Текст книги "Римская империя. Рассказы о повседневной жизни"

II. Обед в доме у Августа

Через несколько дней после этого Август давал обед своим друзьям. После трех часов к нему собрались близкие к нему люди. Среди них был знаменитый полководец Марк Випсаний Агриппа, щедрый покровитель поэтов и художников Гай Цильний Меценат, поэт Вергилий, влиятельный сенатор и в то же время блестящей оратор М. Валерий Мессала, старый друг Мецената поэт Л. Варий Руф, вольноотпущенник Мена[22]22
  Единственный из вольноотпущенников, приближенный Августом к себе за одну важную услугу, оказанную им.


[Закрыть] и несколько сенаторов из старинных фамилий, членами которых Август любил окружать себя. В просторной столовой был поставлен большой стол; с трех его сторон по греческому обычаю стояли ложа, каждое из которых было предназначено для троих. Эти ложа были одной из немногих уступок, который сделал Август в угоду греческим обычаям[23]23
  В старину римляне за столом не возлежали, а сидели.


[Закрыть], но во всем прочем его обед был прост и невзыскателен. На столе не стояло пикантных закусок, возбуждающих аппетит, – в виде искусно приготовленных ракушек, изысканных соусов и т. п. Полубелый хлеб, мелкая рыба и сыр домашнего приготовления были единственными закусками; а на самый обед было подано всего только 6 простых блюд, что для званых обедов, на которых римляне того времени привыкли объедаться до тошноты, считалось очень немногим. Но невзыскательность трапезы Август постарался возместить приветливостью и радушием. Заметив, что гости чувствуют себя не совсем свободно и что беседа между ними не вяжется, он обратился к Меценату и с усмешкой сказал ему:

– Мой друг, если глаза меня не обманывают, то я вижу на твоих руках новые браслеты искусной греческой работы.

Все знали слабость знаменитого покровителя поэтов и ученых к утонченности в одежде и обращении. Тонкий ценитель изящного, Меценат не любил ничего простого, одевался до вычурности пестро и роскошно и в своих манерах обнаруживал пристрастие к восточной изысканности. Кокетливостью и отсутствием простоты отличались и его собственные стихи, которые он от времени до времени сочинял; в римском обществе называли его манеру писать «надушенной». Август не упускал случая подшутить над этой слабостью Мецената, но он хорошо знал, что восточное безвкусие одежды Мецената и вычурность его стихов с избытком искупается способностью Мецената оценивать чужие достоинства с почти непогрешимой справедливостью; он знал, что Меценат умел привлечь в свой дом и в свои роскошные сады умнейших и способнейших людей со всей Италии и расположить их в пользу нового порядка; он знал, что тем славословием, которое раздавалось теперь в его честь из уст самых талантливых римских поэтов, он обязан был именно Меценату, его способности отличать людей и влиять на них. За это он высоко ценил Мецената. Не раз он во время своего отсутствия из Рима назначал его своим заместителем в качестве правителя Рима и давал ему различные важные поручения, хотя Меценат был простым всадником и не занимал никакой официальной должности. Но теперь, когда настали мирные времена, Меценат всецело ушел в частную жизнь и предался любимым занятиям литературой и наукой и беседам со своими знаменитыми друзьями.

Меценат понял насмешку Августа, но он не был обидчив.

– Ты не ошибся, Цезарь, – сказал он, – мои браслеты действительно принадлежат лучшим коринфским мастерам, но я не принадлежу к последователям стоической философии, которые изгоняют все изящное и красивое. Я ищу в жизни наслаждений и удовольствий, и от толпы отличаюсь только тем, что понимаю толк в истинно прекрасном. Если же ты ищешь добродетели и строгости нравов, то за этим обратись лучше к Марку Випсанию: в этом он больше сведущ, чем я.

Отпарировав таким образом насмешливый укол Августа, Меценат поднял глаза на Агриппу, ожидая от него ответа.

Агриппа был лучшим из полководцев Августа; он оказал Августу, который сам не имел военных талантов, незаменимые услуги в то время, когда ему приходилось бороться за власть с республиканцами и с Антонием, но при всем этом он был очень скромен и упорно отказывался от триумфов, считая их законными лишь для самого принцепса. Хотя в войске он пользовался тем же почетом, что и принцепс, он всегда держал себя только, как легат Августа (подчиненный генерал). Благодаря скромности Агриппы, у него не было завистников, и он пользовался уважением всего римского общества. И на этот раз он ответил Меценату со своей обычной сдержанностью.

– Ты прав, – сказал он, – я предпочитаю добродетель и служение родине удовольствиям, но из этого не следует, чтобы я пренебрегал искусствами. Их я так же высоко ставлю, как и ты; и мы расходимся с тобою только о предметах увлечений; тебе больше нравятся поэты и прозаики, а мне – скульпторы и архитекторы. В наше время не может быть людей равнодушных к изящному, и что я сделал для украшения Рима – тебе известно лучше, чем всякому другому.

– Кому неизвестны создания Агриппы! – подхватил сам Август. – Кто не восторгался его Пантеоном[24]24
  Огромный храм в честь всех богов, построенный Агриппою в 25 г. до P.X. Внутри него в огромных нишах стояли статуи богов.


[Закрыть], которым он украсил наше Марсово поле! Кто из римской знати не подражал его термам[25]25
  Агриппою были построены первые в Риме термы в 24 г. до Р.X.


[Закрыть]! Кто не знает построенных им водопроводов! Если я без всякого хвастовства имею право сказать, что получил Рим кирпичным, а оставляю его мраморным, то немалая доля заслуги в этом принадлежит моему Агриппе.

Скромный Агриппа не привык, чтобы его хвалили в глаза, и хотел перевести разговор на другой предмет. Но один из присутствовавших за обедом сенаторов, желавший угодить Августу и знавший, что хвалить Агриппу доставляет ему удовольствие, быстро перебил полководца, воскликнув:

– Марк Випсаний велик не только своими постройками. Известно ли тебе, божественный, как прославил его геройскую доблесть в своих недавних стихах славный Гораций?

Внутренний вид Пантеона. Реконструкция

Льстивый сенатор знал, что Август любил украшать застольную беседу литературными чтениями; и теперь, когда Август отозвался незнанием новой оды Горация, он торжественно поднял руку и с пафосом стал скандировать прочувствованное стихотворение Горация в честь Агриппы. Поэт называл в этом стихотворении Агриппу «непобедимым героем», воинственные подвиги которого достоин воспеть лишь один Варий, и с сокрушением признавал, что музы дали ему «напев не боевой», годный лишь для прославления «пиров и дев», но не ратных подвигов. Хитрый сенатор заранее разучил это стихотворение, не без основания надеясь, что случай доставит ему возможность прочитать его за обедом. Он не ошибся в своих расчетах и теперь сразу угодил и Августу, и самому Агриппе, который старался, но не мог скрыть своего удовольствия, и присутствовавшему здесь старику Варию, к которому поэт обратился в начале оды с лестным признанием его поэтических талантов. Август в приветливых словах выразил чтецу свое удовольствие и за мастерскую декламацию, и за удачный выбор стихотворения.

– Кстати о Горации, – обратился он затем к Меценату. – Что же, этот упрямец по-прежнему не хочет ко мне прийти? Право, я буду думать, что он относится и сейчас ко мне так же, как в день битвы при Филиппах[26]26
  Гораций в молодости, 22-летним юношей, сражался в республиканском войске Брута и Кассия против Октавиана.


[Закрыть].

Аудиенция у Августа. Художник А. Тадема

Меценат только улыбнулся в ответ.

– Всем известно, – сказал он, – что Гораций уже давно отказался от республиканских увлечений своей молодости. В своих стихах он неустанно восхваляет теперь и тебя, Цезарь, и установленный тобою мир; он молит богов, чтобы ты остался вторым после Юпитера повелителем над вселенной. В тебе он видит олицетворение счастья для всей Италии и ни во что не ставит толпу легкомысленных квиритов, которые сами не знают, чего хотят. Но он – скромный человек, и боится шума римской жизни. Не знаю, известно ли тебе его стихотворение, где он говорит, что все его желания – «необширное поле, садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник – к этому лес небольшой». Благодаря мне он имеет такое убежище, и в нем в тихих беседах среди друзей проводит все свое время. Будь же к нему добр и не вини его за любовь к миру и тишине.

– Пусть он живет по своим желаниям, – ответил Август, – я никого не неволю. – Но не продолжим ли мы так удачно начатое нами чтение? Ведь среди нас есть люди, которые могут похвалиться не чужими, а своими произведениями. Не так ли я говорю, Публий Виргилий? – с улыбкой обратился он к неуклюжему, худому и высокому человеку, лет около 50, сидевшему с краю стола.

Человек этот был одет не по моде, его тога была слишком широка, обувь слишком просторна, длинные, спускавшиеся до плеч волосы дурно причесаны. С первого взгляда под этой невзрачной внешностью трудно было узнать одного из знаменитейших поэтов Италии, за которым по пятам ходили по улицам толпы народа и пред которым в театре народ вставал, как перед самим принцепсом. До сих пор он молчаливо сидел за столом Августа; он затруднялся в разговоре и не привык поддерживать светской непринужденной беседы. Теперь приглашение Августа заставило его густо покраснеть. Однако он не хотел отказать принцепсу в его просьбе, и потому, оправившись от смущения, стал читать сначала тихим, но затем все более крепнувшим голосом свои стихи. Гости Августа слушали поэта с напряженным вниманием: с первых же слов они поняли, что Вергилий читал им отрывок из своей знаменитой поэмы «Энеиды». До сих пор еще ни одной строчки этой поэмы не было опубликовано, но в публике уже давно ходили слухи, что поэт творит величайшее произведение всей своей жизни, – быть может, даже величайшее в поэтической литературе всех времен и народов. Говорили, что в нем он намеревается воскресить незапамятную старину своего народа, воспеть колыбель Римского государства. Из уст в уста передавали относившиеся к «Энеиде» слова поэта Проперция:

 
Дайте дорогу, писатели римские, дайте и греки:
Что-то творится важней здесь «Илиады» самой.
 

Сам Август давно добивался, чтобы Вергилий познакомил его хотя бы отчасти со своей великой поэмой, но поэт до сих пор уклонялся. Только теперь он решил наконец сбросить завесу тайны со своего творения.

Вергилий читал о том, как родоначальник римского народа, троянец Эней, бежавший из Трои после разрушения ее ахейцами, пристал к берегу у города Кум и попал там к знаменитой пророчице Сивилле. Он попросил у нее, чтобы она устроила ему свидание с его умершим отцом Анхизом, и Сивилла повела его сама в подземное царство.

 
Шли в одинокой ночи они через мрачные тени,
Через Дитов[27]27
  Аидов.


[Закрыть] чертог пустой и пустынное царство.
 

Переправившись на лодке Харона, они видят души невинных младенцев,

 
Которых,
Сладостной жизни лишив и от груди родимой похитив,
День унес роковой и горькой отдал могиле.
 

Видят они и тех,

 
Что на смерть казнены, обвиненные ложно,
 

и тех, кто

 
Своею рукою смерть нанесли себе без вины
И, свет ненавидя, кинули души свои.
 

Видят и павших в боях славных героев с израненными и изуродованными телами. Сивилла ведет Энея мимо всех этих ужасов и наконец приводит его в обитель блаженных. Здесь находятся

 
Те, что в жрецах всю жизнь чистоту сохраняли,
И прорицатели тут, что вещали достойное Феба, —
Те, что украсили жизнь изобретением художеств,
Те, что другим о себе оставили память заслугой.
 

Среди этих блаженных людей Эней находит и отца своего Анхиза. Анхиз показывает ему души тех, кому еще суждено родиться, отдаленных потомков Энея, при которых Риму суждено достигнуть великой славы и мощи.

Среди них находится и

 
Август Цезарь, тот сын божества, что вновь золотые
В Лаций века возвратит, – в поля, где царствовал древле
Сам Сатурн; пронесет он власть к гарамонтам и индам; —
Та земля далеко за пределами наших созвездий,
Далее солнца путей годовых, где Атлант-небоносец
Ось в блестящих звездах на плече своем обращает…
 

Показав Энею и других будущих великих людей Рима, Анхиз дает ему совет прежде всего заботиться о мире. Он говорит:

 
– Вот искусства твои – налагать обычаи мира,
Подчиненных щадить и завоевывать гордых!
 

В заключение Анхиз показывает Энею недавно умершего племянника Августа Марцелла, которому принцепс хотел передать по смерти свою власть. Вергилий знал, что Август очень любил своего предполагаемого преемника, и заставил поэтому Анхиза превознести этого в общем незначительного молодого человека как непобедимого героя. Анхиз восклицает:

 
– Чересчур бы вам, боги, римское племя
Мощным явилось, когда сей дар за ним бы остался…
Отрок другой ни один в илионском роде латинским
Дедам подобных надежд не подаст, и Ромула краю
Больше питомцем таким уже вовек не гордиться!
 

Август был глубоко растроган чтением Вергилия. Он обнял поэта и воскликнул:

– Поистине, Вергилий, то, что мы слышали, превзошло все наши ожидания. Не столько меня и мое потомство прославил ты, сколько самого себя. Закончим же достойно нашу трапезу – прочти нам еще что-нибудь хоть из старых твоих произведений.

Вергилий, которого уже давно покинула его застенчивость, подумал немного и затем стал читать одно место из своих «Георгик»[28]28
  Сочинение, в котором даются наставления по сельскому хозяйству и в поэтических красках описываются земледельческие работы и сельская жизнь.


[Закрыть], в котором описывалась жизнь пчел. Он выбрал это место потому, что в нем восхвалялись трудолюбие, порядок и почтение к властям, и Вергилий знал, что это будет приятно Августу. Вергилий читал:

 
Египет, Лидия, трояне, мидийцы
К царю не питают такого почтенья,
Как кроткие пчелки. Пока их владыка
Жив, пчелки имеют один дух и разум;
Но только царь умер, – все рушится тотчас:
Они грабят сами свои магазины
И все разрушают мгновенно постройки.
Царь смотрит за делом; ему воздаются
Привет и почтенье; его окружают
С умильным жужжаньем, его провожают
Огромною свитой. Его часто носят в триумфе
На крыльях, во время же битвы
Его охраняют своими телами
И, ран не страшася, вкушают охотно
Смерть славную в битве, в глазах у владыки…
 

Когда Вергилий кончил, присутствовавшие шумно ему зааплодировали и стали просить его еще что-нибудь прочитать. Вергилий недолго отказывался. Он стал читать теперь одно из своих стихотворений, в котором восхвалялась тихая деревенская жизнь земледельца, «вдали от военной тревоги» и шума больших городов:

 
Мирною жизнью зато он живет здесь, не зная обмана,
Всеми дарами богатый, а сельский досуг утешают
Гроты, живые озера, прохлада темпейской долины,
Стада мычанье и сладкие грезы под древом тенистым;
Есть у него здесь и горы, и полные дичью дубравы,
Малым довольные, к разным трудам приученные дети,
Праздники, чтимые старцы; с земли удаляясь на небо,
След свой последний меж ними оставила Правда.
 

Поэт читал о том, что он мечтаниям о славе и богатстве предпочитает «журчанье ручья по долине», «сень леса густого», в тени которого находят себе отдых от древних трудов богобоязненные и здоровые духом и телом крестьяне. Закончил свое чтение Вергилий окрепшим и вдохновенным голосом:

Этим путем стал и Рим прекраснейшим городом мира…

Жизнью такой на земле сам Сатурн Золотой наслаждался;

Не было слышно еще ни труб боевых, ни ударов

Шумного млата, ни жесткой ковавшего меч наковальни…

Август был очень доволен. И он, и все присутствовавшее прекрасно понимали, что восхваление самодержавного правления царя у пчел и тихой сельской жизни были в сущности косвенной хвалой установленным Августом порядкам. Поэт хотел сказать, что только под охраной сильной власти принцепса ярилась возможность спокойно предаваться тихим деревенским досугам, что только благодаря его правлению Италия была избавлена от кровавых потрясений международных войн.

Когда Вергилий снова замолк, Август обратился к сидевшему рядом с ним сенатору М. Валерию Мессале и сказал ему:

– Не правда ли, мой Валерий, от поэзии Вергилия веет здоровым, живительным ветром? Не чувствуешь ли ты, слушая его описания простой и здоровой жизни насекомых и смотря на нарисованный им картины сельских трудов, что с тебя будто бы смывается городская пыль, и ты весь омываешься в свежей утренней росе? Признайся, что в сравнении с ним твои молодые друзья-поэты являются полными ничтожествами.

Август намекал этим на дружбу Мессалы с кружком молодых легкомысленных поэтов, воспевавших вино, веселье и любовь. Во главе этого кружка стояли Тибулл и Овидий, и Август относился к ним с большим неодобрением, особенно к Овидию. Овидий незадолго до того написал книгу, озаглавленную «Искусство любви», в которой содержались советы, как обманывать мужей и как храмами богов можно пользоваться для свиданий. На этом основании Август возлагал ответственность за распущенность, царившую тогда в римских семьях, и за римскую легкость нравов отчасти и на легкомысленную поэзию Овидия. Теперь он хотел кольнуть Мессалу за его знакомство с этими молодыми поэтами, противопоставив им свежую деревенскую поэзию Вергилия.

Мозаика с изображением Вергилия в окружении муз

Но Мессала не согласился с принцепсом.

– Ты прав, Цезарь, только в одном, – сказал он ему, – а именно в том, что Вергилий велик и что трудно найти ему равного среди поэтов, но и мои друзья не ничтожества. Правда, они Амура и Вакха предпочитают Церере, а яркий, но быстро рвущийся пурпур – прочному, но некрасивому холсту; правда, шум и оживление римских улиц для них приятнее тишины и спокойствия деревенской жизни. Но зато из их легкомысленных произведений ключом бьют богатая фантазия и живое вдохновение. К тому же, Цезарь, они высоко ценят и тебя, и твою деятельность. Особенно Овидий не перестает восхвалять тебя: он ставит тебя наряду с богами и ожидает от тебя великих подвигов.

Овидий. Галерея Уффици.

Флоренция

Мессала рассчитывал, что последние его слова произведут на Августа приятное впечатление, но он ошибся. Нахмурившись, Август сказал:

– Мне известны льстивые восхваления Овидия; но если он считает меня богом, то передай ему, что я не люблю жрецов, унижающих собою того бога, которому они поклоняются.

Вскоре после этого трапеза окончилась. Август, не дожидаясь, пока гости покончат с поданными на десерт сушеными фруктами и сыром, первым поднялся из-за стола, как это он часто делал на званых обедах, и покинул своих гостей. После его ухода беседа еще короткое время продолжалась, но с первым приближением сумерек гости разошлись.

III. Народное собрание при Августе

Таков был Август дома, перед своими друзьями и перед людьми, искавшими его благосклонности и покровительства. Посмотрим на него теперь в тех случаях, когда он выступал как должностное лицо.

Был день, назначенный для выборов должностных лиц. Предстояло избрать на будущий год 20 квесторов, и народ собрался для этого на собрание по трибам. Но на форуме, на котором обычно собирались трибутные комиции, на этот раз не было заметно никакого оживления. Из года в год в Риме падал интерес к выборам, а в дни выборов на городской площади собиралось все меньше и меньше народа, и все случайнее становился состав народных собраний. И на этот раз собравшиеся на форуме граждане представляли собой небольшую беспомощную толпу, совершенно не знавшую, за кого голосовать. Одно только им было хорошо известно, а именно, что ни председатель народного собрания, ни сам Август не оставят их в неведении относительно того, кого надо выбрать. Большинство из них пришло на форум далеко не бескорыстно: они знали, что Август не оставляет своими милостями тех, кто угождает ему в дни выборов, и делает им денежные подарки, кормит даровым обедом и берет к себе в слуги.

Приблизительно за час до начала собрания на форуме появился и сам Август. Вместе с ним пришло и человек 10 из кандидатов на квесторское звание. Это были те, которых Август лично рекомендовал народу и которых по установившемуся обычаю народ выбирал без всяких возражений. Несмотря на то что должность квесторов не имела большого значения, Август зорко следил за тем, чтобы в число квесторов не попадали неугодные ему лица, ведь всякий квестор, отбыв свою должность, делался сенатором, а для Августа было очень важно иметь послушный, во всем ему повинующийся сенат. Поэтому-то он придавал такое значение настоящим выборам и явился сам в народное собрание, чтобы употребить все свое влияние в пользу избранных им кандидатов. Нелегко было ему найти нужное количество кандидатов. Нобили, имевшие состояние, достаточное по закону для вступления в сенат, по большей части уклонялись от занятия такой маловлиятельной должности, как квестура; пришлось, в отступление от прежних правил, обратиться к всадникам, но и они не особенно охотно соглашались быть квесторами, зная, что с момента вступления в сенат они потеряют свою самостоятельность и что Август будет потом зорко следить за их поведением в качестве сенаторов, и только в том случае поведет их к дальнейшим должностям, если они во всем будут ему покорны.

Со своими 10 кандидатами Август медленно шел вдоль рядов граждан, уже разместившихся по своим трибам. У каждой трибы он останавливался и громким голосом говорил: «Рекомендую вам, граждане, таких и таких-то (он по именам перечислял своих кандидатов), пусть по вашему избранию они получат искомое ими звание». За ним шли его слуги и негромко наставляли избирателей, когда и куда им надо прийти затем, чтобы получить от принцепса деньги или угощение…

Но вот процедура рекомендации окончена. На трибуну всходит председатель комиций – кто-нибудь из высших должностных лиц Рима. Громким голосом он объявляет во всеуслышание, что в настоящем собрании им, с согласия Августа, допускаются к баллотировке такие-то и такие-то лица. Председатель собрания всегда имел право отказать домогающемуся любой должности в выставлении его кандидатуры на голосование – либо потому, что кандидат не имел установленного законом возраста или достаточного состояния, либо, наконец, просто потому, что кандидат казался председателю не подходящим для занятия искомой им должности. Это право «называть» (номинировать) кандидатов по особому решению народа было дано и Августу, даже и в тех случаях, когда он сам не председательствовал в народном собрании, и потому-то председатель и упомянул о согласии Августа на кандидатуру объявленных им лиц. Конечно, в число названных кандидатов целиком вошли и те 10 человек, которых Август рекомендовал народу. Всего же было названо им только около 25 кандидатов – немногим более того числа, которое нужно было избрать. Делалось это, конечно, затем, чтобы стеснить народный выбор и заставить граждан избирать только тех, кто угоден принцепсу.

Статуя императора Августа из Прима Порта

Вслед за тем началась и самая процедура выборов. Август, несмотря на то что на выборах он был почти полным хозяином, любил, однако, выставлять напоказ свое уважение к старым республиканским обычаям и учреждениям. Когда очередь дошла до той трибы, в которую был записан и он в качестве простого гражданина, он смиренно стал в ряды граждан и вслед за остальными направился к избирательной урне, чтобы подать и свой голос. Спереди и сзади того места, где он находился, образовалось широкое пустое пространство: это избиратели почтительно раздвинулись, чтобы дать дорогу первому гражданину Рима…

Выборы продолжались недолго, потому что и число голосовавших граждан было невелико. Вот, наконец, к народу вышел и председатель, чтобы торжественно объявить результаты голосования. Впрочем, в этих результатах никто и не сомневался. Конечно, прошли все те, которых Август рекомендовал народу, и сверх них еще 10 человек из числа названных председателем. Граждане расходились домой с мыслью, что теперь можно получить новые подарки от Цезаря за угодившее ему голосование.