Текст книги "Ведьма"

28. Черный плащ

Студент Стасик Елизаров никогда в жизни не пересекался с милицией, то есть не имел возможности оценить, насколько же ему до сих пор везло. Некоторым его товарищам время от времени приходилось выкладывать руки на капот, выворачивать карманы, подставлять челюсти и почки и даже сидеть в одной камере «со всяким отребьем». Рассказывали друзья о своих приключениях по-разному, но в целом – довольно легко и весело, хотя и признавали, что в тот момент, когда серый воронок государственной власти наваливается на тебя всей своей железной грудью, бывает не до смеха. Конечно, некоторые ребята в погонах потом извиняются, если превысили полномочия или вообще ошиблись дверью, но большинство из них не заморачиваются по таким пустякам. Действительно, работа нервная, народ у нас, сами понимаете, реагирует только на тумаки, так что извиняйте, друзья, в другой жизни сочтемся…

Стасик слушал эти рассказы и вместе с рассказчиками похихикивал. Анекдотом больше, анекдотом меньше. Но когда однажды к нему пришел настоящий мент, он испугался не на шутку, тем более что ему было чего бояться.

Мента звали Валентин Баранов. Отчества Стасик не запомнил, потому что при появлении мужика на пороге своего собственного дома вообще перестал соображать. Если бы его видела в таком состоянии та девчушка Катя, которую он очаровал… вот это было бы очень скверно. Хорошо, что она его не видит.

Хм, а это было здорово, между прочим, с той девчонкой. Станиславу казалось, что он на самом деле такой, каким предстает перед ней, этой неопытной и доверчивой отличницей, которая в жизни не знала иных мужчин, кроме отца и до рвоты надоевших одноклассников. В какой-то момент Стасик даже начал себя уважать и подумал, что правы были те, кто утверждал, что мужчину орлом или говном делает женщина. И ведь точно: ты чувствуешь себя ровно тем, кем позволяет тебя чувствовать дама, которая прижимается к твоему плечу. Либо ты орел, либо ты тряпка, либо «туда-сюда», вполне сгодится для семейной жизни, не лучше и не хуже других. Рядом с шестнадцатилетней школьницей Катей двадцатилетний студент Стас Елизаров чувствовал себя немножко Мужчиной Мечты. Кому-то такое счастье улыбается в значительно более зрелом возрасте, когда уже и доказывать никому ничего не хочется, а ему вот подфартило сейчас. Только за это он был девчонке благодарен. Смог бы он на самом деле быть чьей-то мечтой, он пока не задумывался. Он – чувствовал, и этого на данном этапе достаточно.

Но все рухнуло. Кати больше нет, а на пороге стоит этот страшный человек и задает вопросы. В голове и желудке у парня помутилось, ноги стали ватными. Неожиданно захотелось в туалет.

– Как ты себя чувствуешь, дружище? – забеспокоился Баранов.

Стас неуверенно махнул рукой:

– Сейчас все пройдет… Ничего страшного… Что вы хотели?

– Для начала – войти в квартиру. Это возможно?

Стас кивнул и отошел в глубь прихожей. Баранов незамедлительно воспользовался предложением.

– Чай? – невпопад поинтересовался хозяин.

– Чего?

– Кхм… Я говорю, чай, допустим, или кофе? Что вы хотите? Я налью, если надо…

– Спасибо, не стоит. Лучше присядь, а то на тебе лица нет.

Стас вынужден был признать, что он прав. Если он сейчас не присядет, то наверняка свалится прямо в его крепкие мужские объятия. Вот будет сценка! Что там ваши камерные истории, друзья-товарищи…

Стас присел на пуфик напротив большого зеркала. Баранов прикрыл за собой входную дверь и прислонился к косяку.

– Я не совсем из милиции, признаюсь честно…

Стас насторожился.

– …но легче тебе от этого не станет. Ты же сумел от них улизнуть, когда Катя пропала, верно?

Стас молчал, вперив глаза в пол.

– Тебе удалось испариться, но, как видишь, волшебники тебя нашли, поэтому мой неофициальный статус не должен тебя успокаивать.

Баранов немного помолчал, оценивая психическое состояние ответчика. Паренек оказался слабеньким, пожалуй, стоит немножко надавить, и он расскажет все, что знает. И чего не знает, тоже расскажет. Запросто.

– Мне нужно задать тебе пару вопросов. Ты готов отвечать?

Стас вздохнул и поднял взгляд. Баранов ошибся: парень не был деморализован окончательно. Он был испуган, но не сломлен. Значит, разговор получится интересным.

– Спрашивайте.

– Лады. Значит, так… – Баранов сунул руку в карман куртки, вынул записную книжку, открыл ее в середине. – Шестнадцатого июля сего года ты провожал девушку Екатерину Соболеву шестнадцати лет от роду после концерта из ночного клуба. В тот же день Екатерина Соболева пропала, и, где она сейчас может находиться, никто не знает. Возможно, она мертва (Стас побледнел и снова опустил голову), но возможно, что и жива. Очень многое зависит от твоих показаний… Вернее, пока не показаний, а просто ответов на мои вопросы. Да, я здесь неофициально, но учти, что дело очень и очень серьезное, и, если нам не удастся найти Катю живой, ты можешь загреметь по полной программе. Это к бабке не ходи, старик.

Стас закрыл лицо руками. Ему было одновременно и страшно, и стыдно за то, что страшно, и он не знал, какое из этих чувств сейчас предпочтительнее. Если бы его видела Катя…

Катя, Катя…

– Можете не говорить о серьезности дела, – сказал Елизаров с глубоким вздохом. – Оно у меня до сих пор дрожь вызывает.

– И что у тебя дрожит?

– Не иронизируйте.

– Я и не думал. Что именно у тебя дрожит и почему? Ты будешь удивлен, но это важно.

Стас помолчал. Может быть, действительно рассказать все как есть и его наконец отпустит? Может, он перестанет падать на улице от потери сознания, ведь в следующий раз рядом может не оказаться сердобольной тетки, способной вызвать «скорую помощь». Что, если этот ненастоящий мент – его шанс на спокойную жизнь?

– Рассказывай, – приободрил его Баранов. – Как все было?

– Ничего страшного не было… Сначала. А потом я ничего не помню.

– Совсем ничего?

– Почти.

– Ну, выкладывай, что помнишь.

Стас снова помолчал. Хороший вопрос – «что помнишь?». Что-то он помнил, а что-то видел во сне, а что-то ему до сих пор мерещится наяву. Какое блюдо вы предпочитаете на завтрак, сэр?

– Мы познакомились с Катей за несколько дней до концерта в клубе «Премьер». Мы обедали в кафе, разговорились, прогулялись до ее дома. Она живет здесь недалеко, кстати…

– Я знаю. Дело говори.

– Ну вот… У нее были куплены билеты на «Чай вдвоем», она пригласила меня после концерта посидеть в клубе или потанцевать. Честно говоря, я не большой любитель этих дел, но с Катей было интересно…

– Посидели?

Стас отрицательно покачал головой.

– Сразу после концерта ей позвонила мать и, видимо, погнала домой, хотя в деталях я разговора и не слышал, хоть и встречал ее в фойе клуба…

…Катя смутилась. Вернее, даже не смутилась – она была взбешена, как никогда в своей жизни. Когда-нибудь это обязательно бывает в первый раз, и обычно в ее годы это и случается. Только что она была самостоятельная и взрослая девушка, красивая и счастливая, и вдруг – трам-трам-парарам, телефонный звонок! – и она превратилась не в Золушку даже, а в Дюймовочку, которая может потеряться в траве.

– Мама, – шепотом сказала она, отойдя чуть в сторону от стойки гардероба, – мне уже шестнадцать, а не шесть…

– Вот именно! – бурчала мать. – Шестнадцать, а не двадцать шесть! Ты на часы смотришь?

– Я все время смотрю на часы… Всю жизнь смотрю на часы. Они мне надоели, я их выброшу, мам!

Катя бросила отчаянный взгляд на Станислава. Парень стоял у другого конца стойки, вертел в руках свой мобильный телефон и глядел по сторонам. Он просто излучал титаническое спокойствие. Роскошный парень…

– Милая моя, – продолжала гундеть мама, – время уже за полночь, отец выгоняет машину. Стой там, никуда не ходи, он скоро приедет.

– Нет, – выдавила Катя.

Мать ее не расслышала.

– Что ты говоришь?

– Я говорю «нет».

– Что – нет?

Катя словно проглотила ком.

– Не надо присылать машину, пусть папа сидит дома. Меня проводит молодой человек…

На мгновение мама потеряла дар речи. Термин «молодой человек» слишком редко фигурировал в их разговорах, чтобы она смогла на него оперативно среагировать.

– Э-э-э, кто что с тобой сделает?

– Никто ничего не сделает, мам. Меня проводит до дома молодой человек. Он хороший, взрослый, живет рядом. Я тебя потом с ним познакомлю. Может быть, даже завтра…

Мама помолчала немного, очевидно, набирая в легкие воздуха, но сказать ничего не успела. Катя просто не дала ей возможности:

– Мама, в общем, я больше ничего не хочу слышать. Не порть мне настроение, пожалуйста! Я хотела еще посидеть в клубе, попить молочного коктейля, но так и быть – я иду домой. Но иду сама! Все, мам, пока, я скоро буду!

И она захлопнула крышку телефона. Пожалуй, чуть энергичнее, чем требовалось…

– Что было дальше? – поторопил Баранов, когда Стас, что называется, завис, как навороченная «Виста». Он смотрел в зеркало перед собой, изучая собственное отражение, но смотрел не в глаза, а чуть ниже. В глаза ему смотреть не хотелось.

– Она не сказала мне ничего, но, судя по ее настроению, домашние порядочно ее накрутили. Она только обмолвилась, что когда сама станет мамой, то никогда…

– Никогда – что?

– Ничего. Просто так и сказала – «никогда» – и умолкла.

– Понятно. – Баранов закрыл свой блокнотик, сунул его обратно в карман. Психологическая атака прошла успешно, Стас начал рассказывать, и большего давления не требовалось.

– Мы по дороге до ее дома мало разговаривали. Катя молчала…..и кусала губы. От той девчонки, которой Стас втайне любовался, счастливой и воздушной, не осталось почти ничего. Рядом с парнем теперь брела всего лишь затюканная отличница, одна из тех, что украшают школьные доски почета. Кстати, таких и у него в институте было полно. Стас просто поразился стремительности перемены.

– Что случилось, Кать? – на всякий случай спросил он, хотя догадывался, в чем дело. – Концерт не понравился?

Она покачала головой, отвернулась. Получалось довольно глупо – ни за руку ее не взять, ни за талию, ни анекдот рассказать. Весь природный магнетизм, присущий Мужчинам Мечты, в такой ситуации был столь же востребован, как и новогодняя елка первого января.

В конце концов, он все-таки аккуратно взял ее за руку, точнее, за кончики пальцев, немного потеребил. Она не отстранилась, повернулась к нему, улыбнулась. Наверное, она была благодарна ему за такую поддержку – во всяком случае, самому Стасу так показалось, – и он почти воспарил.

– Ничего страшного, – сказал он, – все это пройдет, вот увидишь.

Она кивнула, все еще продолжая благодарно улыбаться.

Путь к ее дому лежал через школьный стадион, а затем сквозь ряды бетонных гаражей. Днем в этом унылом пейзаже не было ничего ужасного, но вечером всегда хотелось пробежать эти триста метров бегом.

Когда они ступили на беговую дорожку стадиона, девушка сжала его руку.

– Боишься? – спросил он.

– Нет.

– И правильно. Тут везде полно света.

Катя посмотрела по сторонам. В здании школы дежурный свет горел только в коридоре на первом этаже, а в соседних пятиэтажных жилых домах бодрствовали, наверное, только законченные сетевые тусовщики. Единственный уцелевший в округе фонарь стоял где-то за углом школы, освещая кусок зеленого газона.

Где тут «полно света»?

– Тебя отругают дома? – спросил он.

– Не знаю. Наверно, отругают… Ну и пусть. Мне надоело быть хорошей девочкой.

– Хочешь быть плохой девчонкой?

Она не ответила, и Стас тут же прикусил язык. Вопрос прозвучал не очень. Какая, на фиг, «плохая девчонка» в шестнадцать лет с перспективой получения золотой медали и попыткой поступления в МГУ? Ее ожидало полное самоотречение и аскетизм.

Они обошли стадион, вышли на бетонную дорожку, ведущую к ее дому. Впереди тянулись два ряда гаражей. Они почти пришли – это была финишная прямая, вряд ли тут что-то могло их напугать, потому что окрашенные в серебро ворота гаражей неплохо отражали свет.

– Ну вот… – начал было Стас.

За спиной кто-то закашлялся.

Студент вздрогнул и рефлекторно прибавил шагу, хотя никаких поводов тому вроде бы не было. Его спутница тоже начала нервничать.

– Что? – спросила она.

Стас не ответил.

Сзади снова закашлялись.

Он обернулся. В свете бьющего от школы фонаря он увидел человеческий силуэт – картина, достойная фильма ужасов, эдакий «человек тьмы» в шляпе и с забинтованным лицом. Сейчас он сделает несколько шагов вперед, вынет из-за спины свой полукруглый тесак и начнет кромсать на мелкие лоскуты…

Ничего подобного Станислав, конечно, не увидел. Он ничего и не мог увидеть – фонарь слепил глаза. Он успел различить только шляпу и плащ. (Плащ жарким летом? Странно.) Потом Стас отвернулся.

– Что такое? – снова спросила Катя.

– Ничего страшного, просто прибавим шагу.

Они так и сделали… но далеко уйти не успели.

Они миновали всего три бокса, когда Стас упал. Он неожиданно остановился, отпустил руку девушки и сначала припал на колено, упершись руками в землю. Его начало рвать. Внутренности просто выворачивало наизнанку, спазмы следовали один за другим, и вскоре Стас потерял счет времени и потерялся в пространстве. Его просто рвало и рвало, и он уже не чувствовал, что из него что-то вываливается. Он рухнул наземь чуть в стороне от лужи собственной рвоты, завалился на бок, потом перевернулся на спину. Над ним теперь нависало черное, в каких-то серых пятнах небо. Абсолютно непроницаемое, без единой звездочки. Рвота прекратилась, но от этого легче не стало – перед глазами все плыло. Стас даже не пытался встать, потому что подумал, что умирает и дальнейшее сопротивление бесполезно.

В какие-то мгновения перед глазами пронеслись странные и неожиданные образы – мерцающий монитор компьютера, клавиатура, гамбургер… Какое-то женское лицо, наверное, его девушка, которую он бросил тысячу лет назад и имени которой даже не помнил… Потом бутылка пива, чья-то голая задница – он надеялся, что тоже женская, – а потом…

Потом над ним что-то нависло. Он уже почти впал в забытье, но нависший над ним силуэт он запомнил. Это было лицо в черной маске под широкополой шляпой. Какой-то сюр, подумал студент Станислав Елизаров и отключился…

– Что случилось с Катей? – спросил Баранов.

Стас пожал плечами:

– Не имею ни малейшего представления… Все это время, пока меня штормило, я ее даже не видел. Где она стояла, куда она делась, куда убежала и убежала ли – не знаю… Честно не знаю. И я до сих пор не знаю, что там произошло.

Баранов кивнул. Не верить парню оснований не было никаких, тем более что почерк нападавшего был ему знаком. Такое нарочно не придумаешь – чтобы оправдать свое бегство с места преступления, можно было сплести что-нибудь попроще.

– Что было дальше?

– А дальше я просто очнулся. Часов на руке не было, телефона не было… И людей поблизости тоже не было. Зато начинало светать. Я пролежал несколько часов, сильно замерз… Я встал и пошел домой. Это все.

– И судьбой девушки больше не интересовался?

Станислав ответил не сразу, поднял на мента полный вселенской скорби взгляд. Было ли ему стыдно? Да, пожалуй. Испытывал ли он угрызения совести? Несомненно. Но Катерине Соболевой от этого сейчас не легче.

– Я испугался, – выдавил Станислав. – Если бы вы были там, вы бы поняли. Если бы вы только видели это лицо…

Баранов покачал головой. Сейчас ему этот парень нравился значительно меньше, чем в начале разговора.

– Если бы ты знал, мальчик, какие лица мне приходилось видеть на своем веку, – с укоризной сказал он и повернулся к двери, собираясь уходить. – Больше ничего не хочешь сказать?

Стас медленно покачал головой. Потом как будто вспомнил:

– Погодите, есть кое-что еще… Несколько дней назад у меня почти повторился этот приступ, как тогда возле гаражей. Я упал возле уличного кафе недалеко от института.

– Ты кого-нибудь заметил поблизости?

– Нет, никого. Меня скрутило в какие-то секунды, я потерял сознание и очнулся только в больнице.

– И что сказали врачи?

Стас усмехнулся:

– Что нам слишком много задают.

– Понятно.

Баранов открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Прежде чем уйти, он обернулся:

– Ты нам можешь понадобиться, студент, причем в самое ближайшее время. Ты готов?

Тон его не предполагал никаких возражений. И Стас не думал возражать – кивнул обреченно и грустно.

– Не смей выключать телефон, жди звонка и не уезжай из города.

Стас вздохнул.

– Значит, говоришь, шли через школьный стадион и гаражи?

– Угу.

– Все, до встречи.

– До свидания.

Михаил Поречников занимался звукорежиссером Алексеем Кузьмичевым. До начала съемок обязательно нужно было задать ему несколько вопросов, причем без свидетелей.

«Вопросов» – это, конечно, преувеличение. Вопросы ему уже когда-то задавали ребята из следственной бригады, и задавали со знанием дела, но толку от тех разговоров было чуть: Леша ничего не смог сообщить, кроме того, что почувствовал себя плохо, вышел в подсобное помещение и тэ дэ и тэ пэ. Да, Кремер права: они потеряли очень много времени впустую, говорить со свидетелями нужно было иначе и совсем другим людям.

Алексей сидел за столом в кабинете Маришки Садовской. Самой хозяйки на месте не было, вместо нее тут заправлял Миша.

– Алексей, мне нужно кое-что сделать, – сказал Михаил, становясь у него за спиной и разминая руки, словно гестаповский палач, – заранее прошу прощения.

Застенчивый от природы и немногословный парень в ожидании неприятной экзекуции покраснел до корней волос и начал ерзать на стуле.

– Э-э-э… что вы хотите?

– Я хочу сказать, что вам придется немного вздремнуть.

Алексей дернул головой.

– Вы хотите меня загипнотизировать?

– Ну, что-то вроде того.

Кузьмичев вспомнил свои ощущения, когда его наказала за пренебрежение к своим чарам колдунья-неудачница Лера. Неужели та история ничему не научила его? С этими экстрасенсами нужно не просто держать ухо востро – от них вообще надо держаться подальше. От них надо бежать со всех ног… Но сейчас он этого сделать не сможет, потому что отдаться на растерзание Михаила Поречникова ему приказала лично продюсер проекта.

Бежать надо с этой работы. Хорошие звукорежиссеры везде нужны.

– Итак, – сказал Михаил, – я попробую кое-что сделать, потому что мне нужно выудить очень важную информацию о том дне, когда мы снимали отборочный тур в торговом ангаре. Помните?

– Еще бы не помнить.

– Тяжелый был день, не так ли?

Алексей кивнул.

– Я постараюсь сделать так, чтобы он больше не вызывал неприятных воспоминаний. Вы мне доверяете?

Алексей снова кивнул, но на этот раз после небольшой паузы. Очевидно, он все еще сомневался.

– Расслабьтесь и ничего не бойтесь, – сказал Миша, кладя руки ему на плечи. – Я вытащу занозу из вашей головы. Вы не чувствуете ее присутствие, но я знаю, что она причиняет вам боль. Давайте попытаемся от нее избавиться.

Алексей вздохнул. Он расслабился и закрыл глаза.

Миша молча сделал несколько пассов вокруг его головы, затем слегка коснулся шеи и плеч. Он давно этого не делал (впрочем, чего там – не делал еще никогда, но он уже сбился со счету, фиксируя свои «добрые начинания» за последние два-три месяца) и сам волновался, наверное, не меньше своего подопытного кролика.

– Вы меня слышите, Алексей? – спросил он.

Тот кивнул в ответ.

– Мне очень нужно знать, что произошло в тот день. От этого зависит человеческая жизнь, и, возможно, не одна. Вы помните, что там было?

Кузьмичев молчал.

– Алексей?

Парень вздохнул.

– Да, я помню.

– Тогда расскажите.

Алексей помолчал немного и начал говорить…

Баранов дошел до крыльца клуба «Премьер», немного постоял у запертых стеклянных дверей. Опрашивать местный персонал уже не имело смысла – их опрашивали неоднократно при проведении официального следствия и ничего интересного не выудили. Никто ничего не видел, не слышал и вообще не желает иметь ничего общего с этой тухлой историей. Репутация у клуба после загадочного исчезновения девочки-подростка и так подмочена, поэтому, гражданин начальник, чем меньше будет вопросов и ответов, тем лучше.

Баранов закурил сигарету и двинулся по маршруту. По-хорошему сюда бы надо запустить Кремер и Поречникова, но они рискуют засветиться, а действовать надо наверняка, чтобы сразу попасть в десятку и повязать гадюку на месте, чтобы не успела кого-нибудь укусить. Поэтому сначала Баранов решил пройти по маршруту самостоятельно.

Он курил сигарету за сигаретой. Он поравнялся со школой, поглядел на окна. Сейчас там вовсю идут занятия, а летом в здании было пустынно и мрачно, тем более ночью. Гигантские окна спортивного зала выходили на школьный стадион. Баранов постоял возле небольшой площадки с турниками и гимнастическими бревнами, даже попробовал подтянуться. Получилось всего семь раз, на большее его сегодня не хватило. «Расслабился, обзавелся животиком, много куришь. Правильно тебя погнали из органов – с такой физической подготовкой тебе только бумажки в канцелярии перекладывать, а ты несанкционированную операцию в „Лагуне“ устроил, болван…»

Он вздохнул, немного пожалел себя, потом погасил сигарету в торце трубы. Хватит самобичеваний и самокопаний, надо работать. Если экстрасенсы правы и девчонка действительно жива, то ее немедленно нужно спасать, и если похититель хоть что-нибудь чувствует, то счет может идти уже на часы. Кстати…

Он посмотрел на часы. До начала съемок очередного выпуска шоу оставалось три часа. Надо торопиться.

Он прошел по беговой дорожке стадиона. «Беговая дорожка» – это, конечно, громко сказано, это всего лишь полоска потрескавшегося асфальта с неровными краями, упирающаяся в сетку рабицу позади футбольных ворот. Бегать по ней вряд ли удобно, а вот сшибать коленки и получать ссадины – запросто. Да и сам стадион тоже вряд ли позволял получить удовольствие от игры в футбол – сплошные рытвины, засохшая грязь, пыль и жиденькие островки растительности. Баранов обошел ворота и вышел в маленькую калитку с другой стороны.

До гаражей оставалось метров пятьдесят. Сразу за гаражами – жилой дом. Если бы кто-нибудь бодрствовал в ту ночь, он мог бы хоть что-то увидеть, но сейчас уже ничего не узнаешь. Похоже, единственная надежда у родителей Кати Соболевой – это шоу «Ясновидящий», и нет ничего удивительного, что похититель (или похитительница – кстати, кто сказал, что это однозначно мужчина?), обладающий, судя по всему, недюжинными паранормальными способностями, тоже не видел иного выхода, как попасть в число его участников, чтобы спасти собственную задницу. Он знает, кто может его поймать, и тщательно подготовился к этому. Чудовищно трудоемкий процесс, однако и очень филигранная работа…

Баранов остановился перед двумя рядами бетонных боксов в самом начале десятиметрового коридора. Никого из хозяев-автомобилистов в этот час еще не было, можно было приступать к работе.

Валентин набрал номер на мобильном телефоне.

– Алло, Мариш. Я нашел это место… Да, можно готовиться, подъезжайте. Только сразу изолируйте участников… Что там Мишка, расколол звукаря?.. А, понятно… Ну, пусть продолжает, время пока есть… Хорошо, все, отбой.

Он отключился, завел руки за спину, зевнул, посмотрел в небо. Гадкая какая-то погода сегодня, серая и мрачная, слишком уж осенняя… А может, в самый раз? В какую еще погоду хватать зло за руку – за его мерзкую и вонючую лапу с обгрызенными ногтями на пальцах?

«Что-то у тебя воображение разыгралось, капитан. Не к добру это».

Баранов сунул руку в карман брюк, вытащил на свет свою безделушку, похожую не то на авторучку, не то на зажигалку. «Капсула с водой из священной реки Иордан», ха-ха. Самое смешное, что этот фальшивый талисман ему всегда помогал, и Миша Поречников был прав – все дело в вере. Вера может превратить обычную швабру в волшебный летательный аппарат, а мерзкую жабу с прыщами на лице и заднице, укладывающуюся с тобой в постель каждый вечер, в прекрасную принцессу, о которой ты мечтал всю жизнь.

«Во что мы будем верить сегодня, друзья экстрасенсы?»