Текст книги "Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики"

Едва в десяти минутах ходьбы к северу от офиса Гринспена сам городской пейзаж кричал о том, что его идеалы были разрушены волной, которая ему виделась анафемой. К лету 1967 года скопления агентств и социальных служб, окружающих мэрию, занимались скупым финансированием борьбы с нищетой «на уровне углового магазина конфет», как выразился комиссар по благосостоянию города¹⁹. Неустанный рост расходов на социальное обеспечение оказывал давление на другие части бюджета, заставляя город экономить на снаряжении полицейских и зарплате учителей. Между тем поблизости – через Сити Холл Парк – строительная техника приступила к работе над колоссальным проектом Гражданского Центра стоимостью $ 200 млн. Его финансировал Департамент жилищного строительства и городского развития – еще одно детище Джонсона²⁰. Под лезвиями бульдозеров, разъезжавших по участку, лежали останки прекрасных образцов греческого возрождения XIX века и викторианских строений, вынужденных освободить место для коллективистской современности²¹. Для Гринспена или любого другого консерватора, который мог видеть эти обломки, метафора была очевидна.

Через несколько дней после окончания беспорядков в Ньюарке Гринспен присутствовал на обеде с советниками Никсона. «Я хотел бы наметить политическую позицию, которая, как я считаю, может быть очень эффективной для г-на Никсона», – заявил он в записке. На следующих двух страницах Гринспен излагал свое либертарианское мировоззрение, нападая на политику администрации Джонсона, которая деформировала экономику, разжигала гражданские беспорядки и ослабляла международное положение Америки²². Корень проблемы лежит в экономике «Новых рубежей», которую Гринспен критиковал ранее: безрассудные бюджетные дефициты вынуждали мастеров «тонкой настройки» вмешиваться в цены, чтобы удерживать крышку на котле инфляции. Но привычка к вмешательству недавно приняла новое измерение, настаивал Гринспен. Схемы благосостояния не только расширялись, влияя таким образом на дефицит закупок и инфляцию; они меняли менталитет на жалобное ожидание правительственных подачек, противоположность прочной самодостаточности XIX века, которую Гринспен боготворил. Каждая новая правительственная программа усиливала убежденность в том, что государство должно помочь, а это, в свою очередь, заставляло увеличивать расходы на социальное обеспечение. «Как только будет принят принцип массированной государственной помощи какой-либо отдельной группе в обществе, от всех остальных групп хлынет поток ожиданий, которые никогда нельзя будет выполнить», – посетовал Гринспен. Инфляция Линдона Джонсона являлась не просто денежной проблемой; это было состояние ума, кризис слишком многих социальных требований, адресованных слишком малому сообществу поставщиков социальных услуг.

Используя пример еще свежего в памяти насилия в Ньюарке, Гринспен поразил команду Никсона своим объяснением его причин. Материальная депривация не была источником беспорядков: «Средний доход негритянских семей в Соединенных Штатах считался бы скромным изобилием практически во всех других районах мира», – настаивал Гринспен. Черное население Америки беспокоила не столько бедность, сколько усилия по борьбе с нищетой – «массовые благотворительные программы», которые «в конечном итоге привели только к унижению негров как отдельных лиц и вызвали нынешний подъем расизма и классовых антагонизмов». И раз причина беспорядков заключалась в завышенных ожиданиях относительно того, что правительство может дать, бунты будут усиливаться до тех пор, пока либералы задают тон. «Если лето 1967 года было плохим, лето 1968 года будет еще хуже», – предсказывал Гринспен.

Но не все в команде Никсона разделяли эту точку зрения. Рэй Прайс, который, будучи ранее журналистом, написал редакционную статью, восхваляющую Джонсона перед Голдуотером, не принял его мнения. «Честно говоря, я не думаю, что эта заметка Гринспена чертовски много добавляет», – писал он Бьюкенену в августе. – «Он, кажется, позиционирует политические дебаты как простой выбор между правительственными подачками и свободой личности, в котором “принцип”, конечно, приравнивается к индивидуальной свободе. Если каждая федеральная программа образования, создания рабочих мест и т. д. просто рассматривается как еще одна подачка, мы можем также отказаться от нашей старой доброй страны. Свобода, да; но у нее много аспектов, и свобода от вмешательства правительства является лишь одним из них. Свобода от нужды и от страха, свобода передвижения, свобода развития своих способностей и т. д. – всё это те свободы, которые мы должны пытаться развивать… Я думаю, что в представлении Гринспена о “принципе” слишком много догматической жесткости»²³.

Замечания Прайса не отпугнули Гринспена. У него был эффективный союзник в лице консерватора Бьюкенена, который в нежном возрасте 28 лет уже показывал свой драчливый характер и мог бы стать потрясающим популистским кандидатом в президенты, однако пока развлекался телевизионными скандалами. Бьюкенен взял на себя распространение меморандума Гринспена, подчеркнув его самые важные части, а там, где Гринспен призвал Никсона «донести принцип», а не предлагать подачки, он написал на полях: «Хорошо». Затем Бьюкенен передал текст Никсону с надписью на обложке: «Этот парень – не только экономист и бюджетный эксперт, но и хороший мыслитель по ряду вопросов». В начале августа Бьюкенен отправил Никсону два письма клиента Townsend-Greenspan, в которых яростно осуждалась бюджетная политика Джонсона как двуличная и инфляционная. 14 августа Никсон написал Бьюкенену: «Думаю, мне следует поговорить с Аланом Гринспеном».

Несколькими днями позже Гринспен вошел в вестибюль здания на Брод-стрит, 20, которое непосредственно прилегало к Нью-Йоркской фондовой бирже и находилось всего в трех кварталах от его офиса. Он поднялся на 24-й этаж, в Nixon Mudge Rose Guthrie Alexander & Mitchell, почти столетнюю, крайне престижную юридическую фирму, которая приняла бывшего вице-президента после его поражений на президентских выборах 1960 года и губернаторских выборах в Калифорнии 1962 года²⁴. Никсон устроился в шикарном угловом офисе. Ключи от крупных городов Европы и Азии висели вдоль стен; памятные судейские молотки покоились на поверхностях из орехового дерева; гигантский глобус стоял у стены, будто установленный там утомившимся Атлантом²⁵. Позади рабочего стола Никсона расположилась целая галерея фотографий с автографами различных глав государств. Она заполнила огромный деревянный шкаф, из чего напрашивался вывод, что в кабинете обитал старик, живущий своей прошлой славой, а не кандидат, идущий к следующей победе²⁶.

Никсон поприветствовал Гринспена и без предисловий перешел сразу к делу. Он задал гостю ряд наводящих, прекрасно сформулированных вопросов относительно экономической политики. В ответ Гринспен представил длинный дискурс о федеральном бюджете, показав, как статистика по налогам и расходам может свидетельствовать о политических стилях президентов. По мере того как разговор продолжался, каждый из собеседников всё больше впечатлялся силой интеллекта другого²⁷. Никсон мог убедиться, что Гринспен был ходячей энциклопедией статистической мудрости, источником цифр и фактов, которые пригодились бы ему в статусе кандидата. Гринспен увидел, что если он когда-то и сомневался в потенциале Никсона, то теперь его сомнения развеялись – это был не какой-то там политикан, благодарный за компанию. И всё же в Никсоне было кое-что, вызывавшее у Гринспена странное чувство. Синтаксис автора был слишком изящным, а его одежда слишком безупречной – это создавало впечатление статичности²⁸. Восемь лет назад, будучи с визитом в качестве вице-президента в Москве, этот самый Никсон провел импровизированные «кухонные дебаты» против Никиты Хрущева под множеством вспышек. Но теперь, в комфорте своего кабинета, он казался почти деревянным. Искренность, как позже узнал Гринспен, давалась Никсону с трудом.

А тем временем за пределами канцелярии кандидата, в Америке, кипели страсти. В то лето насилие в Ньюарке стало лишь одной из 46 вспышек беспорядков 1967 г.²⁹. В общей сложности 81 один человек погиб, а уничтоженная собственность оценивалась в миллионы долларов³⁰. Опросы неожиданно обнаружили, что «преступность и беззаконие» становятся главной проблемой граждан, опережая стоимость жизни и безработицу³¹.

Невзирая на отсутствие поддержки со стороны умеренных членов кампании, Гринспен всё решительнее настаивал на либертарианском диагнозе. В четырехстраничной записке к Никсону в конце сентября он обвинил в городских беспорядках непосредственно программы создания Великого общества³². По его словам, правительственные подачки представляли собой молчаливое признание вины белых американцев за предполагаемую эксплуатацию чернокожих; но такой эксплуатации не было – чернокожие свободно могли работать в белых компаниях или совершать покупки в магазинах для белых³³. Советуя федеральным программам компенсировать предполагаемую эксплуатацию, белые признавали себя без вины виноватыми. Они предоставляли черным радикалам оправдание их действий. «Любая попытка со стороны белых улучшить ситуацию с помощью подачек в нынешнем контексте воспринималась как санкция на насилие», – заявил Гринспен.

Связь Гринспена с Никсоном в эти первые несколько месяцев заставила бы Айн Рэнд гордиться им. Как и Рэнд в 1964 году, он поддерживал кандидата в президенты от республиканцев и также пытался направить его в либертарианском направлении. Конечно, Гринспен не всегда преуспевал. 26 сентября, в тот же день, когда он послал свой меморандум о беспорядках, Никсон опубликовал собственную точку зрения на городское насилие в Reader’s Digest³⁴. Вторя Гринспену, Никсон утверждал, что беспорядки являлись не просто результатом бедности; они отражали общенациональную потерю уважения к авторитету и верховенству закона. Но если диагноз Никсона напоминал мысли Гринспена, то рецепт его был другим. В то время как Гринспен хотел лишить правительство возможности вмешиваться в жизнь городов и расширить возможности местных бизнесов в сфере сокращения налогов, Никсон призвал нанять побольше хороших полицейских³⁵.

Униженный, но непоколебимый, Гринспен сделал попытку публично высказать свои аргументы. В начале ноября он попросил Никсона разрешить ему опубликовать проект статьи «Что не так с Великим обществом» (What’s Wrong with the Great Society) в Harvard Business Review или каком-то эквивалентном издании³⁶. Статья писалась с целью убедить читателей, что Великое общество в своей основе «дегенеративно», что это была циничная схема покупки голосов, ориентированная на конкретные избирательные блоки, и что она неизбежно приведет к бюджетным дефицитам, инфляции, регулятивным средствам контроля и «разделенному, жалкому общественному порядку». Предложение Гринспена вновь проигнорировали; Никсон не собирался полностью принимать его либертарианские принципы. Существовала причина, по которой он уравновешивал консервативных советников, подобных Бьюкенену и Марти Андерсону, с такими либералами, как Рэй Прайс; страна неуклонно двигалась влево, и Никсон не собирался завоевывать пост президента на платформе реставрации XIX века. Так или иначе, Депрессия 1930-х годов увеличила число американцев, доверяющих правительству; и во время противоположного Депрессии экономического бума 1950-х и 1960-х годов их доверие к правительству усилилось еще больше. Никсон мог нападать на Великое общество в мелочах, но полноценная лобовая атака, предпринятая перед выборами, была бы безумием.

Президент США Рональд Рейган объявляет о назначении Алана Гринспена (слева) в качестве кандидата на замену Пола Волкера (в центре)  председателем Совета Федеральной резервной системы на брифинге в Белом доме. Мужчина справа – министр финансов Джеймс. А. Бейкер III, Вашингтон, 1987

В начале 1968 года Бьюкенен попросил Гринспена написать заявление для кампании по политике в области сельского хозяйства. Федеральные субсидии сельскому хозяйству были одними из наиболее вопиющих пособий, и Гринспен убедительно объяснил, что их можно сократить с помощью экономики свободного предпринимательства. Кампания Никсона последовала своим обычным процедурам, распространив проект заявления среди союзников, и довольно скоро Гринспен разговаривал по телефону с Бьюкененом.

«“Волки Дакоты” преследуют меня», – вспомнил Бьюкенен слова Гринспена. Главным «волком» был Карл Мандт, грозный сенатор из Южной Дакоты, который яростно реагировал на всё, что угрожало уменьшить субсидии для фермеров его штата³⁷.

Бьюкенен проинформировал Никсона об этом противостоянии. Гринспен написал открытую записку против субсидий, и теперь сенаторы фермерских штатов завыли, требуя его крови.

«Они не преследовали бы Гринспена, если бы он что-то не испортил», – ответил Никсон.

Принимая во внимание намек от кандидата, Бьюкенен отправился исправлять ущерб, написав совершенно новое заявление о будущем фермерских хозяйств, на этот раз высоко оценивая субсидии. Сочинив подходящее обращение, повествующее о непреклонном стремлении Никсона к развитию сельского хозяйства, Бьюкенен съездил в Вашингтон, чтобы лично передать свой текст «волкам Дакоты».

Сенатор позвал его и предложил сесть. «Прочтите», – приказал он. Бьюкенен прочитал заявление, которое заканчивалось цитатой из знаменитого обращения Уильяма Дженнингса Брайана[18]18
  Американский политик и государственный деятель, представитель популистского крыла Демократической партии. – Прим. перев.


[Закрыть] к Демократическому Национальному Конгрессу в 1896 году. Речь Брайана запомнилась под названием «Золотой крест» – и это было не только самое известное в американской истории нападение на любимый золотой стандарт Гринспена, но и гимн сельской местности, ее жителям, которые гнут спину, чтобы накормить неженок в городах. Без фермеров в центральных областях страны представительные финансисты Нью-Йорка и Чикаго были бы вынуждены выращивать скот в своих гостиных. «Уничтожьте наши фермы, и трава будет расти на улицах каждого города страны», – пробормотал Брайан. «Это замечательная речь», – сказал «волк» и проводил Бьюкенена из его кабинета³⁸.

Униженный сенатором Дакоты, Гринспен, возможно, отказался бы от политики и вернулся к жизни богатого бизнесмена, сочиняющего памфлеты в духе Рэнд. Но он этого не сделал. Деньги не сильно интересовали его, а Коллектив Рэнд терял свое очарование; культ привел к хаотичности и расколу, ускорившемуся, когда Натаниэль Бранден погрузился в роман с молодой актрисой, в результате чего злобная верховная жрица разоблачила его в яростном открытом письме. В любом случае Гринспен заразился вирусом политики. Герои «Атланта», возможно, отвернулись от несправедливого общества и оставили его гнить, но Гринспен обнаружил, что консультирование потенциальных лидеров свободного мира может стать привычкой.

Президентская гонка только начинала становиться интересной. В конце 1967 года Никсон перенес работу по предвыборной кампании из юридической фирмы, и его люди нашли место в центре города; они нанимали новых сотрудников, готовясь к официальному заявлению кандидата. Новые помещения на Пятой авеню были временными, с фанерными стенами; но хаос и импровизация только усиливали волнение³⁹. Политические позиции, проекты выступлений, рекламные стратегии и материально-техническая подготовка наполняли офис, а шум и волнение от основного президентского заявления отзывались в каждом помощнике кампании, который мечтал работать в Белом доме. Однажды журналист симпатизировавшей им Time, Ник Тиммеш, сообщил, что Джордж Ромни уверенно побеждал в Нью-Хэмпшире, и Никсон рискует отстать, если вскоре не совершит рывок. В другом случае Клэр Люс – писатель, посол, соблазнительница и величайшая из великих дам Нью-Йорка – неожиданно посетила офис кампании, блистая остроумием и элегантностью⁴⁰. Команда Никсона проводила рождественскую вечеринку в Lombardy Hotel, и Гринспен пришел на нее под руку с потрясающей женщиной. Ее имя было утрачено со временем, но ее появления было достаточно, чтобы побудить коллег по кампании пересмотреть отношение к нему⁴¹.

31 января 1968 года, за несколько часов до крайнего срока подачи документов, Никсон пересек Рубикон. Он присоединился к гонке лидеров, обещая на следующий день толпе в Нью-Хэмпшире, что будет решать проблемы «вне политики». Его сотрудники переехали в более удобные офисы на 450 Парк Авеню, с дополнительными помещениями, расположенными через дорогу; и с этой новой фазой битвы перед Никсоном открылись новые возможности. Марти Андерсон отправился вслед за кандидатом, оставив свободной штаб-квартиру, которую с нетерпением занял Гринспен. Отныне (за исключением пятниц, когда он был необходим в офисе Townsend-Greenspan, чтобы удостовериться, что еженедельные рассылки отправлены клиентам) Гринспен проводил бо́льшую часть своего времени в штаб-квартире Никсона, готовя памятные записки и обновления относительно внутренней и экономической политики для команды, разъезжавшей по стране⁴². Командный центр кампании был оснащен телетайпом, примитивным факсом и красным телефоном, предназначенным исключительно для звонков членов полевой команды Никсона. Всякий раз, когда кандидат заходил на несколько часов в мотель, Гринспен спешил вручить ему черновики пресс-релизов и обговорить основные пункты выступления с Андерсоном прежде, чем он отправится на следующий митинг⁴³.

Некоторые советники Никсона получали зарплату в размере до $ 3000 США в месяц – более $ 20 000 США в месяц в долларах 2015 года. Гринспен отказался от каких-либо выплат, поскольку был достаточно обеспечен и предпочитал оставаться независимым⁴⁴. Но даже без оплаты он активно участвовал в работе, расширив свой мандат за пределы экономической и внутренней политики, обратившись к анализу опросов общественного мнения. Гринспен не только занимался этим лично, но и привлек команду Townsend-Greenspan к сбору результатов общенациональных и местных опросов; затем он сравнивал последние показания с прошлыми тенденциями и экстраполировал вероятные числа для штатов, которые не были опрошены. Это являлось классическим упражнением Гринспена по проверке данных, для выполнения которого его консалтинговая фирма недавно приобрела свой первый компьютер. Футуристический IBM 1130 был размером с офисный стол и мог похвастаться восемью килобайтами памяти современного смартфона, что восхищало пионеров-вундеркиндов середины 1960-х годов. Почасовой сотрудник в Townsend-Greenspan передавал сырые данные опросов на перфокартах, а затем скармливал карты величественной новой машине, которая напрягалась и хрюкала в течение двух часов, прежде чем шумно выплюнуть сложную матрицу столбцов и строк на листах перфорированной бумаги. Компьютер использовался столь интенсивно, что оператор однажды зарегистрировал 96 часов работы за одну неделю. Он получил такую солидную сумму за сверхурочные часы, что Кэтрин Эйкхофф, переживала, что он зарабатывает больше, чем она⁴⁵.

Анализ общественного мнения Гринспеном усилил его положение в кампании, нейтрализовав опасения, что непрактичные либертарианские взгляды могут его маргинализировать. Вооружившись компьютерными распечатками, он стал «человеком, который знал». Гринспен мог бы проинформировать советников Никсона о том, как к их кандидату относятся в каждом штате, какие проблемы больше всего актуальны для избирателей конкретного региона и каков вероятный результат выборов с точки зрения всенародного голосования и баланса в коллегии выборщиков. Начиная с 1950-х годов компьютерные прогнозы использовались новостными организациями для оказания помощи в представлении результатов выборов, а советники Джона Кеннеди использовали компьютерные модели, чтобы узнать отношение избирателей к вероисповеданию их кандидата⁴⁶. Но Гринспен еще больше усовершенствовал искусство анализа общественного мнения; и когда настало время для республиканской конвенции, в августе 1968 года, его мнение о том, что Никсон среди республиканцев был самым перспективным претендентом на место в Белом доме, смогло убедить даже колебавшихся делегатов отдать ему свои голоса.

Вечером в четверг 4 апреля 1968 года перемирие в городах Америки нарушил выстрел. Стоя на балконе второго этажа мотеля в Мемфисе, Мартин Лютер Кинг-младший был поражен в челюсть пулей снайпера, которая раздробила несколько позвонков и разорвала его яремную вену. Смерть лидера борцов за гражданские права от руки белокожего убийцы вызвала волнения и городские беспорядки, что привело к аресту около 20 тыс. человек. Призывы Никсона и его сторонников к ужесточению правоохранительной деятельности получили надежное основание. Но кроме того, в ночь убийства на национальной арене появился политик с другой перспективой. Роберт Ф. Кеннеди, объявивший свою кандидатуру на пост президента от Демократической партии, летел в самолете, направлявшемся в Индианаполис.

Бобби Кеннеди узнал о стрельбе в Кинга от репортера в самолете. Как только кандидат приземлился, глава полиции Индианаполиса начал умолять его держаться подальше от черных кварталов, опасаясь бунтов, но Кеннеди, в старом пальто своего убитого брата, направился прямо к продуваемому ветром пятачку земли, окруженному многоквартирными домами⁴⁷. Стоя перед тысячной толпой, он вытащил из кармана несколько смятых рукописных заметок и с честью выполнил прискорбную обязанность сообщить толпе об убийстве Кинга. Когда раздался вздох скорби, Кеннеди заверил окружавших его людей, что он сочувствует их потере; в конце концов, его собственный брат тоже был убит. Затем он продолжил:

Соединенным Штатам нужно не разделение; Соединенным Штатам нужна не ненависть; Соединенным Штатам нужны не насилие или беззаконие; нам нужны любовь, мудрость, сострадание друг к другу и чувство справедливости по отношению к тем, кто всё еще страдает в нашей стране, будь они белыми или черными…

Произнесенная речь заставила сотрудников Кеннеди плакать. Она произвела должное впечатление и на его аудиторию; люди позже сказали, что Индианаполис был избавлен от разрушительных беспорядков благодаря вдохновенному выступлению Кеннеди. Кандидат, со своей стороны, казался мрачным, но сильным; мало кто мог упомянуть о политическом убийстве в интимном ключе. После выступления в Индианаполисе Кеннеди вылетел в Вашингтон, округ Колумбия, где совершил поездку по раздираемой бунтом части города, снова бросив вызов советникам, которые предупреждали его, что присутствие среди разграбленных и горящих зданий опасно⁴⁸. Кеннеди присутствовал на похоронах Кинга в Атланте, пройдя с процессией. «Ну, у нас всё еще есть Роберт Кеннеди, – сказал я», – вспоминал позже один из близких сторонников Кинга Джон Льюис⁴⁹.

Наблюдая за новостями из Нью-Йорка, Гринспен едва мог сдерживаться. 8 апреля, за день до похорон Кинга, он отправил записку для «DC», кодовое имя Никсона, которое использовал предвыборный штаб, чтобы иметь возможность отказаться от документов, если бы они попали в руки журналистов. Гринспен обвинил Кеннеди в том, что он «пытается нажиться на трагических событиях последних дней, возлагая вину на белых и, соответственно, представляя себя как морального лидера». Под обликом праведности Кеннеди прятался от своей обязанности выступить и четко заявить, что насилие неприемлемо. «Его нужно прямо спросить, – настаивал Гринспен. – Считает ли РФК насилие в свободном обществе морально оправданным или нет? Это не проблема, допускающая неопределенность или двусмысленность. Важно сказать активистам Черной Силы, что они ошибаются… Невозможно быть слишком сильным в этом вопросе». В глазах Гринспена ситуация с Кеннеди отражала проблему с либералами в целом, которые могли прислушаться к идеям ненасилия и тем не менее оправдывали насилие, поспешив предположить, что у мятежников были на то справедливые причины. От всего сердца негодуя, Гринспен продолжал: «Боевики Черной Силы ошибаются. Не существует мыслимого морального оправдания насилия в свободном обществе. Мы не нацистская Германия или Советский Союз»⁵⁰.

Наступил один из тех моментов, когда либертарианские взгляды Гринспена наилучшим образом отразились в его суждениях. В вопросах статистики он был неумолимым эмпириком – идеология в его интерпретации тоже подчинялась данным. Но иногда, выныривая из царства чисел, Гринспен оказывался не столь хорош в оценке наглядных доказательств: таким образом он осудил всё антимонопольное законодательство, несмотря на концентрированный характер экономики, в которой он работал; и так же он клеветал на Роберта Кеннеди. Будущий президент отнюдь не был равнодушен к насилию и высказался об этом на следующий день после убийства Кинга, сожалея, что американцы «похоже, мирятся с нарастающим уровнем насилия, который игнорирует нашу общую гуманность»⁵¹. Не соглашаясь с радикальными черными лидерами, Кеннеди на самом деле был оскорблен ими. «Белый – от белого Линдона Джонсона до белого Бобби Кеннеди – не будет сожалеть о докторе Мартине Лютере Кинге», – сказал Стокли Кармайкл журналистам утром после убийства Кинга. – Бобби Кеннеди так же нажал на курок, как и любой другой»⁵². Нападая на Кеннеди, Гринспен выбрал неправильную цель. Скорее, если уж кто и пытался извлечь политическую выгоду из шокирующих событий того апреля, так это был Алан Гринспен.

Никсон был слишком здравомыслящим, чтобы последовать совету Гринспена; он никогда не нападал на Кеннеди за его действия после убийства Кинга. Однако Никсон принял другую идею Гринспена – толчок к «черному капитализму» во внутренних городах. На заседаниях в ходе кампании он жаловался на попытки белых американцев загладить свою вину, откупаясь от чернокожих соотечественников с помощью множества социальных программ. «Мы достигли точки, в которой дальнейший рост приведет к тому же разочарованию, более сильному взрывоопасному насилию и прежнему страху», – утверждал Никсон в своей апрельской речи, строго следуя тезису Гринспена о том, что государственная помощь и насилие в гетто были уличены в порочном цикле⁵³. Затем Никсон изложил программу Гринспена, стимулирующую бизнес городов центра страны налоговыми льготами, – предполагались кредиты для строительства жилья, обучения низкоквалифицированных работников и поощрения предприятий к перемещению в бедные городские районы. Эта новая программа для черного капитализма должна была заменить культуру правительственных подачек и способствовать формированию самосознания собственников, гордости и устранению разочарований, порождавших насилие.

Согласие Никсона с идеями Гринспена о черном капитализме свидетельствовало о том, что борьбу с «волками Дакоты» ему простили. Поняв этот намек, союзник Гринспена Пэт Бьюкенен возобновил свои усилия по расширению влияния Алана. 18 мая 1968 года Бьюкенен подготовил записку для Никсона, сообщая о мятеже в штаб-квартире кампании на Парк-авеню. Причиной беды, настаивал Бьюкенен, был доктор Гленн Олдс, либеральный академик, наиболее известный помощью в создании внутреннего аналога Корпуса мира. В качестве благодарности стороннику бизнеса Никсона этому профессору «Великого общества» была дана роль в кампании, и он разрабатывал всевозможные схемы, которые Бьюкенен считал абсурдными. Профессор говорил об «удвоении и утроении» исследовательского персонала, чтобы помочь ему в «охоте за головами», заявив, что он хотел бы набрать 2500 человек, которые могли бы войти в будущую администрацию Никсона. «Олдсу его авторитет, по-видимому, кажется действительно огромным», – саркастически заметил Бьюкенен. По его словам, несколько членов исследовательской группы грозили выйти из проекта, если там останется Олдс. «Они говорят о нем как о “тоталитарном либерале”… Они хотят, чтобы Алан Гринспен, оставив свою работу и перейдя в штаб на полную занятость, стал бы директором по исследованиям в области внутренней политики». Бьюкенен рекламировал Гринспена как «преданного Никсону человека, усердного работника, пользующегося уверенностью и поддержкой каждого участника исследовательского подразделения. Им нравится этот парень… Я рекомендую, чтобы в случае выбора между Олдсом и Гринспеном мы предпочли Гринспена».

Никсон подписал контракт на продвижение Гринспена по службе: он был назначен директором кампании по внутренней политике.

Примерно две недели спустя, 4 июня, Роберт Кеннеди выиграл в Калифорнии праймериз Демократической партии. Результаты появились около полуночи, и кандидат обратился к своим ликующим сторонникам в бальном зале гостиницы в Лос-Анджелесе. После менеджер отеля повел его в другое помещение на встречу с представителями прессы. Когда Кеннеди шел через кухню отеля, он остановился, чтобы пожать руку водителю автобуса, и в этот момент палестинский иммигрант по имени Сирхан Сирхан выстрелил в него. Для многих американцев убийство Кеннеди ознаменовало конец эпохи, похоронив послевоенное чувство возможностей и прогресса нации. «Некоторые люди видят вещи такими, какие они есть, и спрашивают почему. Я мечтаю о вещах, которых никогда не было, и говорю, почему бы и нет», – заявил Кеннеди во время своей кампании⁵⁴. На похоронах в соборе Святого Патрика в Нью-Йорке его младший брат Тедди процитировал эти слова. Так либералы потеряли своего лидера.

Когда первая волна горя схлынула, ее место заняло леденящее чувство страха, которое охватило американцев. За два месяца два национальных лидера пали жертвами убийц, не говоря уже о президенте, погибшем пятью годами ранее. Нация находилась под угрозой перестрелок между полицией и боевиками новой партии «Черная пантера», бомбометания сегрегационистов-дружинников Ку-клукс-клана, забастовок профсоюзов и протестов студенческих радикалов. Отношение телезрителей к происходящему было видно по рейтингам шоу, которые поддерживали закон и правопорядок, наподобие Bonanza и Gunsmoke. В штаб-квартире Никсона на Парк-авеню секретная служба решила, что офис кандидата небезопасен: помещение находилось на расстоянии выстрела из винтовки, который могли совершить, находясь в здании напротив через улицу. Никсон переехал в комнату с меньшими окнами, а изначально подготовленный для него кабинет перешел директору по связям с общественностью. В течение первых нескольких дней этот человек, приходя на работу, нервно поглядывал на окна⁵⁵.

Фигура Никсона хорошо подходила для подобной атмосферы страха, поскольку он призывал обуздать анархию со времен беспорядков предыдущего лета. Но Никсон столкнулся с конкуренцией Джорджа Уоллеса, бывшего губернатора штата Алабама, на тот момент действующего как независимый сегрегационист. Он навязывал народу грубую версию политики закона и порядка Никсона, и белые представители рабочего класса стекались к нему. «Если я когда-нибудь стану президентом и кто-нибудь из таких демонстрантов встанет перед моей машиной, это будет последняя машина, перед которой они когда-либо вставали», – прорычал Уоллес, сурово критикуя матерей – сторонниц политики благосостояния за «воспитание детей как урожая на продажу»⁵⁶. Опросы, проведенные весной 1968 года, показали, что Никсон уступал Уоллесу по всей стране несколько процентов, тогда как в штатах Глубокого Юга Уоллес значительно опережал его. Беспорядки в гетто после стрельбы в Кеннеди только усилили позиции Уоллеса.