Текст книги "Правда Za нами!"

Сказать, что Зиночка была рассеянной, – это ничего не сказать. Она вечно витала в облаках и мечтала.

Так случилось и в этот день. Весенним утром пошла она в музыкальную школу. Дом девочки-двенадцатиэтажный. Была у нее привычка ходить по лестнице, тем самым совершая зарядку. А просто идти ведь совсем же неинтересно: она прыгала по лестницам, считала ступеньки. Вдруг она подумала, а не положить ли ключ от квартиры на лестницу и прыгать, толкая его до самого низа, как в салочках. Прыгала она, прыгала. Толкала ключ ножкой и толкала. И вот ключик возьми да и улети вниз. Испугалась Зина и побежала искать. Но как она ни смотрела-ключ бесследно испарился.

Зиночка училась в третьем классе, во вторую смену. Подходило время, а ключа-то нет! Что делать? Как быть? Прогуляла до полвторого, а к двум – в школу. Дома никого. В чем была, без ранца и учебников побежала на занятия. Учительница спросила:

– В чем дело?

– Я забывака… – ответила Зиночка.

Учительница с пониманием отнеслась к данной ситуации и пригласила Зину в класс.

Вечером Зиночка прибежала домой, где ее ждала мама. Вопросов было много:

– Где ты была?

– В школе! – твердо заявила Зиночка.

– У тебя же учебники и форма дома, как так? – Мама смотрела вопросительно и хотела получить четкие ответы на все вопросы.

– Я… я… я в салочки играла. Ключ по лестнице толкала ногой, а он упал и пропал.

– Как, пропал? – сказала мама и сдвинула брови.

– Совсем! Я ключитеряка… – опустив глаза, сказала девочка.

Раздался телефонный звонок. Это была учительница, которая сообщила о случившемся. Мама и учитель все обсудили. В конце диалога мама засмеялась и сказала:

– Забывака и ключитеряка!

Зиночке было лет восемь-девять. Сидит она и обедает. Услышала какой-то шум непонятный. Прислушивается. Дальше ест. Прислушивается. Опустошив тарелку, пошла обследовать квартиру. Обойдя зал и спальню, ничего подозрительного не заметила, пошла в ванну, и тут… она видит, что вода из стояка фонтаном льет на стены и на пол.

Зиночка испугалась. Первое, что пришло в голову, – подставить тазик, потом – другой, потом – кастрюлю, потом… Когда вся тара кончилась, начала освобождать кастрюли, выливая воду в раковину, но не успевала – текло очень быстро. Выбившись из сил, побежала звонить маме. В восьмидесятые на улице стояли таксофоны: положив двушку (монетку в две копейки), можно было набрать номер и позвонить. Номер мамы Зиночка помнила, двушку раздобыла, дело за малым – суметь набрать. Дело в том, что сам аппарат высоко, а девчушка маленькая. Кое-как дотянулась она и набрала номер, потом грохнулась, но услышала голос мамы и прокричала:

– Мама, мы тонем!

Можно себе представить, что чувствовала мама, которая прилетела с работы как могла быстро и, распахнув дверь, увидела Зиночку, выбивающуюся из сил и выливающую миллионную кастрюльку в раковину.

– Зиночка! Как же ты меня напугала! Тонем! Как только в голову пришло! Спасательница ты наша!

Мама вызвала слесарей, и воду перекрыли. Надежда с дочкой все подтерли и сели чаевничать. Мама все целовала и обнимала Зиночку, а дочка не понимала, что она все ее тискает, как маленькую.

Зиночка-рыбачка, проснувшись, как заядлый рыболов, в четыре утра, собрала снасти и с папой отправилась на берег Волги, метрах в двухстах от дачного домика.

Они разложили и закинули удочки, подкормили и тихонько сидели на берегу. Рыба пока не подошла, и было минут тридцать-сорок, чтобы тихонько поговорить.

Тут начался клев. У Зиночки клевал карась помельче, у папы – покрупнее. Было весело и нескучно.

Вода потихоньку убывала, и на ее месте остался сырой и вязкий берег. Ноги увязали в грязи. Папа соорудил для Зиночки импровизированную подставку из дощечки. Девочка в силу возраста, вступив в грязь, не могла выбраться самостоятельно. Отцу приходилось вытаскивать ее. Получалась забавная картина: папа тащил Зиночку, сам выкарабкивался, увязая ногами в резиновых сапогах в грязи; Зиночкины резики оставались утопшими в иле; папа ставил дочку на подставку, а сам возвращался за резиновыми сапогами ребенка и обувал ее, потом строго-настрого наказывал:

– Зина, не сходи с подставки, опять завязнешь. Я весь уже в грязи из-за тебя, не отмоемся!

– Да, пап, не буду!

Отец отлучился по огородным делам, сказав, что придет через пять минут, и строго-настрого наказал не сходить с указанного места. После очередного клева Зина соскочила с дощечки и оказалась увязшей в грязюке. Поймав карася, она сняла его с крючка и, дотянувшись, сунула в садок. Надо было вернуться в обратное положение, но девочка пошатнулась и хотела задержаться руками, чтобы совсем в грязь не свалиться. Однако, уперевшись руками в берег, девочка и ладонями завязла, но вытащила руки и встала…

Стоит она такая, вся «чистехонькая», а папы все нет, а рыба клюет, а до удочки не достать… «Что делать?» – один вопрос крутится в голове ребенка. Рыба не «отступала», и поплавок усердно «дразнил» Зиночку. Тогда она решительно шагнула к удочке из сапог и поймала еще одного карася. В азарте она даже не подумала, что и ноги увязнут в грязи… Оказалась девочка почти в безвыходной ситуации. Стоит она, с уловом в руке, с клевом на удочке, увязшая по колено в грязи, и орет что есть мочи. И как вы думаете, что орет?

– Клюет, помогите, сойдет же!

На вопли прибежал встревоженный папа. Конечно же, он не ругал дочурку, а только обнимал, хохотал и чмокал в щеку!

Умерла собака Затейка. Ей было одиннадцать лет. Хорошая, добрая большая гончая рыже-коричневого окраса. Голос был у нее как колокольчик. Папа Зиночки и Затейка ходили на охоту. Хорошо она гоняла зайца! Смерть верного четвероногого друга сродни смерти близкого и родного человека.

Похоронили ее на Зелёном острове, где она так любила бегать по теплой волжской воде, по всем охотничьим традициям: с выстрелом и прощальными словами.

Было тяжко, в горле стоял ком, и катились слезы. Тишина повисла в воздухе, все родственники разделяли одно общее горе.

Тишину нарушили слова Зиночки:

– Папа! Кутькина душа попадет сразу в рай?

– Не знаю. Наверно.

– Папа, я уверена: все души животных сразу в рай попадают. Они безобидные, некорыстные, не делают вреда, а если кусаются или лают, то это инстинкты!

– Наверное, ты права, Зиночка.

– Папа, не огорчайся! Я вот что придумала, послушай! Где-то там, высоко в небесах, есть город, где живут души умерших животных. У них есть свои города, дома, комнатки для душенек. Я думаю, души – они похожи на звездочки, только невидимые. А их города – воздушные, как будто сделанные из голубой прозрачной и очень тоненькой вуали. Души летают по городу и ждут, когда их призовут для новой жизни на земле. Живут они там своей жизнью, в упорядоченной системе и ждут, ждут, ждут… Вот и наша Затейка попала в такой город из вуали, ей там хорошо. Она невесомая, воздушная, ей легко и прекрасно. Она видит, что мы огорчаемся, и ей становится немного грустно, ведь она любила нас. Давайте не будем огорчаться, а лучше вспомним прекрасные моменты, которые мы пережили вместе с нашей Затейкой. Помните, какие у нее были щенки? Они такие неуклюжие и неловкие. А как она возила нас на санках? Сильная, словно лошадка! А как конфеты любила, слюнки просто текли из ее пасти! Давайте улыбнемся – и ей станет легко, как всем другим звездочкам. Она будет смотреть из своей новой вуальной комнатки на нас и радоваться, и, кто знает, возможно, Бог пошлет нам с новым питомцем именно ее душеньку, и мы снова будем вместе.

Шалунья и непоседа Зиночка весь урок ритмики проболтала со своим соседом Санькой. Учитель Пал Дубиныч, которого на самом деле Павел Данилович звали, пытался объяснить какие-то танцевальные движения, что никак не нравилось Зине. Она в своих мыслях уже бежала домой, бросала ранец и рвалась кататься с горки. Вдруг раздался строгий голос Дубиныча, он попросил повторить движение, только что показанное им. Конечно же, Зина не могла этого сделать; он пристально посмотрел и на повышенных тонах потребовал дневник:

– Дневник на стол, олухи!

Зина пошла и принесла дневник, в котором Дубиныч нарисовал жирный кол и написал в скобках: «Ед.».

– Вот ненормальный, – прошептала Зиночка.

– Что?! – возмутился Дубиныч.

– Ничего! – сказала Зиночка, и прозвенел звонок.

Она забыла про кол и побежала домой, потом на горку, потом уроки… и тут увидела жирную единицу вполовину листа, которую старательно нацарапал Павел Данилович. Недолго думая, выдернула листок и бросила в мусорное ведро.

Ложась спать, Зина все думала про кол, про Дубиныча и про Саньку, которому вписали за компанию такую же толстенную единицу в дневник.

Александр Золотов-Сейфуллин

Александр Золотов-Сейфуллин (1965–2007) – талантливый, самобытный поэт и мыслитель с очень сложной творческой судьбой. Родился в Ташкенте УзССР, где прошла большая часть его жизни. Через несколько лет после распада СССР, в 2000 году, они с матерью сумели переехать в Россию.

Среднее образование медицинского работника. Но уже со школьных лет писал стихи, мини-поэмы и философские миниатюры. Его творческое развитие проходило в токсичных условиях безвременья 90-х. Свою авторскую индивидуальность формировал, опираясь исключительно на себя. И ему удалось это сделать. Но цена выпала слишком высокой, ибо им была уничтожена большая часть рукописей, а в 2007 году не стало и самого поэта.

Автор – лауреат конкурса «Высокий стиль – 2012» газеты «День литературы», а в ИД Максима Бурдина за эту же книгу получил Литературную премию Мира в номинации «Проза» (2018). В ИСП его поэзия удостоена плакетки, девяти дипломов, в том числе диплома I степени в честь А. В. Суворова. На конкурсах издательства «Четыре» поэт награжден тремя дипломами, а в честь 350-летия Петра I – медалью.

О глупой красавице

 
 О Лермонтов! Все эти строки
Годятся и к моей любви:
Я слышать не могу ее речей истоки,
Но обожаю прелесть той реки.
 

Весна 1980 года

Зухре

 
Дитя восточного зефира,
Тебе моя послушна лира,
Пророчит щедрый звук:
Пред красотою Альтаира
В объятьях гордого Тахира
Познаешь нежность рук.
 

Осень 1984 года

О солдате

Посвящаю деду, солдату, участнику Сталинградской битвы

 
Единственной своей рукою
Он днем работал. Ночь сидел
И незатейливой строкою
Писал. Порою тихо пел.
 
 
И все оправдывал терпенье
За сочиняемый им сказ,
Но горе века – невезенье
Его ждало и в этот раз.
 
 
Вертяся на скрипучем стуле,
Он, одинокий ветеран,
Не бывший у войны в отгуле,
В рассказе чувствовал обман.
 
 
И за столом своим горбатым,
Волнуясь, страшно уставал,
Но, засыпая бородатым,
К утру младенцем вновь вставал.
 

Весна 1980 года

Лицом к лицу

Реальный случай на Афганской войне с однокурсником – другом поэта

 
Давно то было. И сейчас
Я вспоминаю те мгновенья,
Когда я пережил волненье
В значимый, небывалый час.
 
 
Передо мною враг стоял.
Дыханье наших душ стеснялось,
Граница зла обозначалась…
Тогда кто боле трепетал,
Не в силах я сказать правдиво…
Лишь он и я в тот миг тоскливый
Сжимали гневных чувств кинжал.
 
 
О, наши взоры! Верх войны…
Они пронзали откровенно:
Один из нас глядел смиренно,
Другой, не чувствуя вины,
Лишь нес коварное терпенье —
Итог пустого размышленья
И нрав жестокий сатаны.
 
 
Так мы стояли… Ветер знойный
Все нес еще свои пары.
Лишь он один тогда, достойный,
Хотел нас примирить. «Смотри! —
Твердил он каждому раздельно. —
 
 
К чему безумные дары
Нести друг другу и смертельный
Исход пророчить? В Мире том
Для вас единый будет дом
И вечности покой постельный».
 
 
Земля и небо! Свет и мгла
Являли нам тогда подобье.
И стерлось вмиг идей злословье.
Природа наших душ смогла
Нас примирить. Мечты сбылися!
Враждебный бог в покой ушел,
Оставив власти произвол,
И мы в порыве обнялися.
 

Осень 1984 года

Посвящение В. Шукшину

 
Талант российский в нем дремал,
И там, в Сростках, в уединенье,
Среди ночи, когда движенье
Уму подвластно, он не спал
 
 
И переписывал страницы
Из книги жизни, а они
Летели гордо, словно птицы,
И были мудрости полны.
 

Барнаул. Стройотряд. 1985 год

Где отечество

 
О, где же прежние страда и вдохновенье?
О, где же светоч умственной Души?
Где гордое к врагам презренье?
Обитель где и леса шалаши?
 
 
Осиротел я… Более не в силах
Внимать постыдный шорох языков.
Сокрыт мятежный Дух в могилах,
Зашли герои за альков.
 
 
Все шатко, все иного просит,
И чужд для мира Пушкин, Данте и Шекспир…
Потомков дерзновение уносит
В иной, неотвратимый Мир.
 
 
Кругом аборигенов злоязычье,
И пал герой, мечи сложив у врат.
И человек другому уж не брат,
А недруг злейший, славящий двуличье.
 

Январь 1992 года

Где ты, страна

 
О ты, страна любви небрежной,
Страдания холодный дом,
Страшусь тебя душой мятежной,
Борясь с тобой твоим же злом.
 

Январь 1992 года

СОНЕТЫ

 
Мой незабвенный нежный друг!
Твое прелестное посланье
Я перечитывал в досуг,
Воспламеняя дум желанья.
 
 
Своею искренней строкой
В мой час тревожный и ненастный
Наполнила Души покой
Любовью и надеждой ясной.
 
 
Приди, мой чуткий Идеал!
Отныне Звездный час настал,
Открой непринужденно взгляды!
 
 
Я пред тобой склонюсь, мой Бог,
И у твоих прекрасных ног
Не попрошу другой награды.
 

Весна 1986 года

 
Когда Природы храм священный
Меня впустил в свои врата,
Явился образ мне блаженный
Перед распятием Христа.
 
 
Как чистый друг пред искушенным,
Как божество пред божеством,
Я доверялся думам склонным
Пред обретенным волшебством.
 
 
Быть может, долгое терпенье
Дарует нам отдохновенье
И обретем мы вечный прах,
Чей хлад любовию возвышен?
 
 
И вечно глас наш будет слышен,
Как хор в божественных стенах.
 

Лето 1986 года

Сущности в стихах

 
Мы ведь желаем владений бесчисленных,
Переступая границ представления…
Ангел порхающий и охраняющий
Скоро, крылами свисая, измученный,
Метит падением в точку воззрения
На справедливый подход разделения.
 

Май 1998 года

 
Когда, увидев в зеркале потухшие глаза,
Бьешь зеркало, найдя кривое отраженье,
Так вот кулак грозит скривленным Небосводам,
И пес завшивый лает на Луну…
 
 
Нам должно обратить вниманье,
Что план устройства все-таки конечен,
Хоть замедленьем смерти мы достигли
Преуспевания и всяческих успехов,
 
 
Но не придали важного значенья,
Что, если суждено погибнуть Миру,
Тому виной посредственности будут.
 

Май 1999 года

 
Во всякий день мы современность
Питаем соками вражды.
Следим за ближним. Череды
Пустых соблазнов, будто тленность,
Нас трогают… И вот, касаясь,
Глубоко вдавлена печать
Итога смертного, и рать
Спешит бесов остервенелых,
Уже в трудах поднаторелых,
Когтями Душу разодрать.
 

Август 2007 года

Елена Ковалюк

Родилась в 1961 году. Поэтесса, писатель, предприниматель.

Стихи начала писать еще в юности. Ее первая книга «Бизнес или игрушка. 1000 и 1 способ создать успешный салон красоты» вышла в 2018 году. Она написана в стиле нон-фикшн, это прекрасный учебник, инструкция и мотиватор для многих предпринимателей. Вторая книга, роман-прозрение «Я DURA!», опубликована в 2020 году. Это история о женщине-поэтессе со стихотворениями автора. Именно эта книга стала для Елены той волшебной дверью, которая заново открыла в ней талант и желание писать стихи. И в 2022 году вышел поэтический дневник «Двенадцать месяцев любви». О Елене можно сказать, что это поэт со взглядом художника.

Член Союза писателей России и Интернационального Союза писателей. Ведет активную общественную деятельность.

Цикл стихотворений из книги «Двенадцать месяцев любви»

Июнь

Хочу сказать немного о пионах, об их восхитительном аромате и о чувствах, которые вызывают эти королевские цветы. Да-да! Королевские! Ведь в Китае пиону выпала честь стать цветком императора. Его почитали как символ достатка, любви и удачи.

Пожалуй, этот цветок можно назвать самым ярким и роскошным цветком июня. Душистые прохладные лепестки обладают волшебной тайной притяжения и пробуждают воспоминания. Помню, как в школьные годы мы несли на последний звонок целые охапки пионов своим учителям.

 
Дышат пионы счастьем и летом,
Детством и школьным последним звонком…
Дышат наивностью первых рассветов,
Что мы встречали с мальчишкой вдвоем.
 
 
Память кружит над охапкой пионов
Нежной мелодией первой любви.
В платьицах, сшитых из легких шифонов,
Снова танцуют подружки мои.
 
 
Дышат пионы свободой желаний,
Дерзостью слов и смятением чувств,
Дышат романтикой первых свиданий
И возвращают нас в сладость безумств.
 
 
Столько оттенков в запахе этом,
Снова мечты не дают мне уснуть.
Прошлого тени растают с рассветом,
Их не вернуть, их уже не вернуть.
 

Существует очень красивая легенда, согласно которой когда-то все цветы были белыми. Но однажды появился художник и предложил окрасить их в разные цвета. Жасмин был ближе всех к художнику. Он захотел быть золотистого цвета – цвета любимого солнца. Но художнику не понравилось, что жасмин свою просьбу высказал раньше розы – королевы цветов. В наказание он оставил его ждать и принялся расписывать остальные цветы. В результате облюбованная жасмином желто-золотая краска досталась одуванчикам.

Жасмин не стал снова просить художника и в ответ на требование поклониться ответил: «Я предпочитаю сломаться, но не согнуться». Так он и остался белым хрупким жасмином.

 
Нежнейшим облаком жасмина
В ночной тиши окутан сад,
И месяц тлеет, как лучина,
Паря над кружевом оград.
 
 
И где-то там, меж сном и явью,
В глубинах спутанных ветвей,
Такою сладостной печалью
Опять томится соловей.
 
 
И нам с тобою слов не нужно —
Пускай продлится эта ночь!
Но звезды движутся послушно,
Не в силах время превозмочь.
 
 
И в воздухе витает нежность
Неслышно, словно светлячки.
И нас венчает безмятежность,
В траву роняя лепестки.
 

Наша жизнь соткана из звуков. Они несут в себе столько тайны и красоты. И по-настоящему тишина ощущается нами только тогда, когда мы слышим тонкое стрекотание сверчка, звук падающей капли или шепот листвы. И если нет таких звуков в природе, мы можем их придумать в минуты вдохновения.

 
Послушай тишину бессонной летней ночи,
Дыхание небес над крышами домов…
Услышишь, как дрожит на веточке листочек,
Как носится пыльца от полевых цветов.
 
 
Услышишь шепот звезд в бездонности пространства,
Романтику беспечной трели соловья
И шорохов ночных земное постоянство,
Что возникают вновь из недр бытия.
 
 
Тем звукам суждено стать частью мирозданья,
Стать частью тишины и продолженьем снов,
Из них соткали тьму и сладость ожиданья,
Из них соткали свет и вечную любовь.
 

Я шла по липовой аллее. Дурманящий запах цветущих деревьев создавал особую сияющую безмятежность. Хотелось пить этот воздух, расплавиться в летней истоме и окунуться в воспоминания детства.

 
Ветви согнулись под тяжестью цвета.
Старых аллей забытье.
Медом частичка июньского лета
В сердце стекает мое.
 
 
В светлом пруду отражаются липы,
Пчелы над ними поют,
Только лягушек сонные всхлипы
Сладкий тревожат уют.
 
 
Нежатся липы в полуденном солнце,
Вьется в аллеях пыльца,
Желтым дурманом прямо в оконце
Тихо влетает она.
 
 
И пред глазами всплывают виденья,
В вальсе кружатся мечты,
Тонут в медовой истоме сомненья,
Мне выбеляя холсты.
 
 
Маленькой девочкой в платьице белом
Снова средь лип я бегу,
Снова рисую солнышко мелом
Где-то на том берегу.
 

Июль

Июль – последний месяц нашего невероятного и захватывающего путешествия. За этот год я, кажется, написала обо всем, что случается с каждым из нас, когда времена года сменяют друг друга. И только не успела написать о летнем дожде, о долгожданном, теплом, с его невероятно сладким запахом и ощущением свободы…

 
Все пахнет иначе, когда летний дождь
Стирает заботливо шрамы на сердце,
И в воздухе запахов сладкая дрожь,
И от неизбежности некуда деться.
 
 
И бьется иначе под кожею пульс,
И капли дождя барабанят по крыше,
Все в жизни меняя: и смысл, и вкус,
И кажется, счастье все ближе и ближе.
 
 
Льют струи дождя, чтоб под них танцевать,
Живительной силой движенья наполнить
И радугу, словно Жар-птицу, поймать,
Чтоб наши мечты и желанья исполнить.
 

Представьте, что вы проснулись еще до восхода солнца и вышли на прогулку. В какое время светает в июле? У нас – в четыре сорок. А у вас?

Что вы видите? Что удивляет и радует? Каково ваше раннее утро?

Может быть, вы прямо с крыльца попадаете в пышный сад, может, торопитесь к ласковому морю или идете по тропинке среди цветущих лугов?

Мое утро начинается посреди спящего города у моря…

 
Июль… рассвет… четыре сорок…
Уж первый луч скользнул во тьму,
Спит зноем утомленный город,
И снится радуга ему.
 
 
И в этот час острее стали звуки…
И только одинокое такси
Под сонные мотора перестуки
По улицам пустынным колесит.
 
 
И жемчуга в небесную корзину
Вновь сыплет свет сквозь пену облаков,
И солнышко смеющимся дельфином
Ныряет у лазурных берегов.
 
 
А город спит в рассветной колыбели,
Лишь плач ребенка слышится в окне…
И сходятся земные параллели,
Пока с тобою Бог наедине.
 

Летние ночи так романтичны… На черном бархате неба пронзительно и ярко сияют звезды. Они кажутся такими большими и близкими. Начинается пора звездопада. И сотни влюбленных глаз устремляются в небо, стремясь поймать мгновение падающей звезды и загадать желание.