Текст книги "Правда Za нами!"

 
Спустилось солнце в бархат тихой ночи,
Все краски лета выплеснув в закат,
И сладкий шепот трав наивность снов пророчит.
Предчувствием любви уже весь мир объят.
 
 
И падает звезда с хрустально-нежным звоном,
Его расслышать может обостренный слух.
И эхо в небесах поет всю ночь влюбленным,
И счастье бытия захватывает дух.
 
 
Но шар земной летит в бездонные объятья,
И, в звездах утопая, светит Млечный Путь,
Лишь легкий ветерок цепляется за платье,
Чтоб этот миг невольно не спугнуть.
 

Когда солнце только поднимается над горизонтом, все небо окрашивается в сочный оранжевый цвет. В эти мгновения золотом отливает все вокруг: дома, улицы, море, прибрежные скалы… И даже стихи!

 
Завернулось солнце-апельсин
В простыню оранжевого цвета,
Золотит небесный балдахин
Нитями сияющего света.
 
 
Вышивает рыжие цветы
Вдоль песчаной золотой дорожки
И на брюшке озорной пчелы
Из пыльцы медовые горошки.
 
 
Одевает город мой в парчу
Жаркого июльского рассвета,
Окна зажигает, как свечу,
В глубине оранжевого лета.
 

Летние сны кратки и таинственны, как июльская ночь. И главное – не растерять эту сладость в утренней серости и сырости. И поймать то мгновение, когда туман превратится в радугу на горизонте.

 
Такая глубина в предутреннем тумане,
И тишина звенит, как чуткий камертон,
И бродит по полям в цветастом сарафане
Бесшумно и легко наивный летний сон.
 
 
И, звезды погасив до следующей ночи,
Гадает на ромашках, сбросив лепестки.
Мне магия зари любовь опять пророчит,
И шепчут васильки о тщетности тоски.
 
 
Растает тихо сон в предутреннем тумане,
Жемчужинкой росы на стебельке дрожа.
За радугой бежит в цветастом сарафане
Моя в весь мир влюбленная душа.
 

Середина лета, изнуряющий зной, высохшая трава и миражи на горизонте. Надо быть поэтом, чтобы в этой карт и не увидет ъ красоту…

 
Сиреневым светом расплавлены свечи шалфея,
И воздух от зноя колеблется тонкой вуалью,
И катится лето с высот своего апогея,
И в море вонзается жаркой, кипящей спиралью.
 
 
А в небе плывут облака караваном верблюдов,
И, словно мираж, корабли вдалеке исчезают.
А море сияет огромным серебряным блюдом
И птиц восходящим потоком легко поднимает.
 
 
И все добела раскаляет нещадное солнце,
Лишь пенье цикад будоражит прозрачные тени.
И сыплет без счета лучей золотые червонцы,
Тела погружая в истому дремоты и лени.
 

Ранним утром, когда солнце еще не выглянуло из-за горизонта, я сидела у окна и наблюдала за полетом стрижей. И вот их крылья окрасились золотистым цветом… Раньше я такого никогда не видела! Эти маленькие птички первыми встретили восходящее солнце, и они сразу же попали в мои стихи…

 
Снова в небе стрижи голосами рассвет наполняют,
Ловят хрупкими крыльями первые солнца лучи,
А под ними плывут крыши, парки, сады и трамваи,
И сияет волна в робких отблесках вечной свечи.
 
 
И в рассветную тишь вновь бесшумно ныряют дельфины,
А стрижи догоняют беспечных прозрачных стрекоз,
Мне в ладони летит белым призраком пух тополиный,
И висит над садами, как сон, аромат абрикос.
 
 
Ветви тянут плоды и колышутся желтым туманом,
А на небе рассвет раскрывается веером струй.
В летних платьях июль все кружится цветным карнавалом
И на память нам шлет абрикосовый свой поцелуй.
 

Август

Ибо именно в этом месяце эта книга стала рождаться на свет. Она шла неторопливо вместе со мной день за днем, впитывала все краски, звуки и впечатления, которые несли эти удивительные двенадцать месяцев.

 
Август налью я в бокал с изумрудным ликером,
Капелькой ветра приправлю и солнечным светом,
Жарким желаньем наполню и синим простором.
Пусть мою лодку качает беспечное лето.
 
 
Я пригублю тот напиток бесценных мгновений.
Шелестом волн и мелодией в стиле латино
Все затоплю, не оставив ни тени сомнений.
Ритмы любви оживит вновь мое пианино.
 
 
Ночи наполнятся таинством и звездопадом.
Пламя свечей пусть танцует, во тьме исчезая.
Для вдохновения большего мне и не надо!
Август, помедли! По капле коктейль твой глотаю.
 

Это стихотворение родилось из одной строчки. Однажды я выложила в соцсетях фотографии цветущей лаванды, которая так разрослась на моей даче, что превратилась в роскошное сиреневое облако. Над ним порхали бабочки. А потом они увлеченно пили нектар, покачиваясь на тонких стебельках. Эта картина и попала в мой объектив. Фото вызвали бурю эмоций и комментариев, а одна из подруг написала ту самую фразу: «Мне снится Прованс…»

В моей голове что-то щелкнуло, закружилось, и через тридцать-сорок минут стихи были готовы.

 
Мне снится Прованс. На лавандовом поле
Сиреневой дымкой окутан рассвет.
Над ветками бабочки, как в рок-н-ролле,
Кружат, собирая нектар на фуршет.
 
 
Мне снятся поля из душистых колосьев,
И воздух пьянит, как младое вино.
Лавандовый запах в волшебном гипнозе
Ложится, как краски на полотно.
 
 
Ловлю паутинки ушедшего лета —
Прозрачные призраки солнечных дней.
И хочется знать, что распустится где-то
Лаванда в сиреневом море полей.
 

Вот и осень подкралась!

Через четыре дня мы будем купаться в золоте осенней листвы и с ностальгией вспоминать ушедшее лето. Но я сегодня не об этом! Сегодня я хочу напоследок искупать вас в лавандовом тумане.

 
Сиреневый закат купается в лаванде.
Последних летних дней прозрачный воздух чист.
Уснула стрекоза на красном амаранте.
Листает тихо август календарный лист.
Недолог этот миг закатного мгновенья.
В лавандовом тумане уже веют наши сны.
Стучит в окно сентябрь, сгорая в нетерпенье,
И провожает птиц до будущей весны.
Уснувшая звезда мне на ладонь скатилась,
И в теплый бархат ночь окутала мой сад.
Что было суждено, то с нами и случилось.
И прошлого уже нам не вернуть назад.
 

Еще вчера с нами было лето – звонкое, веселое, солнечное. А уже сентябрь заглядывает в окна! Лето ушло, но успело оставить нам светлые воспоминания, шелест волн, пение птиц, звуки, которые наполняют нас ощущением счастья и свободы.

 
Снова слух бередит задушевная музыка лета,
Где в зеленых садах разливается песнь соловья,
Где журчаньем реки бесконечность земная воспета
И плывут облака белоснежной мечтой бытия.
 
 
Тишину будоражит кузнечика нежная скрипка,
И играет с волной, как ребенок, веселый дельфин.
Нам от лета останутся звуки, цветы и улыбка
И еще ощущенье, что ты на земле не один.
 
 
Звуки лета проникнут по венам до самого сердца
И заполнят своей неохватностью внутренний мир.
Кто сумеет расслышать, тому открывается дверца
В ту страну, где сонеты слагает влюбленный Шекспир.
 

Вадим Корнеев

Родился 19 сентября 1966 года в Махачкале. Писать начал со школьных лет. В старших классах решил посвятить себя журналистике. В 1990 году окончил Дагестанский государственный университет и оказался редактором республиканской молодежной газеты «Зеркало». В 1999 году переехал в Гатчину. Работал в газете «Гатчина-Инфо». В 2008 году основал и возглавил журнал «Лучшее в Гатчине», который обрел популярность благодаря очеркам о лучших людях Гатчинского муниципального района (от уборщицы до главы администрации) и критическим материалам. С 2016 года является редактором интернет-портала «Гатчинская жизнь».

Единственным своим литературным произведением, заслуживающим внимания, считает трилогию «Катехон. Будет ли сломлена Российская империя?», которая анализирует материальные и духовные основы нашего бытия.

Катехон. Будет ли сломлена Российская империя?
(фрагмент трилогии)

И приснился Ленке сон, будто…

Стоит она на берегу не то моря, не то озера – все, что впереди, покрыто густым непроницаемым туманом. Она стоит одна, по привычке перегнувшись через борт моторки, и пытается разглядеть уже не то, что находится на дне лодки, а что там – впереди. Сзади кто-то подошел к ней и обнял за талию так, что пальцы его достали до ее живота. Она не оборачивается, но знает, что это Игорь Николаевич.

– Ленка, чего бы тебе хотелось больше всего? – спрашивает Игорь Николаевич голосом ее бывшего учителя истории, который на днях помер.

– Чтобы туман рассеялся и солнышко вышло.

– Глупая! – почему-то сердится Игорь Николаевич. – Что тебе за радость от того?

– Как же? Мне холодно и одиноко. А так я буду не одна.

– А что, если оно совсем не выйдет?

– Выйдет, – убежденно говорит Ленка.

– А что, если оно выйдет, да уж поздно для тебя – когда ты уж ни к тому, ни к другому будешь негодна? – не унимается Игорь Николаевич.

Ленка не понимает, к чему это – к тому или к другому, пугается, пытается обернуться назад, но не может.

– Что же мне делать? – отчаянно спрашивает она.

– Ты уже не хочешь ждать солнца?

– Хочу.

– Верно. Но люди научились пережидать непогоду, – вкрадчиво говорит Игорь Николаевич. – Они разводят костры, строят дома, проводят свет. И тогда будущее уже не кажется им таким ужасным и туманным.

Он отпускает Ленку и делает несколько шагов назад.

Ленка оборачивается, но не видит ничего, кроме неясного силуэта.

– Подумай, разве ты можешь быть нужна сейчас тому, кто оставил тебя здесь, в тумане, тогда как я готов вывести тебя к свету, где люди счастливы не тягостным ожиданием своего конца, а строительством великолепной башни, подобно спирали поднимающейся все выше и выше и делающей их равными богам. И все потому, что они научились угождать друг другу, прислуживать друг другу, делать друг из друга кумиров, вылизывать друг друга так, что у всех на языках появились незаживающие кровавые мозоли, а кое у кого, чей язык разбух больше остальных, на прилизанной шерстке вспыхнули ни с чем не сравнимые, прозрачные, как слезы, бриллианты. Ах, какое это наслаждение – во время сна вываливать свой язык на подушку, чтобы его ноющая сладкая боль помогла покрепче заснуть и увидеть во сне – нет, не солнце, а свет, затмевающий солнце. Ведь так просто затмевать то, что никто никогда и нигде не видел. И чем сильнее твоя боль, тем больше людишек с болью поменьше готовы будут выполнить любое твое желание в угоду твоим страстям и страстишкам. Чего же ты ждешь? Или ты готова вернуться в райский лес и всю жизнь прожить в этом заточении, где твоей красотой будет издали любоваться один-единственный мужчина, неспособный на самостоятельный поступок?! Глупая! Я же знаю все, что скрыто в твоей душе: солнце нужно тебе лишь для того, чтобы оно осветило тебя, а не других вместе с тобою. Трижды глупая! Разве ты не знаешь, что этого не будет никогда?! Только мой свет отбросит от тебя тень настолько длинную, насколько ты этого заслуживаешь.

Покажи же мне свой язык… Видишь, он красен, но шерстка твоя не вылизана, потому что ты работаешь на других, а взамен не получаешь ничего. Но ты не настолько добра, чтобы вознаграждение за твой труд не было бы твоею потребностью. Иди же за мной, и я сделаю тебя той – первой, которою ты всегда хотела быть, – сказал он и стал растворяться в воздухе, пока совсем не исчез.

На том месте, где он стоял, появилась одиноко висящая в темноте дверь и чуть слышно поскрипывала. Ленка подошла к ней, открыла, и мир, состоящий из тумана, моря или озера, исчез. Стало светло, тепло и сухо…

За столом много шутили, рассказывали недвусмысленные истории и анекдоты и много смеялись. Данька решил блеснуть знанием поэзии и встал читать стихи.

– Есенин, – сказал он: – Мне бы женщину потную-потную, чтобы груди свисали до пят, чтобы морда была лошадиная и морщинистый розовый зад.

Деревенским было все внове. Они ловили каждое слово и пытались запечатлеть в памяти каждое мгновение городской жизни.

– Главное – правильно провести свободное время, – поучал Сашок Ленку. – Нужно уметь расслабляться, чтобы ты мог почувствовать свои внутренние, глубоко сидящие в тебе потребности и реализовать их. Так ты освобождаешься от своей грязной энергии, которая скопилась в тебе за то время, когда тебе приходилось соблюдать общественные условности, и вбираешь в себя светлую энергию космоса, чистую, как сама природа.

– Мне б достоинство с километр… – кричал Данька, изображая теперь уже Маяковского, каким он его себе представлял.

– У вас тут хорошие места: лес, озеро, дом по уму – все для цивильного отдыха, – продолжал Сашок. – Хочешь – грибы собирай, хочешь-рыбу лови. А вообще мне в любви не везет. С кем ни сойдусь, они раза два попользуются мною и бегут на сторону в поисках новых ощущений. Разве ж это любовь?

Ленке стало жаль Сашка.

–.. И попа с витрину продовольственного магазина… – декламировал Данька.

Боник, по правую руку которого сидела Ленка, а по левую-Кирилл, переключил свое внимание с Адки, занимавшей место напротив него, на Ленку и, не обращая внимания на Сашка, стал рассказывать:

– Иду я как-то вечером по нашей Дерибасовской, а навстречу мне две коровы валят. Я тогда только из ресторана вышел, и мне хорошо, как человеку, с пользой потратившему свои трудовые накопления. На небе звезды горят, на улице фонари светят: всё так, как и должно быть на картинке. Но главное – что настроение хорошее. А навстречу мне две коровы валят. Не, ну животные натуральные: рубль с тротуара поднять не смогут, чтоб своих достоинств не засветить. Я им говорю: «Здравствуйте, девочки». А они мне: «Где ты был, мальчик, когда мы девочками были?» Ясный перец, кого-то ждут, раз я им не нужен. Но зачем же человеку настроение портить? Так что, девочки, не ходите в город: они там все такие, добру вас не научат. А что такое женщина? Женщина – это такая форма существования материи, которая делает мужчину выше, шире и длиннее себя самого. А если какая-то женская особь делает тебя ниже, уже и короче, это уже не особь, а переходная форма от женщины к самке обезьяны.

Боник обхватил Ленку за талию, и она ненароком подалась к нему. Он приблизил свои губы к ее уху и не так громко заговорил:

– Насколько приятнее видеть женщину в легком просторном платьице, будоражащем фантазию мужчины…

Ленка ухватилась за край своего платья и попыталась натянуть его на коленки.

–.. под которым никак не спрятать ножки такой изумительной красоты, что тебе приходится то и дело отводить от них взгляд, чтобы хоть немного отдышаться. А эти щечки, залитые краской стыда, лучше всяких слов говорят тебе о том, что ты смотришь на чистую сердцем, непорочную женщину, а не на переходную форму от человека к прелюбодейному куску человеческого мяса. Вот когда мужчина ощущает себя выше Эйфелевой башни, шире Тихого океана и длиннее экватора Земли…

– Вот, собственно, и всё. Как вам моя библия переходного времени? – закончил излагать свою теорию Смоков-ников.

– Так что же? Выходит, что люди, объявлявшие себя отъявленными материалистами, на поверку оказываются самыми что ни на есть обычными идеалистами? – подал голос Володька.

– Ну, не до конца так, я думаю. Они заложили основы для диалектико-материалистического подхода к пониманию мироздания. Подобно тому как Колумб, открыв Америку, посчитал, удержанный своей изначальной установкой, что он приблизился к Индии, так и они, управляемые своими идеалистическими мечтами, сделали неверные выводы из своей верной по сути теории, назвав эти выводы научным коммунизмом.

– И все же не понимаю я людей, которые любят капитализм, – задумчиво произнесла Марина Сергеевна. – Как же его любить? Да и когда же мы начнем жить как люди?

– «Что вы считаете правильным и справедливым, это к вопросу не относится. Вопрос заключается в том, что является необходимым и неизбежным при данной системе производства». Маркс, между прочим. А социализм… Социализм – это не экономическая категория.

– Все это самая большая ерунда, которую я когда-нибудь слышал, – сказал Павел Семёнович.

– Ну как же, Пал Семёныч. Я ведь натурально вам доказал, что научный коммунизм – вовсе даже не научный, а как был утопией, так ею и остался.

– Не верю я вам, молодой человек. Своим товарищам верю, а вам – нет. Верить-то вы мне определенно не сможете запретить. Так что дайте срок, построим мы вам это светлое будущее, обязательно построим. Я уж, наверно, не доживу, но вы-то его непременно увидите.

В дверь робко постучали. Ленка встала, чтобы открыть.

– Ленка, открой-ка, – сказал Павел Семёнович.

Ленка подошла к двери, выглянула наружу и выскочила на веранду…

– А-а-а, попович, – протянул Павел Семёнович. – Говорят, ты у нашего священника – первый ученик.

Наступила пауза. Федька не поднимал глаз, молчал и все больше краснел. Павел Семёнович старался смотреть на Федьку так, чтобы тот смог почувствовать его наставнически неодобрительный взгляд. Наконец он спросил:

– Вот ты мне скажи, коли ты себя таким умным считаешь: какая такая у государства должна быть новая идея, чтобы из дерьма выползти?

– По-божески нужно жить, дядечка.

Павел Семёнович вспыхнул:

– Цыц, ирод! Я, конечно, бога, может, и уважаю, но поповских разговоров у себя дома не потерплю.

Лада Кушниковская

Родилась в Кемеровской области. Когда Лада была еще ребенком, семья переехала в Чувашскую Республику, а позднее поселилась в селе Кушниково на берегу реки Волги. Писать стихи начала в раннем детстве. Выпустила в свет сборники стихов «С легкого дуновения рождается стих…» и «Душевная рапсодия». Последний вошел в шорт-лист Евразийской литературной премии «Новый сказ» памяти П. П. Бажова (2022).

Произведения опубликованы в альманахах Российского союза писателей «Русь моя» (2021), «Поэт года» (2021), «Антология русской поэзии» (2021), американской женской газете-журнале на русском языке «Женский Шарм» (Нью-Йорк), журнале «Российский колокол», альманахе «Наследие» (2022), ежегоднике «День поэзии» (2022), журнале «Современные записки» – спецвыпуске «Любовные записки» (2022), антологии стихов и прозы «Литературная Евразия» (2022) и во многих других изданиях. Награждена медалями «Сергей Есенин – 125 лет», «Фёдор Достоевский – 200 лет» и «Николай Некрасов -200 лет».

Со мною раздели

 
Со мною раздели ты боль обиды,
Миг радости со мною раздели.
И пусть враги все наши будут квиты
От нашей лишь негаснущей любви.
 
 
Подай мне руку, в пропасть вмиг упавши,
Подставь мне нежно сильное плечо.
И пусть не тронет душу день вчерашний
И будет с нами свет – его тепло…
 

Мне кажется, что я переболела

 
Мне кажется, что я переболела
Обидой, болью, завистью вослед.
Застыла, словно камень, очерствела,
На сердце только пепел – раны нет.
 
 
И больше не тревожат злые лица
И стрелы гнева, брошенные мне.
Так хочется мне жизнью насладиться,
В предательском же не гореть огне.
 
 
Мне кажется, что я все отпустила,
Из сердца вытряхнула… головы́.
Возможно, даже многое забыла,
Оставила погост сей стороны…
 
 
Кто знает, может, это лечит время
Или мудростью наделил Господь.
И пройденное в испытаньях бремя —
Отломанный лишь с горестью ломоть.
 
 
Живу теперь я, удивляясь чуду,
И мне легко, спокойно на душе.
Конечно, никогда я не забуду
Своих друзей – что дороги вдвойне.
 
 
И пусть ночами часто будут сниться
Мне лица тех, кто встретился в пути.
Поставила давно свою границу,
И злому умыслу не проскользнуть к груди…
 

Безликий человек

 
У нас безликий человек
Блуждает по планете,
Из года в год, из века в век
Всегда в приоритете…
 
 
Ведь хорошо, что нет лица,
Он очень неприметен.
Нет слова от него, дельца,
И вовсе не в ответе…
 
 
Не скажет «да», не скажет «нет»,
Он как пустое место.
Тут за него решен ответ,
Он как простое тесто.
 
 
Пройдет в толпе, придет домой —
И только телевизор.
Безликий человек, немой
Не возразит репризой.
 
 
Безликий человек, простой
Не треплет людям нервы.
Ведь хорошо, что он живой,
И жаль, что он не первый…
 
 
Безликих стало словно рать,
Куда ни глянь – движенье.
И как же в мире выживать,
Узнав тому значенье?
 

Это милая сторонка! Это Родина моя!

 
Привела меня дорога
Жизни в русское село.
Поняла, что счастья много,
Что добро здесь и светло.
 
 
Я людей простых познала,
В чем секрет большой любви!
Рассказать об этом – мало,
Приезжай и поживи…
 
 
Хоть земля мне не родная,
Стала мне она своя!
И от края и до края
Это Родина моя!
 
 
Не могу я наглядеться
И объять всей красоты.
Здесь я будто снова в детстве,
Говорю с землей на «ты».
 
 
Всё овраги и ложбинки,
Родники и ручейки
И забытые тропинки
Под оврагом у реки.
 
 
Бечевой иду, смущаясь,
Пряча взгляд от старых ив,
Что стоят вокруг, ломаясь,
Смотрят, голос затаив.
 
 
Хотя слышно, как качает
Ветер и они трещат,
Словно где-то надрываясь,
И опять стоят молчат…
 
 
Жалким тоном ноет сердце,
Видя образ красоты.
Как же можно наглядеться
На обрыве у реки?
 
 
Храм Священный на пригорке,
С Волги видно далеко.
Кроны клена, липы, елки,
Не тревожит их никто…
 
 
В тихих заводях на лодках
Вновь рыбачат рыбаки.
Ну и что, что пишут в сводках,
Что туманы и дожди…
 
 
Свой народ земля встречает
Цветом красочной зари,
Земляничным вкусным чаем.
Радостью благодари!
 
 
Ведь земля с любовью, лаской
Щедро дарит нам сама
Свои сказочные сказки
И живые чудеса…
 
 
От равнины до пригорка,
От дорожки до ручья
Это милая сторонка,
Это Родина моя!