Текст книги "Алан Гринспен. Самый влиятельный человек мировой экономики"

Объяснив, почему даже самый горячий сторонник золота должен подождать какое-то время, Гринспен представил свои «золотые облигации» как разумную идею, которую адепты золота могли бы поддержать в промежуточный период. Чем больше Казначейство выпустило бы этих облигаций, тем больше оно было бы заинтересовано в снижении инфляции: стоимость погашения кредитов в золоте увеличилась бы в долговом выражении, так как зеленые бумажки падали в цене. Между тем новый инструмент поможет понять, готова ли страна к полному возвращению к золотому стандарту. Если доходность по долларовым облигациям снизится до уровня доходности по «золотым облигациям», конвергенция сигнализировала бы о том, что инвесторы уверены в долларах, как и в золоте. В этот момент доллар можно было бы вновь привязать к золоту, с меньшим страхом повторения унизительной девальвации Никсона.

Предложение Гринспена выглядело вполне привлекательно. Действительно, в связи с инфляцией он продолжал настаивать на облигациях до 1997 года, когда администрация Клинтона обязалась выпустить казначейские ценные бумаги с защитой от инфляции (TIPS). Однако если пропаганда Гринспеном золотых облигаций была искренней, его рассуждения о золотом стандарте таковыми не являлись, представляя собой лишь способ утихомирить «золотой лагерь» и, возможно, отдать дань его собственным юношеским убеждениям. В конце концов, Гринспен был человеком, который отпраздновал публикацию «Атлант расправил плечи», подарив Айн Рэнд миниатюрный золотой слиток. Он всё еще время от времени обедал с Рэнд в университетском клубе в Нью-Йорке и не желал оскорблять ее.

Однако зрелый Гринспен был убежден в том, о чем он говорил кандидату Рейгану двумя годами ранее: идея золотого стандарта могла быть опровергнута парадоксом. «Необходимым условием возврата к золотому стандарту является финансовая среда, которую, как предполагается, создает золотой стандарт, – отметил Гринспен в своем эссе в Journal. – Но если мы восстановим финансовую стабильность, то какой цели будет служить возврат к золотому стандарту?»

16 сентября 1981 года, через несколько недель после публикации статьи Гринспена в Journal, Пол Волкер выступал перед Комитетом по бюджету Сената. Если и было суждено настать моменту, когда у Волкера сдали нервы в борьбе с инфляцией, то это наверняка был он – хотя Гринспен и Белый дом пытались защитить его с флангов, враги ФРС из «золотого лагеря» действовали очень активно. Но Волкер твердо стоял на своей позиции, перекладывая вину за высокие процентные ставки с ФРС на дефицит бюджета. Он заметил, что Конгресс только что принял решение о сокращении налогов. Если Конгресс хотел бы снизить расходы по займам, ему следовало теперь обуздать расходы.

Сенатор Лоутон Чайлз, демократ из Флориды, не слишком любезно отнесся к лекции Волкера. Очень хорошо, что председатель ФРС призвал к ограничению расходов, но политика не позволила бы этого в случае с экономикой, которая уже пошатнулась от жесткой денежно-кредитной политики ФРС. Если Волкер слишком страстно отстаивал свою позицию, он напрашивался на неприятности.

«Это приведет к взрыву, – угрожал Чайлз. – Если Конгресс не предпримет что-то для помощи людям, пострадавшим от рецессии, это создаст давление, способное полностью выбить Федеральную резервную систему… Вы прочитали нам хорошую лекцию о том, насколько мы должны сократить расходы. Я просто не думаю, что… это находится в сфере наших возможностей».

Чайлз уважал почтенную традицию. Политики издевались над ФРС; иное было невозможно.

«Вы политический эксперт, – грубо ответил Волкер. – Смысл того, что я говорю… заключается в том, что перед Конгрессом и администрацией стоит задача осуществить то сокращение, на которое они могут пойти… Можно убить гонца, принесшего дурную весть, или главу Федерального резерва, но это никому не принесет никакой пользы». «Но гораздо проще уволить главу Федеральной резервной системы, чем осуществить эти огромные сокращения, – возразил Чайлз. – Это то, что, боюсь, как раз и произойдет». «Давайте просто проясним суть, – прорычал Волкер. – Может быть, легче отрезать голову Федеральной резервной системе, но даже когда Федеральная резервная система будет работать без головы, у вас всё равно останется та же проблема, с которой вы начали»³⁵.

Два дня спустя, 18 сентября, комиссия по золоту собралась на свое следующее заседание. Неприятие Волкера в Сенате показало, насколько он изолирован, и не только сторонники экономики предложения Кемпа и деловые друзья Рейгана потеряли терпение. Даже если бы он и Гринспен были правы, что высокие долгосрочные процентные ставки отражали растущий дефицит бюджета, их аргумент был популярен не больше, чем брокколи при сравнении со сладкими конфетками «золотого лагеря»³⁶. Сторонники экономики предложения даже утверждали, что золото не только вылечит инфляцию и высокие процентные ставки, но и чудесным образом исправит бюджет. Более низкие процентные ставки, обеспеченные золотом, сэкономили бы правительственные деньги на выплатах по обслуживанию долга³⁷. С такими соблазнительными аргументами, как эти, идея золота казалась непобедимой. Но затем внезапно всё изменилось. Обращаясь к членам комиссии в кассовом зале Казначейства, где граждане обменивали золото и серебро в годы после Гражданской войны, министр финансов Дон Риган сокрушался, что золотой стандарт оказался угрожающе сложным – технические проблемы, связанные с его восстановлением, широко оспаривались. Не было никаких шансов придумать «быстрый или простой» ответ, продолжил секретарь Казначейства, повторив аргумент Гринспена для Wall Street Journal. Чтобы дать время обдумать проблему со всех сторон, запланированный на октябрь срок следовало продлить – возможно, еще на шесть месяцев или даже дольше.

Сказав это, секретарь Казначейства развеял ощущение неотложной срочности, пронизывавшее комиссию по золоту: теперь это были открытые переговоры. Он не заставил сторонников экономики предложения долго угадывать причину их неудачи. 25 сентября Джуд Ванниски написал письмо Гринспену, пригласив его на «золотой обед» и попросив обсудить предложения, сделанные им в эссе для Wall Street Journal. «Поскольку вы обладаете таким огромным влиянием на политику администрации, я думаю, что президенту и нации принесет пользу, если вы по крайней мере будете знать о нашей точке зрения», – сердито протестовал Ванниски³⁸. Но правда состояла в том, что Гринспен и его союзники из Белого дома понимали точку зрения Ванниски слишком хорошо, и тактика задержки Гринспена должна была сработать в точности так, как и предполагалось. Затягивая «золотые дебаты» еще на шесть месяцев, администрация дала время для сокращения инфляции, так что крики об альтернативе ФРС потеряли бо́льшую часть своей значимости. Когда в феврале 1982 года «золотая комиссия» выступила в пользу статус-кво, лучшее, что могли потребовать сторонники экономики предложения, было, чтобы их вопрос вообще не обсуждался³⁹.

Алан Гринспен и управляющий Банка Англии Мервин Кинг во время совещания в штаб-квартире Международного валютного фонда, Вашингтон, 2005

В 1971 году Белый дом Никсона нанял Гринспена с целью обуздать центральный банк. Десять лет спустя Белый дом Рейгана нанял его же, чтобы сделать противоположное. И Гринспен ловко сыграл предназначенную роль. Так же, как он загнал Генри Киссинджера в угол в иранской нефтяной сделке, Гринспен притворился сочувствующим своим противникам и умело отыграл время, превратившись из горячего защитника золота в его самого коварного противника⁴⁰. Власть ФРС была сохранена. Престиж председательства в ФРС, который уже начал расти, увеличился еще больше.

В конце 1981 года администрация Рейгана снова обратилась за помощью к Гринспену, на этот раз по вопросу о пенсионных обещаниях правительства. Почитаемая система социального обеспечения, которая регулярно отправляла чеки 36 млн бенефициаров, испытывала недостаток в денежных средствах; если ничего не было бы сделано до весны 1983 года, денег для выплат пенсий не хватило бы⁴¹. Чтобы справиться с этой политической катастрофой, команде Рейгана потребовался анализ возможных поправок; и 16 декабря президент подписал исполнительный приказ 12335, создав Национальную комиссию по реформе социального обеспечения, а Гринспен стал ее председателем. Собрание помощников расположилось полукругом около стола Рейгана в Овальном кабинете. Сверкнула вспышка фотоаппарата, и группа была запечатлена для потомков: девять мужчин в строгих костюмах вместе с Гринспеном, выглядевшим мрачным и самым строгим из всех.

Учитывая либертарианские корни Гринспена, реформирование системы социального обеспечения казалось для него идеальной задачей. К тому времени, когда Рейган создал комиссию, Милтон Фридман пестовал мелкую кустарную лавочку, занимавшуюся приватизацией государственных пенсий; теперь Гринспен отвечал за группу, которая могла бы, предположительно, действовать по этим предложениям⁴². Семь месяцев назад, в мае 1981 года, союзник Гринспена Дэвид Стокман предложил преодолеть дефицит социального обеспечения за счет значительного сокращения льгот, а Гринспен приветствовал это, заявив, что настало время «восстановить некоторое здравомыслие социальной системы»⁴³. Смелая реформа могла рассчитывать на поддержку самого президента. В своем раннем выступлении в ходе президентской гонки в 1976 году Рейган потребовал радикальной перестройки. «Такие люди, как я, не должны получать социального обеспечения», – сказал президент. «Мои друзья в Burning Tree – продолжал Рейган, имея в виду эксклюзивный гольф-клуб в пригороде Вашингтона, – не нуждаются в социальной защите»⁴⁴.

Но миссия Гринспена в качестве председателя комиссии по социальному обеспечению не была похожа на роль Фридмана. Предложенные Стокманом сокращения льгот вызвали дорогостоящую политическую реакцию: представитель Клод Пеппер, 80-летний демократ из Флориды, ставший популярным лицом программы, поднял сжатый кулак в воздух и сказал, что инициатива администрации – это «не что иное, как целенаправленное нападение на экономическую безопасность пожилого населения Америки»⁴⁵. Либеральные участники кампании готовили остроумные ответы по поводу социального обеспечения к выборам в Конгресс в следующем году, а миссия Гринспена как нового повелителя этой сферы состояла в том, чтобы сократить политический ущерб. Джеймс Бейкер, блестящий участник кампании, который стал начальником штаба Рейгана, проинструктировал Гринспена относительно его задачи. О решении проблем социального обеспечения с помощью частных сберегательных счетов или смелого урезания льгот не могло быть и речи. Вместо этого Гринспен должен был раскритиковать радикальные предложения и придумать некую заплатку для системы, которая успокоит Клода Пеппера, тем самым снижая избирательную уязвимость республиканцев. Пенсионные льготы следует сохранить, а не сокращать. Рэндианский критик государства всеобщего благосостояния был нанят, чтобы подлатать идею⁴⁶.

После фотографии в Овальном кабинете Гринспен последовал за Рейганом в пресс-центр Белого дома. Репортеры пребывали в боевом настроении: социальное обеспечение являлось горячей темой.

Рейган изложил краткие замечания и предоставил Гринспену отвечать на вопросы. Журналисты требовали уточнить, была ли комиссия предметной или чисто политической. В описании круга ее полномочий указывалось, что она отчитается в следующем декабре – после выборов в Конгресс. Двенадцать месяцев на обдумывание выглядели подозрительно долгим сроком. Возможно, администрация использовала Гринспена, чтобы сохранить спокойствие в вопросе социального обеспечения до голосования?

«Данный вопрос не связан с выборами. Это дело времени, которое необходимо затратить на то, чтобы попытаться справиться с проблемой», – заверил их Гринспен⁴⁷. Проблема была комплексной и включала сложные технические вопросы: инфляцию, волатильность процентных ставок, взаимоотношения между социальным обеспечением и частной пенсионной системой. «Это будет просто работа, которая, как мне кажется, приблизительно займет год, и я искренне полагаю, что ее невозможно выполнить быстрее в том виде, как просил президент».

Даже репортер-новичок мог видеть насквозь подобные оправдания. Комиссия была, очевидно, уловкой, призванной лишить демократов их боезапаса.

Журналисты снова наседали, требуя более убедительных объяснений. Гринспен продолжал уворачиваться. У него не возникало трудностей с тем, чтобы играть в политику за кулисами или говорить о ней открыто. Но он ненавидел делать и то и другое одновременно. Гринспен не признавался в скрытых мотивах, если его слова на следующий день могли попасть на первые страницы газет. Не говоря уже о том, что годом ранее он был с Фордом на ранчо Мираж, поскольку экс-президент решал, стоит ли ему бороться за Белый дом; а также не упоминая о том, что он находился в эпицентре политических интриг во время республиканской конференции в Детройте. Гринспен культивировал образ технократа, стоящего над дракой, и не хотел его испортить.

При этом комиссию по вопросам социального обеспечения атаковали не только журналисты. Спустя некоторое время Гринспен пригласил Айн Рэнд на ужин в университетский клуб на Манхэттене; и когда разговор коснулся социального обеспечения, Рэнд так резко обрушилась на своего собеседника, что другие посетители обернулись и уставились на них – маленькая 76-летняя женщина ругала известного широкоплечего экономиста⁴⁸. В начале деятельности администрации Форда Рэнд благословила переход Гринспена в правительство, полагая, что он уйдет, если президент попросит нарушить его принципы. Теперь же Гринспен не занимал позиции в правительстве, и тем не менее нарушал не только свои принципы, но и принципы президента. Разве Гринспен как либертарианец не предпочел бы одобрить коренную реформу коллективного пенсионного обеспечения? И разве у него не было превосходной возможности сделать это, учитывая пристрастия Рейгана? В конце концов, Рейган был избран для осуществления радикальных идей: самофинансирования налоговых льгот, возврата к золоту, коренного реформирования социального обеспечения. Но за исключением сокращения налогов этот революционный пыл постепенно сошел на нет. Гринспен становился гробовщиком, но не в том смысле, как ожидала Айн Рэнд.

Обед в университетском клубе был одной из последних встреч Гринспена с его наставницей. Несколько недель спустя, 6 марта 1982 года, Рэнд умерла от сердечной недостаточности в своей нью-йоркской квартире. В день похорон сотни ее последователей, по-разному одетых (от джинсов до мехов), выстроились на Мэдисон-авеню, чтобы отдать ей честь. Кто-то плакал, приглушенно говоря о писательнице; некоторые воодушевленно вспоминали, как она навсегда изменила их жизнь⁴⁹. Юджин Виник, один из адвокатов Рэнд, заметил Гринспена, который стоял в очереди на холоде – просто одинокий человек в толпе. Он пригласил Алана подняться в помещение на специальном лифте, предназначенном для семьи и друзей⁵⁰. Несмотря на разногласия по вопросу социального обеспечения и отступничество от золотого стандарта, Гринспен по-прежнему принадлежал к внутреннему кругу почитателей Рэнд.

Рэнд умерла на 56-й день рождения Гринспена, и эта потеря оставила его в мрачном настроении; коллегам в фирме показалось, что его и без того сухой юмор исчез⁵¹. Но Гринспен продолжал вести свою прежнюю жизнь: он занимался бизнесом в Нью-Йорке; его продолжали цитировать в прессе по экономическим вопросам; он появлялся на телевидении. На заседании Консультативного совета по экономической политике при президенте 18 марта Гринспен почувствовал, что теперь он плывет по течению: большие шишки за столом согласились с приоритетом сокращения дефицита бюджета, и когда Артур Лаффер попытался вернуть разговор к волшебным свойствам золота, остальная часть аудитории проигнорировала его⁵². Менее чем через год после их одобрения радикальные сокращения Рейгана стали восприниматься как ошибка – так же, как и в случае с золотом, Гринспен ратовал за умеренность. Пронесся слух о том, что он может даже вернуться в Белый дом в новой роли экономического царя⁵³. Этот вариант разгневал министра финансов Дона Ригана, который чувствовал, что его власть оспаривается. Но звезда Гринспена явно всходила.

Однако труднее всего было добиться прогресса в области социального обеспечения. Верный указаниям Джеймса Бейкера, Гринспен не слишком торопился при организации комиссии⁵⁴. Когда же он наконец созвал ее первое заседание в конце февраля, то по составу комиссии было понятно, что ничего не удастся согласовать быстро. Там присутствовал Клод Пеппер – седовласый критик предложенного администрацией сокращения социальной защиты в мае предыдущего года (консерваторы когда-то прозвали его «Красным перцем»). На заседании были такие центристы, как сенатор Даниэль Патрик Мойнихан, и республиканские тяжеловесы вроде военного героя сенатора Боба Доула. Мало кто думал, что в столь пестрой толпе возможно достичь консенсуса, но Гринспен увидел, что члены комиссии по крайней мере исходили из общего набора фактов, даже если их мнения и не совпадали⁵⁵. «Если мы хотим выработать двухпартийный консенсус, всем нам придется значительно пересмотреть кое-какие рекомендации, которые мы скрепим своими подписями», – предупредил Гринспен коллег⁵⁶. Было ясно, что он серьезно относится к заключению сделки. Сохранение истощающего казну социального обеспечения стало бы катастрофой для Белого дома.

Годы спустя комиссию Гринспена будут вспоминать как модель двухпартийного сотрудничества. В то время, однако, оно не всегда выглядело гармонично. Несмотря на призыв Гринспена к межпартийной вежливости, политическая агрессивность Вашингтона вскоре проникла в группу. В мае 1982 года республиканцы оскорбили демократов, обнародовав в Конгрессе бюджет, который включал в себя сокращение мер социальной защиты. Демократы, в свою очередь, обвиняли республиканцев в упреждении рекомендаций комиссии. Вспомнив шекспировского Марка Антония, сенатор Даниэль Патрик Мойнихан заявил: «Я не хочу говорить о нарушении веры», явно подразумевая, что таковое имело место⁵⁷. Несколько дней спустя комиссия провела свое третье официальное заседание, а Мойнихан вновь разозлил республиканцев, обвинив их в том, что администрация «терроризировала пожилых людей, заставляя их думать, будто они не получат социального обеспечения». Республиканец – член комиссии – возразил, что Мойнихан «демагогически извратил этот вопрос со всех сторон и сверху донизу». Изображая дедушкино неодобрение, Клод Пеппер посмотрел на Гринспена через свои трифокальные очки и потребовал, чтобы тот подтвердил, что он контролирует ситуацию. «Если один из членов комиссии может нападать на другого, мы закончим дракой», – бранился он⁵⁸.

Гринспен мягко выразил надежду на то, что «мы сможем свести риторику к абсолютному минимуму». Он добавил: «Господа, могу ли я попросить перенести эту конкретную дискуссию на другую встречу?»

Его деликатные слова не оказали никакого влияния. Сенатор Боб Доул с кривой улыбкой повернулся к телевизионным камерам. «Я хочу извиниться перед не входящими в Конгресс членами комиссии, – сказал он. – Мы постоянно действуем в том же духе и в Палате, и в Сенате»⁵⁹. Затем Доул тоже вступил в бой. Гринспен беспомощно смотрел на него.

К моменту проведения выборов в ноябре 1982 года комиссия Гринспена почти ничего не добилась. Она потерпела неудачу даже в решении той узкой задачи, которую Белый дом поставил перед ней. Демократы беспощадно использовали тему социального обеспечения во время избирательной кампании; существование двухпартийной комиссии по социальному обеспечению ни малейшим образом не мешало им. Сам Клод Пеппер неустанно ездил по двум десяткам штатов, демонстрируя, что некоторые в свои 82 года полностью способны работать, им только нужен слуховой аппарат. Отчасти благодаря усилиям Пеппера демократы получили 26 мест в Белом доме. И единственной хорошей новостью стало то, что выборы закончились.

Гринспен решил провести следующее заседание комиссии где-нибудь за пределами Вашингтона. Вдали от атмосферы Капитолийского холма ее члены меньше отвлекались бы от поставленной задачи; и в свете уже закончившейся кампании они могли бы проявить бо́льшую сговорчивость. Через неделю после выборов комиссионеры собрались в невзрачной гостинице «Рамада Инн» в Александрии, штат Вирджиния. Снаружи группа пожилых людей, называющих себя «Серыми пантерами», пикетировала встречу. «Никаких “если”, “а” и “но”; никаких социальных сокращений!» – скандировали они⁶⁰.

В разгар обсуждения сенатор Доул встал и вышел в сопровождении комиссара-демократа. Это был хороший знак. Законы о раскрытии информации требовали, чтобы собрания оставались открытыми для публики, поэтому, само собой, реальные переговоры проходили в виде частных бесед вдали от телевизионных камер. Спустя некоторое время еще несколько членов комиссии вышли через боковую дверь; затем Доул вернулся к слушаниям и с выражением озабоченности наклонился, рассчитывая поговорить с Гринспеном. Несмотря на то, что последний председательствовал на собрании, он тоже покинул комнату, оставив члена комиссии затягивать принятие решения перед камерами⁶¹.

Гринспен последовал за Доулом в заднюю комнату, где они обнаружили отсутствовавших членов комиссии. После нескольких месяцев бесплодного пребывания в тупике Доул, видимо, обнаружил слабый проблеск надежды. Демократы были готовы принять уловку в формулировке пособия по социальному обеспечению, которая фактически означала сокращение.

Гринспен знал, что подвижки в стане демократов могут означать прорыв. Но он также понимал, что не он определяет их решение. Позднее вокруг комиссии сформировался миф, будто это Гринспен привел собрание к технократическому компромиссу, удалив социальное обеспечение из политической сферы. Однако правда заключалась в том, что настоящая власть в деле переговоров и компромиссов принадлежала Белому дому. В соответствии с этим Гринспен позвонил Джеймсу Бейкеру.

Последний очень хотел решить вопрос социального обеспечения. Но ему нужно было нечто большее, чем принятые сокращения, потому что президент выступал за радикальные перемены. «Я пойду на радио; я пойду по головам членов Конгресса; я расскажу всё американской общественности, – периодически угрожал Рейган. – Должен быть лучший способ, а вы просто ходите вокруг да около вместо того, чтобы придумать что-то хорошее»⁶².

Выслушав описание Гринспеном демократических предложений, Бейкер отклонил их как неадекватные. Это не было виной Гринспена. Бейкер выбрал его для комиссии, поскольку ему был нужен политический союзник, который мог быть строгим экономистом, и Гринспен отлично исполнял эту роль. Но несмотря на все его усилия, доверенная ему миссия казалась обреченной на провал. В декабре состоялась заключительная встреча, которая завершилась скандалом⁶³.

Отчаявшись договориться с коллегами по комиссии, Гринспен обратился к общественности. 3 января 1983 года, всего за две недели до окончания срока работы комиссии, он использовал свою обычную роль комментатора на общественном телевидении, чтобы выступить с последней просьбой. «Неспособность восстановить финансы, идущие на социальное обеспечение, укрепит мнение Уолл-стрит о том, что правительство никогда не преодолеет дефицит бюджета», – сказал он; это подтвердит, что политика парализована. До тех пор, пока Уолл-стрит будет думать, что Вашингтон дисфункционален, процентные ставки будут оставаться мучительно высокими. Восстановление экономики будет отложено на неопределенный срок.

В тот день, когда Гринспен обратился к публике, сенатор Боб Доул опубликовал редакционный комментарий в New York Times – он тоже решил прибегнуть к помощи СМИ. Доул отметил, что республиканцы и демократы не так далеко ушли друг от друга; достаточно нескольких технократических изменений, чтобы спасти социальное обеспечение. Даниэль Патрик Мойнихан прочитал эту статью, сидя за своим столом в Сенате, и прошел через коридор, чтобы похвалить коллегу.

«Мы собираемся позволить этой комиссии умереть, не дав ей еще одной попытки?» – спросил Мойнихан⁶⁴.

Доул и Мойнихан согласились на последнее усилие по спасению, но им требовался новый формат переговоров. Комиссия в полном составе была слишком большой, и на обоих флангах ее препятствующие члены делали невозможным реальный торг. Сенаторы окружили Гринспена и двух других умеренных членов комиссии, а затем связались с Джеймсом Бейкером в Белом доме. Группа заговорщиков Доула-Мойнихана теперь вытеснила комиссию Гринспена.

Два дня спустя, 5 января, заговорщики собрались в доме Джеймса Бейкера на Фоксхолл-роуд в Вашингтоне. Поскольку окончательная сделка требовала поддержки президента, Бейкер и его сотрудники в основном говорили от лица республиканцев, но обратились к Гринспену с целью убедиться, что цифры работают – именно он владел техническими деталями, и ни один план не стал бы претворяться в жизнь без его благословения. В течение следующей недели переговорщики продолжали тайные обсуждения, иногда собираясь в цокольном этаже у Бейкера, а иногда – в гостевых квартирах президента в Блэр-Хаусе. В субботу, 8 января, был сделан перерыв, чтобы посмотреть, как Washington Redskins разгромят Detroit Lions в плей-офф Национальной футбольной лиги; а затем торг возобновился, начиная с потенциального замораживания корректировки стоимости жизни и вопроса о том, должны ли социальные выплаты облагаться налогом. Годом ранее комиссию Гринспена попросили придумать возможные поправки для их представления в Белый дом. Но теперь Белый дом напрямую формировал сделку⁶⁵.

В субботу утром, 15 января 1983 года, группа Доула-Мойнихана собралась в Блэр-хаусе на свою последнюю сессию. Они согласились на ряд прагматичных сценариев, которые позволили бы гарантировать платежеспособность социального обеспечения по крайней мере в 1990-х годах. Увеличение стоимости жизни будет отложено; запланированное увеличение налога на фонд заработной платы будет перенесено; богатые пенсионеры будут платить налоги за свои преимущества, – вместе эти меры отражали недостатки системы⁶⁶. Встреча закончилась около полудня, чтобы участники смогли увидеть, как Redskins сделают еще один шаг к победе в Суперкубке в этом году.

Поскольку переговорщики завершили сделку, следующим этапом была ее политическая «продажа». Джеймс Бейкер был готов заручиться поддержкой президента, но он нуждался в прикрытии и предложил, чтобы Тип О’Нил, спикер Палаты от демократов, присоединился к Рейгану, благословляя компромисс. Но когда О’Нил услышал, о чем просит Белый дом, он разразился потоком непечатных оскорблений. Совместного одобрения не будет.

Бейкер скрылся в Белом доме, намереваясь проконсультироваться с президентом. Раз О’Нил отказался одобрить пакет, им понадобилась другая политическая страховка: Рейган не мог в одиночку принять на себя удар от сокращения льгот. Примерно в семь часов вечера Бейкер вернулся в [дом] Блэр-хауса с приговором. Президент поддержит сделку, но только если она получит поддержку комиссии Гринспена в полном составе.

Гринспен вышел из Блэр-хауса – похожая на сову фигура в очках, с темными волосами, ссутулившаяся от резкого вечернего холода. Выйдя из президентского гостевого дома, он повернул к элегантному северному фронтону Белого дома, а затем завернул за угол на площадь Лафайет, где в ближайшем офисе ожидали оставшихся членов комиссии. После нескольких месяцев бесцельного разбирательства настал его момент. Ему предстояло склонить к поддержке большинство тех, кто не участвовал в сделке, под которой теперь они должны были поставить свои подписи.

Перед лицом коллег по комиссии Гринспен объяснил нюансы соглашения, заключенного в Блэр-хаусе, и призвал голосовать. К его удивлению, Клод Пеппер захотел переброситься с ним парой слов.

Говоря со своим богатым южным акцентом, Пеппер спросил: «Алан, вы очень внимательно следили за данными слушаниями и знаете в целом мою точку зрения. Неужели вы думаете, что я смогу подписать этот документ?»

Гринспен посмотрел на конгрессмена с его помятым лицом и носом, похожим на картошку. Несколькими месяцами позже помощник президента рассказывал журналу Time о том, что Пеппер был почти единственным среди демократов, кто мог напугать Рональда Рейгана. Но теперь Пеппер обратился к Гринспену за советом. Гринспен был человеком, который знал всё. Пеппер проголосует, если Гринспен посоветует ему это сделать.

«Я могу заверить вас, что вы не должны беспокоиться о подписании этого заключительного документа», – сообщил ему Гринспен⁶⁷.

Когда голосование прошло, «за» проголосовали 12 из 15 членов комиссии, включая отважного седовласого популиста. Этого было достаточно, и Гринспен поднялся наверх, чтобы позвонить президенту и сказать, что соглашение достигнуто. Когда он спустился вниз, то обнаружил Клода Пеппера, отбивающегося от репортеров, которые освещали всё вокруг вспышками камер. Несмотря на склонность Пеппера говорить всё, что приходило ему в голову, на сей раз проблем с ним не возникло⁶⁸.

Около полуночи группа разошлась. Члены комиссии Гринспена пришли к компромиссу, который позже будут вспоминать как образец, – в то время как ФРС стала доминирующей силой в экономической политике, вспышки прагматичного государственного управления из других департаментов правительства будут доноситься всё реже. Но теперь настало время, чтобы члены комиссии пошли своими путями. Они вышли в парк Лафайет и взглянули на Белый дом. Этим холодным вечером выпал снег: обычную грязь политики укрыло мягкое белое одеяло.