Текст книги "Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики"

Глава 12
Нам действительно нужна ФРС (Федеральная резервная система)?

Избранный в результате убедительной победы как кандидат с ясными намерениями, Рональд Рейган мог быть парадоксально уклончивым. Он призывал своих сограждан достичь величия, «верить в себя и верить в нашу возможность вершить великие дела… Почему мы не должны этому верить? Мы американцы». Но содержание этого величия было иногда туманным, поскольку Рейгану удалось использовать радикальные понятия, одновременно размазывая их. Поддерживая значительное снижение налогов, сокращение расходов на социальное обеспечение и (особенно) возвращение к золотому стандарту, он всегда старался смягчить свои убеждения самоуничижительным юмором. Когда стала циркулировать шутка, что правая рука Рейгана не знает, что делает левая, некоторые подумали, что ее запустил он сам. Рейган подшутил над своей репутацией сони. «Меня беспокоит то, что происходит в правительстве, – и это вызвало у меня много бессонных ночей, – сказал он журналистам. – На самом деле тяжелая работа никогда никого не убивала, но я подумал, зачем рисковать?»¹

Как и большинство избирателей, Алан Гринспен был готов сделать ставку на эту фигуру, хотя политические сдвиги конца 1970-х годов приблизили его скорее к демократам (таким, как сенатор Проксмайр), чем к республиканцам из круга Джека Кемпа. Получив благодарность за консультации по бюджетному плану Рейгана в Чикаго, Гринспен продолжал строить свои отношения с кандидатом. Его друг Мартин Андерсон договорился о том, чтобы он подробно рассказал Рейгану о внутренних проблемах в течение длительного трансконтинентального перелета. Гринспен использовал эту возможность, чтобы очаровать Рейгана – в основном, слушая его забавные истории и игнорируя утомительный перечень основных положений, который приготовил Андерсон². Гринспен также был приглашен в поместье сенатора Джона Уорнера и его жены, актрисы Элизабет Тейлор, в Вирджинии, где помог Рейгану подготовиться к первым президентским дебатам. Впоследствии Рейган поблагодарил его, написав, что он «утешался осознанием того, что вы были там и участвовали»³. Неизбежно, по мере развития его отношений с президентом, давние мечты Гринспена о должности в высшем офисе вспыхнули снова. В середине ноября 1980 года, спустя полторы недели после выборов, он вылетел в Лос-Анджелес, собираясь принять участие в форуме с избранным президентом и его мозговым центром. Разделив такси от конференц-центра до отеля с некоторыми коллегами-экономистами, Гринспен произнес одну из тех шуток, что скорее показательны, чем забавны: «В этом такси находится будущий секретарь Казначейства», – выпалил он, заплатив таксисту, прежде чем кто-либо еще достал свой кошелек⁴.

Однако его надежды на работу в Казначействе не сбылись. Команда Рейгана выбрала Дональда Ригана – разговорчивого босса Merrill Lynch с густыми седыми волосами, который пытался купить консультацию Гринспена. Но последний оказался слишком упрям, чтобы позволить себе пасть духом. Восхваляя своего соперника как «чрезвычайно умного и жесткого человека», он быстро нашел для себя альтернативную роль тихого советника начальника бюджета Рейгана. Сфера налогов и расходов должна была стать первым испытательным полигоном для обещанной революции Рейгана, и Гринспен находился бы в гуще событий.

Новым главой бюджета стал бесхитростный 34-летний Дэвид Стокман, который насмехался над приверженностью Рейгана фанатам оружия и неотесанным миллионерам. Один из коллег однажды описал Стокмана как «сверкающего, словно метеор в небе», и сам Стокман как-то признался, что он может быть «самым коварным персонажем в истории»⁵. Но какими бы ни были ум и энергия Стокмана, он столкнулся с монументальной задачей. Обманчивый экономический прогноз заставил переосмыслить обещания Рейгана: было труднее, чем когда-либо, сократить налоги и увеличить расходы на оборону, одновременно избегая огромного дефицита бюджета. Воодушевленный Гринспеном, Стокман был готов сократить социальные расходы, чтобы сбалансировать цифры. Но его работу осложняли Джек Кемп и сторонники экономики предложения, которые отрицали необходимость жесткой экономии. Налоговые льготы, настойчиво настаивали люди Кемпа, будут самоокупаться.

18 декабря 1980 года Гринспен ужинал со Стокманом и несколькими старшими республиканцами в клубе Century на Манхэттене. Стокман провел день, пытаясь продать «рейганомику» на Уолл-стрит, и встретил скептический прием. Напуганные сторонниками экономики предложения инвесторы ожидали больших дефицитов; чтобы компенсировать последующую инфляцию, они повышали процентные ставки по ценным бумагам. Стокман пообещал держателям облигаций, что рейгановское снижение налогов будет компенсировано соразмерным сокращением расходов. «Сокращение налогов нужно заработать по́том политиков», – пообещал он⁶.

Реакция других посетителей в Century Club показала, с чем столкнулся Стокман.

«Уличные алкаши!» – прорычал Джуд Ванниски, один из союзников Джека Кемпа по сокращению налогов. «Если администрация тратит свой политический капитал на сокращение бюджета, что вызывает болезненный отклик в обществе и требует значительных жертв, битва за снижение предельных налоговых ставок, золотой доллар и процветание за счет экономики предложения будет проиграна, – настаивал Ванниски. – Мы, как обычно, закончим республиканскими мерами жесткой экономии»⁷.

Данная вспышка поставила Гринспена перед дилеммой. В Чикаго он заверил средства массовой информации, что бюджетные цифры Рейгана корректны; но если Ванниски и его когорта возьмутся за дело всерьез, Гринспена заслуженно обвинят в фиаско. В целом противостояние со сторонниками экономики предложения было схоже с безумной игрой «убей крота». Будучи консультантом по бюджету кампании Рейгана, Гринспен нанес по ним ощутимый удар. Но теперь они снова вылезли на поверхность.

Примерно через десять дней, вскоре после рождественского перерыва, Гринспен принял участие в заседании, посвященном бюджету, в офисе Дэвида Стокмана. Несмотря на сделанные заверения, группа, которую он собрал, не имела целью сбалансировать бюджет. В ней были сильны сторонники Джека Кемпа и его экономики предложения, но также присутствовал и доктринерский контингент, представленный монетаристским лагерем – последователями Милтона Фридмана, которые считали, что инфляцию можно безболезненно обуздать с помощью монетаристских целей. Участие Гринспена давало слабую надежду на то, что оба фланга можно будет примирить.

Группа начала дискуссию об экономическом прогнозе, который ляжет в основу первого бюджета Рейгана. Сторонники экономики предложения настаивали на том, что благодаря стимулу снижения налогов рост ускорится. Монетаристы были непреклонны, полагая, что благодаря магии денежного тагетирования инфляция быстро упадет, снижая процентные ставки. Казалось, что компромисс в этом противостоянии невозможен. Высокий рост подразумевал высокий спрос на капитал и, следовательно, высокие процентные ставки – если сторонники экономики предложения были правы, значит, монетаристы ошибались. Победа над инфляцией означала рецессию – если бы монетаристы оказались правы, сторонники экономики предложения, вероятно, не достигли бы того роста, который они предсказали. Но никто вокруг Стокмана не настаивал на том, чтобы противоречие было разрешено, и поэтому группа объединялась вокруг бессмысленного компромисса. Рост будет высоким, но процентные ставки будут низкими. Гринспен демонстративно молчал.

В конце встречи Стокман обратился к Гейл Фослер, штатному республиканскому экономисту бюджетного комитета Сената, которая пришла, одетая в свою обычную одежду для выходного дня – джинсы и водолазку. «Итак, Гейл, что ты думаешь?»

Не испугавшись окружавших ее радикалов, Фослер честно ответила: «Единственное, что у вас есть в этом городе, – ваша честность, – сказала она. – Если вы представите это как прогноз президента, вы потеряете целостность[23]23
  Integrity в переводе с английского – 1) целостность; 2) честность. – Прим. перев.


[Закрыть]».

Сессия вскоре закончилась. Фослер и Гринспен беседовали по дороге к выходу и затем отправились вместе в кафе.

Фослер было интересно, прежде всего, почему ее вызвали в офис Стокмана. В Вашингтоне она была известна как критик идеологов – они наверняка не хотели включать ее. Но какой-то влиятельный человек явно решил, что Гейл должна присутствовать. Вашингтонские приглашения не бывают случайными.

Чтобы проверить свою теорию о том, кто ее вызвал, Фослер посмотрела на Гринспена и спросила: «Держу пари, вы не слишком рады, что меня заставили прийти на эту встречу?» Гринспен криво улыбнулся. «Вы сделали то, что я от вас и ожидал», – сказал он⁸.

Фослер снова посмотрела на Гринспена. Он был в большей степени Макиавелли, чем казался. Со дня своего пребывания в администрации Форда Гринспен научился противостоять бюрократическим битвам, сохраняя собственный капитал. Если бы он собирался внести непопулярное предложение, основанное на здравом смысле, то сделал бы это через доверенных лиц.

Вскоре после инаугурации Рейгана 20 января 1981 года Гринспен посетил Сент-Луис, Миссури. Он поехал туда по делам, но воспользовался возможностью, чтобы встретиться в частном порядке с Мюрреем Вайденбаумом – взъерошенным профессором экономики, который вскоре станет председателем Совета экономических консультантов. Вайденбаум и Гринспен оба служили в комитете по экономическому прогнозированию Стокмана, и Вайденбаум был в ярости от радужных предположений сторонников экономики предложения.

Гринспен прекрасно знал, что профессор прав. Но тем не менее он призвал Вайденбаума спустить дело на тормозах. Прогнозы были продуктом многочасовой фракционной борьбы между сторонниками экономики предложения и монетаристами. Если бы новый председатель СЭК настаивал на возобновлении дебатов, бюджетная политика могла от этого только проиграть, а не выиграть⁹.

Однако, прибыв в Белый дом, Вайденбаум проигнорировал совет Гринспена. Он не намеревался поддерживать прогноз, который абсурдно сочетал рост экономики с падением процентных ставок, и не собирался ходить на цыпочках по Вашингтону, робея и прячась за хитрыми заместителями. Если путаница в прогнозах не будет преодолена, сообщил Вайденбаум Стокману, он раздует конфликт и дойдет до Овального кабинета.

Стокман признал, что противоречие следует устранить, но попросил Вайденбаума не провоцировать сторонников экономики предложения, испортив их прогноз высокого роста – они слишком сильны в Конгрессе. Вместо этого прогноз можно было бы освободить от противоречий, проигнорировав монетаристов и признав продолжающуюся инфляцию. Поддержка сторонников экономики предложения против монетаристов также будет способствовать упрощению бюджетной арифметики Стокмана.

Вайденбаум прислушался к мнению Стокмана. В конце концов, монетаристы утверждали, что инфляция вскоре рухнет до 2 %; но идея о том, что Пол Волкер настолько снизит ее, выглядела, скорее, безумной фантазией. «Никто, – взревел Вайденбаум, – не будет предсказывать 2 %-ную инфляцию в мое правление. Мы превратимся в посмешище для всего мира»¹⁰.

Стокман попросил Вейденбаума сообщить ему цифры инфляции, которые бы его устраивали. Он просто хотел, чтобы оценка роста была как можно выше, поскольку высокий рост привел бы к тому, что будущие дефициты выглядели бы управляемыми. Председатель СЭК должным образом спрогнозировал рост на 12,9 % в 1982 году: 7,7 % инфляции плюс реальный рост 5,2 %.

Прогноз Вайденбаума, когда он представил его, не понравился ни монетаристам, ни сторонникам экономики предложения. Позже в своих мемуарах Стокман рассказывал, что кто-то издевался над профессором: «Из какой модели это следует, Мюррей?» «Прямо отсюда, – ответил Вайденбаум, обеими руками хлопнув по животу. – Вот мой висцеральный компьютер»¹¹.

Вайденбаум проявил больше мужества, чем Гринспен, но не факт, что больше мудрости. Он настаивал на внутреннем согласованном прогнозе, но выбрал неправильную сторону в конфликте. Как выяснилось, монетаристы, считавшие, что инфляция может быть побеждена, были недалеки от истины: ФРС удалось довести инфляцию до 3,8 % к 1982 году, что было намного ниже уровня в 7,7 %, ожидаемого Вайденбаумом. Тем временем сторонники экономики предложения, которые предсказали рост процветания, допустили катастрофически неправильную оценку: экономика сократилась на 1,4 % в 1982 году, что было бездонной пропастью по сравнению с реальным ростом в 5,2 %, который спрогнозировал висцеральный компьютер. Инфляционный прогноз Вайденбаума с высоким ростом позволил Стокману сбалансировать бюджет на бумаге; но когда прогноз оказался ошибочным, низкая инфляция и реальный негативный рост фактически снизили налоговые поступления, создав то, что по современным меркам стало бюджетным бедствием. Дефицит составил $ 128 млрд в год к сентябрю 1982 года и $ 208 млрд в следующем году. Это было худшее исполнение бюджета за послевоенную эпоху¹².

Политическое чутье Гринспена не подвело его. Спрятавшись за заместителей, он избежал ассоциирования со снижением налогов. Но уклонившись от этой опасности, Гринспен тем не менее усвоил новый урок. Для высокопоставленных экономических чиновников Рейгана и даже для секретаря Казначейства, на чью должность претендовал Гринспен, не было большой заслуги в руководстве бюджетом. Для экономиста с безграничными амбициями реальный выигрыш состоял в другом.

Нынешний обладатель этого выигрыша скрывался в мраморном здании на расстоянии 12-минутной пешей прогулки от Белого дома. В то время как Стокман и Вайденбаум сочиняли свой прогноз, Пол Волкер руководил политикой, которая бы его нарушила.

Даже больше, чем объявление Специальной субботней ночи, действия Волкера после выборов Рейгана превращали его в кандидата на попадание в книги по истории. Летом 1980 года монетаристская «смирительная рубашка» ФРС вызвала спад; к выборам безработица составляла 7,5 %. Компенсационный выигрыш всё еще нигде не наблюдался: инфляция снизилась лишь умеренно¹³. Была подготовлена почва для нападения на центральный банк; и в середине ноября в Лос-Анджелесе на собрании рейгановского мозгового центра советники президента сделали угрожающее заявление. Предупредив о том, что независимость ФРС «не должна означать отсутствие отчетности», они потребовали более четких монетаристских целей от центрального банка и поощрили Конгресс в его усилиях «контролировать работу ФРС»¹⁴.

Два дня спустя, в среду, 19 ноября, Артур Бернс посетил Пола Волкера в Вашингтоне. Он устроился в кресле-качалке перед камином и закурил трубку. Волкер вытянулся на диване и наслаждался одной из своих дешевых сигар¹⁵.

Бернс явно был взволнован. Он только что приехал из Лос-Анджелеса, где Фридман и другие раскритиковали Волкера. «Милтон желает упразднить ФРС, – начал он. – Он хочет заменить вас компьютером». Волкер оставался спокойным. «Это метафора, Артур». «Я понимаю, Пол, но это и нечто большее».

Бернс продолжил рассказывать, как в ходе обсуждений в Лос-Анджелесе доминировала навязчивая идея Фридмана о денежном регулировании. Весь тон дискуссии создавал проблемы для центрального банка. Бернс казался столь одержимым, что Волкер заволновался. «Я думал, что у него случится сердечный приступ», – вспоминал он позднее¹⁶.

Волкеру едва ли нужно было объяснять, что политики могут напасть на него; администрация Картера уже это делала. Но Бернс настаивал на том, что нападки на ФРС стали опаснее, чем раньше: политические трения, которые он подчеркивал в своем выступлении в Белграде, теперь обернулись местью. Милтон Фридман возглавлял могущественную коалицию: в нее вошли монетаристы, согласные с ним в том, что ФРС может быть вытеснена простым регулированием, и сторонники экономики предложения, осуждавшие ФРС за жесткую антиинфляционную политику, которая сделала невозможным сокращение налогов¹⁷.

Два месяца спустя после того, как Рейган устроился в Белом доме, его сотрудники сообщили, что он посетит Федеральный резерв. Вспоминая предупреждение Бернса, Волкер рассвирепел от одной этой мысли: он стремился избежать символического посещения его кабинета главнокомандующим¹⁸. Чтобы предотвратить президентское вторжение, Волкер потребовал перенести встречу в более нейтральное место и предложил пообедать с Рейганом в Казначействе.

Как бы стараясь привлечь внимание к этому случаю, Рейган отказался от поездки в здание Казначейства. Прошло много времени с тех пор, как президент ходил по улицам Вашингтона пешком, и тем не менее Рейган вышел из дверей Белого дома – внушительная, стройная фигура, окруженная со всех сторон помощниками и работниками спецслужб, за которыми последовал восхищенный пресс-корпус¹⁹. На ступеньках, ведущих в Казначейство, президент остановился, чтобы поцеловать семилетнюю Сэнди Коц из Детройта – победительницу конкурса красоты Tiny Miss North America, на которой была лента с надписью «Молодые республиканцы»²⁰. Войдя в здание, Рейган занял свое место во главе стола в конференц-зале, отделанном деревянными панелями²¹.

«Вы знаете, – начал он, – мне было очень приятно прочитать прогноз о том, что цена на золото резко снизится до $ 300 за унцию. Если это правда, то, значит, мы добились больших успехов в борьбе с инфляцией». «Я больше не могу соглашаться с вами, мистер Президент», – ответил Волкер, обрадовавшись, что разговор начинается с перепасовки. «Что ж, я надеюсь, мы добьемся большего прогресса в будущем», – сказал Рейган добродушно.

Затем из комнаты вышла группа репортеров и фотографов, которым было разрешено присутствовать на начале встречи.

«Но у меня есть вопрос, с которым я хочу, чтобы вы мне помогли разобраться», – продолжил Рейган. «Если смогу», – осторожно ответил Волкер. «Мне пришло несколько писем от людей, которые спрашивают, зачем нам нужен Федеральный резерв, – заявил президент. – Что вы предлагаете им ответить?»

Это был потрясающий вопрос. ФРС существовала с 1914 года. Кажется, Рейган собирался вернуться в XIX век.

Благодаря предупреждению Артура Бернса Волкер был готов к чему-то подобному: «Мистер Президент, у нас были проблемы, но я думаю, вы можете привести убедительные доказательства того, что мы неплохо поработали. К сожалению, мы – единственная организация, которая сейчас борется с инфляцией… Как только бюджет будет контролироваться, у нас появятся прекрасные шансы на то, чтобы снять нагрузку с цен».

Ответ содержал подвох. Он касался вопроса Рейгана, но переключал внимание на бюджетную политику. При упоминании о дефиците Дон Риган, секретарь Казначейства, вмешался, согласившись, что бюджет должен быть возвращен к равновесию. После разговоров о налогах и расходах Волкер подтолкнул Рейгана к главной теме²². Чем больше он смог бы избежать монетаристских проблем, тем больше сохранил бы свою независимость.

Когда обед закончился, Волкер вернулся в свой мраморный редут. Бюджетная политика может быть хаотичной, и идеологические дуэли заставляют главных экономистов принять сторону того или иного лагеря, но никто не приказывал председателю ФРС изменить курс. Начиналась эпоха господства центрального банка.

Несмотря на сомнения в бюджетной математике Рейгана, Гринспен публично продемонстрировал свою лояльность и восхищение. В течение недели в середине февраля 1981 года, когда президент обнародовал свой экономический план, Гринспен совершил пять самостоятельных поездок в Вашингтон, посетил бесчисленные встречи в Белом доме и появился в семи телевизионных шоу, никогда не защищавших радикалов в его партии, но всегда демонстрировавших уважение к официальной политике. New York Times представила его как своего рода министра без портфеля, который мог как давать советы изнутри, так и работать снаружи в качестве авторитетного комментатора. Профессиональная универсальность Гринспена, казалось, отражала его любопытную личностную двойственность. С одной стороны, он казался рассеянным, мягким и безразличным к социальным условностям, а с другой – сильным, имеющим связи и впечатляюще хорошо оплачиваемым. Его годовой доход достиг более полумиллиона долларов, что эквивалентно почти $ 1,5 миллионам по курсу 2015 года²³.

В своих выступлениях в СМИ в следующие месяцы Гринспен подчеркивал важность одной части плана Рейгана – сокращения расходов. Защищая свою репутацию и дистанцировавшись от сторонников экономики предложения, он настаивал на том, что сбалансированность бюджета теперь важнее, чем когда-либо; и Гринспен усилил свою позицию, представив новый аргумент. Раньше он осуждал дефициты, поскольку ФРС печатала деньги, чтобы скупать выпущенные государственные облигации, тем самым подпитывая инфляцию. Теперь, благодаря Полю Волкеру, ФРС ушла из бизнеса по печатанию денег, поэтому дефицит будет финансироваться за счет заимствований правительства у частных кредиторов; такое заимствование приведет к повышению процентных ставок и более высокой стоимости капитала для банков, предприятий и домашних хозяйств. Другими словами, в годы, предшествовавшие «субботней ночи» Волкера, дефицит означал инфляцию, которая наказывала вкладчиков; с революционной политикой Волкера дефицит означал высокие процентные ставки, которые наказывали заемщиков. Этот сдвиг беспокоил Гринспена по той причине, что он был в высшей степени квалифицированным диагностом: высокие затраты по займам угрожали дестабилизировать финансы. Сбережения и кредиты вынуждали платить больше за депозиты, делая стоимость финансирования выше фиксированного дохода, полученного по ипотечным портфелям. Как сказал Гринспен New York Times в марте, «самое важное на данный момент – снизить процентные ставки и избежать того, что, по моему мнению, является очень опасной финансовой проблемой в сберегательных учреждениях»²⁴.

Хотя Гринспен призвал сократить дефицит, чтобы снизить процентные ставки, сторонники экономики предложения рекомендовали другое средство. Подобно друидам, размахивающим волшебным талисманом, они отозвались на веру президента в золотой стандарт. По их мнению, монетаристское лекарство Волкера не могло убедить рынки в том, что инфляция идет вниз, и в результате процентные ставки оставались повышенными. Напротив, возврат к золотому стандарту немедленно сигнализировал бы о том, что инфляция закончилась; это радикально изменило бы ожидания. Благодаря такой психологической революции процентные ставки снизились бы резко и безболезненно; не было бы необходимости в сокращении расходов «корневого канала», которое защищал Гринспен и его старая гвардия. Разумеется, принятие золотого стандарта означало лишение ФРС ее власти над деньгами страны. Когда Волкер принял на себя роль супермена, сторонники экономики предложения захотели его нейтрализовать.

С точки зрения давних адептов «золотого якоря», сторонники экономики предложения извращали почтенную идею. В 1950-х и 1960-х годах Гринспен предпочитал золотой стандарт как способ дисциплинирования правительства: не имея возможности финансировать дефициты, печатая доллары, политики были бы вынуждены уравновешивать доходы и расходы. Но теперь сторонники экономики предложения использовали золото не в качестве гаранта сдерживания бюджета, а, скорее, как прикрытие для бюджетного безрассудства: согласно их взглядам, снижение налогов не имело бы неблагоприятных последствий – в плане инфляции или для процентных ставок, – если бы только нация вернулась к золотому стандарту. Гринспен, всегда скептически относившийся к способности правительства влиять на ожидания, не собирался принимать эту точку зрения. Доверие к правительству как к борцу с инфляцией должно завоевываться постепенно. Его нельзя сформировать мгновенно, будь то контроль цен Никсона или золотой стандарт сторонников экономики предложения.

Каковы бы ни были опасения Гринспена, «золотой» лагерь продвигался вперед. В мае 1981 года он одержал тактическую победу, когда Артура Бернса назначили послом в Западной Германии, отстранив таким образом лидера старой гвардии противников экономики предложения от дебатов в Вашингтоне. В Wall Street Journal сурово говорилось о грядущем назначении: Гринспен может быть направлен послом в Токио²⁵. В следующем месяце сторонники экономики предложения усилили свое преимущество, вынудив администрацию объявить о формировании «золотой комиссии», которой было бы поручено рассматривать роль золота в денежной системе²⁶. Но что действительно вызывало беспокойство, так это позиция самого президента. Его давняя приверженность к золоту сохранилась. И чем выше был уровень безработицы, тем больше его бизнес-друзья поощряли фантазии Рейгана, поскольку отчаянно нуждались в альтернативе строгой дисциплине ФРС.

В июле Гордон Люс, босс калифорнийского сберегательного банка, написал президенту жалобу на Волкера. Рейган вскоре ответил на нее. «Я передал ваше эссе нашим экономистам, чтобы посмотреть, найдется ли у них ответ на вопрос о действительной необходимости ФРС», – заверил он его²⁷.

Разумеется, жалобы Люса направились к Мюррею Вайденбауму в Совет экономических консультантов в сопровождении записки, написанной рукой президента. «Действительно ли нам нужна ФРС?» – вопрошал Рейган²⁸.

В надежде успокоить Рейгана Вайденбаум создал хитрый одностраничный ответ-возражение. Он начал с восхищения «хорошо написанной и продуманной статьей», которую президент направил ему, и признал, что ФРС не хватает доверия в качестве оплота борьбы с инфляцией. Но вместо того чтобы констатировать, что центральный банк должен быть заменен восстановленным золотым стандартом, Вайденбаум ссылался на модель ФРС 1950-х годов, которая твердо стояла перед лицом инфляционных требований Трумэна и успешно сдерживала инфляцию до конца 1960-х годов. Проблема была не в банках как таковых, утверждал Вайденбаум, а, скорее, в центральном банке, который не мог обеспечить стабильный денежный рост, «обычно, – посетовал Вайденбаум, – потому, что предыдущие администрации давали противоречивые сигналы». Решение состояло в том, чтобы сделать эти сигналы согласованными. Вместо нападок на центральный банк Рейган должен подчеркнуть свою поддержку этого института²⁹.

13 августа 1981 года Рейган предстал перед журналистами на своем любимом калифорнийском ранчо, одетый в ковбойские сапоги и куртку из джинсовой ткани. Сидя за деревенским столом и улыбаясь в камеры, он подписал закон о подрывающих бюджет налоговых льготах, которых требовали сторонники экономики предложения. На следующий день президент снова обратил свое внимание на золото, и влияние сторонников экономики предложения никогда не было более очевидным, чем в тот момент. Вновь написав Гордону Люсу, президент заверил его, что «экономисты» полностью согласны с критикой центрального банка – они не восстали против утверждения о том, что ему не хватало доверия. Затем он сделал приписку, которая перевернула смысл записки Вайденбаума.

«Наша система правления и наша Конституция основаны на утверждении о том, что “верховенство закона” превосходит “господство человека”, – заявил Рейган. – Тем не менее в денежно-кредитной политике действительно нет правил, определяющих, как именно деньги создаются ФРС. Надеюсь, мы сможем установить ограничения на создание денег. Возможно, “золотая комиссия” даст рекомендации в этом направлении», – ожидаемо написал он³⁰.

Сторонники экономики предложения преуспевали, и экономисты мейнстрима в Белом доме начал паниковать. Четыре года назад диссиденты-сторонники Джека Кемпа были высмеяны под именем П. Т. Барнума; теперь за них стоял Рейган. Президент, по-видимому, рассматривал могущественных технократов центральных банков как преступников, выступивших против его антиправительственных инстинктов. «Подставляйте свои шляпы, друзья, потому что золотые жуки приближаются, – прокомментировал обозреватель Washington Post Хобарт Роуэн. – И у них есть сторонник в Белом доме по имени Рональд Рейган»³¹.

Союзнику Гринспена Мартину Андерсону выпала возможность придумать способ пустить под откос «золотой вагон». Теперь, входя в штат Белого дома, Андерсон по-прежнему считал Гринспена своим любимым сотрудником по таким вопросам. Весной 1981 года, когда были назначены члены «золотой комиссии», Андерсон пытался включить в нее Гринспена, чтобы тот мог подорвать процесс изнутри; эта уловка провалилась, но Андерсон продолжал консультироваться с Гринспеном о способах противодействия «золотому лагерю»³². У двух компаньонов имелся схожий интеллектуальный опыт в денежных вопросах. Оба были приверженцами «золотого якоря» в годы увлечения идеями Айн Рэнд. Оба теперь считали идею непрактичной.

В конце августа, спустя две недели после второго письма Рейгана Люсу, Андерсон и Гринспен обсудили уловку, которая могла расстроить планы «золотого лобби». Гринспен станет публично ратовать за выпуск «золотой облигации» – Казначейство выдаст пятилетний займ, проценты и основная сумма которого будут погашены золотом, а не долларами. Гринспен представит данный гамбит в качестве выигрыша для «золотого лагеря»; в конце концов это потребует от правительства ограничить привычку погашать долги свеженапечатанными бумажными деньгами. Но реальной целью предложения Гринспена станет выигрыш времени. Точные характеристики «золотой облигации» будут включать в себя множество тайных деталей, создавая предлог для продления срока деятельности «золотой комиссии». Таким образом, вероятность, что комиссия всем составом выступит за полное возвращение к золотому стандарту, будет предотвращена. Отложенная проблема может стать предотвращенной проблемой³³.

В День труда, 1 сентября, президент снова напомнил о своем нетерпении в связи с традиционной денежно-кредитной политикой. «ФРС независима, но она причиняет нам вред», – сказал он аудитории сторонников³⁴. В тот же день Гринспен начал свою контратаку, изложив предложение о золотых облигациях на странице редакционного комментария в Wall Street Journal. Как они и планировали с Андерсоном, Гринспен скрывал свое мнение за уважительным отношением к «золотому лагерю». «Восстановление золотого стандарта стало проблемой, которая явно поднимается в повестке дня экономической политики», – начал он, считая, что дисциплинирующая роль золота была весьма привлекательной. Но потом Гринспен намекнул на его «неидеальность»: даже если золотой стандарт представлял собой безупречную монетаристскую политику, ей были присущи недостатки. Для начала правительству США придется назвать цену, по которой будет осуществляться конвертация. Слишком низкая цена вызвала бы шквал заказов на покупку, и запасы золота были бы исчерпаны, что вынудило бы правительство отказаться от золотого стандарта навсегда. При слишком же высокой цене владельцы золота поспешат продать его дяде Сэму, а полученные ими доллары раздуют денежную массу и вызовут инфляцию. Из-за перечисленных рисков, – предположил Гринспен, – денежную и фискальную дисциплины следует восстановить прежде, чем будет предпринята попытка вернуться к золотому эквиваленту (дав достаточно времени, чтобы долларовая цена золота стабилизировалась вокруг определенной рыночной стоимости). «Конкретные действия по установлению золотого стандарта преждевременны», – заключил Гринспен.