Текст книги "Правда Za нами!"

Деревенька моя, зазнобушка

 
Деревенька моя, зазнобушка,
Печальный и ласковый взгляд.
Сердечко твое как воробушка,
Заборы-суставы болят…
 
 
Косынки давно размахрилися,
И окна-глаза все тускней.
Завалинки вниз устремилися,
Добавили б сверху камней…
 
 
А руки плетями ветвистыми
Повисли на старых столбах.
И травы пучками душистыми
Стоят вдоль домов, во дворах.
 
 
Озера твои сиротливые,
И тропы покрыты травой,
И ивы скучают плаксивые,
Ждут избы родимых домой.
 
 
Деревенька моя, сторонушка,
Любимый мой край, уголок.
Сердечко твое как воробушка,
Ты вечный мой рай, ангелок…
 

Тропка, тропочка лесная

 
Тропка, тропочка лесная,
Тонкая и завивная.
Словно речка, в чаще вьешься,
В руки наши не даешься.
 
 
Ловишь свет сквозь ветки солнца,
Лунный луч по тропке льется,
Роса нежно окропляет.
Вдаль по лесу направляет
 
 
Тонкой струйкой, легкой гладью,
Своей тихой благодатью,
По лесному водит морю,
По беспечному простору.
 
 
Тропка, тропочка лесная,
Вьешься дальше, исчезая.
То блестишь травой зеленой,
То шуршишь листвой «паленой».
 
 
Белым снегом покрываясь,
Засыпаешь, запираясь.
Лишь хрустишь и удивляешь,
Душу счастьем наполняешь…
 

Постойте! Не плывите! Подождите!

 
Постойте!
Не плывите!
Подождите!
Куда же вы?
Ах, как же это так?!
Пожалуйста,
нас на земле простите
за то,
что мы тут сделали не так…
 
 
Не рвите,
не сжигайте
с нами нити.
Не презирайте,
не терзайте с высоты.
Плывите,
но без зла на нас плывите.
Не зовите нас
к вам раньше,
до поры…
 

«Пригорюнилась кукушка…»

 
Пригорюнилась кукушка,
Сидя рядом на суку.
Раздаются по округе
Ее длинные «ку-ку».
 
 
И в душе протяжным стоном
Отзывается сей звук.
Дребезжит сердечным тоном,
Мой захватывает дух.
 
 
Вдаль летит, подобно эху,
Крик кукушки на заре.
И молчат все птицы где-то,
Дав возможность кукове…
 
 
Закручинилась природа,
Притаился вмиг рассвет.
А кукушка продолжала
Куковать на белый свет.
 
 
Долго-долго раздавались
Ее томные «ку-ку».
Тихим шепотом шептались
Ветки, трогая листву.
 
 
Ветер даже отступился,
Сел на облако, притих.
А кукушка куковала,
Словно сказывая стих.
 
 
И как только все замолкло,
Та вспорхнула, понеслась.
Сразу птицы встрепенулись
И заря вся залилась…
 

Вам Славу Вечную поем

 
Мне жаль, почти нет ветеранов
Проклятой, горькой той войны…
Не напишешь всех романов,
Чтоб войну познали мы…
 
 
Восемь раз считал десяток
От начала грозных дней,
Слез и боли всех солдаток,
Сыновей и дочерей…
 
 
Пролетали самолеты,
Видно было всем кресты.
На земле одни воронки
От бомбежки с высоты…
 
 
Уж давно ушли друг к другу
Жены все и их мужья,
Боль свою пустив по кругу,
Чтобы помнила семья.
 
 
Дочь и внучка ветерана,
Ощущаю всей душой:
Кровоточат у них раны,
Хоть пою за упокой.
 
 
Передать нельзя словами,
Боль потери залечить.
На коленях перед Вами
Мы за то, что дали жить…
 
 
И за то, что смело, честно
Защитили родной дом,
Мы всегда без ложной лести
Славу Вечную поем!
 

Я слышу шепот за окном

 
Я слышу шепот за окном,
И мелкий дождь стучится в дом.
Стекает струйками в траву,
Прохладой нежит лепеству.
 
 
Мне шепчет дождь о синеве,
Волшебной, сказочной стране,
Где белый свет и благодать,
Где можно радостно порхать…
 
 
Я слышу шепот за окном
Дождя, ведь он стучится в дом.
Зовет к себе с ним погулять,
Под тихий шепот помечтать…
 
 
Какой хороший, теплый дождь,
Рукою водит, чую дрожь…
А капли медленно текут
И за собою вдаль влекут…
 
 
И грустно как-то, не понять,
Возможно, даже благодать…
Спокойно, тихо на душе,
И дождик шепчет о себе…
 
 
Я слушаю шептанья такт:
Он нежен, и спокоен акт.
Приятно таять в тишине
Под шепот дождика в окне…
 
 
И тихий дождь, как лунный свет,
Принес Божественный мне свет,
Внес в сердце с неба благодать,
И я могу теперь порхать…
 

Смешно на дождик обижаться

 
Смешно на дождик обижаться,
На бесконечно белый снег,
В лучах лишь солнышка купаться,
Считая волн игривый бег.
 
 
Смешно гнусить на непогоду,
На морось легкую, туман,
Метель, что встретила у входа,
Ручьев весенних буйный клан.
 
 
Смешно нам злиться на природу,
Ценить лишь нежный аромат
Цветов, пройдя по огороду,
Их видя словно экспонат.
 
 
Смешно нам злиться на природу,
Ее, как нас, не изменить.
И нам любое время года,
Как нас самих, пора ценить.
 
 
Ведь только тем мы интересны,
Что непохожи и смешны,
Что состоим, друзья, из теста
Природы-матушки Земли…
 

Улыбайся!

 
Иди… и улыбайся миру,
Улыбайся воздуху, земле…
И, видя разную картину,
Улыбайся радостно везде!
 
 
Улыбайся солнцу, тучам,
Погожим дням, снегам, дождю…
Станет жизнь намного лучше!
«Улыбайся, милый!» – я скажу.
 
 
Улыбайся горю, счастью,
Другу верному, врагу!
Разлетятся прочь напасти.
«Улыбайся, милый…» – прошепчу.
 

Игорь Ларин (Шевченко)

«Родился 30 апреля 1962 года в клинике Коха, Германия. Раннее детство провел за границей. Хорошо, что нас у мамы родилось двое и никогда не было скучно! Ну а потом как у всех (почти): школа, институт, работа. А в “почти ” художественная и музыкальная школы, а еще спорт. Креатив достался от папы. Он прекрасно рисовал, писал стихи и играл на нескольких музыкальных инструментах. Образований получил много и разнообразных. Это медицина и социология, лингвистика и экономика, управление и бизнес. Работал врачом-хирургом, руководил здравоохранением района, площадь которого превышала размеры Москвы на треть. Дважды избирался главой города и района, возглавлял местную думу, побывал в нескольких обкомах, работал экспертом Госдумы по вопросам природопользования. Потом бизнес, производство, заводы…

Писать начал с детства, но это, скорее, была проба пера. В юношеские годы написал несколько песен – конечно, о любви (был вокалистом ВИА в старших классах). По-настоящему поэзией занялся относительно недавно. Почему? Просто хронически не хватало времени! Женат, двое прекрасных сыновей. Жена – не просто жена, а любовь, смысл жизни и муза! Пишу стихи как для взрослых, так и для детей, поскольку со мной в доме трое внуков! А видеть и слышать их и не писать просто невозможно! Готово несколько стихотворных сборников, но я не тороплюсь: всему свое время».

Перекресток

 
Сижу и пью свой чай… с моим вареньем.
Идет мой снег, идет моей зимой…
И я пишу… свое стихотворенье,
И небо личное с оранжевой луной,
И кружат вихрем рифмы надо мной,
А на душе тепло… и настроенье
 
 
Совсем как позднею и ласковой весной
Иль ранним и еще нежарким летом,
Когда стоишь на берегу раздетым,
Зажмурившись, а крыша над тобой,
 
 
Как будто перевернутое море,
Голубизной безбрежною манит,
Играет и тихонечко шумит…
прибоем —
 
 
Мерно подгоняя облака,
А чья-то легкая и добрая рука
Мазками редкими картину поправляет —
Рисует формы, тени направляет…
с любовью.
 
 
На фоне трагифарсов, революций
Сижу и пью спокойно чай из блюдца.
У них бардак, замены конституций…
Встаю, взял шляпу и пиджак —
 
 
Снег хлопьями валит и, за окном кружа,
Проносится – как в пачках балерины,
В салопах и воздушных пелеринах…
Я знаю, будет все: спокойствие, тревога
И боль потерь, паденье, перемога…
 
 
Вот кто-то за поэтом повернул
На перекрестке, заметенном снегом
(Который видится крестом под темным небом)…
А у меня, друзья, своя дорога —
Я чуть подумал… и вперед шагнул.
 

Я и Пастернак

 
Я вышел из вагона на перрон,
Меня встречали с духовым оркестром —
Прям как героя, прям как ВИП-персон.
Кружилась голова, покрыта фетром,
Полы пальто распахивались ветром —
И все как наяву и вроде бы не сон.
 
 
Носильщик подхватил мой чемодан,
С улыбкой глядя на меня – как школьник…
Я поискал в кармане, вынул «стольник»,
В другом – платок и мелкие монеты,
Помятые трамвайные билеты…
 
 
Где карты, портмоне? – одни вопросы.
В нагрудном – в портсигаре папиросы,
Очки в футляре из простой резины
И зажигалка с запахом бензина
(Курить я бросил – что за чертовщина?).
 
 
Народа нет… Носильщик у такси
Мой чемодан на землю опустил.
Я дал ему купюру из кармана.
Он на меня взглянул, оторопев:
«Такую сдачу… и на день не дали плана…»
(Он по червонцу у коллег собрал у всех.)
 
 
Я сел в машину, не сказав, куда поеду
(А время на часах как раз к обеду),
Однако мой водитель за баранкой
С шутливою обычной перебранкой
Уверенно довез и счетчик отключил —
Ему я мелочи с опаскою вручил,
 
 
Сказав спасибо, вышел из машины.
Он сам открыл багажник, вынул чемодан
И, что-то ловко отсчитав на сдачу,
Мне пожелал здоровья и удачи…
И завизжали по асфальту шины,
И был таков (не гадан и не ждан).
 
 
Иду уверенно, как будто я здесь был,
И подхожу к красивому подъезду
(одной высотки) —
Что на улице Партсъезда…
Вот только номер почему-то позабыл.
 
 
В парадном полумрак и пахнет луком,
На каждой двери до пяти звонков.
Как всех они будили резким звуком!
Потом, освобождаясь от оков,
скрипели двери,
 
 
А увидев и проверив (кто позвонил),
цепочку сняв,
Распахивались полностью
и, запустив меня,
С привычным лязгом
закрывались на засов…
 
 
Вошел, не вижу, кто стоит в передней.
Или ушли уже, оставив одного?..
Нащупал выключатель, щелкнул…
что за бредни?..
Один, и рядом правда никого.
 
 
Лишь кот, задравши хвост, о ноги трется.
Вдруг голос: «Папироски не найдется?»
Смотрю: субъект в очках, и в майке из сатина,
И в брюках из потертого поплина —
 
 
Взъерошенный с похмелья мужичок.
Одна рука висит (последствия удара),
И запах чеснока и перегара —
На майке красный с Лениным значок.
 
 
Отдал всю пачку и шагнул вперед.
Куда идти – сам черт не разберет
(Еще и кот прохода не дает).
Вот дверь направо мне знакома вроде —
Казалось, здесь бывал, и при народе:
 
 
Стихи читал, курил и пил портвейн.
Крутился возле ног какой-то Рейн,
Ахматова стояла с сигаретой,
Есенин пьяный и почти раздетый,
В меня вцепившись, что-то говорил,
И я его отчаянно… журил…
Черт, что со мной?.. Совсем не понимаю.
Шагнул я в комнату, снял шляпу, а снимая,
На зеркале остановил свой взгляд.
И что я вижу? Мне мерещится: свят, свят…
 
 
А в зеркале стоит чужой мужчина
(С улыбкой руки уперев в бока),
Довольно молодой – лет сорока,
Высокий, видный, с крупными чертами
На вытянутом рубленом лице,
С волнистыми густыми волосами,
С морщиной между темными бровями
(А мысли о зазнайке-гордеце).
 
 
Я посмотрел на ноги, отвернулся,
Себя за нос подергал, обернулся.
«Кто в зеркале?» – возник тотчас вопрос.
И вот еще – то ли вокруг все меньше стало,
А может, мне очков недоставало,
А может, я значительно подрос?..
На кресло кинул шляпу, снял пальто,
Стою в костюме старого покроя.
Задумался… А может, я в запое?..
А может, шутит или дурит меня кто?..
 
 
Потом еще взглянул и враз обмяк,
Комок во рту, и задрожали ноги —
Ведь в зеркале… ведь это… Пастернак…
О Боже! Что со мною происходит?..
 
 
Так, значит, здесь я с ним,
А он со мною там?..
И ходим друг за другом по пятам:
Страдаем, любим, ссоримся, едим…
 
 
Наверное, мое второе «Я»
Смеется и со мною хороводит.
Или злодей тупой меня изводит,
Играя на границе бытия
 
 
И мира параллельной жизни с нами…
Нам не понять: ни веры, чувства, знаний
Не хватит, чтоб подумать, оценить
и описать стихами,
И что скрывается за фразами, словами,
И по кому не станут в колокол звонить…
 

«Декабрь, в разгаре русская зима…»

 
Декабрь, в разгаре русская зима —
Уже по-настоящему с морозом.
Стоят нахохлившись притихшие дома,
Из труб столбами вверх дымы летят
(Собаки даже лаять не хотят) —
Природные видны метаморфозы…
 
 
Зима бескомпромиссна: древа сушит,
Слезит глаза и зло за шеи душит.
Заставит и потребует она,
Чтобы на шапках опускали клапана
 
 
Или ладошками мы потирали уши
И в кулаках держали белые носы
И в инее ресницы и усы —
Как будто бы посыпаны мукою,
Которую стряхнем, смахнем рукою,
 
 
Шарфами, рукавицами, платками,
Обшлагом рукава, кусочком ткани…
любой,
А в небе синем месяц голубой
 
 
Красуется собой, качаясь плавно…
На время здесь он станет самым главным:
Над городами, лесом – целым миром…
что на земле,
А в небе, над эфиром…
горя во мгле.
 
 
А иногда из опрокинутой корзинки
Летят с небес застывшие слезинки…
грустя по лету,
А на крышах эполеты…
Дымком слегка раскрашенного снега,
Который светится на сером фоне неба.
 
 
И проводов провисших аксельбанты,
И кивера поднялись на столбах…
И есть причина и завидная судьба
Стать самому у снеговеев номинантом
 
 
На скульптора, подельника погоды, —
На подмастерье… у самой природы.
 

Поэты России

 
Тяжело поэтом быть в России,
Рифмовать страдание и боль…
Почему всегда они просили
Милостыню, право на любовь?..
 
 
Где-нибудь еще (помимо дома)
Им сулили цепи и тюрьму?
А к кому не липла идиома —
Подавали посох и суму?..
 
 
И в каком ином, скажите, царстве,
У каких пределов и границ —
Жить в гоненьях, муках и мытарствах,
От бессилья выть и падать ниц,
 
 
Разбивая в кровь свое лицо…
На котором все как на картине:
Замерзать в огне, гореть на льдине,
Умерев ребенком – стать отцом…
 
 
Говорить, не думая о смысле,
Проходить сквозь горы… напрямик.
Не считать, а плавать в море чисел,
Знать, когда уйдем, – как мир возник…
 
 
Ты не бойся, что они умнее,
И не надо их боготворить.
Им скажи спасибо, что умеют
Души грешные слезой
омыть.
 

«Я так люблю семейные дома…»

 
Я так люблю семейные дома,
В них все: начало, продолжение, итоги,
Там у порога вытирают ноги,
Хотя на улице белым-бело – зима.
 
 
Дверь распахнул, нагнулся и вошел,
Встал, огляделся и иконы не нашел.
Хотя зачем, не высшей силой послан,
Не бог весть что, не хам и не апостол.
 
 
Кладу рюкзак на старый темный стол,
Он столько знал, а скольких видел, слышал:
И тихий шепоток – о тех, кто только вышел,
Заздравная тому – кто только что вошел.
 
 
Формальные и чистенькие фразы,
Почти газетные статьи или указы
Предупреждали осторожно много раз:
Есть лишний, посторонний среди нас.
 
 
А сколько съедено и выпито вина —
С тостом, алаверды, на брудершафт, до дна,
По поводу и запросто, в кругу семьи —
Сначала по одной, потом и две, и три…
 
 
С гитарой, с шумом, песнями и дракой
С каким-то перебравшим забиякой.
А утром, все забыв, простив буяна,
У самовара, с хашем снова пьяны…
 
 
Да, дом сейчас другой, давно не тот.
Услышать можно лишь забытый анекдот.
Ни песен, ни бахвальства, ни стихов.
Зато полно теперь ребячьих голосов…
 
 
Все поменялось, смена поколений —
Фантазий много, меньше фраз, суждений.
Я без претензий, всех люблю, пойму —
Всему есть смысл, и время есть всему…
 

«Наш город спит почти… Из моего окна…»

 
Наш город спит почти… Из моего окна
Он кажется чужим и незнакомым.
Завьюженная улица бела (видна едва),
И светятся фонарики спешащих к дому —
 
 
В руках качаясь и горя на лбах.
Мороз… мигают лампы на столбах,
Похожие на маленькие солнца.
Блестят фасадов огоньки в оконцах,
И ветер рвет дыханье на губах.
 
 
Зимою город скуп на чувства и вальяжен,
Обложенный поленницами дров,
Про лето с осенью вам кое-как расскажет…
А на ночь закрываясь на засов
 
 
И опуская полог перед входом,
На стол поставят чайник и стакан
(На всякий случай) – вдруг возьмут
предложат
Чего покрепче, – а пока, в экран
 
 
Уткнувшись, смотришь фильм про море —
Где солнце и волна, поющий бриз…
Там все желания в момент – любой
каприз,
А на дворе вдохнешь – аж зубы ломит.
 
 
Я у окна – уютно и светло.
Забыл про ветер, круговерть и стужу,
Закутался шарфом (слегка простужен),
Дышу на побелевшее стекло…
 
 
Зима, зима – ты русскому услада.
Как здорово с бурана – и в тепло!
И детвора морозу только рада:
Снежки, снеговики, каток, коньки…
Ах, сколько пробежало, утекло…
Я помню до отмерзших ног деньки —
 
 
Как были рады бегать без обеда.
Как ждали Новый год и со Снегуркой Деда —
С огромной бородой и в красной шапке,
шубе…
И собирали всех детей в армейском клубе.
 
 
И мандарины, и концерт, и елка —
Подарки всем, и каждого ребенка
Поздравят… и кулечек из мешка…
Как мне попасть туда? Достать из сапожка…
И ощутить восторг, что ты любим и любишь…
Ну разве вот такое позабудешь?!
 

Марина Линник

Писатель-романист, член СПР, Союза литераторов Российской Федерации и ИСП. Диплом Международного литературного фестиваля «Ялос-2016» в номинации «Проза» – 1-е место. 1-е место в специальном конкурсе им. Жюля Верна на фестивале «Аэлита». Медаль им. С. Я. Надсона «За вклад в современную литературу». Сквайр фантастики – «РосКон-2018». Лауреат III Евразийского фестиваля ЛиФФт-2018 – серебряная медаль. Конкурс им. Н. Ф. Тютчева – 1-е место. Медаль «За заслуги в культуре и искусстве». «Дама фантастики» – «Рос-Кон-2019». Медаль им. В. Ф. Одоевского «За активную творческую деятельность». Лауреат I степени фестиваля «Аэлита» в номинации «Исторический роман». Гран-при Международного литературного конкурса им. А. А. Грина в номинации «Исторический роман». Гран-при Международного литературного фестиваля «Здесь моя Родина». Объявлена благодарность Госдумы РФ за активное участие в литературном процессе России. 1-е место в номинации «Проза» на Международном литературном конкурсе на премию им. Саши Чёрного «На одном языке». Гран-при в номинации «Проза» Международного литературного конкурса на премию им. Саши Чёрного «По обе стороны моста». Премия «Большая Проксима». Медаль им. Н. В. Гоголя «За развитие общеславянских культурных традиций и гуманизм в творческой деятельности». Орден Святой Анны «За достижения в искусстве».

В 2017 году СПР присвоено почетное звание «Заслуженный писатель».

Правдивая ложь
(отрывок из романа)

Густой туман темной вуалью окутал суровый, угрюмый лес, скрыв от глаз уродливо изогнутые ветви старых деревьев. Пронизывающий холод загнал зябнущую живность в норы и логова. Зловещую тишину нарушали лишь вой старого волка, доносившийся из глубины чащи, да насмешливое уханье филина. Казалось, все вокруг замерло в ожидании беды.

Внезапно в тишине леса послышался еще один звук. Поначалу малозаметный, он становился по мере приближения все яснее и громче – вскоре уже можно было отчетливо различить мерное цоканье копыт одиноко скачущей лошади. Что делает в лесу домашнее животное в такой неподходящий час? Неужели по собственной воле совершает оно столь необычную прогулку? Но чем ближе раздавался стук копыт, тем явственнее можно было разобрать сопровождавшую его тихую брань:

– Чертов колдун! Да сожрет дьявол твои кишки! И какого черта приспичило ему забраться в такую глухомань? Где искать это отродье сатаны в таком адском тумане?

Всадник остановился, по-видимому стараясь определить, где он находится. Постояв несколько минут и изрыгнув очередное ругательство, он двинулся дальше. Кто же был этот таинственный всадник, не побоявшийся в столь поздний час путешествовать в глухом лесу в полном одиночестве, без верных слуг и вассалов?

Будущие события, связанные с этим человеком, в мельчайших подробностях расскажут об этом, а пока странный всадник, не обращая внимания на пронизывающий холод, продолжил свой путь. Через несколько минут, преодолев густую поросль мелколесья, он выехал на небольшую поляну. Туман здесь почти рассеялся, и взору всадника предстала зловещая картина. Древние сосны причудливо изогнутыми лапами скрывали от посторонних глаз неказистую избушку, изрядно потрепанную временем и непогодой.

В эту глухую чащу боялись заходить не только путники, опасавшиеся разбойников, волшебников и чудовищ, которых, по местным сказаниям, немало обитало в здешних краях. Даже звери старались обойти неприветливые места. Довольно хмыкнув, всадник не раздумывая направил коня прямо к лачуге. Спешившись и подойдя к ней вплотную, он безо всяких церемоний толкнул ногой изъеденную насекомыми дверь и вошел внутрь.

Изнутри хибара выглядела немногим лучше. Убогое жилище состояло из одной-единственной комнатки, служившей одновременно спальней и столовой. Поодаль от стены располагался очаг, являвшийся и местом для приготовления пищи, и единственным источником света в этой жалкой халупе. Два окна были наглухо закрыты ставнями, земляной пол – покрыт охапками сена, а возле очага – обмазан глиной. Над очагом висел котелок, на полке размещалась кухонная утварь, а немного поодаль стоял треножник с горшочками различных размеров и форм. Помимо этих предметов в невзрачной комнатенке с бревенчатыми стенами, на которых клочьями висела серая паутина, стояли небольшой стол, заставленный стеклянными пузырьками, и несколько деревянных стульев грубой работы. В самом дальнем углу лежала куча соломы, покрытая каким-то темным рубищем.

Эту невзрачную картину дополнял странного, даже загадочного вида человек, одетый в длинный черный балахон с капюшоном, прикрывавшим его седые непослушные лохмы. Не обращая внимания на вошедшего всадника, он продолжал узловатыми худыми пальцами добавлять какие-то травки в котелок, где кипело необычного цвета варево, бормоча при этом непонятные заклинания.

– Клянусь сатаной, Корнуолл, ты дорого заплатишь мне за эту поездку! – при виде колдуна воскликнул всадник. – Если ты не приготовил мне обещанного, тебе не сносить головы! Слышишь меня?!

– Мессир! Зачем так много слов и угроз? – послышался спокойный и уверенный голос. – Все давно готово и дожидается вас… Вот, посмотрите!

Зловещего вида человек повернулся к всаднику, протянув ему небольшой стеклянный флакон с серовато-голубой непрозрачной жидкостью.

– Он подействует? Ты уверен? – недоверчиво поглядев на колдуна, спросил прибывший.

– Смотрите, мой господин, – пожал плечами колдун.

Подойдя к клетке с крысами, стоявшей около треножника, он достал одну из них и капнул ей в пасть несколько капель странной жидкости из флакона.

Через несколько секунд по телу бедного животного пробежала судорога. Агония продолжалась недолго. Безразлично глядя на издыхающую крысу, бившуюся в последних конвульсиях, поздний гость произнес:

– Хорошо, ты убедил меня, Корнуолл. Но все равно поедешь со мной. Если что-то пойдет не так, мне не придется больше разыскивать тебя по всей стране.

– Но, мессир, – попытался возразить колдун, – вы обещали…

– К дьяволу обещания, обеты и всякую подобную чепуху! – вскричал всадник. – Не забывай, кто я такой. Одно мое слово – и твое бренное тело вновь будут кромсать инквизиторские палачи. Ты забыл, кто спас твою шкуру и вытащил из темницы? Собирайся, скоро рассвет, а нас не должны видеть вместе!

Взяв из рук Корнуолла флакон с зельем, всадник внимательно посмотрел на колдуна и криво усмехнулся:

– Ты всегда был лучшим, а я – лишь твоей тенью. Ты с рождения имел власть над людьми, земли, почет, а я был вечным изгоем, вынужденным скитаться по свету. У тебя есть все, а у меня – ничего. Но… очень скоро настанет мое время. Мое имя будет у всех на устах. Весь мир преклонит колени предо мной! И никто… никто не сможет меня остановить: ни человек, ни Бог, ни сам дьявол!