник? Никогда! Вот я и решил предупредить тебя.

– А ну показывай, где этот тайник?

– Не изволь торопиться, почтенный Джарлагаб!

– Почему нет, э? – аморей взревел так, что толстое лицо его покраснело и покрылось потом.

– Конечно, можно этот тайник уничтожить прямо сейчас, но Верзила будет делать запас в другом месте…

– Да?

– Ну да.

– Умно… – хрюкнул Джарлагаб. – А ты, старик, не так прост, как я думал? – из уст начальника стражи это выглядело как похвала. – И чего же ты хочешь?

– Для себя я ничего не хочу. Надо проследить за верзилой. Однажды он захочет воспользоваться тайником и сбежать. Тут вы его схватите и накажите публично, чтоб другим было неповадно, а за одно и спросите кто его сообщники.

Джарлагаб посмотрел на старика и подумал: либо этот человек пытается обдурить меня, либо очень исправный раб и, не найдя никаких доводов в пользу обмана, предупредил:

– Э, смотри мне, если что будет не так… – начальник щелкнул перед лицом Эннама кнутом. Но это было скорее от избытка чувств, нежели для устрашения, ибо он до сего момента никогда не сталкивался с рабом, который прилично трудится, да еще и предупреждает охрану о готовящимся побеге.

Вечером после работы амореи по сложившемуся обычаю стали кидать сухари через решетку в загон. Всё, что рабы хватали на лету и подбирали – отдавали Эннаму. Так поступали все, кроме, разумеется, Ченени. И был среди вновь прибывших один раб по имени Таби – тощенький низкорослый тип с огромной головой. Под шумок, он сгрыз часть сухаря, а часть отдал Эннаму в общий котел. Эннам это заметил.

– Ты что, уже трапезничал? – спросил он у несчастного. – А как же остальные?!

– Кто? Я? Я не ел… – начал оправдываться Таби.

– Да у тебя крошки на усах остались! – заметил Эннам.

Тот стал спешно отряхивать следы преступления, чем вызвал негодование остальных. Мало того, что от общего котла ему сегодня ничего не перепало кроме затрещин, так в добавок Эннам приговорил его к двум дням голода. А это значит, что и дневные пайки и вечерние ему полагалось добровольно отдавать.

Таби обычно работал вместе с Верзилой, точнее работал в основном Таби, а Верзила брался за кирку, лишь когда охрана была рядом. Но как только охрана исчезала, Верзила снова бросал работу и наблюдал за тем, как трудится его напарник. Он вообще любил смотреть как работают другие. Но сегодня Верзила решил, что настал лучший момент для разговора с Таби.

– Тебе, я смотрю, этот старик тоже не по нутру. – сказал он.

– Не твое это дело! – огрызнулся Таби, вбивая кирку в породу.

– Так… думаю, не самое лучшее – отдавать паек этому ублюдку. Погоди, он в покое тебя не оставит!

Верзиле пришлось прервать разговор и взяться за кирку – появилась аморейская охрана. Они швырнули несколько сухарей тому и другому и удалились.

Таби взял свой паек долго смотрел на сухари и на Ченени.

– Что? – поинтересовался Верзила. – Понесешь хлеба́ ублюдку?

– А если я съем один – ты меня сдашь?

– За кого ты меня держишь? – возмутился Верзила.

Таби осторожно откусил сухарь и осмотрелся. Вроде никого. Потом откусил еще и еще, пока не съел половину.

– Посмотри, не видно, что я ел? Крошек нет?

– Ты, я вижу неплохой малый. – ответил Ченени. – Хорошим людям надо держаться вместе.

– Знаешь, – осторожно молвил Таби. – Мне этот выскочка тоже… Может его как– нибудь того… – он провел большим пальцем себе по горлу.

– Не выйдет… – вздохнул Верзила. – Я бы давно его уже того… но здесь за смерть – смерть.

– Тебе можно доверять?

– Спрашиваешь!

Таби нагнулся к самому уху Ченени.

– Этот старик что-то замышляет. Я видел, как он делал тайник и хлеб туда складывал.

– Зачем? – удивился Верзила.

– Не знаю.

– Ты можешь показать где это место?

– Да.

– Пойдем, пока охраны нет. Вот… возьми за одно тележку…

Таби покатил тележку и вскоре они оказались на поверхности.

– Вот, под этим камнем… – указал Таби.

Верзила огляделся, отодвинул камень и действительно нашел кучу сухарей.

– Ну и ну! Сколько же здесь! Эй смотри! – Ченени один сухарь проглотил, другой надкусил, да еще взял в руку сколько уместилось. – Я, кажется, знаю, – говорил он. – Для чего все это…

– И для чего же? – за спиной Верзилы вместо Таби возник Джарлагаб с подручными.

Верзила растерялся и тут же залепетал.

– Это не я, ну… это не то что вы подумали. Это все не мое… Это… он, старик этот проклятый… Это его… Я здесь не при чем.

– А ты и впрямь надеялся сбежать отсюда, баран?!

– Да я… Это не я… Это он все затеял… Это все его… – начал оправдываться верзила, выбрасывая из рук сухари.

– Ведите его к Эбеху, пусть решит, что с ним делать. И обыщите все вокруг, может и другой схрон есть.

Амореи порыскали в горах и нашли еще один тайник, так, как и было задумано.

– Э! У тебя тут на десяток припасено… Кто твои сообщники, баран?

– Какие-такие сообщники?

От наглости Верзилы Джарлагаб позабыл свой статус и лично принялся мутузить раба на глазах у своих подчиненных к удивлению, последних. Выходило как-то не очень ловко…

– Э, че стоите?! – гневался на своих начальник охраны. – Живо взяли и уволокли отсюда! Я с ним по-другому слова говорить буду!

Верзилу увели и больше его никто не видел. В тот же вечер перед сном Эннам сказал Таби:

– Ты молодец. Все правильно сделал. Теперь можно готовить настоящий побег.

– Ты это всерьез?

– Да. Теперь всерьез.

Глава двадцать седьмая

Сегодня у Эбеха было хорошее настроение – он принимал Шешкалу в ожидании добрых вестей. Дело происходило в большой зале, заваленной коврами и бараньими шкурами. Восседал аморейский вождь на своеобразном троне, который в действительности был креслом небесной колесницы. Откуда Эбех его достал – загадка. Не то «боги» одарили в уплату за руду, не то валялся где-то… «Трон» имел вид весьма потрепанный, но Эбех им очень гордился потому как чувствовал себя на нем если не богом, то по крайней мере, первым приближенным.

– А я думал, больше тебя не увижу. Хотел людей послать, чтоб отрезали тебе горло. – сказал Эбех миролюбиво. – Тебе и твоему сыну. Кстати, где он?

– Кто? – испугался Шешкала.

– Твой сын.

– Он остался в Киэнгире, повелитель.

– Бережешь его, да?

– Работы много…

– Какое странное дело… – аморейского вождя потянуло на житейские размышления. – Вот скажи мне, Шешкала, это действительно тво́й сын?

– Почему повелитель спрашивает? – ответил вопросом Шешкала, сгибаясь в пояснице.

– У него не твое лицо. И ведет он себя не так как ты. Ты ведь баран трусливый, что любит деньги и вечно трясется за свою шкуру. А твой сын… в его глазах нет страха. Говорю тебе: день и ночь более схожи, чем ты и он… Какая женщина его родила, а? – Эбех засмеялся. – В наших краях не легко ведь найти светловолосую женщину с голубыми глазами? Где взял, отвечай, ну!

– Его мать давно умерла…

– Какая досада! – сказал Эбех.

Шешкала испытал потребность срочно сменить тему разговора:

– Угодно ли повелителю выслушать что удалось мне узнать? Скоро на стройку приедет сам Утухенгаль!

– Откуда знаешь? – глаза Эбеха засверкали.

– Люди говорят… – неопределенно сказал Шешкала.

– Кто именно? – тон Эбеха стал чрезвычайно суровым.

– Ургула и его люди.

– Даже так! – Эбеха вынесло из кресла. Он посмотрел в глаза Шешкале и произнес. – Не говори мне больше об Ургуле!

– Слушаюсь, повелитель…

– Много ли царь возьмет с собой воинов?

– Этого мне не известно, повелитель, но сейчас их мало…

Эбех был доволен собой. Он отпил вина и задумался о походе. И тут с выпученными глазами и всклокоченной бородой ворвался Телем:

– Повелитель! Боги снова посетили наши земли! Я видел небесную колесницу!

– Спроси зачем пожаловали. – отозвался Эбех.

– Они пришли за рабами. За рабом. – гаркнул Телем.

– За одним?

– Да, по имени Эннам.

– Дай, что просили. От одного не убудет. Надеюсь, – нахмурил брови аморейский вождь. – Ты оказал богам достойное гостеприимство?

– Да… я это… да. – затряс своей нескладной головой Телем. – Я распорядился, чтоб дали кушанья… самого лучшего. И вина… самого лучшего.

– Ну так предложи еще красавиц самых лучших! Чтоб ночью согревали.

– Думаю, они на ночь не останутся. – ответил Телем.

– Почему решил? – спросил Эбех, не отрываясь от бокала.

– Они собирались в путь и попросили коней. И я дал… самых лучших! – похвастался Телем.

Эбех чуть не захлебнулся в бокале.

– Боги просили коней?! Зачем?

– Я… это… я… не знаю… запрягать, наверно.

– Запрягать? – крикнул Эбех. – Куда запрягать?! В небесную колесницу?! У меня столько коней нет!

– Они запросили лишь три коня, повелитель и я подумал…

– Сколько всего богов ты видел?

– Их было двое…

– С рабом – трое. И три коня? Так?!

– Выходит так.

– Запомни Телем – кони богу не нужны!

Эбех уже был в седле и во главе отряда скакал туда, куда могли направиться «боги». Он думал только об одном: лишь бы никто не узнал о таком позоре. Лишь бы схватить наглецов и отрезать им глотки.

– Трое всадников в одеждах богов – были давно? – рычал Эбех на старшего дозора.

– Были… только что промчались в ту сторону…

– Бараны!

И снова погоня продолжилась.

Тем временем Лудингирра Эннам и Мерит скакали по горной тропе во весь опор. Теперь Лудингирра чувствовал небывалое – он чувствовал, что теперь живет по-настоящему. Замысел сработал. Безумный замысел. Но Лудингирра его воплотил.

Впереди был колодец, охраняемый аморейским конным разъездом. Увидев всадников в одеждах богов, амореи по приказу старшего пали ниц. Лудингирра отпустил на волю свой гнев, а острый хепеш исполнил задуманное. Сопротивления амореи не оказали.

Напоив коней, Эннам, Лудингирра и Мерит отправились дальше.

Прибывший к колодцу Эбех с отрядом застал довольно омерзительную картину: в воде плавали три изуродованных трупа.

Осмотрев тела, Телем заключил:

– Их убили люди. Боги не пользуются простым лезвием, повелитель!

– Во истину Телем, ты умнеешь на глазах! Сколько до следующего колодца?

– Полдня. – ответил кто-то из отряда.

– Еще есть где источник?

– В округе больше нет.

Телем решил искупить свою вину и подал еще одну мудрую мысль:

– Повелитель, они поскакали в страну черноголовых!

– Разумеется, Телем, разумеется… другой там просто нет… Видимо кто-то из них знается с богами… Возвращаемся! Приведите ко мне начальника охраны рудника. Я хочу знать кого эти ряженные забрали и зачем.

Эннам Мерит и Лудингирра, измотавшись, заночевали прямо среди скал.

Господин и его верный слуга наперебой рассказывали друг другу свои истории и не могли наговориться.

– Ты рисковал жизнью ради меня! – сказал Эннам. – Тебя могли убить, мой господин!

– Моя жизнь в моих руках! Никто не сможет тебя убить, пока ты сам ему это не позволишь!

Эннам с удивлением посмотрел на своего хозяина, а тот добавил:

– Не называй меня больше своим господином. Хорошо?

– Хорошо, мой господин.

Лудингирра неодобрительно щелкнул языком.

– Ты стал другим! – поспешил исправиться Эннам. – Я не удивлюсь, если собственная жена тебя не узнает!

При упоминании жены, Мерит подогнула под себя ноги и обхватила колени руками.

Почуяв, что срочно надо менять русло беседы, Эннам осведомился:

– Что собираешься делать? Идти к царю?

– Не знаю, брат, – Лудингирра помрачнел. – Но только не к царю.

– Я последнее время работал на медных рудниках, разговаривал с тамошней охраной. Эбех собирает войско. И знаешь для чего?

– Догадываюсь… Пойдет на Киэнгир.

– Именно. И не он один. Эламиты тоже с ним за одно. Утухегалю не выстоять.

– Сейчас надо до своих добраться, а там – поглядим. Надеюсь проклятье лагашской колдуньи уже не действует!

– Кого? – переспросил Эннам.

– Ну… той колдуньи! Помнишь?

Казалось, Эннам слышит о колдунье впервые.

– Что за колдунья такая? – спросила Мерит.

– Эннам, скажи ты ей!

– Про что сказать, мой господин? – искренне недоумевал верный слуга.

– Ну, про финиковую рощу и про колдунью! Которая нас, то есть меня проклятьем заколдовала!

Эннам округлил глаза потому как совершенно не разумел что, собственно, от него хотят.

– Это когда было-то? – спросил он.

– Ну, после битвы, когда мне палицей по голове заехали. Мы пошли в финиковую рощу и там был старик, а дочь его оказалась колдуньей… Ну… вспомнил? – с последней надеждой в голосе проговорил Лудингирра.

– Финиковая роща… колдунья… проклятье… – Эннам изо всех сил напряг память, так, что череп едва не хрустнул. – Да не было такого, мой господин! – сказал он, в итоге своих раздумий.

– Ну хорошо! А про то как мы от дикарей спасались, помнишь?

– А! – обрадовался Эннам. – Это когда мы жеребенка им подбросили и ушли от погони? Конечно, помню! Разве такое забудешь?

– Хвала Энлилю! – выпалил Лудингирра. – Ну а коней-то мы где взяли?

– Известно где, в сарае! – сказал Эннам.

– Ну а в сарае кто жил, а? Старик и… колдунья… Так ведь, ну? – Лудингирра намеренно затягивал слова, искренне полагая, что еще чуть-чуть и Эннам вспомнит всю правду-истину.

– Кто жил в сарае? – переспросил Эннам, задумываясь.

– Ну да, в сарае…

– В сарае жил… – тут Эннам сделал паузу, ибо понимал, что сейчас может ляпнуть то, что придется не по нраву его хозяину. Но за неимением другого варианта, он боязливо посмотрел на Мерит, и стараясь как можно деликатнее подбирать слова, виновато произнес. – В сарае… кони жили, мой господин!

– Да ты что, издеваешься надо мной?! – закипел Лудингирра, но видя насмерть перепуганное лицо Эннама переспросил. – Ты не помнишь финиковую рощу и колдунью? Ты и вправду не помнишь, что все это было?

– Ну, может и было, а может и нет… – рассеяно отозвался Эннам.

Лудингирра стукнул себя ладонью по ноге:

– Да как же не было-то, когда я тебе говорю, что оно было?!

– Ну, если моему господину угодно думать, что это было, я перечить не стану. – примирительно изрек Эннам, наливая себе в рот вина.

– О, боги! – воскликнул Лудингирра. – Эннам, да ты же пьян! Мерит, ну ты погляди на него, а! Он же ведь пьян, а?

Мерит в недоумении посмотрела на Эннама. И Лудингирра понял, что ему совсем не верят.

– Да вы тут оба что ли, нажрались этого аморейского поила и хотите, чтоб я с разумом простился? Но не-е-е-е-т… Не выйдет! И что это за вино такое, что память отшибает напрочь, а?

– Хорошее вино, правда, моя госпожа?

– Прекрасное! – подтвердила Мерит.

– Кислятина какая-то. – сплюнул Лудингирра, выплеснул остатки вина, опустился на камень и загрустил.

К нему подсела Мерит.

– Знаешь, Великие Учителя говорили: очень сложно отличить сон от яви, особенно, спустя долгое время.

– Как же так? – обиженно удивлялся Лудингирра. – Я же все помню, а он – ничего. Будто его со мной и не было.

– Когда я жила на Земле богов, я часто летала во сне и могла рассказать о том, чего никогда не видела наяву. Мой наставник говорил мне: только то, что живет в твоем сердце – явь.

– Что это значит?

– Просто для Эннама все то, о чем ты говорил было не существенно. Поэтому он и не помнит. А может ты это все придумал от боли и страха? Даже вино… иному человеку кажется вкусным, а кому-то – кислым.

Лудингирра взглянул на Мерит недоверчиво.

– Тебе решать было это или нет. – заключила она.

– Не знаю. Может ты и права: я что-то навыдумывал себе. Кто ж теперь это рассудит?

******

Заночевать решили возле пещеры. Кругом громоздились отвесные скалы и лишь ко входу вела узкая тропа. Коней привязали снаружи.

Очень хотелось есть. Ситуация осложнялась тем, что Лудингирра не был уверен, что находится на верном пути. В горах потеряться немудрено. Голод подпитывал сомнения. Да еще этот проклятый зуд в голове… Видимо недомогание почувствовал и Эннам – вместо того, чтобы спать он принялся растирать виски, потом встряхнул головой и снова лег. Затревожилась и Мерит.

– Что? Что с тобой? – спросил ее Лудингирра.

– Нет. Ничего… так… – обронила она, ногой подтягивая хепеш поближе к себе, и наблюдая, как Лудингирра направляется к выходу спросила: – Ты куда? Возьми оружие…

– Зачем?

– Возьми. Мне спокойней будет.

Лудингирра ощутил в себе потребность лишний раз убедиться в отсутствии непрошенных гостей. Он вскарабкался на гору. Кого он хотел там увидеть – неизвестно. Вокруг лишь темные мрачные скалы и ни единого намека на присутствие людей. В ночной тиши бурлил ручей. Тут Лудингирра вспомнил о конях. Хорошо бы их напоить – завтра предстоит еще один долгий переход. И вот он спускается со скалы, а внизу во тьме слышно, как вороные фыркают и топчутся на месте…

Кони… сперва Лудингирра подумал, что показалось – во тьме еще не то померещиться может – два коня стояли привязанные на месте, а от третьего не осталось даже уздечки. «Далеко уйти он не мог!» – успокаивал себя Лудингирра. Тем не менее, он не стал утруждать себя поисками – ночью в горах рыскать в одиночку – гиблое дело. Пришлось вернуться в пещеру.

– Конь пропал!.. – выпалил он сходу.

– Куда пропал? – не понял спросонья Эннам.

А Мерит уже выскочила наружу.

– Амореи? – переспросил Эннам.

– Если бы амореи – сначала бы нам глотки отрезали, а после и коней забрали. – рассудил Лудингирра.

Все трое разом приготовились встретить врага во всеоружии. Мерит осматривала скалы.

– Признайся, Мерит, – прошептал Лудингирра, – ты что-то знаешь, но скрываешь.

– Может зря мы всполошились? – высказался Эннам. – Ну, сбежал конь – бывает… Давайте по очереди караулить. Я могу первым заступить…

– Нет. – сказала она.

– Да ты можешь объяснить?! – зашипел Лудингирра.

Но Мерит будто не слышала, она продолжала водить взглядом по горным склонам и внезапно крикнула:

– Там!

Лудингирра и Эннам бросили взгляд куда показывала Мерит, но ничего, ни единого движения…

– Они там! Наверху! – подтвердила она и добавила: – И это не люди…

Совсем рядом стала сыпаться порода. Будто кто-то изо всех сил карабкался по скалам.

– Вот он! – крикнул Эннам и первым ринулся в погоню.

Теперь увидел и Лудингирра: кряжистая мохнатая фигура прыгала по камням так ловко, как не способен ни один человек на свете. Мерит ничего не оставалось, как присоединиться к атаке.

Существо остановилось и схватив Эннама за одежду, подняло над головой и бросило на камни, а после продолжило карабкаться на скалы. В какой-то момент Мерит обогнала Лудингирру стала отрезать путь врагу. Существо учуяло, что его загоняют и одним ударом свалило Мерит с ног. Она лишь вскрикнула.

Такой ярости Лудингирра сроду не испытывал. Он накинулся на чудище… Но успел только замахнуться – здоровенная волосатая лапа жестко схватила кисть, в которой зажат был хепеш. Вторая лапа сдавила Лудингирре горло так, что глаза едва не лопнули. Но тут раздался глухой стук, и хватка ослабла – постарался Эннам. Он двинул чудищу камнем по голове. Оно обмякло и полетело кубарем вниз аккуратно ко входу в пещеру.