Текст книги "Ведьма"

24. Родовое проклятие

Всем мужчинам в этой семье суждено было встретиться с Господом чуть раньше, чем они сами планировали (злые языки во дворе, впрочем, сомневались, что всех троих на небесах встречали архангелы – кого-то ожидало и чистилище). Все они уходили быстро, без предупреждения и практически без мучений. И все – не своей собственной смертью.

Самый старший, Владимир Степанович Круглов, ушел из жизни двадцать лет назад, когда ему было всего тридцать два. Дело было зимой, в декабре, в лютый мороз. Однажды он поругался с женой, вышел из дома, что располагался на краю рабочего поселка недалеко от мелкой и грязной речушки под названием Зюзелка, купил у соседской старухи (ночных ларьков во времена тотальной борьбы с пьянством, разумеется, не было) литровую бутыль самогона и единолично ее выкушал, закусив одним (!) соленым огурцом. Он сидел на берегу несколько часов, вызывая справедливое беспокойство видевших его соседей, потом стал понемногу заваливаться на бок и в конце концов просто упал. К тому времени – а было уже хорошо за полночь – никто больше не наблюдал за ним в окошко, поэтому мужика хватились только утром. Он вмерз в речной лед, одной рукой обняв опустошенную бутыль, а другую сунув за пазуху. Эта печальная инсталляция обошла тогда все криминальные хроники, вошла в фотоальбом достижений городского управления внутренних дел, была напечатана в газетах и висела потом на уличных стендах как методическое пособие для желающих разом покончить с перестроечной нищетой. У Владимира остались жена и двое детей – дочь и сын десяти и пяти лет соответственно. Мало кто из знакомых удивился такому концу, потому что Круглову давно предрекали что-нибудь эдакое. Жена Антонина тоже долго не плакала, поскольку всегда сама пыталась справиться со своими проблемами. С алкашом ли, без алкаша – один хрен поднимать детей придется в одиночку. Так все и было: замуж она не вышла, тащила груз на себе, каким-то чудом проскочила без ощутимых потерь голодное карточное время начала девяностых годов, сумела неплохо устроиться с наступлением коммерческих времен, приторговывая на рынке китайским и турецким ширпотребом… Словом, как-то все довольно неплохо устроилось, и со временем благополучно помершего папашу-алкоголика перестали вспоминать, как будто его и не было вовсе, тем более что рабочий поселок на городской окраине, с которым были связаны все самые неприятные воспоминания, был срезан с лица земли ковшами бульдозеров, а Кругловым, как неполной и почти многодетной семье, с чьего-то барского плеча скинули убогую двухкомнатную квартирку на противоположной окраине города.

Когда сыну Антонины Павлу Круглову исполнилось восемнадцать, перед семьей встала серьезная проблема – как не допустить парня до службы в непобедимой и легендарной. Мать, наивная женщина, пыталась на скрести денег на взятку военкому, но когда поняла, что скрести ей придется до второго пришествия, бросила эту затею и отправилась на поиски вменяемого врача, который не моргнув глазом засвидетельствовал бы наличие у Павла хронического идиотизма, энуреза, энцефалита и еще какой-нибудь гадости. Однако выяснилось, что врачам тоже нужно как-то жить, да и самих врачей на подступах к военкомату собиралась целая дивизия, поэтому пришлось отмести и эту возможность. Паша уже махнул было рукой, решив пойти отдать Родине все, что когда-то у нее занимал, но тут случилось непоправимое: возвращаясь из продуктового магазина, Павел торопился перебежать дорогу на мигающий желтый сигнал светофора, но при этом он не учел, что для автомобилей, несущихся к перекрестку слева, мигающий «желтый» тоже означает «зеленый»; в результате лобового столкновения щуплого восемнадцатилетнего Паши Круглова с гремящей и дышащей на ладан маршрутной «газелью» российская армия осталась без перспективного призывника, а семья Кругловых – еще без одного мужика.

Связать нелепую гибель молодого и добродушного парнишки с каким-то злым роком, довлеющим над родом Кругловых, тогда еще никому не пришло в голову. Эта мысль стала циркулировать среди родных, знакомых и соседей только спустя несколько лет, и, право, повод был почти стопроцентный.

Старшая сестра Паши Круглова Виктория родила сыночка без мужа. Говорящее имя отказывалось работать на благо ее носителя – девушка выдалась вполне симпатичная, фигуристая, неглупая (хоть и с горем пополам, но окончила университет по экономической специальности), да все какая-то невезучая. Симпатичные парни от нее шарахались, невзрачные мягко сторонились, предпочитая серьезным отношениям беглое общение между делом. Редкие сексуальные опыты с ней повторять никто не спешил, на длительной связи никто не настаивал, поэтому однажды случилось то, что случилось: Вика забеременела и никому об этом не сказала, даже автору залета. Впрочем, она и сама не смогла вычислить счастливого папашку, поскольку, вконец отчаявшись найти своего единственного и неповторимого, пустилась тогда во все тяжкие и меняла партнеров, как трусы в критические дни (так ей сказала однажды в сердцах стареющая мать, отчаявшаяся, в свою очередь, хоть когда-нибудь понянчить внуков).

Но внук таки появился! И получился эдакий симпатичный, упитанный бутуз, неуловимо похожий сразу на трех последних партнеров его матери, не оставивших своих паспортных данных. Вика назвала парнишку Славик, а отчество приляпала свое собственное – Владимировна. И казалось, что жизнь все-таки наладится.

Они растили Славика вдвоем с матерью, никого не привлекая, ни на чью помощь и жалость не рассчитывая и ни в какие органы не обращаясь. По очереди таскали коляску в поликлинику, по очереди дежурили по ночам, купали малыша в тесной ванной и не могли нарадоваться на это щекастое чудо, подаренное небом бог весть за какие доблести.

В те дни Круглова-старшая молилась каждый день, и не по разу. Надолго запиралась в маленькой комнате и долго о чем-то разговаривала с Ним. Разговаривала как умела, потому что никогда не была не то чтобы воцерковленной, но и просто верующей во что бы то ни было. Какая там вера, когда жизнь ежедневно мутузит тебя со всех сторон ногами, не вдаваясь в объяснения! Но несчастная женщина все же пыталась разговаривать, просила Его о чем-то, умоляла – иногда слишком настойчиво, а порой робко и почти неслышно, не надеясь на ответ и не уповая на чудо.

Славик умер, когда ему было семь месяцев. Он не проснулся утром. Врачи засвидетельствовали обтурационную асфиксию, возникшую в результате перекрытия дыхательных путей посторонними предметами. Кроватка малыша была завалена старыми и рваными мягкими игрушками. Молодой мамаше нравилось, как Славик в них копается…

Спустя всего сутки после смерти малыша кто-то произнес словосочетание «родовое проклятие». Сейчас уже не отыскать того, кто легкомысленно поставил этот диагноз, но, брошенные вскользь, наобум или по какой-то иной прихоти (мало ли чего могут брякнуть безответственные соседи!), слова эти запали в душу. Антонина Круглова и ее дочь Виктория, балансирующие на грани нервного срыва, обратились в программу «Ясновидящий» за помощью. Они утверждают, что ни один мужчина в их семье не живет долго, потому что их семью прокляли.

До участников шоу все эти подробности не доводились. Их просто по одному приглашали в квартиру Кругловых и просили рассказать, что они чувствуют или видят, и могут ли чем-нибудь помочь несчастным женщинам.

* * *

Первым испытание проходил колдун Иванов. Сегодня он был настроен решительно, выглядел бодрым, подтянутым, много улыбался, хотя и понимал, что его привели не на просмотр мультфильмов. Неизменный мундштук с незажженной сигаретой торчал из пальцев правой руки, как обрубок скрипичного смычка. Костюм был тот же – все черное, от каблуков элегантных туфель до колец на левой руке.

В одной из комнат парня встречали хозяйка квартиры Антонина Круглова, ее дочь Виктория и куратор испытания психолог Пивоваров. Женщины уже оправились от горя, вполне владели собой и могли работать.

– Вячеслав, добрый день, – говорил Пивоваров, приглашая колдуна присесть. – Познакомьтесь с семьей Кругловых.

Иванов, все еще улыбаясь, хотя и немного сдержаннее, кивнул, присел, в ожидании сложил руки на коленях.

– В их семье происходят странные вещи, – продолжил куратор испытания. – Вы должны в течение десяти минут найти ответ на вопрос, что именно случилось, почему это случилось… Словом, все, что сможете увидеть и нам рассказать. Вы готовы?

Колдун снова кивнул. Улыбка его почти угасла.

– Я могу ходить по квартире?

– Разумеется.

– Смотреть какие-нибудь фотографии?

– Конечно. Вы можете располагать всем, что видите в этой комнате и даже во всей квартире. Пожалуйста, берите и смотрите все, что сможет вам помочь.

Ассистенты, толпившиеся в коридоре этой тесной хрущевки, засекли время, два оператора присели на пол в разных углах. Обе Кругловы замерли в трепетном ожидании.

Черный Колдун целую минуту смотрел на свой мундштук, теребя его в руках, потом поднял умоляющие глаза на Пивоварова:

– Разрешите закурить?

– Если позволят хозяйки…

Кругловы энергично закивали.

Колдун закурил, выпустил струю дыма под потолок. Сигареты оказались какие-то хитрые, с приятным травянистым ароматом.

– Здесь случилась трагедия, – молвил спустя минуту Вячеслав. Прозвучало не очень уверенно, но за молчаливой поддержкой он ни к кому обращаться не стал – все так же смотрел в потолок, будто искал ответы там.

Потолок был чист и аккуратно побелен.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Пивоваров.

Колдун проигнорировал вопрос или сделал вид, что проигнорировал. Кажется, он начинал входить в транс (или опять же пытался делать вид, что входит). Он перевел взгляд с потолка на книжные полки небольшого шкафа, лениво пробежался по цветным торцам. Внезапно во взгляде его появился какой-то блеск, словно у собаки, почуявшей след.

– Комментируйте, если вам не трудно, – попросил Пивоваров. – Что вы видите?

– Я вижу смерть, – пробубнил колдун. – Умирали мужчины. Не своей смертью… Я вижу насилие…

Он приоткрыл дверцы шкафа, ухватился за корешок одной из книг, потянул на себя… Получилось не очень удачно, и корешок оторвался сверху. Иванов смутился. Вместо того чтобы помочь женщинам в их нелегком деле, он порвал у них корешок «Графа Монте-Кристо».

От него злодейств ожидали, а он чижика съел…

Пивоваров украдкой хихикнул.

Колдун еще немного походил по квартире, воняя своей ароматной сигаретой, заглянул на кухню, зачем-то осмотрел содержимое настенных шкафчиков, ткнул пальцем в пакетик с манной крупой. Потом остановился возле ванной комнаты. Все это время два оператора неотступно следовали за ним, волоча по полу свои толстые кабели.

– Вас что-то здесь смущает? – поинтересовался Пивоваров.

Колдун кивнул.

– Что именно?

Колдун указал рукой на дно. Ванна была чистая, недавно вымытая с каким-то весьма ароматным чистящим средством.

– Напрасно вы замели следы, – угрюмо буркнул Иванов. – Теперь уже ничего нельзя сказать наверняка. Очень напрасно вы это сделали… Мне очень жаль, но я больше ничего не могу сказать.

Колдун виновато и немного смущенно развел руками, погасил сигарету и направился к выходу.

Следующие трое испытуемых также не добились больших успехов. Таня и Валя поводили руками, подули на зажженную свечу, посмотрели несколько фотографий, участливо кивая головами, но ничего конкретного следствию не сообщили. Лишь Валя успела предположить, что эту семью преследует крайнее невезение, навеянное чем-то вроде сглаза или какой-нибудь порчи. Словом, что-то эдакое… «Но предыдущие экстрасенсы успели уже наследить и стереть всю информацию»…

Пивоваров ничего не комментировал, но по его морщинистому и изможденному лицу можно было сделать неутешительные выводы: испытание имеет все шансы быть проваленным, если, конечно, не спасет тяжелая артиллерия в лице Кремер, Поречникова, Кабировой и Шайдуллина.

Обе Кругловы тоже впали в ступор. Они допускали неудачу, памятуя о результатах двух предыдущих сезонов шоу, но чтобы вот так… В небольшом перерыве между Валей и Рустамом Имрановичем Антонина Круглова, пытаясь сдержать слезы, обратилась к Пивоварову:

– Они что-нибудь вообще умеют?

Пивоваров кивнул. Хотелось бы ему успокоить и обнадежить несчастных женщин, но он не имел на это права, поскольку задание действительно могло оказаться слишком сложным. И с чего они вообще взяли, что у них какое-то там «родовое проклятие»? Скорее всего элементарная невезуха.

25. Кровь из носу

Миша Поречников наблюдал за ходом испытания по мониторам в передвижной аппаратной, припаркованной во дворе. На это неслыханное нарушение пошла продюсер шоу. Режиссер Женя Ксенофонтов даже не успел пикнуть.

– Он член съемочной группы, – тоном, не терпящим возражений, заявила Маришка Садовская. Впрочем, ей и так никто не смел возражать во всей телекомпании, исключая, пожалуй, генерального директора Семена Семеныча, но сейчас Маришка превзошла даже саму себя.

– А потом он пойдет на площадку работать? – поинтересовался Женя.

– Ты гений, Ксенофонтов!

– И будет изображать крайнюю степень напряжения?

Миша, присутствовавший при этом споре, смутился, но вместо него ответила Садовская:

– Он будет работать, не беспокойся. А теперь найди нам еще один стул.

– А брови тебе не выщипать? – фыркнул Женя. – Я вообще-то режиссер, а не водонос.

– Сочувствую.

С помощью ассистентов Михаилу нашли крутящийся стульчик, усадили в угол так, чтобы он мог видеть происходящее на площадке сразу по двум мониторам – по числу видеокамер. Один из услужливых ассистентов – кажется, все тот же Синица, давно проявляющий к Мишке симпатию, – принес ему чашку ароматного кофе и тарелку с парой длинных и сытных бутербродов. Так и начался его первый рабочий день в качестве нового консультанта реалити-шоу «Ясновидящий».

Побеждать он уже не стремился. Садовская могла гарантировать ему финал и даже победу, но, учитывая обстоятельства, она просто развела руками и сказала: «Решай сам, Миш. Считаешь возможным играть до конца – играй». И он решил, что играть абсолютно честно уже не сумеет, но и выйти из шоу тоже пока нельзя. Придется как-то совмещать.

Провал колдуна Иванова и двух девочек-припевочек он наблюдал с тяжелым молчанием. Садовская тоже помалкивала, лишь изредка переругиваясь с Женькой по каким-то техническим моментам. Потом, когда возникла небольшая пауза, продюсер обернулась к эксперту:

– Ну, что скажешь? Совсем дохлое дело?

– Нет, не совсем, – покачал головой Миша. – Я бы даже сказал, дело интересное, но им оно не по зубам.

– А кому по зубам?

Михаил задумчиво пошлепал губами. Он почему-то представил лицо профессора Саакяна. Старика звали в качестве консультанта на эту программу, но он не справился с приступами жадности и не смог засунуть поглубже свое непомерно раздутое самомнение. Сейчас он мог бы сидеть на этом самом месте, которое занимает его молодой, да ранний противник Михаил Поречников. Забавно все-таки получается – они всюду наступают друг другу на пятки.

– Выпускайте Рустама Шайдуллина, – сказал наконец Миша.

– Уверен?

– Да. Он сильный мужик, что-нибудь должен нащупать.

– О’кей, как скажешь.

Женя Ксенофонтов покосился в их сторону, немало удивленный подобными отношениями. Ему самому редко удавалось хоть в чем-то удивить свою любовницу Садовскую, касалось ли это работы, секса или меню на обед. Этот же Миша добился успехов за очень короткий срок. Пожалуй, стоит его притормозить, пока он не продвинулся еще дальше.

Рустам Имранович сегодня снова был не в духе. Миша в который уж раз констатировал непредсказуемость этого мужика. Сегодня он рассказывает анекдоты, соблазняет Таню и Валю и шутя разгадывает самые сложные головоломки, а завтра он вновь в тоске необъяснимой, смотрит на мир исподлобья, как побитый и отовсюду гонимый бомж, на вопросы отвечает односложно, иногда невпопад, и кажется, что вот-вот готов заплакать или вцепиться тебе в горло, и ты даже не знаешь, что из это го было бы предпочтительнее.

«Обычный невротический тип, – пояснил однажды Пивоваров. – Одинокий, неудовлетворенный жизнью и не востребованный в своем деле. Для мужчины это чревато самыми разными осложнениями. Кто-то тихо спивается, кто-то самоутверждается за счет беззащитных домочадцев, становясь деспотом… А кто-то обретает злость и в конце концов прорывается. Я думаю, наш господин Шайдуллин на пороге третьего варианта».

Миша предпочел бы, чтобы психолог оказался прав.

Словом, Рустам Имранович вошел в квартиру Кругловых в подавленном состоянии. Молча кивнул хозяйкам, все так же молча выслушал инструкцию Пивоварова и совершенно не изменился в лице, когда дали отсчет времени.

Миша и Садовская в аппаратной переглянулись.

Шайдуллин тем временем стал молча обходить комнату по периметру, вглядываться в фотографии, вставленные между стеклами книжных полок, потирая свои ладони. Наконец он остановился на середине комнаты, опустил взгляд в пол.

– Мужчинам не везет в этой семье.

Пивоваров, наблюдавший за процессом со своего места на краешке дивана, весь подобрался.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что сказал, – отмахнулся испытуемый. – Мужчинам не везло с самого начала… Никого из них не вижу в нашем мире.

Женщины почти одновременно всхлипнули. На одном из мониторов Миша увидел их встревоженные лица, на другом крупным планом красовался напряженный и мрачный Рустам Имранович.

– Он двигается в правильном направлении, – констатировал Михаил.

– Да ладно! – с явной издевкой отозвался Женька. Михаил смутился.

– Не обращай на него внимания, он ревнует, – сказала Маришка. – Говори, куда он там двигается?

– Я вижу то же, что и он, – продолжил Миша. Он сам напрягся и теперь вовсю натирал свой левый висок, как обычно делал, когда начинал работать. – Все мужчины в этой семье умерли в относительно молодом возрасте. Одного вижу пьяным… Скорее всего муж этой Антонины…

Рустам Имранович на мониторе тоже начал чесать лоб. А потом заговорил:

– Одного вижу пьяного… Скорее это муж, чем сын…

Женька в ошеломлении переглянулся с Садовской. «Ты это слышала?» – как бы спрашивал он. «А то! – как бы отвечала Маришка. – Экстрасенсы, мать их!»

Михаил теперь смотрел в монитор не отрываясь – буквально впивался в него глазами, чуть-чуть прищурившись. Пальцы левой руки все так же наглаживали висок, а локоть правой руки Миша опустил на колено, кистью изобразив что-то вроде головы страуса.

Садовская тихо прокашлялась.

– Миш, – позвала осторожно.

Тот не ответил.

– Миша…

Он приподнял указательный палец, попросив тишины.

– Вижу маленького ребенка, – произнес Михаил. – Он спит… Но ему плохо… Скорее всего задыхается… Хочет крикнуть…

Рустам Имранович посмотрел прямо в объектив камеры – как будто через монитор прямо на Михаила – и повторил:

– Вижу маленького ребенка… Ему плохо… Не может дышать…

Шайдуллин замер. Еще раз посмотрел в объектив, потом отвел взгляд, как будто застеснялся чего-то… И вдруг закрыл лицо руками.

– Что с ним? – спросила Садовская.

– Ничего страшного, – ответил Ксенофонтов, – сейчас он будет плакать и говорить, как ему жалко маленького ребеночка, какую страшную картину он увидел, какие сволочи люди… Короче, начнет выдавливать слезу. Вижу эту публику насквозь… Так, Сережа, – сказал он в микрофон, обращаясь к оператору, – не бери его больше крупно, возьми средний план… Да, вот так, все, не подводи к нему больше, тошнит уже…

Едва оператор выполнил инструкцию, как Шайдуллин отнял руки от лица. Все ахнули.

Женька ошибся – экстрасенс не плакал. У него из носа ручьем хлестала кровь.

– Помогите, – только и смог выдавить Рустам Имранович.

Кровь заливала лицо, белую рубашку и уже капала на пол. В комнате началась паника.

– Помогите, – повторил Шайдуллин и рухнул на пол, потеряв сознание. К нему на помощь бросились ассистенты.

– Пацаны, продолжаем держать, – скомандовал операторам Ксенофонтов. А Маришка тут же по аппаратам внутренней связи набрала номер Баранова, который все это время дежурил в комнате с участниками, ожидающими своей очереди.

– Валентин, это Садовская, как слышишь меня?.. Отлично… Слушай, у нас вырубился Шайдуллин… Да, прямо на съемочной площадке буквально минуту назад… Что скажешь?

Она немного помолчала, выслушивая в наушниках ответ мента. Михаил насторожился, хотя уже догадывался, что именно услышит.

– Хорошо, поняла тебя, оставайся там… – Маришка повернулась к присутствующим: – В комнате в это время не было только Людмилы Кремер. У кого-нибудь еще есть вопросы?

Вопросов никто не задавал. Только Женька Ксенофонтов, глотнув из банки пепси, мрачно изрек:

– она, эта ваша панночка. Ей-богу,

Съемки приостановили. Людмилы Кремер нигде не было, она как сквозь землю провалилась. Никто из коллег по программе не заметил, когда она успела улизнуть, – ее проморгал даже Баранов, хотя бывший мент и дежурил неотлучно в комнате ожидания.

В аппаратной тут же собрали небольшое совещание. Все устремили взволнованные взгляды на Поречникова. Если кто-то и мог внятно объяснить, что происходит в этом дурдоме, то это был именно он, двадцатипятилетний преподаватель истории из педагогического университета.

– Так, – сказала Маришка, – давай рассказывай, экстрасенс.

Михаил задумчиво почесывал подбородок и как будто не услышал вопроса.

– Алле, гараж!

Он очнулся, осмотрел тесное помещение, набитое аппаратурой и уставшими от постоянных стрессов людьми.

– Мне нужно найти Кремер, – произнес Миша.

Слушатели почти одновременно выдохнули.

– Какое совпадение! – проворчала Садовская. – Она нам тоже нужна. Ты что-нибудь внятное можешь сказать? Это она сделала?

Миша отрицательно покачал головой.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он вновь оглядел собравшихся. На лице его застыли одновременно и восторг, и ужас.

– Кажется, это сделал я.

– А зачем?

– Понятия не имею…

И, не дожидаясь новых вопросов, он снял со спинки стула свою куртку, закинул ее на плечо и направился к выходу из фургона.

– Продолжайте без меня, – бросил он на ходу, – снимайте пока тех, кто на месте.

– Стой, чудик! – крикнул Баранов. – Куда хоть идешь-то?

– Потом все расскажу!

В аппаратной еще долго висела тишина, нарушаемая лишь тихими переговорами членов съемочной группы.