Текст книги "Римская империя. Рассказы о повседневной жизни"

Варвары и Рим

Т. Сокритова

I

В «Старом лагере»[36]36
  «Старый лагерь» лежал на Нижнем Рейне. Рассказ относится к І веку по Р.X.


[Закрыть] шли спешные работы по починке укреплений; ожидались военные события: с севера получались тревожные слухи. Когда-то Август мечтал, что именно этот лагерь будет самой надежною защитою против германцев; но с тех пор прошло немало времени, и лагерные укрепления нужно было обновить.

Дул сильный северный ветер, с шумом обнажая развесистые дубы и буки; усталые римские легионеры раньше вечера оставили свой труд; темные тучи, бороздившие низкое небо, не предвещали ничего доброго, и нужно было вовремя попасть в свои жилища. «Да! Это не южный благодатный климат!» – думалось им, когда они в надвигавшихся, непривычных для них сумерках пробирались в свою стоянку. Их путь лежал через предместье лагеря, которое уже совсем напоминало город; после ряда бедных хижин мирных германских торговцев, сбывавших здесь свои звериные шкуры, рыбу, чистый душистый мед, прозрачный янтарь с берегов Свейского моря и другие продукты своей страны, вздымались громады римских построек; прекрасные белые колонны, лестницы и портики казались выхваченными прямо из Рима; эти постройки принадлежали военачальникам и римским купцам. Римское могущество уже величаво заявляло здесь о себе; недаром приходившие сюда мирные германцы чувствовали суеверное почтение к римскому городу и шли с дарами поклониться перед жертвенником римских богов.

Вооружение римского воина

Римские легионеры, бряцая оружием, разговаривали как раз о германцах. Они вспоминали старые рассказы о том, как Марий победоносно громил варваров, и ясно сознавали, что эти времена прошли: стотысячная армия, стянутая Римом на пограничную линию, и частый ряд крепостей служили целям обороны, а завоевательные походы уже больше не предпринимались; варвары стали серьезным докучным противником, о котором Риму постоянно приходилось помнить; лагери должны были стоять на страже и чутко прислушиваться к тому, что делалось внутри вражеской страны, где бродили свободные германцы; тесно уже было варварам, с юга и запада не было им простору для расселения, и культурный Рим ждал постоянно их разрушительных набегов.

Дойдя до своих жилищ внутри города, легионеры собрались кучками и продолжали свои беседы; это были тихие таинственные разговоры, будто какая-то тревога охватила солдат.

Сегодня прибыло из Рима добавочное войско и много вестей принесло с собою о событиях на родине; теперь легионеры жадно набросились на обсуждение того, что так живо их интересовало.

Перед ними возникали картины римской гражданской смуты и неурядицы. Суровый, не любимый солдатами за свою скупость, Гальба и его приемный сын Пизон пали жертвами народного заговора! «Свершилось!» – с чувством удовлетворения отмечали легионеры. Но кто же новый избранник? В Риме таковым признали Оттона; прибывшие легионеры, глумясь, рассказали, как сенаторы и римская толпа, только что льстившие убитому Гальбе, добиваясь его милости, опрометью бежали теперь в лагерь преторьянцев заявить о своей готовности служить их новому ставленнику. По окровавленному римскому форуму, где валяются еще неприбранные тела убитых, на колеснице едет новый повелитель и дает громкие обещания предстоящих наград и праздников; между тем его тихие приказания гласят о казни тех, кто кажется ему опасным; и народ чувствует, как трепещет от страха этот носитель власти, которая так же быстро и так же грозно может окончиться, как возникла.

Презрительная и торжествующая усмешка пробегает по тонким губам слушателей. Воля солдат – это все! Да, они теперь сознают это и воспользуются своею властью! Пусть там, в Риме, провозгласили Оттона, – нижнерейнская армия хочет дать Риму своего избранника, таковым намечен Виттелий, и они пойдут за ним, и пусть оружие решает, чей выбор восторжествует! Довольно они наголодались и нахолодались в чужой стране! Что ждет их впереди? Все та же тяжелая работа в суровом климате, среди дикарей, с которых и взять-то особенно нечего было: это ведь не богатый Восток! Жалованье они получают скудное, земли у них нет! Кто же их вознаградит за все лишения? Только они сами добудут себе добычу и славу, а собственный ставленник-император поневоле окажется их покровителем. А вот еще с Востока идут слухи о возможности выступления в качестве римского императора со стороны также и тамошнего наместника, Веспасиана. Вот как шатка и неопределенна стала эта власть! Может ли уважение к ней сдержать их, легионеров, чьей помощи будет добиваться подарками и деньгами каждый из претендентов!

В своем увлечении планами счастливого будущего легионеры забыли о более близких задачах и опасностях. В том же лагере, в другой только его части, шло совещание не менее таинственное: здесь собрались батавские наездники, которые составляли конницу и входили как часть римских легионеров в общее войско. Они находились на службе у Рима уже давно и считались испытанными и верными союзниками.

Уже издревле батавы отложились от родственного племени хаттов, заняли в нижнем течении Рейна остров и берега и отдались Риму в подданство; римляне уважали этих рослых силачей, не угнетали их налогами и берегли их как оборонительное оружие против германцев; без дружбы батавов Друз (пасынок Августа) не мог бы окончить постройки по сооружению своего знаменитого канала. Батавы служили и в самом Риме; там они выдвигались не только на военном поприще, но проникали и в дворцовую службу и оказывались, как и другие германские вольноотпущенники, способными к государственной службе. Однако с некоторых пор батавы вышли из своего обычного спокойствия; чувство подчинения и зависимости от Рима не могло не угнетать этот народ; былая слава Рима приманила их к себе, на римской службе они многому научились, но в настоящий момент у них пропадало уважение к Риму, где твердая власть шаталась. Нужен был внешний толчок, чтобы в батавском народе назрело волнение. И такие события совершились!

С негодованием главный вождь батавской конницы повествовал своей послушной дружине о вестях, полученных с родины: римляне (это уже по распоряжению Виттелия) произвели в их стране набор новых рекрутов, но при этом римские чиновники оказались страшно корыстолюбивы: они забирали стариков и слабосильных, с тем чтобы требовать за них большие деньги. Батавы возмутились. «Благородный вождь Цивилис поведет нас против Рима! – воскликнул старшина батавской конницы. – Слушайте историю этого замечательного человека!»

Вот что узнали батавы про нового героя своей страны. Цивилис был царского происхождения; он отличался смелым, предприимчивым характером и долгое время служил в римском войске; по ложному доносу Клавдий Цивилис вместе с братом Юлием Павлом были обвинены в возмущении народа против Рима, и еще при Нероне Юлий был казнен, а Клавдий заключен в тюрьму. Клавдий Цивилис бежал; теперь его душа горит мщением Риму; в переписку с ним вступил восточный наместник Веспасиан, просил его помощи против Виттелия, и Цивилис отчасти согласился, но больше всего он сейчас думает о том, как бы к возмущенным батавам присоединить различные племена вольных германцев и общими дружными силами двинуться на ближайшие римские легионы.

Рассказ вождя, его призыв подействовал зажигающим образом на батавскую молодежь: воинственный пыл, жажда мщения, перспектива возможной богатой добычи воодушевили их; в ту же ночь они решили покинуть лагерь и соединиться с войсками Цивилиса.

II

Густой чащей на многие десятки верст тянулся темный таинственный лес; отдавшись на волю божественной силы, едут путники по его зарослям, по временам задерживаясь на пути, чтобы спустить стрелу по испуганной дичи или под развесистым дубом принести жертву могучему Донару.

Давно уже едет батавская дружина со своим вождем по лесным дебрям; их ловкие низкорослые лошади уверенно ступают в незнакомой стране; батавы едут в виде посольства в страну тенктеров, лежащую по Рейну, несколько повыше их родины; едут они с поручениями от их главного вождя Цивилиса. Вслед за темным лесом потянулись вязкие болота, где только надежда на верный инстинкт лошадей помогала путникам миновать трясины, в которых можно было затонуть. Наконец они въехали в небольшую рощицу, в которой чувствовалась близость человеческого жилья: на раскидистой липе среди широкой лужайки было понавешано множество приношений богу Водану в виде убитых птиц, звериных рогов и шкур; а трава лужайки была примята недавними следами человеческих ног.

У студеного ручейка батавы увидели купающихся мальчиков и, подъехав к ним, спросили, как пробраться к одному из главных вождей тенктерского племени; мальчики бросились показывать дорогу; они проехали мимо разбредшегося по поляне стада коров, свиней и коз; особенно много здесь было коней[37]37
  Тенктеры, как и батавы, славились своей конницей.


[Закрыть]; потом путники оставили позади себя небольшие хижинки, в которых жили на отдельных участках рабы, принадлежавшие тенктерскому вождю, к которому они ехали и за одним из изгибов леса, среди большого пустыря[38]38
  Пустыри вокруг усадьбы германцы оставляли в целях охоты.


[Закрыть] и засеянных полей, они увидали усадьбу самого вождя; мальчики, из которых один оказался сыном владельца усадьбы, а другой сыном их раба – побежали предупредить хозяев.

Несмотря на сравнительную зажиточность и знатность германца, к которому прибыло посольство, усадьба его производила впечатление заброшенного скудного уголка; это происходило, во-первых, оттого, что среди пустыря действительно это были единственные постройки, а во-вторых, здесь совершенно отсутствовало желание украсить свое жилье; наскоро сколоченный сруб избы легко было приподнять с земли и перевезти на новое место; сверху крышу дома покрывал навоз, наваленный сюда для тепла; кругом хижины на изгороди усадьбы торчали черепа убитых зверей, которые посвящались разным богам и служили хозяевам защитой от злых сил. Тянувшиеся кругом поля обрабатывались рабами, поставлявшими известное количество сбора хозяевам и несшими все труды по полевым работам, за что имели свои небольшие участки, где жили своими семьями.

Подъехавшие всадники заметили, что заколосившиеся всходы не сулили большого урожая[39]39
  Германцы не удобряли своих полей и, истощив землю, переходили на новые участки.


[Закрыть], и один из дружинников, смеясь, сказал, что все равно хозяин скоро покинет эту усадьбу и посвятит себя богу войны.

На дворе у тенктерского вождя шла хлопотливая хозяйственная жизнь: старая бабушка сидела со своей пряжей под дубом, а около нее валялись на земле маленькие белоголовые ребята, играя с желудями, которые усердно тут же жевали и свиньи. С распущенными волосами, в суровой рубахе, с озабоченным лицом хозяйка дома вместе с дочерью-подростком скоблила соль с обгорелой головешки[40]40
  Сначала на горящую головешку лили соленую воду, и соль оседала на ней, после чего ее соскабливали.


[Закрыть]. Только хозяина дома не было видно среди домочадцев; должно быть, он лениво лежал в хижине на звериной шкуре близ очага; он, как и все германцы, презирал домашний труд: к чему ему было зарабатывать потом то, что он мог добыть кровью!

Однако топот коней и раздававшиеся восклицания домашних вызвали и его наружу; накинув плащ, он подпоясал свою холщовую рубаху поясом с висящим на нем мечом, вышел за дверь хижины и с приветливым видом пошел навстречу гостям. Гость и всегда-то у германцев священная особа, а такие гости, как вооруженные батавы со своим вождем, особенно были приятны хозяину.

Хозяйка тотчас же стала хлопотать об угощении дорогих посетителей, которые, вероятно, привезли хорошие вести. Дикая радость осветила черты лица германки, когда она подумала о возможности войны; она чувствовала, как это будет приятно богам, и надежда на победу заставляла ее ликовать бурным весельем. Через час пирушка была в полном разгаре.

Хозяйка собрала все, что было у ней запасено лучшего и отборного; тонкостей кулинарного искусства германцы не понимали и не требовали от своих жен: лишь бы всего было вдоволь. На столе красовался золотистый мед, стояли большие глиняные кувшины с козьим молоком; приправой к ячменному хлебу служило свежее масло; жареные куры и ветчина на деревянных подставках дополняли эту еду; в серебряных кувшинах, в изогнутых рогах были поданы вино и напиток из ячменя[41]41
  Род теперешнего пива.


[Закрыть]. Кроме того, мальчики принесли из леса свежих орехов, ягод и съедобных трав. Гости расположились кто на скамьях, кто – на звериных шкурах; разговор шел серьезный: батавский вождь предлагал тенктерам присоединиться к Цивилису, рисовал перед хозяином выгоды похода, возможность большой добычи, восхвалял характер Цивилиса. Тенктерский вождь воодушевился: его свирепые голубые глаза горели огнем воинственного задора; сонная вялость пропала; могучее тело просило привычной и любимой военной утехи. Он стал соображать вслух, кто из соседних тенктеров-вождей отличается большой отвагой и у кого какая дружина; он здесь же решил, оповестив всех родичей своей деревни, собрать совещание в заповедной роще.

Гостеприимная хозяйка щедро оделяла гостей лучшими кусками, молодежь молча и почтительно внимала разговору вождей; но под влиянием вина языки развязались у всех: вскоре дикая могучая песнь огласила воздух; потрясая фрамеями, вскочили молодые батавы; волосы их развевались, как конская грива, глаза сверкали; воткнув свои мечи острием вверх, они с азартом понеслись в военной пляске, ловко лавируя между мечами.

Сытые и усталые, растянулись гости и хозяин тут же, под открытым небом, на звериных шкурах – охотничьих трофеях хозяина. Им снилась война, и свирепые вскрикивания сонных прерывали ночную тьму; да из ближайшей рощи доносилось ржанье коней, которые, казалось, тоже чуяли близость военных событий. Позже всех заснула ушедшая в дом хозяйка, предварительно оправив потухающий огонь в очаге.

Луна высоко поднялась над заповедною рощею; неверный лунный свет таинственно проникал в глубины леса, в темных провалах которого мелькали горячие глаза дикого зверя, и жутко кричала сова. Под обвешанной приношениями липой, посвященной богу Вотану, стоял в ожидании народа жрец; здесь будет принесена жертва незримым богам, покровительству которых отдается каждый, входящий в лес.

Сюда со всех сторон сходились темные фигуры в звериных шкурах с громадными деревянными щитами и неразлучными фрамеями в руках. Толпа росла и кольцом окружала стоявших под деревом вождей и жреца. В глубоком молчании выслушали все заклинания жреца; вольные германцы чтут и побаиваются жреца: ему принадлежит право следить за порядком собрания и наказывать дерзновенного, нарушающего священное дело совещания. Потом заговорили старшины и вожди; стоящие перед толпой, наполовину поглощенной тьмою леса, – они были озарены горящими головнями жертвенника и казались огромными великанами-властелинами.

Первым говорил посол от батавов; он рассказывал о своем могучем племени, о несправедливостях Рима, о славном вожде Цивилисе; говорил, что сотни его товарищей скачут к другим свободным германцам: друктерам, фризам и другим племенам; они наберут сильное войско, и Цивилис поведет всех за добычей и славой; а когда они оттеснят римлян, Цивилис обещает им устроить единое могучее царство германцев. Толпа диких тенктеров не все ясно понимала в речи батава, да это и не нужно было; был вполне понятен призыв к войне, а за что и с кем воевать – не все ли равно, лишь бы воевать! Воюющие заслужат милость богов, и в загробной жизни их ждут в награду опять веселые битвы. Оружие в знак согласия звучало непрерывно.

К вождям подошла группа молодых тенктеров, и те вручили им щиты и мечи, признавая их, таким образом, совершеннолетними, достойными носить оружие.

Когда поход был окончательно решен, толпа избрала из числа присутствовавших вождей одного главным предводителем – герцогом. Мигом дружинники окружили его, подняли на подставленных щитах высоко над народом и понесли его с громким кликами прославления. Собрание разошлось; все затихло; потревоженные звери спрятались глубоко в свои норы. Молчит темный загадочный лес.

IV

Оба берега Рейна под Старым лагерем были в движении: германцы так раскинулись по обеим сторонам реки, что их казалось несметное множество. Сам Цивилис с отборным войском занимал середину. Батавские наездники носились по полям; вверх по реке плыли корабли. Отдельные племена германцев становились клиньями, состоящими из членов одного рода. Повсюду высились древки с изображениями зверей, принесенные сюда из священных рощ. С длинными белыми и рыжими волосами, с надетыми на голову мордами животных с рогами, в звериных шкурах, разукрашенные блестящими значками, вооруженные длинными пиками, стрелами, деревянными дротиками, костяным и роговым оружием, варвары представляли пестрый и свирепый вид.

Они уже давно стояли под римским лагерем и тщетно осаждали его; открытый бой им бывал больше по душе, а искусство осады им давалось плохо.

Большинство их стрел втыкались в башни и зубцы стен без всякого действия; с дикими воплями германцы бросались на вал, лезли по лестницам и с помощью товарищей, изображавших из себя «черепаху», но на них сыпались груды камней, летели колья, обитые железом, и дротики; достигавшие вершины свергались вниз ударами мечей и щитов; особенно же разрушительное действие оказывали римские метательные машины. Когда же варвары со своей стороны, подражая римлянам, строили машины; у них, по неуменью, получались такие безобразные сооружения, которые быстро разрушались легионерами.

По ночам варвары не оставляли своих наступлений; они раскладывали костры, жарили себе мясо, объедались и опивались вином, и разгоряченные бросались на приступ; германцев гибло несчетное множество, но урон не пугал их.

Позади варварского войска находились жены и дети со своими обозами; женщины прислушивались и приглядывались к тому, как шла битва, и в минуты ожесточения их дикие яростные вопли долетали до сражающихся.

На стороне римлян было прекрасное знание военного искусства, но их победе мешали многие обстоятельства: в крепости наступил голод, доходивший до того, что приходилось питаться собаками, крысами и даже кустарниками; но главное – в легионерах не было единодушия, не было воодушевления идеей служения родине. Находившиеся в лагере союзники-галлы давно уже лелеяли мечту об отложении от Рима, и пример германцев волновал их: они были уже готовы к измене. Римские легионеры тоже не знали хорошенько, продолжать ли им упорствовать в сопротивлении варварам: ведь Цивилис – союзник Веспасиана, и считать ли его действительным своим врагом? Напрасно лучшие римские военачальники негодовали и восклицали: «Неужели, если вас германцы и галлы приведут к стенам Рима, вы нападете с оружием в руках на ваше отечество?» Легионеры убили одного из таких полководцев за его речи. Часть солдат считали себя приверженцами Виттелия, но из Рима пришло известие о его смерти и о пожаре Капитолия. Мрачное волнение охватило легионеров; все предсказывали неминуемую и скорую гибель империи. Сюда доходила масса суеверных слухов: статуя Юлия-Кесаря на Тибрском острове в тихую ясную погоду перевернулась с запада на восток, в Этрурии заговорил бык, прорицатели везде говорили о наступающих тяжелых временах.

Вождь даков. Рельеф колонны Траяна. Рим

До крепости дошло известие и о том, что соседняя страна Галлия тоже восстала против Рима; находившееся в лагере галлы тотчас перешли на сторону германцев. Вскоре и легионеры послали к Цивилису послов с просьбою о пощаде. Несмотря на данное обещание пощадить их, Цивилис приказал избить всех выходивших из лагеря легионеров. Как дикие звери на добычу, с криками торжества ворвались варвары в лагерь, разграбили его до основания и, выйдя обратно, подожгли со всех сторон. Цивилис, отпустивший и выкрасивший себе в красный цвет волосы в начале войны[42]42
  Это был вообще военный обычай германцев.


[Закрыть], теперь срезал их, как гордый победитель.

Осада Старого лагеря была только началом долгой войны, в которую втянулись почти все германские племена и галлы. Рим должен был серьезно считаться с этим. Против восставших был послан полководец Цериал.

Война шла с переменным счастьем: и если болота и леса были естественными защитниками варваров, то непроходимые лесные чащи в то же время часто являлись и помехой: длинные копья варваров не имели для себя простора среди деревьев, тогда как короткие мечи римлян на близком расстоянии разили метко и верно; война варваров все еще оставалась свирепым, беспорядочным нападением дикарей, на стороне же римлян были опыт и военное искусство. Настроение батавов, главной силы восставших, не могло долго оставаться на своей высоте; поражения их раздражали, тайные агенты Рима колебали их своими красноречивыми увещеваниями. Простой народ волновался, находя ведение войны бесцельным: батавы сражались за Веспасиана – он уже стоит во главе империи; сражаться же с самим Римом напрасно: он еще крепок и будет высылать против них легион за легионом. Батавская же знать стала прямо обвинять Цивилиса, что он из-за своих личных несчастий губит весь народ и что сами боги негодуют и выступают н а з а щ и т у Р и м а. Союз восставших распадался. Вскоре Цивилис был взят и умер в римском плену.

Так кончилось в І веке столкновение германского мира с Римом опять-таки победой последнего. Варвары еще не вышли из своего хаотичного состояния и не могли быть победителями дряхлеющего, но культурного Рима.